Декабрьского ажиотажа трио дожидалось во всеоружии знания конъюнктуры рынка и тонко построенных контактов с прикормленными клиентами, которым гарантированно обещались тонны мороженого и очень популярного в нищих массах минтая и деликатесной в этих же массах трески.
Дилеры беспокоились, каждодневно звонили Михаилу, справляясь об оговоренных перспективах, а некоторые позволяли себе туманные намеки на специфическую ответственность гаранта поставок перед определенного рода структурами, курирующими дилеров. Короче, не будет рыбы – будут бандиты. Мишу, впрочем, подобного рода угрозы ни в малейшей степени не смущали. Милиция, одураченные клиенты, бандиты – все это представляло для него единый клубок, из которого предстояло выскользнуть, оборвав одному ему ведомую нить. Главное заключалось в выигрыше времени и в каждодневном увеличении количества будущих жертв, многие из которых привлекались с помощью газетной рекламы и слухов о добросовестнейшей "Ставриде" с ее невероятной дешевизной отпускных цен.
Связь с подельниками – Трубачевым и Анохиным – Миша осуществлял с помощью пейджера, а сам обзавелся мобильным телефоном, подписав с компанией, предоставляющей услуги связи, долгосрочный контракт под липовые, разумеется, гарантии и предъявив соответственно отработавший свой ресурс документик, удостоверяющий личность.
Достоверным отображением личности в документике являлась лишь мутноватая фотокарточка с фальшивым, конечно же, оттиском органа внутренних дел.
К поискам денежных клиентов, помимо усилий подельников, а также стараний сугубо самостоятельных, Михаил привлек в качестве вольного менеджера безработного научного сотрудника Шкандыбаева – унылого, траченного житейскими неурядицами, однако несгибаемо амбициозного персонажа, нуждающегося – с давней, чувствовалось, поры – в материальном признании своей исключительности, которая, увы, приемами элементарной логики не обосновывалась.
Блуждающий менеджер легко и с достоинством согласился прислуживать не за банальную зарплату, а в твердом расчете на увлекательные комиссионные с контрактов, но когда пара контрактов была с его подачи заключена, хитроумный Миша убедил Шкандыбаева вложить полагающийся гонорар в новую партию товара, пообещав во всех смыслах драгоценному и талантливому сотруднику собственную долю в долгосрочном партнерстве.
Комплименты польстили истерзанному самолюбию стареющего неудачника, и, преодолев некоторое смятение, вызванное актуальностью материальных тягот, Шкандыбаев на договор с нечистым Мишей пошел.
Перспектива, на деле представлявшая глухой тупик, увлекла и его, и флюиды перспективы, которые распространял в своих хождениях по торговым инстанциям сутулый, полысевший человек, эти флюиды несли в себе нечто истинное и восторженно-наивное, что привлекало клиента, как бедолагу щуку привлекает опять-таки бедолага живец.
Отец Миши, посетивший с гостевым визитом США, привез сыну забавный сувенир: банкноту в один миллион долларов. Банкнота выпускалась неким клубом миллионеров, печаталась с помощью клише на натуральной долларовой бумажной основе, была пронизана внутренними платиновыми нитями, светилась в ультрафиолете всеми цветами радуги и производила на дилетанта, не ведающего, что стоимость ее – менее зеленой двадцатки, впечатление ошеломляющее.
Именно этот эффект возымел сувенир из Америки на Шкандыбаева, которому Миша предоставил бумажку на рассмотрение как лицу в высшей степени доверенному и чрезвычайно ответственному.
– Вот какое есть дело, – втолковывал Михаил потерявшему дар речи экс-инженеру. – Этот ден, так сказать, знак мы можем обменять на наличные баксы. За восемьдесят процентов его стоимости. Слышал, какие проблемы с вывозом валюты за бугор? А что делать человеку, если у него чемодан этих самых американских тугриков? Сиди на нем и горюй. А тут – одна бумажка… Усекаешь? Найдешь клиента – сто тысяч твои…
– Но… – позволил себе засомневаться Шкандыбаев, – а какие гарантии, что все подлинно, что никаких, извините, подводных камней?..
– Правильно мыслим, – покровительственно усмехнулся Миша. – Правильно и очень здраво, как, впрочем, всегда…
Шкандыбаев зарделся.
– Обмен, – веско продолжил Миша, – будет происходить не в подворотне, а в солидном банке, с попутной экспертизой ответственных лиц… И кстати, при твоем масштабном мышлении именно такими операциями тебе и следует заниматься. Но я уверен – все впереди…
– Спасибо… – сквозь щемящий в горле слезный ком выдавил Шкандыбаев.
– Тебе спасибо… Работай, дорогой мой товарищ…
Относительно банка Миша не врал, реализация аферы в стенах респектабельного финансового учреждения представлялась ему вполне вероятной: компаньон Анохин подружился с поверенным "Ассаф-банка", зарегистрированного в Центральной Океании, республике Науру, чей филиал, ведший незаконную банковскую деятельность на территории Российской федерации, располагался в помещении отечественного банка "Атлет". Через представительство "Ассаф-банка" регистрировались различного рода оффшорные компании и переводилась за рубеж за тот или иной процент долларовая наличность.
В данного рода деятельности Анохин участвовал в качестве активного посредника, арендовав в "Атлете" офис по соседству с оффшорными деятелями.
Вариант обмена сувенирной купюры на реальные деньги Миша и компания предусматривали под занавес рыбной аферы, завершение которой стремительно приближалось.
Изнемогавшим от нетерпения дилерам было выставлено категорическое условие: все заключенные договоры с учетом незапятнанной репутации "Ставриды корпорейшн" и колоссальными объемами ее закупок подписываются на условиях исключительно стопроцентной предоплаты.
Выбора у дилеров не было…
Впрочем, в дееспособности и добропорядочности "Ставриды", осаждаемой подпрыгивающими от возбуждения оптовиками, никто не сомневался. А основательное здание хладокомбината, с которого ранее без проволочек и в срок отпускалась высококачественная продукция, подогревало воображение торговцев ожидаемыми барышами.
И – хлынули на банковские счета "Ставриды" долгожданные деньги, часть из которых снимал в виде наличности увлеченный бизнесом полуголодный Шкандыбаев, честно принося рубли и доллары в офис к обожаемому шефу Мише, которого, надо отметить, он знал под именем Александра Гринько.
В достоверности этого имени ничуть не сомневался и остальной нанятый на работу в "Ставриду" несчастный контингент бывшей научно-технической и культурно-просветительской интеллигенции, вынужденно переквалифицировавшейся в кладовщиков, уборщиц, секретарей и сторожей.
Рухнувшая советская система, давшая этим людям образование и профессию, похоронила эти дары под своими обломками, и, как жильцы обвалившегося дома, сумевшие в спешке покинуть его незыблемые, казалось бы, стены, они разом оказались растерянными приспособленцами в жестком и неправедном пространстве того мира, где основной ценностью стала нажива, диктующая свои циничные и простенькие законы.
Адаптация к этим законам у всех была разной: кто-то презирал их, кто-то с ними смирялся, а Миша и его партнеры воспринимали новую социально-политическую погоду, как воспринимают после засухи блаженное ненастье земноводные: в мутной мороси и мошка под носом, и сам неприметен, и куда нырнуть имеется… Было бы с чем! А вынырнуть можно и в той же Океании, под пальмами, где предусмотрительный Миша уже завел банковский счетик и где мечталось приобрести со временем симпатичное личное строение со всеми, разумеется, удобствами, включая голубенький, наполненный солнцем бассейн.
Именно в эту благодать хотелось бы воплотить бесконечную рискованную суету с клиентами, разъездами, договорами, накладными, нервотрепкой, конспирацией, страхом, враньем и спекшимися в грязном льду серыми рыбьими тушками…
Впрочем, рыбы на складе уже давно не было. И кладовщик, он же бывший штатный районный скульптор, уволился, поступив на службу по специальности: изготовителем то ли могильных плит, то ли надгробий в соответствующее заведение.
Гримасы судьбы…
Бандитские будни
Финансовый кризис, начавшийся в августе девяносто восьмого года, на личном капитале Геннадия не отразился: прекрасно осведомленный о персональных качествах и богатом криминальном прошлом многих выдающихся банкиров, он предпочитал наличные расчеты и деньги хранил в тайниках, игнорируя сомнительную завлекательность банковских процентов. Мировоззрение финансовых воротил он полностью соотносил со своим собственным, уверенно сознавая: случись в стране очередной кавардак, связанный с изменением политического курса, – банкиров и доверенные им вклады можно будет найти лишь силами военной и политической разведок, за морями и долами… Хотя с банковским счетом все-таки рискнул, открыл таковой, доверился… Будь что будет! Правда, назывался банк "Чейс Манхэттен", а не какой-нибудь "Российский кредит". И полагал Гена, что если этот финансовый монстр – составляющая большой мировой политики – рухнет, то исключительно в случае либо глобального вселенского катаклизма, либо столь же глобальной ядерной войны. И уж тогда коли суждено денежкам гикнуться, туда им и дорога: на том свете иная валюта, и чего там не существует наверняка, так это всякого рода долларов и пунктов их обмена.
Однако сбережения как таковые – категория аморфная, способная удовлетворить разве ленивого рантье, ведущего замкнутое существование, а Геннадию же, человеку общественно активному и возглавляющему определенного рода коллектив, требовались доходы прогрессивные и каждодневные, а с доходами этими в условиях нагрянувшей всеобщей нищеты становилось все туже и туже.
Долларовая лавина, пронесшаяся по стране в начале девяностых, унеслась на Запад, уместившись в сейфах тех банков, что, в отличие от разбойничьих российских, являлись не временными аккумуляторами предназначенной к хищению валюты, а распределительными базами стабильной, бережно пестуемой экономики. И контролировали экономику не жулики, а лица, претендующие на тотальную мировую власть. И не существовало в этих изощренных, холодных умах формулы "украл – убежал", потому что украдено ими было уже практически все, а потому бегать им было не от чего и не от кого.
К ним бегали… В том числе – российские бонзы и капиталы этих бонз.
В перспективе, как и любой жулик, Геннадий вынашивал план проведения обеспеченной старости в курортном местечке развитой державы, однако только после составления определенного капитала. Какого именно, он и сам не ведал, руководствуясь принципом: покуда прет фишка, гони игру…
Вот только с фишкой стало плохо, причем у всех и повсеместно, в том числе и у соседа-конкурента Пемзы, а посему по прибытии с теплой Мадейры в холодные московские джунгли Геннадий получил информацию о возобновлении территориальных претензий со стороны старого бандита, о закрытии многих "закрышенных" компаний, а также о пяти бойцах-дезертирах, решивших попытать счастья в Праге, Берлине и Чикаго. Еще один дезертир поменял группировку: ушел патрульным потрошителем в ГАИ.
Плачевная финансовая ситуация и неурядицы в трудовом коллективе повергли Геннадия в озлобление и расстройство. Одновременно в его сознании утвердилась агрессивная установка на добычу денег любыми путями.
Следуя договоренностям, достигнутым с Константином, сразу же после похорон Грыжи он предъявил материальные претензии вдове Люське, запальчиво принявшейся возражать, что к делам покойного она ни малейшего отношения не имеет и ответственности по его долгам не несет.
– Я-то что?.. – горестным тоном говорил любовнице Геннадий. – Я-то ничего… А вот пацаны… У них ведь понятия твердые: брал из общака – верни…
– Не знаю я общаков ваших! И знать не желаю!
– Вот это ты им и объясни… А они тебе объяснят и про квартиру твою, и про "кадиллак", и про дом загородный… И спросят: откуда все эти прибамбасы взялись? Если не в курсе, расскажут…
– Ты мне не угрожай, скотина!..
– А мне-то чего тебе угрожать? Я-то что? Я ничего… С Костей вон поговори, он к тебе очень даже душевно относится… Вдруг подскажет чего?
Вероломный Костя, следуя тщательно разработанному плану Люськиного "развода", в последнее время выказывал новоиспеченной вдове всяческое сочувствие и участие, играя роль "доброго" следователя, и именно его поддержки искала наивная жертва.
– Вот такой у нас, значит, базарчик идет, – с ухмылкой говорил Константин Геннадию, включая запись своего телефонного разговора с экс-супругой умерщвленного товарища.
В динамике раздался жалостный всхлип, а после возмущенный Люськин голос твердо поведал:
– Слушай! Заезжал Толстый… Сначала он меня трахнул, а потом сказал, что я должна ему денег!
– Как?! За что?! – на сопереживающей ноте откликнулся Константин.
– Говорит, Грыжа общак раздербанил…
– Да ты не волнуйся, разберемся, – успокаивал взволнованную женщину подлый интриган. – Я ребят соберу. Если Гена не прав, мы его на место поставим!
– А… если прав?
– А вот и выясним!
– Костя, я на тебя очень надеюсь… Этот крокодил… он меня точно сожрет!
– В обиду не дадим!
– Может, приедешь сегодня? – В голосе Люськи проскользнуло кокетство. – Ты ведь такой умный… Хотя бы совет дашь…
Константин выключил запись. Как показалось Геннадию – с некоторой поспешностью.
– Ну, ездил? – спросил сумрачно.
– Заехал… – отозвался тот с неохотой.
– И чего посоветовал?
– Дождаться схода… А там – разведем по полной программе. Зарядим пацанов, они жути подпустят, факты наладят… А после – домашний арест, нотариус… В общем, через недельку отправим ее в Рязань к маме, откуда сюда и пришлепала. На билет скинемся… Пемзу, кстати, навестить пора. День рождения у него сегодня, не забыл?
– Угу, – кивнул Геннадий.
– Подарок купить надо.
– Гони пять сотен, подарок уже в багажнике.
– Что за подарок?
– Колеса и диски. Для "жигуля". Он же, сам говорил, на "девятке" ездит…
– Да ты чего… Несолидно!
– Нормально!
– Покажи хоть, что за колеса…
Узрев в багажнике тщательно отмытые от гаражной пыли покрышки, Константин, холодно усмехнувшись, обернулся к компаньону:
– Ты хочешь сказать, что это фуфло штуку зелени весит?
– Когда покупал – весило, – равнодушно пожал плечами Геннадий, понимая, что нынешняя цена колесам – долларов триста.
– Не, я ему лучше свой подарок куплю, – качнул головой Константин.
– Ну ладно, падай в долю, как тебе жаба позволяет… – сдался Гена.
– Сотня…
– Да ты чего? Две хотя бы…
– Полторы.
– Ну ты кроила!
– От кого слышу, а?..
День рождения Пемзы, отмечавшийся в ресторане одной из центральных гостиниц, собрал толпу разнообразной братвы.
Приглашенные бандитские вожаки сидели за отдельным столом, возглавляемым виновником торжества, шестерки занимали места в углах и по краю зала, обмениваясь новостями и меряясь толщиной своих цепей, увесистостью перстней. Все как обычно…
Привычный затрапезный облик Пемзы преображал лощеный моднющий костюм, шедший ему как вороне – павлиний хвост. Изысканный покрой и столь же изысканная материя никак не сочетались с костлявым, угловатым туловищем и потасканной мордой с сияющими фиксами.
С искусностью опытных шлюх подавив в себе омерзение, Гена и Костя расцеловались со слюнявым, морщинистым Пемзой. После обряда целования Геннадий жизнерадостно молвил:
– Подарочек в машине. извиняй, сюда тащить не стали…
– Чего за подарочек? – отозвался Пемза ворчливо.
– Разбегаться будем, увидишь…
– Не, взглянем сейчас, я любопытный…
Оторвавшись от начинавшегося застолья, юбиляр в сопровождении соратников вышел на улицу.
– Вот… – Геннадий торжественно открыл багажник "мерседеса". – Рули, как говорится, со свистом…
– Ты мне… своего "мерина"?! – ошеломленно произнес Пемза. – Ну, Геночка, ты – красавец! Ну – удружил…
– Да не, я… это… колеса… – смущенно разъяснил Геннадий, ткнув пальцем в глубь багажника.
– А-а… – разочарованно протянул Пемза. Затем, с испытующим прищуром глядя на резину, произнес: – Что же! Круто! – Выпростав манжеты рубашки из рукавов пиджака, достал верхнюю покрышку, уважительно поджав губы, покачал ее в руках, как отец новорожденного младенца… И вдруг – резким, неуловимым движением надел покрышку на голову Геннадия. Прокомментировал с жесткой ленцой: – Жлобам – от нашего стола! – И, повернувшись на каблуках, под уважительный хохоток мигом все уяснивших прихвостней, обступивших "мерседес", двинулся к ресторанной двери.
Содрав с шеи покрышку, оставившую на щеке угольный след, Геннадий, жалко моргая, смотрел на удалявшуюся щегольскую спину старого негодяя, умело и точно опозорившего его перед всей любопытствующей сволочью.
– Ну вот, подставились, теперь жди "стрелочки" и ответных подарков, – донесся сквозь плавающую перед глазами пелену голос Константина.
– Ладно, поехали, – усаживаясь в машину, проговорил Геннадий. Лицо его пылало, пальцы мелко дрожали. – Вот гад! Ишь… Ничего слаще морковки не жрал, крыса тюремная, а тут… расперло его!
– Денежки мне пришли, – равнодушно откликнулся Константин.
– Что? А-а… На тебе твои… – Геннадий, чувствуя исходившую от напарника неприязнь, зло отсчитал доллары. Его трясло как в лихорадке от тяжко осознаваемого унижения. – Тварь… – шипел он. – Завалю, вот и весь расклад! Завтра же!
– А теперь прикинь, сколько бабок уйдет на войну, – сказал Костя, вылезая из машины. Стоя у раскрытой дверцы, еще раз вдумчиво и презрительно повторил: – Прикинь!
И ушел, так дверцу и не затворив.
Исходя ненавистью, Геннадий поехал на базу. В кабинете застал одного из бригадиров группировки, привезшего хилую наличность из подшефного ресторанчика.
– Где деньги?! – взревел взбешенный Геннадий. – Ты мне чего это недоразумение суешь?!
– Да там у них клиент – как мамонт, на корню мрет, а аренда душит прямо конкретно!
– Плевать! Чтобы платили как надо!..
– Да я тебе точно говорю, разруха в общепите… Кстати, там с месяц назад два лоха погуляли – внагляк и на шару! Один другого развел и порожняком под расчет придухарил… Порожняк мы оформили, он не в отказе, но с бабками не торопится… Хотя – напоминаем гражданину ласково…
– Процент идет?
– Знамо дело! Потому и ласково…
– На сколько оприходовать его можно?
– Вроде нищета по прикиду… Но хата есть… А значит, если с огоньком подойти, то насчитаем цифирь вразумительную…
– Так и подходи с огоньком! – выкрикнул Геннадий и ударил кулаком по столу. – За жабры лоха! И трясти неимоверно!
– Понял… Я, кстати, думал, ты у Пемзы гуляешь, ребята сказали – отбыл…
– Поздравил да назад, – скривился Геннадий. – Чего засиживаться?.. И ты… чего здесь?! – вновь вскинулся на подчиненного. – Езжай карася потрошить! Закобенится – сюда его! В клетку сначала, потом – в колодец! Работать надо! В общак гроши несете, а запросы – как у главного пахана, президента нашего! Аппетиты как у акул, а шевелитесь как налимы в иле!
– Нам в личный карман МВФ транши не перегоняет… По четверть миллиарда…
– Никому не перегоняет! Карман надо уметь подставлять!