– Или вот еще одно преимущество: дирижабли можно вешать в любой точке земного шара, где угодно и в каком хочешь количестве за относительно смехотворные бабки, особенно по сравнению с затратами на прокладывание телефонных кабелей. Если этот проект осуществится, это позволит покрыть сетью сотовых коммуникаций все так называемые "глухие" зоны, где содержать наземные радиостанции экономически нецелесообразно да и не позволяет естественно-природный характер местности.
– То есть?
– Ну, например, в горах, в открытом море, в тайге, в районе нефтедобычи, где уже сегодня острая потребность в мобильной связи назрела и встала ребром. Можно сказать, что тайга до сих слабо освоена человеком именно из-за отсутствия быстрой связи с центрами продвинутых цивилизаций.
– А ЦЕСС позволяет такую связь наладить? Прямо посреди тайги?
– ЦЕСС позволяет ее наладить в считанные часы после поступления заказа. Ведь дирижабли в режиме пилотирования можно перемещать по горизонтали на какие угодно расстояния.
– Получается, что ЦЕСС – это самый настоящий эволюционный прорыв? Так надо полагать?
– Да, именно так. К тому же ЦЕСС, после широкого введения в эксплуатацию, моментально выводит сотовый телефон из разряда дорогих игрушек для новых русских. ЦЕСС позволяет иметь мобильник всем, кто в том нуждается, начиная с полугрудных детей и кончая немощными пенсионерами. И тогда прощай проводной телефон общего пользования, как распрощалось человечество с черно-белым телевидением! – закончил Алик свою маленькую, полную страсти речь, с трудом переводя дух.
– Скажи, Алик, как ты думаешь, кому выгодна смерть Волкова? – спросил Гордеев. – Проскурцу? Или кому-то еще?
– Проскурцу? Нет, я так не думаю. Хотя по всем статьям Проскурцу-огурцу само собой эта смерть была выгодна.
– Почему ты так думаешь?
– Так у него же Волков всю дорогу клянчил свои собственные бабки, а Проскурец зажимал. Об этом все знают. Правда, Волков в последнее время хотел взять Проскурца и всю "Интерсвязь" в долю.
– Да? А мне Проскурец от этом ничего не говорил.
– Да он об этом и сам не знает. Владимир Сергеевич собирался ему это предложить в день своей смерти, когда он ехал, точнее, собирался ехать к нему на встречу. Он собирался привезти его сюда и показать все, что мы успели сделать. В смысле, показать весь принцип работы ЦЕСС. Он даже хотел предложить переименовать ЦЕСС в ПРОЦЕСС.
– В ПРОЦЕСС? Почему?
– Не догадываешься?
– Нет.
– ПРОскурец плюс ЦЕСС.
– Ага, точно.
– Ну, понимаешь, почему, да?
– Примерно – да.
– Чтобы подкинуть леща и таким нехитрым образом умилостивить богов, как выражался ВВС.
– ВВС? Кто это?
– Волков Владимир Сергеевич. Сокращенно – ВВС. Он оттого и ушел из "Интерсвязи", что Проскурец идею ЦЕСС воспринял как полный бред и похерил начисто.
– Выходит, Волкову пришлось начинать все с самого начала?
– Выходит, именно так. С нуля.
– Снова с нуля, – задумчиво пробормотал Гордеев. – Как в девяносто первом.
– Ну да. А когда с бабками у нас наступил полный голяк, я даже было подумывал взяться за старое и грабануть по сети какой-нибудь крупный банк, как тогда с Левиным. Я считал, что на этот раз игра стоила бы свеч. Но Волков запретил мне даже думать об этом. И сказал, что он сам без малого банк, что у него в бумагах почти двести миллионов. Только сначала их нужно как-то забрать.
– А почему он не предложил ЦЕСС каким-нибудь западным инвесторам?
– Почему же? Была такая мысль. Но инвесторы точно так же, как и Проскурец, крутили пальцем у виска, точно так же говорили – бред, нонсенс, научная фантастика. А все потому, что идея была максимально проста. Все думали, если все так просто, то почему же ничего подобного нигде еще не появилось. Многим просто не нравились цеппелины, для них они ассоциировались с чем-то крайне архаичным, отжившим свое.
– Странно. А ведь все гениальное – именно просто, как веник.
– Еще проще, – поправил Алик. – Веник – это уже почти восьмой "Пентиум".
Все трое, схватившись за животы, заржали как кони.
По дороге в Москву Гордеев спросил Дениса:
– А почему Алик до сих пор живет в такой глуши, а не переберется в Москву?
– А на кой черт она ему сдалась, эта Москва?
– Ну как на кой? Ему здесь уготовано более достойное место. Тем более после встречи с Пашкевичем все преследования для него теперь закончились, можно сказать, полностью.
– Ты серьезно думаешь, что ему в Москве будет лучше?
– Да. А разве не так?
– Я так не думаю. И Алик особенно так не думает.
– Ну почему? Ведь в Москве он бы и зарабатывал намного больше.
– Он хакер. А современный хакер предпочитает действовать в одиночку. А в Москве ему бы пришлось жить по корпоративным правилам.
– Хакер? Но он же завязал!
Денис улыбнулся:
– У тебя превратное представление о хакерах. Хакер – не совсем тот, о ком ты думаешь. Да и не только ты. Девяносто процентов населения страны считает, что хакер – это какой-то поганец, типа Левина или подобного ему Митника. Абсурдно ставить знак равенства между компьютерной преступностью и хакерством. Но именно это в наших средствах массовой информации и делается, причем чуть ли не ежедневно. Откроешь любую газету, непременно нарвешься на материал о компьютерных взломщиках. Включаешь "ящик" – то же самое. Но все эти публикации, все эти эффектные истории не дают и никогда не давали полной картины этого явления. Для них сенсационность компьютерных преступлений оказалась золотой жилой. Броские заголовки, вольная трактовка милицейских протоколов, заумные размышления социологов привели к тому, к чему привели – к формированию и утверждению в общественном сознании нового штампа: хакер – действующее лицо всех преступлений, связанных с компьютерами. К тому же основными источниками служат показания пойманных настоящих преступников, заметь, не хакеров.
– А кого же?
– Хакер в своих действиях стремится максимально придерживаться этических норм программиста.
– Неужели такие нормы в действительности существуют?
– Представь себе, существуют. И красной нитью там проходит общеизвестное "Не навреди!". Просто так случилось, что образ жизни хакера не вписывается в общепринятые стереотипы. Он, как правило, аполитичен и является атеистом. Увлекается идеями левого или анархистского толка. Не любит оказываться на виду, поэтому склонен к анонимности. Выходит на связь чаще всего посредством модемного подключения или, как ты сегодня видел, с помощью спутниковых каналов.
– И каковы же мотивы хакера?
– Прежде всего – дело.
– Дело?
– Да, дело. Хакер занят делом. Все, чем сегодня славен компьютер, сделано руками, точнее, мозгами многочисленной армии хакеров. Хакера мало привлекают данные, перерабатываемые компьютерной системой. Его интересует сама система как сложный программно-аппаратный комплекс, способы проникновения в систему, исследование ее внутренних механизмов и возможности управления ими, а также использование этой системы для доступа к другим системам.
– А зачем им это надо?
– А зачем люди сотни лет играют в шахматы? Современные компьютеры представляются хакерам чрезвычайно умными и сложными механизмами, бросающими интеллектуальный вызов человеку, не ответить на который истинный исследователь просто не в состоянии. Кроме того, сам процесс проникновения в систему и исследование архитектур операционной системы дают намного большее удовлетворение, чем чтение защищенных файлов.
И Гейтс, и Джобс, и Возняк – все они когда-то были самыми настоящими хакерами, шутя, играючи сделавшие свои головокружительные карьеры. Ведь хакер с английского сленга переводится как "прикольщик", то есть человек, способный на розыгрыши.
– Я заметил.
– Но, заметь, не всегда эти розыгрыши – пустая возня с целью надорвать животики. Чаще всего их приколы затем служат общечеловеческим целям.
– Вот бы никогда не подумал.
– Ведь изобретение компьютера – это, собственно, такой же прикол, как и все остальное. И этот прикол когда-то точно так же воспринимался в штыки всевозможными узколобыми ксенофобами, как твой Проскурец воспринял идею ЦЕСС. Они до сих пор отвергают все новое и непривычное. Посмотри вокруг! Это именно они и все им подобные выдвинули бессмертное умозаключение о кибернетике как о продажной девке империализма! И они до сих пор среди нас, эти умники из кабинетов. И от них никуда не денешься, потому что они наши папы и мамы.
– Но кто знает, куда завела бы нас наша полная свобода действий, – возразил Гордеев. – Мы же для них все-таки их дети. А все дети порой способны на необдуманные поступки, вплоть до нечаянного самоуничтожения, например когда суют в розетку свои маленькие розовые пальчики.
Денис на некоторое время замолчал, сосредоточившись на дороге, но не выдержал и изрек:
– Ты адвокат, Юрок. Адвокату действительно присущ консерватизм, иначе это уже будет не адвокат, а черт знает какая хреновина. Так что тяни свою лямку, господин адвокат, но не будь только тупой скотиной. Лады?
– Лады, куда ж я денусь? Тем паче от тебя и от твоей жгучей критики.
– Смотри мне! – улыбаясь, пальцем погрозил Денис.
– Знаешь что, Денис, – сказал Гордеев, – вези-ка ты меня в Мосгорпрокуратуру за разрешением на свидание.
– С Проскурцом?
– Да, с ним. Надо его хорошенько еще раз обо всем расспросить, а то что-то мой дорогой старикан не все договаривает.
– Давно бы так!
– А заодно и с Омельченко кое-что перетереть.
И съехав с МКАД, "девятка" покатила по Ярославскому шоссе, углубляясь в Москву.
Проснувшись, Лена нашла на соседней подушке записку: "Это было СУПЕР! Прости, моральных сил разбудить тебя не нашел. Ты давишь клопа, как настоящая спящая красавица. Где ты этому научилась? Не верю, что в Чикаго! Буду вечером, если только дороги не занесет снежным бураном. Навеки твой Гордеев, Esq.".
Прочитав, она заулыбалась и, выбравшись из постели, отправилась под душ. Но не дошла. В квартиру позвонили. Она заглянула в глазок и увидела Михаила Федотова.
– Привет, – донеслось из-за двери. – Я на минутку.
Поколебавшись, Лена все же открыла дверь:
– А ты не мог для начала хотя бы позвонить?
– Не мог. На мобильнике аккумулятор сел. А с автоматов звонить я уже разучился.
– Так ты позвонить забежал, что ли?
– Нет, я к тебе.
– Ну проходи, если ко мне. Подожди только, я умоюсь.
Ополоснувшись по-быстрому, Лена вышла из ванной в халате, в том самом, в котором вчера вечером щеголял Гордеев, прошла по квартире в кабинет отца и застала Федотова роющимся в ящике стола, где хранились всевозможные бумаги.
– Ну и чего ты там потерял?
Михаил испуганно отдернул руки.
– Ничего, – виновато залепетал он. – Просто стало интересно.
– Странно. Мог бы меня из-под душа подождать, я бы тебе сама все показала. Так чего тебе там нужно? – Лена показала на ящик стола. – Постой, а откуда у тебя ключ? Он же был заперт, а ключ только у одной меня. Откуда?
– Лена, не пори ерунду, он же был открыт. Я только хотел…
– Нет, он был заперт, – она твердо стояла на своем. – И я это хорошо помню.
– Ну, подожди.
– Нет, это ты подожди. Мне кажется, это ты ерунду порешь, а не я. Или ты хочешь сказать, что у меня что-то с памятью, да? Зачем тебе это?
Михаил выставил вперед открытые ладони:
– Лена, подожди…
Громко запищал сигнал сотового телефона. Михаил запустил руку в карман, но, бросив на Лену быстрый взгляд, тут же передумал.
– Говоришь, аккумулятор сел? Объясни мне, что все это значит? Бери, бери, а то он будет еще час трезвонить.
Михаил извлек телефон и нажал кнопку выключения. Трель прекратилась.
– Я пойду, – сказал он. – Я заходил, потому что хотел тебя увидеть. Просто увидеть. Неужели не понятно? Ведь я люблю тебя, Лена! Люблю!
– О, боже! – Лена всплеснула руками. – Что это на тебя нашло? И почему в твоих признаниях столько плохо скрываемой фальши? Ты отвратительный актер, Миша.
– Я не актер! – Михаил приблизился к Лене и правой рукой обхватил ее за талию, силой прижал к себе, а левую запустил под махровый халат, принявшись судорожно мять упругую грудь.
– Отпусти! Отпусти меня! Слышишь? Я буду кричать!
– Кричи сколько влезет, мне плевать. Я пришел взять свое – и я возьму свое…
– Ты глухой? Отпусти сейчас же!
– Давай, кричи. Я люблю, когда ты кричишь. Это всегда придавало столько фантастического шарма нашим сексуальным безумствам. Надеюсь, ты их не забыла. Кричи!
– Последний раз говорю – отпусти!
– Нет!
Михаил поволок упрямое, сгруппировавшееся тело в спальню и бросил на кровать. Одна его рука, держа мертвой хваткой Лену за плечо, вжимала ее в мягкую поверхность. Другой он стал расстегивать брюки. Но тут взгляд его упал на подушку, где лежала утренняя записка от Гордеева. Взяв в руки, он с быстротой молнии пробежал написанное широко открытыми глазами, отпустив Лену и уже не обращая на нее никакого внимания.
– Даже так! – злобно бросил он, смял записку и сунул в свой карман. – Посмотрим еще, кто – кого.
Он застегнул брюки и решительно направился к выходу. Лена услышала, как в прихожей несколько раз повернулись замки, открылась и захлопнулась дверь. Она встала с кровати, дошла до телефона и, глотая слезы, стала набирать номер.
Случайный прохожий, петляя в Сокольниках между дворами, бросив мимолетный взгляд на это желтое здание, никогда не догадается, что перед ним "Матросская тишина". Да, да, та самая знаменитая, легендарная, почти мифическая тюряга. Не догадается, пока не заметит стальных решеток на темных окнах. А впрочем, кто сегодня не ставит на свои окна решетки? Сегодняшний городской житель совершенно добровольно и в трезвой памяти превращает свой дом в тюремные казематы. И не знаешь тогда, что и думать: то ли от внешнего мира прячется жилец, то ли он внешний мир оберегает от самого себя. Сколько ни тужься, никогда не отгадаешь. Сколько людей, столько и причин.
С этими мыслями Гордеев утопил кнопку звонка на зеленой металлической двери, отдающей свежей масляной краской. Открыл молодой охранник в сержантских погонах, сжимая рукоять "калашникова", и, как по инструкции положено, вопросительно уставился на посетителя. Гордеев молча протянул ему удостоверение члена Московской коллегии адвокатов, затем вошел в обширный зал и направился к окошечку.
Могучая бабища – дежурная, позвонив по внутреннему телефону, сказала:
– Ваш Проскурец в двести шестнадцатой, в ординаре. Только он на допросе.
– Надолго? – спросил Гордеев.
– Когда его повели? – переспросила дежурная в телефонную трубку. – Следователь прибыл минут сорок назад.
Это значит, что ждать придется часа два, не меньше. Омельченко – большой любитель язык чесать.
– Ну, будете ждать? – строго спросила дежурная.
– Придется, – вздохнул Гордеев, поглядев на часы. – Но я пока пройдусь.
– Как желаете, – без всякого интереса сказала дежурная.
На улице шел мелкий, противный дождь. Гордеев поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы и пошел вдоль стены, обходя лужи и кучи мусора. Он старался держаться ближе к домам, где росли высокие тополя и не так обдавало холодными струями.
Забежав под крышу автобусной остановки, Гордеев вспомнил о выключенном мобильнике и решил позвонить Лене. Но как только он привел телефон в рабочее состояние, тот тут же требовательно заулюлюкал.
– Юра, – услышал он голос Лены, – ты где?
– Почти в тюрьме.
– Не понимаю… Где?
– У "Матросской тишины". Пришел навестить Проскурца.
– Приезжай ко мне!
– Подожди…
– Приезжай, потом все объясню. Я прошу тебя!
– Хорошо, хорошо, сейчас уже мчусь.
Поймав такси, Гордеев был в Крылатском уже через двадцать минут, а еще спустя пять в его объятия упала взволнованная Лена.
– Михаил… – лепетала она. – Он приходил сегодня… Он был не такой… С ним что-то случилось. Я не знаю что, но это будто был другой человек. Не Михаил. Понимаешь? Другой.
– Нет, не совсем. Во-первых, какой Михаил?
– Федотов. Из "Интерсвязи"…
– Да, да, да. Помню. Мне Виталий Федорович про него рассказывал. Ты говоришь, он был здесь? Сегодня?
– Да, – ответила Лена, глотая слезу. – И рылся в папиных документах. Я ничего не понимаю, Юра.
– Успокойся, пожалуйста. Я тем более ничего не понимаю. Что он хотел найти?
– Я не знаю.
Гордеев заметил, что Лена начала мелко дрожать, будто в комнате внезапно наступил собачий холод. Он нежно обнял ее за плечи. Любопытно, подумал он, каков характер отношений между этим Михаилом Федотовым и Леной? Хотя это и не касалось его настолько, чтобы задавать такие вопросы, но ведь Лена обратилась именно к нему, Гордееву, а это значит, что он имеет право обо всем расспросить, если только Лена сама ничего не захочет рассказать. Лену продолжало трясти, и Гордеев решил, что сейчас самое время ей и ему выпить чего-нибудь горячего, кофе или…
– У тебя есть что-нибудь спиртное? – спросил он.
Лена закивала, не отрывая лица от его груди.
– Там, в папином кабинете. Там коньяк. Знаешь где?
– Да, я знаю, – сказал Гордеев, хорошо помня, откуда Проскурец доставал водку. – Надо снять симптомы стресса. Посиди пока здесь.
Лена сидела в кресле, думая о том, насколько непредсказуема реальность и какими еще сюрпризами она может одарить, когда Гордеев вернулся с двумя хрустальными стаканами, наполовину заполненными янтарной ароматной жидкостью. В комнате повис крепкий запах мускатных сортов вино-града.
– С ним можно связаться? – спросил Гордеев, усевшись напротив Лены.
– С кем? – Лена подняла глаза, в которых еще не высохли слезы.
– С Федотовым.
– Ну конечно. Только я не знаю номера. Он почему-то мне его забыл оставить.
– А Проскурец знает?
– Конечно. Он же с ним работает.
– Да, Проскурец много чего знает, – вздохнул адвокат. – Только не все говорит.
– Ты о чем?
– Да есть одно обстоятельство, – сказал Гордеев, позволив себе чуть заметно улыбнуться. – Сегодня были у одного навороченного компьютерного прикольщика. Он, кстати, компаньон твоего отца.
– Да? – удивилась Лена. – Это кто же? Я его знаю?
– Думаю, нет. Это не твой контингент. Да это и не важно. Представь себе, я от него разговаривал с Пашкевичем.
– С Пашкевичем? Как? Ты же сказал, что он в космосе.
– Он и есть в космосе. Тот капитан с КПП, оказывается, и не думал шутить. Представь себе, этот прикольщик установил связь со станцией "Мир", используя для этого обычную телевизионную тарелку.
– Не понимаю. Как он это сделал?
– Гений. Он просто гений, для которого нет никаких преград. Недаром твой отец взял его в свою команду. Очевидно, у него был нюх на подобных типов. Да он и сам, как мне кажется, был из таких.
Вдруг Лену осенила догадка:
– Слушай, Юра, а тебе не приходило в голову, что этот гений мог быть причастным к гибели папы? Ведь взрывное устройство в том злополучном кейсе приводилось в действие при помощи дистанционного управления.