Глава 2
Подрулив ко входу в аэропорт, Ольга начальственно произнесла:
– Беги разузнай прилетел ли самолет, а я пока припаркую машину.
"Чего там разузнавать? – сердито подумал Георгий. – И так понятно, что здорово опоздали. Очередной лисий заход: отец на мне оторвется, а ей достанутся любовь да ласка".
Однако спорить он не стал: нехотя покинул "опель" и направился к зданию аэропорта.
Вскоре радостная Ольга разыскала Георгия в зале ожидания.
– Ну, что я говорила? Задерживается по погодным условиям, – торжествующе сообщила она. – Зря волновался. Еще такой молодой, а уже пессимист.
– Зато ты у нас престарелая оптимистка, – беззлобно огрызнулся Георгий.
Он понимал, что мачеха в слишком хорошем настроении, чтобы обращать внимание на его рискованные шутки. Откуда взялось это настроение он тоже прекрасно знал: появились время и повод для посещения бара.
И он не ошибся. Ольга действительно не обиделась, лишь шутливо погрозила ему пальцем:
– Но-но, не хами, парниша! Пойдем-ка, Жоржик, лучше в бар.
Георгий, пользуясь случаем, решил показать характер.
– Во избежание неприятностей, я лучше не пойду, – ответил он.
Ольга обняла пасынка и терпеливо принялась его уговаривать:
– Ну хватит ломаться, Жорик. Неприятностей не будет. Теперь, когда в запасе целых два часа, у меня появилось веское оправдание. Павлик не станет слишком корить свою любимую женушку за легкий запах спиртного, поскольку обратно машину может вести и он, а сюда я приехала трезвой. Ведь так?
Она с мольбой посмотрела на Георгия и чмокнула его в щеку.
– Так-так, – сдался он, окончательно оттаяв.
Георгий тоже был доволен задержкой самолета, настроение его улучшилось.
Вообще-то он старался сохранять с мачехой дружеские отношения, хоть и недолюбливал ее. Для этого у него имелись веские причины. С тех пор, как отец женился на Ольге, жизнь Георгия превратилась в ад. Павел Александрович стал излишне строг с сыном. За все проступки Ольги, за ее капризность, взбалмошность и неугомонность воздавалось Георгию. И тот стал сторониться отца, что еще больше злило Павла Александровича.
В баре сидели долго. Пора было уходить. Георгий озабоченно посмотрел на часы и поморщился, предвидя некоторые затруднения.
– Ольга, время, – стараясь перекричать грохочущую музыку, сообщил он и потянул упирающуюся мачеху за руку.
– Рано еще, не суетись, – отмахнулась она и взмолилась: – Жорик, миленький, пять минут…
– Нет, все, хватит, – отрезал он, решительно отбирая у нее бокал с "Капри". – Еще сто грамм инвестиций, – и ты недвижимость. А я буду виноват.
Ольга капризно надула губы, изображая из себя маленькую девочку.
– Жо-орик, как тебе не сты-ыдно, что о нас люди подумаю-ют, – пропела она.
"Черт, уже набралась, – мысленно выругался Георгий. – "Что люди подумают"! Нужна ты, старая дура, людям".
Он снова потянул ее за руку:
– Пошли!
Ольга вдруг уронила на стол голову и залилась горькими слезами.
– Я несчастна, несчастна, – приговаривала она, размазывая косметику и слезы по щекам ладонью. – Жизнь уходит, молодость прошла, все прошло…
Зрелище было отвратительно. Георгий разозлился: "Вот же пьянь! Нажралась! Как я, блин, не усмотрел? То-то папик "обрадуется". А виноват опять буду я!"
Ему хотелось схватить пьяную мачеху за шиворот, вытащить ее из бара и надавать, надавать пощечин! И пинков, пинков надавать! Хороших пинков по заду! По ее холеному заду!
Вместо этого он взял себя в руки и ласково попросил:
– Ну успокойся, Олюшка, не все так плохо, ты просто устала.
– Устала? – она подняла мокрое, перепачканное тушью лицо и обожгла его ненавидящим взглядом. – Устала? От чего? Я же ничем не занимаюсь. Это ты живешь. Веселишься, бегаешь по вечеринкам, по бабам. А я дома сижу, в клетке. Твоего папика жду, будь он неладен! Боже, зачем я на свет родилась? – с чувством вопросила она и потянулась к бокалу.
Георгий понял, что это надолго.
"Если так и дальше пойдет, – испугался он, – и к утру не выберемся из бара. Совсем баба с ума сошла: с жиру бесится и спивается прямо на глазах".
– Слушай, что с тобой происходит? – в отчаянии закричал он.
Как ни странно, крик его души подействовал на нее отрезвляюще. Ольга отставила бокал, сказала "тсс!", приблизила губы к его уху и, делая страшные глаза, прошептала:
– Жорж, мне страшно. Я боюсь.
Он изумился:
– Чего?
Она потрясла головой:
– Не знаю.
Георгий усмехнулся:
– Боишься незнамо чего? Поздравляю тебя: это Белка.
– Что-оо?
– Белая горячка.
– Иди ты к черту! – рассердилась Ольга. – Я серьезно. Предчувствие подсказывает мне, что я на пороге ужасных событий, – зловеще сообщила она и громко икнула.
"Точно Белка, – раздраженно подумал Георгий. – И не удивительно: столько пить!"
– Думаешь, я пьяна? – словно подслушав его мысли, не своим голосом закричала Ольга.
Он испугался:
– Тише! Тише, на нас смотрят.
– Да, ты прав, – согласилась она, послушно переходя на шепот. – Я пьяна. Пьяна, потому и говорю тебе об этом.
– О чем, об этом?
– О самом сокровенном, – пояснила она и снова икнула. – Трезвая я не решилась бы, честное слово. Жорик, мне страшно.
Лицо ее начало собираться в плаксивую гримасу, от чего под глазами и даже на щеках появились морщины – Ольга уже не выглядела молодо.
"Вот же навязал мне папик горе, – брезгливо глядя на мачеху, подумал Георгий. – Сейчас снова начнет хныкать и жаловаться".
Во избежание этого, он погладил Ольгу по руке и ласково сказал:
– Не бойся, дорогая, я с тобой.
Она наивно обрадовалась:
– Да? Ты со мной?
Георгий кивнул:
– С тобой. Я твой друг.
– Это хорошо. Очень хорошо, – лихорадочно забормотала Ольга. – Будь рядом. Держись поблизости. Но, Жорик, как мне страшно. Ты не представляешь… Это может произойти в любой момент…
– Да что "это"? – взорвался он.
Ольга беспомощно пожала плечами.
– Сама не знаю, – тяжело вздохнула она, обдав Георгия густым перегарным духом. – Эх, если бы я могла знать! Как мне страшно. Я, может, и глупая, но, Жорик, Жо-орик, – пропела она, – я обладаю, обла-адаю даром предвидения.
"Что она мелет? – удивился он. – Чего боится? Может я не заметил чего?"
И тут же Георгий рассердился, уже на себя: "Блин! И я туда же! Философский вопрос: Что болтает эта нажравшаяся дура? Обычный пьяный треп!"
Он озабоченно взглянул на часы и воскликнул, на этот раз решительно:
– Нам пора.
Ольга схватила его за руку:
– Нет, нет, я еще не все сказала…
– Пойдем, скажешь потом.
– Потом?
– Да, по дороге.
Неожиданно она согласилась:
– Да, пойдем.
Георгий помог ей подняться из кресла, после чего выяснилось, что идти-то Ольга как раз и не может. Она повисла на нем, глупо хихикая и склоняясь к полу. С большим трудом (с помощью бармена и отборного мата) ему удалось вытащить ее на улицу. К его радости там она протрезвела почти мгновенно, сразу же, как только умылась ледяной водой из фонтана.
– Фу-у, думала меня вырвет, – воскликнула она, деловито доставая из косметички зеркальце, пудреницу, салфетки и губную помаду.
В течение десяти минут прямо на глазах у Георгия Ольга посвежела и похорошела.
– Ну вот, я готова, – сказала она, укладывая зеркальце, пудреницу и губную помаду в косметичку, а косметичку обратно в сумочку.
Он подивился:
– Слушай, как тебе удается так быстро пьянеть и почти мгновенно трезветь?
– Тренироваться чаще надо, молокосос, – с улыбкой превосходства ответила она и шутливо щелкнула пасынка по носу.
– Ну, теперь уж точно пора, – снова глянув на часы, сказал Георгий и решительно направился в зал ожидания.
Ольга побежала за ним. Брезгливо морщась, она на ходу натолкала полный рот жвачек и, бегло глянув на себя в зеркальную дверь, удовлетворенно произнесла:
– Полный порядок. Вид, как только что с конвейера. Никто не придерется.
– Успокаиваешь себя? – усмехнулся Георгий.
– Нет, колдую, – загадочно ответила она.
Георгий приостановился и изучающе на нее посмотрел.
– А что ты там говорила о какой-то опасности? Кому она угрожает? – задумчиво спросил он.
Ольга пожала плечами.
– Так, чепуха. Просто сон плохой видела, – отмахнулась она.
Они подоспели вовремя. Встречающие уже шумно смешались с прибывшими.
– Я вижу его! Вижу! – громко закричала Ольга и энергично замахала руками. – Павли-ик! Па-авлик! Мы здесь!
– Прекрати, – сердито толкнул ее в бок Георгий. – Отец не любит этих штучек. Веди себя скромней. Ты привлекаешь к нам внимание.
– Вот еще! – отмахнулась Ольга. – Пусть видит как я радуюсь его возвращению.
– Так пипик скорее увидит сколько ты выпила, – скептично заметил Георгий и с широкой улыбкой решительно направился к высокому грузному мужчине лет шестидесяти, длинная пышная борода которого удачно компенсировала полное отсутствие волос на голове.
Георгий приветствовал его с легким поклоном:
– Здравствуй, отец.
– Здравствуй, Гоша, – сдержанно прозвучало в ответ.
Павел Александрович даже не взглянул на сына, он высматривал жену. Увидев ее, он улыбнулся и озабоченно спросил у Георгия:
– Как вы без меня жили? Как Ольга Петровна?
Понимая, что отца интересует только жена, Георгий опустил первый вопрос и сразу ответил на второй:
– Ольга Петровна молодцом.
Павел Александрович поморщился и принялся сварливо выговаривать сыну:
– Георгий, что за выражение? Что за "молодцом"? Абсолютно непочтительное отношение к моей благоверной. И вообще, – рассердился он, – сколько раз тебе говорить, следи за речью. Перед тобой такой прекрасный пример для подражания: Ольга. Утонченная, образованная женщина, а ты… Олух ты олух… – заключил Павел Александрович, безысходно махнул рукой и широким шагом направился к супруге.
Вот это отповедь. Георгий застыл на месте.
"Слышал бы ты, старый кретин, как выражается этот "пример для подражания" в твое отсутствие, – с обидой подумал он. – Одни "болваны", "идиоты" и "уроды" у нее на языке".
Но открывать отцу глаза было не только бесполезно, но и опасно. Георгий зло сплюнул, вздохнул и уныло поплелся за Павлом Александровичем.
А он был уже совсем другим человеком: нежным, внимательным, обаятельным, заботливым и терпимым. Строгости и сварливости как не бывало.
– Ангел мой, выглядишь прекрасно, – ласково ворковал он с любимой женой. – Только глазки почему-то у нас красные. Девочку мою обижали?
Ольга молчаливо потупилась.
– А-а, мы соскучились! – радостно догадался Павел Александрович. – Признавайся, ангелочек, скучала без муженька? Скучала?
Ольга отвернулась и, словно бы украдкой, смахнула набежавшую слезу.
– Так надолго меня бросить, – капризно пролепетала она. – Это жестоко, жестоко…
Павел Александрович пришел в восторг. Он сунул Георгию свой кейс, двумя руками обнял жену и расцеловал ее в обе щеки, приговаривая:
– Ангел мой, соскучился ужасно, соскучился, соскучился.
– Я тоже, я тоже, – отвечала она, чмокая пространство губами, распространяя аромат жвачки и источая нежность, как и подобает ангелу.
Вдруг Павел Александрович случайно поймал холодный взгляд сына и рассердился.
– Жорж, ты что столбом стоишь? – строго спросил он, нехотя отстраняясь от жены.
– А что я должен делать? – удивился тот.
– Бери билет и отправляйся за вещами.
Ольга вступилась за пасынка:
– Павлуша, только что объявляли, что вещи начнут выдавать через двадцать минут.
– Мой ты ангел, – мгновенно растаял Павлуша. – Все-то она знает.
Георгий, сообразив, что отец пребывает в хорошем настроении только по отношению к жене, с ужасом ждал момента, когда станет известно, что Ольга пьяна. Конечно же она снова выйдет сухой из воды: виноват будет только Георгий. Посыпятся раздраженные вопросы: "Почему позволил? Почему не уследил?"
Георгий поспешил предупредить возможный конфликт.
– Кто-то пустил слух, что с вашим самолетом произошла авария, – сообщил он отцу.
– Что ты говоришь? – удивился Павел Александрович, с сочувствием глядя на жену.
– Да-да, – подтвердил Георгий. – Ольга Петровна конечно же запаниковала. Разнервничалась. Ее просто трясло. А в аптечных киосках, как назло, ничего приличного из успокоительного не оказалось. Только настойка пустырника.
– Надо было брать ее, – заранее рассердился на бестолковость сына Павел Александрович.
– Я так и поступил, – успокоил его Георгий, – но что такое настойка пустырника? В ее-то состоянии. Как слону дробина. В общем, еле-еле, с большим трудом уговорил Ольгу Петровну заглотнуть полный флакончик.
Павел Александрович заботливо посмотрел на жену:
– И как?
Ольга одарила пасынка признательным взглядом и брезгливо передернула плечами.
– Брр! Гадость какая! – с гримаской отвращения призналась она. – До сих пор у меня изжога. Павел, твой сын настоящий экзекутор.
Павел Александрович в тайне (даже от себя) ревновал жену к сыну. Теперь он остался доволен, одобряюще похлопал Георгия по плечу и со сдержанной нежностью сказал:
– Молодец, сынок, вижу тебе можно доверить самое дорогое…
Ольга обиженно дернула мужа за руку, стягивая внимание на себя.
– Но, Павлуша, теперь, после такого лечения, вести автомобиль придется тебе. Сам понимаешь, эта гадость – пустырник – на чистом спирте.
– Конечно, ангел мой, – согласился Павел Александрович, целуя жене пальчики.
– Заодно полюбуешься, какое удовольствие путешествовать на этой консервной банке, – капризно надувая губки, сказала Ольга. – Кстати, банка лихо прыгает назад, перед тем как выкатиться вперед. Сегодня мы едва не столкнулись с новеньким "Порше". Какой-то болв…
Ольга запнулась, но тут же нашлась: проглотив ругательство, она продолжила:
– Какой-то болгарин припарковался к нам вплотную. Еле избежала аварии.
Георгий злорадно усмехнулся, когда мачеха едва не "блеснула" своими хвалеными безупречными манерами, но Павел Александрович ничего предосудительного не заметил, а лишь ревниво поинтересовался:
– Любовь моя, почему ты решила, что он болгарин? Ты что, с ним разговаривала?
– Нет конечно. Георгий сказал мне, что он болгарин, и я поверила.
Павел Александрович повернулся к сыну. В его глазах были вопрос и подозрение.
"Опять на меня стрелки перевела, сучка," – уже едва ли не восхищаясь наглостью Ольги подумал Георгий, но ответил отцу без запинки:
– Это было видно по номерам "Порше".
Благодаря мачехе он чрезвычайно развил сообразительность.
Глава 3
На радость Ольге, "опель" словно взбесился: по дороге из аэропорта он прыгал будто кузнечик. Лишь невероятным усилием воли удавалось Павлу Александровичу удержаться от крепких выражений в присутствии его утонченной жены.
– Да, ты права, любовь моя, – констатировал он, въезжая в ворота своего дома и нервно вытирая со лба пот. – Завтра же поедем покупать тебе новый автомобиль. Этот "опель" свое отжил.
Оглянувшись на сына, Павел Александрович добавил:
– Во всяком случае он не для женщины.
– Слава богу! – обрадовалась Ольга, бросаясь на шею мужу. – Я уже знаю, что мне нужно!
Когда дело касалось трат, Павел Александрович становился сдержанным даже с женой.
– Разберемся, разберемся, – сухо пробормотал он, степенно выходя из машины и галантно протягивая Ольге руку.
Выпорхнув из "опеля", она снова повисла у мужа на шее.
– Павлуша! Неужели ты приехал! Как я рада! Как я рада! – закричала она, радуясь лишь предстоящей покупке.
Павел Александрович посмотрел на окна супружеской спальни и почувствовал себя счастливым.
– Загони автомобиль в гараж, – даже не глянув на сына, бросил он Георгию и, нежно подхватив Ольгу под руку, устремился к особняку.
– С завтрашнего дня "опель" твой, – озорно подмигнула пасынку Ольга.
Георгий удовлетворенно улыбнулся.
"Ну что за бестия", – уже дружелюбно подумал он, проводив Ольгу влюбленным взглядом.
Павел Александрович относился к тем людям, о которых в народе принято говорить "крутые" или "новые русские" – он был преуспевающим бизнесменом.
Ему было уже шестьдесят пять, но энергии и жизнелюбию этого человека мог позавидовать и тридцатилетний. Он любил делать деньги и с радостью отдавался этому занятию, но жил гораздо скромней, чем позволяли его доходы, чем очень раздражал свою молодую жену. Впрочем, раздражения своего она старалась не обнаруживать.
Павел Александрович имел роскошную квартиру в центре города, но жить там не захотел. В смутное время всеобщей неразберихи он купил на окраине города гектар земли. Его прельстил ландшафт этого места, – высокий холм, плавно спускающийся к вьющейся серпантином дороге. Дорога словно бы обнимала холм, опоясывала его асфальтовой лентой. Со стороны холм напоминал полную женскую шею, украшенную изящным ожерельем шоссе.
Павел Александрович не стал обносить свой участок традиционно-русским высоким забором, а ограничился низкой (на европейский лад) оградой, вдоль которой зеленели пушистые столбики кипарисов.
Добротный, без всяких новомодных изысков, трехэтажный особняк стоял на вершине холма. Площадка перед домом была окружена вечнозелеными самшитами. От этой широкой просторной площадки к калитке сбегала довольно крутая лестница, что было не удобно обитателям дома.
С дороги особняк был открыт любопытному глазу, лысоватая растительность его не затеняла. Лучи солнца даже в зимнее время радужно отражались в огромных зеркальных стеклах.
Лишь огромная поляна была хороша: там зеленела молодая весенняя травка, да местами (в тщательно распланированном беспорядке) пробивались нарциссы, тюльпаны, крокусы и другие первенцы просыпающейся от зимней спячки природы.
Зато за домом был настоящий сад-парк. Чего там только не было…
Павел Александрович – большой любитель ботаники – несмотря на свою чрезвычайную скупость, щедро платил садовнику. Голубые ели соседствовали там с пихтами и лиственницами. Китайский лимонник устремлялся вверх по юным сосенкам. Кавказский плющ удивительным образом прижился в сухом климате и заплел стволы яблонь, слив и вишен. Калина весной радовала глаз белыми соцветиями, а зимой красными гроздьями…
Впрочем, Ольга Петровна не была в восторге ни от дома, ни от сада, ни от их местонахождения. Сад был молодой и, вопреки стараниям садовника, не спешил разрастаться. В летнее время дом, со всех сторон открытый не только любопытному взору, но и безжалостно палящему солнцу, нагревался так сильно, что не спасали от жары даже многочисленные кондиционеры. Осенью и зимой досаждали ветра. А лестница к калитке была не только крута, но и длинна, что вынуждало Ольгу Петровну, поднимаясь по ней, всякий раз ругать покойницу-жену Павла Александровича, которая позволила мужу увлечься "эффектами" за счет "удобств".
Павел Александрович и сам уже (с каждым годом все больше и больше) ощущал промах в планировке.