- Но позволь, - брюзжит Берю, - за восемь тысяч в месяц можно и постараться, не так ли?
- Где ты откопал эту жемчужину?
- В деревне. Она прозябала у одного старого навозного вдовца, который отстегивал ей пятнадцать сотен в неделю и подбивал клинья сверх нормы. А я теперь - старший инспектор, мне же нужна служанка и страж в конуре, чтоб соответствовать рангу без вопросов. Ну вот, я и предложил Элоизе. Ее смущало то, что она не любит город. Но явление заработка и моя обольстительная улыбка сподействовали, как же.
Он свешивается со своего дебаркадера, чтобы схватить мятую газету, валяющуюся на изношенном ковре. Он свешивается слишком и оказывается вверх тормашками, ругаясь как ломовой извозчик, приложившийся ладонью к вращающемуся колесу. Я помогаю ему взгромоздиться на "семейный суперавтомобиль с двумя выхлопными трубами".
- Не гожусь я для режимной жизни, - вздыхает Берю. - Я не сообщал тебе, что Берта провозглаквакала чрезвычайное положение? Эта корова заставляет меня заглатывать отварной рис и овощи, а сама чмакает деликатесы типа свинины с картошкой и квашеной капустой прямо на моих глазах. Не хочу сказать ничего плохого, Сан-А, но не удивлюсь, если ей понравится чем дальше, тем больше.
- Ты станешь милашкой, Толстяк, - обещаю я, чтобы скрасить его убогое настоящее.
- Ну, я никогда не буду на обложке журналов мод, - отказывается Толстяк. - У каждого в жизни свое гнездо. Моя стезя - суп-жульен и седло барашка; фруктовый салат - это для мисс Шпингалет. Старшему инспектору необходимы калории. На морковном соке не осилишь двести кило в толчке.
Он ностальгически глядит на свои красивые плечи орангутанга, покрытые шерстью и шрамами. Да, он не плотоядный, наш Берю. В разворошенной койке, с огромным брюхом, по которому вьются зигзаги следов многочисленных хирургических чревосечений, с обильной щетиной, усталым взглядом и ртом в форме вентиля сливного бачка, можно сказать, чудовищный король лентяев или околевающая корова, на выбор.
- Ты хотел меня видеть, о преданный друг?
- А, да, подай-ка мне эту мятую штуку, из-за которой я чуть себе морду не разбил.
- Это называется "Аврора", - говорю я, перепасовывая газету.
Он останавливается на первой странице, где расположено фото дамы Ренар.
- Я хотел тебе сказать, что я знаю эту дамочку с претензиями, - изрекает он. - Я прочел статью и сказал себе, что это может полить воду на твою мальницу…
- Давай, я весь внимание.
- Эту мамашу я встретил в прошлом году. Она была кассиршей в гостинице около Восточного вокзала.
- Верно. И при каких же обстоятельствах ты ее узнал? Ты что, прищучил какую-нибудь монашку в ее борделе?
Берю изображает выражение ужаса.
- Не ори так громко! - умоляет он. - Если Берта, у которой такой слух, тебя услышит, это будет целая драма: она же ревнучая, как тигрица! Нет, я узнал эту добрую женщину не в частном порядке, а во время расследования. Ты помнишь дело Симмона?
- Матрасника?
- Ну, ты балда, клянусь! Нет, ты не можешь помнить, как потому ты был за границей, когда это произошло. Ты что, не слышал о Рудольфе Симмоне?
- Секретном агенте?
- Да. Он умер в прошлом году. Отравился в гостинице, где работала мамаша Ренар.
Я навостряю уши. Вот это начинает меня интересовать.
- Надо же!
- Ага, задергал носом? - ликует Здоровяк, потрепывая шерсть на груди. - Вот история в двух словах. Рудольф Симмон появляется в гостинице "Дунай и кальвадос". Заказывает комнату с видом на вокзал, с ванной и прочее. Устраивается. Утро. Выходит позавтракать. Возвращается в три пополудни с видом весельчака. Подымается к себе в конуру. Ты следишь?
- Шаг за шагом, - уверяю я, - дальше, мальчик!
- Где-то в 17 часов, ему телефонный звонок. Поскольку в комнате треплофона нет, горничная-субретка карабкается, чтоб его позвать. Но он не отвечает, и его ворота задвинуты изнутри… На задвижку! Фиксируешь?
- На мраморных скрижалях! Следуй далее!
- Субретка взывает! Ни фига! - как говорят в народе. - Она беспокоится и зовет настоятельницу… Та прибывает на место. Ответа нет как нет. Тогда она вызывает полицию. Ворота взламывают и находят месье Симмона не живее макрели в белом вине вместо воды. Этот олух проглотил отбеливательную кислоту…
- Это что, коктейль?
- Постой, промашечка вышла: я хочу сказать синильную кислоту, разгрыз ампулу. Осколки стекла нашли во рту…
- Ну и?
- Когда комиссар транспортной полиции усек, что речь идет о международном агенте, он свалил дело на нас. И я был задействован разобраться вплотную. Так я узнал мамашу Ренар.
- А по Симмону расследование что-нибудь дало?
- Черта с два! Приятель действительно покончил с собой. Окно закрыто, задвижка задвинута, сечешь рельеф? Я перетряхнул шмотки и даже отдал их ребятам в лабо: ничего. Впрочем, у него и был-то всего один чемоданишко с вещичками.
- Ты должен знать Фуасса, хозяина гостиницы.
- Да так, видел издалека. Он отсутствовал, когда это случилось.
- Это он вчера явился с Пинюшем.
- А я и не узнал его. Да я и смотрел-то только на нашего хрыча.
- И дело Симмона так и замерло? - спрашиваю я после некоторого раздумья.
- Ага, А что там могло быть после установления факта самоубийства? У этого типа наверняка были заботы. При его ремесле обычное дело.
- Он был постоянным клиентом гостиницы?
- Нет. Остановился там впервые.
- А телефонный звонок? Не навел на что-нибудь?
- Анонимный. Чей-то голос просит месье Симмона. Управительница говорит: "Подождите, сейчас его позовут". Логично? Апосля начинается дерганье из-за клиента. Мамаша Ренар говорит абоненту: "Его никак не найдут, позвоните попозже".
- И что, потом позвонили?
Масис краснеет.
- Я не знаю.
- Ты должен был знать, дистрофик! Не понимаю, как это присваивают Старшего Инспектора таким бездарным легавым.
Ребенок подземелья артачится.
- Я повторяю, речь шла о банальном самоубийстве, Сан-А. Не стану же я выдергивать ноги из задницы нашему Пинтрюшу, чтобы пытаться узнать девичью фамилию его прабабушки!
- Самоубийство может быть и банально, но не личность самоубийцы! - уточняю я. - Задача настоящей ищейки - это именно попытаться раскрыть тайны, которые прячутся под различными фактами.
Толстяк, заметно униженный, выбирается из ситуации воистину нестандартно:
- А мою ж… видел? - спрашивает он твердым голосом.
И поскольку он дал мне возможность полюбоваться вышеупомянутой частью своего тела, я формулирую приговор без обжалования:
- Она заставила бы, Берю, покраснеть даже обезьяну.
Тут происходит явление Китихи. Она надела кимоно, привезенное из Японии знаменитым супругом. Кимоно черное, с громадным солнцем на груди и огромной луной на заду (великий шелковый путь). Мадам Берюрье: жует куриную ножку (чтобы кое-как дотянуть до обеда, объясняет она). Ее партнер не прочь бы тоже.
- Клянусь, немного белого мясца мне бы не повредило, - жалобно канючит Толстяк. Берта негодует.
- Никогда не видела большего обжоры! - вопит она. - Этот сундук готов жмакать весь день, дай ему волю!
- А сама-то что делаешь! - стонет Сундук.
- У меня особый случай, по утрам спазмы желудка, - парирует Китообразная.
Я чувствую, что дискуссия может очень быстро обостриться, и решаю исчезнуть, внеся свою лепту в конфликт.
- Я вас покидаю, дети мои. Берю, если та рыженькая малютка, которая каждое утро приходит к тебе в контору, позвонит опять, что ей сказать?
У бедняги выкатились шары, как в кегельбане. Его мегера синеет, заглатывает куриную конечность и требует голосом, похожим на гром, запертый в стиральной машине:
- Это что за история?
- Да он чушь несет! - неубедительно отпирается Пузо. - Я клянусь, Бертунечка, что он сказал это в шутку…
Я поднимаюсь.
- Ну вот, опять я оплошал, - говорю я, - как всегда. Счастливого излечения, Пузо!
И я удаляюсь, тогда как первая фаянсовая ласточка вольтижирует по комнате, а сенбернар, запертый в нужнике, начинает выть, как по покойнику.
Глава четвертая
Утверждать, что "Дунай и кальвадос" является заведением первого или даже второго класса, было бы ложью, которую я себе не мог бы простить. Тем не менее, как говорила Клеопатра, это чистенькое гнездышко, задумано и устроено для изнуренного путешественника и скромного туриста.
Какой-то тип, вроде как сидящий за конторкой под истинно фальшивое красное дерево, строчит цифры в соответствующем гроссбухе. Он довольно молод, тощ. Брюнет с головкой алчного хорька и в одежде цвета "средне-анонимный француз, желающий путешествовать инкогнито". Мое появление озаряет его бледное лицо улыбкой в четыре золотых и два железных зуба.
Затем его взгляд констатирует, что я без багажа, и улыбка медленно растворяется, подобно таблетке сельтерской в стакане теплой воды.
- Месье? - вопрошает он с остатками надежды, улетучивающимися из его естества, как пар из замерзшего локомотива (он же рядом с вокзалом).
- Вы владелец этого дворца? - спрашиваю я. Моментально улыбка исчезает полностью, он принимает меня за торговца щетками для придания блеска звездочкам (которые на фуражках) или за распространителя непременно иллюстрированной библии. Я рассеиваю его жестокие колебания, выкладывая профессиональную воскресную визитку со всеми аксессуарами. Это его, как говорится, беспокоит.
- Мне бы хотелось только поболтать с вами, - успокаиваю я.
Он вылезает из-за конторки, что позволяет мне одновременно отметить две вещи: он не сидел, а стоял, и в нем на все про все метр с кепкой. Или этот тип от рождения карлик, или притворяется, причем довольно ловко.
- Зайдем в кабинет, - говорит он.
Легкий маневр для него, ввиду его малости, но деликатный для меня, ввиду моих совершенных атлетических габаритов, так как бюролога вообще-то размером метр на два. Тем не менее, с помощью рожка для обуви нам удается там разместиться, и беседа начинается.
- Могу ли я осведомиться, как вас зовут, дорогой месье?
- А в чем дело? - бормочет миниатюрус.
- Удачное имя для хозяина, - констатирую я, - немножко длинновато, но звучит понятно.
Это ставит его в тупик. Я пользуюсь ситуацией, чтобы притупить его больше.
- Может, это просто псевдоним?
- Меня зовут Жюль Эджим , - сообщает тощая задница.
- Вы купили гостиницу у некоего Фуасса, не так ли?
Маленькая мордочка, как у щеголеватой крысы, загорается.
- Я понял, - говорит он, - я читал газету…
Хитрец! Себе на уме, избави Боже!
- Месье Эджим, мне бы хотелось узнать, как именно вы приобрели это приятненькое заведение, такое комфортное и даже с горячей и холодной водой.
У него задрожала от тика правая бровь.
- Как обычно, через торговца недвижимостью. У меня был трактир в Рондюбей-Шалды-Балды, в Марокко. Из-за известных событий я вернулся на родину и купил этот дом.
- А Фуасса вы знали?
- По правде говоря, я видел его только два раза: когда я осматривал гостиницу и когда мы подписывали акт купли-продажи у нотариуса.
- Ну и какие у вас впечатления?
- Мне показалось, что это хороший человек, не очень крепкого здоровья, желающий пожить оставшееся время в свое удовольствие.
- Он не сказал вам, почему продает?
- Вот именно: по причине здоровья.
- А мадам Ренар вы знали?
- Жертву прошлой ночи?
- Да.
- Я видел ее вместе с Фуасса. Я понял, что она не только его кассирша…
Он улыбается кисло, как на рекламе слабительного.
- Есть ли у вас соображения по поводу этого преступления? - спрашиваю я с определенной резкостью. Он растерян.
- У меня???
- Да это я так, - успокаиваю я его. - Теперь займемся другими упражнениями. Остался у вас кто-нибудь из старой обслуги?
- Конечно. Фирмен - коридорный и Бланш - кастелянша.
- Хотелось бы поговорить с Фирменом, это возможно?
- Ну… да… Сию минуту?
- Прямо сейчас.
- Он убирает комнаты на втором, я сейчас позову, - сообщает с сожалением владелец притона.
Я чувствую, что сердце его рвется при мысли о неожиданном отдыхе прислуги.
- Не беспокойте его, - быстро успокаиваю я, - пойду поднимусь и поговорю с ним там.
Сказав это, я пру наверх по деревянной лестнице со ступеньками, покрытыми красной дорожкой.
Нахожу молодца Фирмена в номере 69. Оперся на метлу и разглядывает возню двух мух, занятых самовоспроизводством. Это здоровенный тип, такой же длинный, как генерал Мухоглот, с носом, занимающим двойное место, физиономией как после бомбежки Хиросимы, серыми волосами, длинными и жирными, и взглядом опустошенной скорлупки. Поймать его взгляд можно, только плюнув в глазницы.
- Вы Фирмен? - требую я, заранее уверенный в позитивном ответе.
Это он.
Я опять вываливаю удостоверение. Он проводит по нему пальцем, будто удостоверясь, что текст не напечатан шрифтом для слепых, затем возвращает его мне, честно уверяя меня, что мое фото не очень-то похоже.
- Видели, что случилось этой ночью с мадам Ренар? - атакую фейсом по тейблу.
Он испускает вздох, подобный старту реактивного самолета.
- Я не собираюсь по ней рыдать, - сообщает чистильщик биде.
Ага, кое-что в характере усопшей усатенькой выпирает так же, как шея жирафа из фальшивого воротничка.
- В самом деле?
- Редкостная скотина!
Вот по крайней мере лакей, который не дрожит перед полицией и который отвечает за свои слова.
- Вы к ней не расположены?
- Мягко сказано. Это г…, я помню, как она появилась. Кассиршей. Поначалу медом растекалась. Меня называла господином Фирменом с уважением необъятным, как ее ляжки. Стелила всем так мягко, особенно хозяину. Как-то раз папаша Фуасса и раздухарился с ней в бельевой. Он думал, никто не заметит, да только весь персонал был в коридоре, сгибаясь вдвое от хохота. Прямо порнофильм! Она ему сыграла, он себя чувствовал Казановой. На самом-то деле, если образчик вам известен, это не Валентино…
Он пожимает плечами.
- С того момента старая шлюха совершенно изменилась. Я стал бездельник Фирмен!
Новый вздох, такой же замечательный, как первый. Он садится на кровать и обметает ботинки.
- Таким образом, - продолжает перетряхиватель матрасов, - когда старик продал отель, все вздохнули с облегчением.
Тут он вздохнул в третий раз. Если и другие так же вздохнули, народ в квартале мог подумать, что мистраль завернул в Париж вместе со своим приятелем сирокко.
- Дорогой Фирмен, - говорю я, - мне бы хотелось уточнить кое-что о самоубийстве, произошедшем в этой гостинице в прошлом году.
Он соглашается.
- Вы хотите поговорить об этом Симмоне, который отравился синильной кислотой?
- Именно. Вы были на работе, когда это случилось?
- Конечно…
- Не могли бы вы мне рассказать?
Он вынимает окурок из нагрудного кармана фартука, смотрит, не дефилирует ли в секторе видимости Жюль Эджим, и снисходит до пламени моей зажигалки.
- Знаете, особенно-то рассказывать и нечего. Как-то утром этот тип заселился к нам. Вышел пообедать и к вечеру вернулся весьма веселым. Я как раз убирал коридор… Он прошел мимо меня, напевая. Если бы я знал, что бедняга так кончит! Ах! Клянусь вам…
У меня внутри дзенькнул тревожный звоночек, сообщая что-то нужное.
- И что потом, дитя мое? - шепчу я приглашающим тоном исповедовальника, принимающего деликатные грехи хорошенькой распутницы.
- Вскоре Марта, горничная, пришла позвать его к телефону. Он не ответил. Изнутри было заперто. Мадам Ренар забеспокоилась и вызвала полицию…
Я мимоходом фиксирую, что показания лакейского совпадают с повествованием диетика Берю.
- Эти шпионы… Он возобновляет:
- Приехали легавые. Взломали дверь и нашли Симмона мертвым на матрасе. Вот и все дела.
Он слышит шаги за углом и торопится вынуть сигарету из слюнявых губ. Но это только кто-то из постояльцев.
- Мне бы вообще-то взглянуть на нумер, можно?
- Почему бы и нет! - ответствует малый. Во мужик, как только есть возможность свести до минимума подметальную активность, он готов хоть на пресс-конференцию при свете прожекторов.
Он ведет меня по коридорам, останавливается перед нужной дверью, вынимает универсальный ключ и открывает. Комната отнюдь не пуста. Можно даже сказать, она занята весьма занятыми людьми. В наличии дама, затиснутая, как серединка сандвича, между матрасом и мужчиной. Она орет такие гнусности, что уши вянут. Ее партнер, оставивший слухоаппарат на тумбочке, не слышит их, тем более не слышит нашего вторжения, и остается распростертым. Фирмен, мой ментор, входит без смущения. Он столько видел за те тридцать лет, что меняет человечеству простыни…
- Смотрите, - произносит он, - это здесь. Я осматриваю фатеру. Умывальник на стене. Даже ширмы нет. Окно выходит на бульвар, кровать на высоких ножках. Короче, очевидно, что никто не может притаиться в такой комнате. Вывод: Симмон действительно покончил с собой. Забавно, что я вдруг забыл про странную смерть мадам Ренар, получение миллионов папашей Фуасса и прочее, заинтересовавшись этим делом годичной давности.
На станке дама рекомендует ускориться. Месье согласен, но матрас протестует, заявляя, что это сумасшедшие и что он - пас. Мы стыдливо выходим, тогда как ни один из партнеров не замечает нашего короткого визита.
- Дорогой Фирмен, - возобновляю я, - соберите ваши воспоминания в случае, если они у вас в отпуске. Я задам вам несколько важных вопросов.
- К вашим услугам, комиссар!
- В конце концов, именно телефонный звонок позволил обнаружить самоубийство?
- Ну, его все равно бы обнаружили, - возражает чемпион перьевой метелки в весе… пера.
- Конечно, но не так быстро. Посмотрим, что вы сможете рассказать мне об этом звонке.
- Ничего! - сообщает Фирмен категорически. - Не я был на проводе.
- Кажется, мадам Ренар ответила, что клиент отсутствует. Звонивший должен был перезвонить позднее, я полагаю?
- Да. И на этот раз отвечал я, - подтверждает Фирмен.
- Молодец Фирмен! Дорогой Фирмен! Прелестный Фирмен! Вот, вот, именно это я и хотел узнать! - ликую я. - Это был мужчина или женщина?
- Женщина.
- Что же она сказала?
- Ну, она вновь попросила Симмона.
- И что вы ответили?
- Правду: что Симмон покончил с собой.
- Ну и что?
- Она не поверила. Но так как я уверил ее, что это правда, она бросила трубку.
Ну он устроил мне преждевременную радость, этот чертов Фирмен! Проклятый Фирмен! Придурок Фирмен! Жидковатые сведения, а? Плотная тишина следует за последней фразой.
- И эта дама больше никогда не звонила?
- Нет, но она приходила!
- Что же вы сразу не сказали, обожаемый Фирмен! Чудесный Фирмен! Увлекательный Фирмен! И когда она приходила?