– Джеймс Келли. Который уехал из города. "С цыганов душой кочевой" .
– Ты правда думаешь, что он уехал с этой шайкой? И увез Нелл? Она ему приглянулась, еще когда наша троица и Шерлок Холмс прижали его к стене в той комнате.
– Если только нож, приставленный к горлу, можно считать проявлением симпатии… – Примадонна нахмурилась, и я поняла, что задела ее за живое.
Ей удалось выпытать у меня подробности моего маскарада, и она не ошиблась – это было унизительно, хотя я в этом никогда не признаюсь ни ей, ни кому-либо другому. Мои лучшие, самые значительные истории рождались, когда я подвергала себя тем унижениям, которые обычные люди вынуждены сносить каждый день. Впрочем, я вытворяла и более завораживающие трюки ради того, чтобы мой писательский псевдоним оставался на слуху у публики.
– Он целенаправленно пошел за Нелл, – продолжила она нараспев, пускаясь по волнам своей памяти. – В пещере. Прямо за ней. Я призывала ее убежать. Ради ее безопасности. И когда она убегала… что произошло? Кого она встретила? Ее схватили – только одно это и ясно. Я не знаю, добрался ли до нее Джеймс Келли. Надеюсь, что нет.
– Все-таки не получается представить Джека-потрошителя в компании цыган. Больше похоже на оперетту.
– Никто не мог предугадать, что зверства, произошедшие в Лондоне, – часть… масштабного замысла. Или даже массового помешательства. На Потрошителя просто свалили все убийства. За его мрачным именем стоит целая нация подозреваемых, от низов до высших слоев общества, все равно что толпа самых разных фигур на палубе корабля-панорамы. Если Потрошитель – это один человек, у него есть шанс затеряться в этой толпе. Но если убийц несколько – "Потрошитель", как капля ядовитого дождя, может раствориться в грязной лужице человечества. Тем не менее мы выследили Келли, и то же самое сделал Шерлок Холмс. И если две такие разные группы сыщиков встречаются в одной точке, это что-нибудь да значит.
– Значит лишь то, что Шерлок Холмс, как и остальное человечество, может ошибаться.
Ирен слегка улыбнулась, услышав мой ответ:
– Бедняга.
– По-моему, это самодостаточное и высокомерное существо едва ли стоит жалеть.
– Чрезвычайно умных людей часто считают всего-навсего высокомерными, но это ошибочное суждение. – Она глотнула хереса. – Я назвала его беднягой, потому что он живет рациональным мышлением, а сейчас взялся преследовать безрассудство. Он не должен был ввязываться в круговорот поисков Джека-потрошителя. – Она подперла щеку рукой: – Интересно, куда приведет его " Psychopathia Sexualis".
– Она ему пригодится больше, чем бедной Нелл! Хотя именно у мисс Хаксли больше всего шансов встретить Потрошителя.
– М-м… – только и сказала Ирен.
– Не пойму, как ты можешь это выносить! В последний раз Нелл видели, когда за ней от места кровавой оргии гнался главный подозреваемый на роль Джека-потрошителя и возможный виновник недавних парижских убийств четырех женщин. Твой муж пропал черт знает где. А ты сидишь в номере парижского отеля и гадаешь, придется ли Шерлоку Холмсу по душе книжка Крафт-Эбинга!
– Наши враги получили над нами преимущество, Пинк. Мы можем совершить рывок в любом направлении – от этого они только выиграют время и смогут уйти еще дальше. Прежде чем отправиться куда-либо, надо довести дела в Париже до конца, но в итоге мы действительно продвинемся вперед. Я уже сделала соответствующие запросы.
– Но ты обратилась не к Ротшильдам.
– Пока нет.
– И не к принцу Уэльскому.
– Он может помочь в других сферах, но пока это мне не нужно.
– И не к полиции Парижа.
– Собственно говоря, кое-что я у них узнала.
– И не к мадам Саре.
– Ни у одной другой женщины в Европе нет стольких бывших любовников. Посмотрим, придется ли нам прибегнуть к их помощи в ходе расследования.
– А доверенный разведчик Буффало Билла, Красный Томагавк, зашел в тупик в Вердане.
– Конец пути может оказаться началом, – произнесла она загадочно.
– То есть, несмотря на все предложения помощи, ты согласилась лишь на то, чтобы тебя сопровождал Брэм Стокер, подозреваемый на роль Потрошителя, хотя его кандидатура притянута за уши, равно как и персона из королевской семьи.
– Получается, так, – признала Ирен с улыбкой Моны Лизы на губах. – Я не пытаюсь вывести тебя из себя, Пинк, но терпение – это единственное, чего не хватает Джеку-потрошителю.
– Я тоже нетерпелива! Но не делает же это меня Джеком-потрошителем!
Ирен наклонила голову еще ниже, изучая меня, как любопытная пташка:
– Потрошителем может оказаться и женщина. И эта интересная мысль вряд ли приходила в голову Шерлоку Холмсу.
Глава третья
Однажды в Лондоне
Я никогда не любил, Уотсон.
Шерлок Холмс (Артур Конан Дойл. Дьяволова нога )
Из записок доктора Джона Уотсона
Телеграммы от моего друга Шерлока Холмса всегда были по существу: "Уотсон, если можете, срочно приходите на Бейкер-стрит. Если не можете, я все равно вас жду, чем раньше, тем лучше. Это дело жизненной важности, самое серьезное в моей практике".
Моя замечательная жена Мэри давно привыкла к боевым призывам от Шерлока. Она лишь кивала, когда я сообщал ей о новом задании, и смотрела на карман моей тужурки, где, как она правильно подозревала, лежал мой армейский револьвер. Холмс не требовал, чтобы я носил оружие, но приобретенные за время военной службы инстинкты говорили мне, что лишним пистолет не будет. Чтобы вылечить тяжелую болезнь, нужны сильные лекарства – это известно каждому доктору.
В отличие от прочих жен, Мэри никогда не возражала, если мой бывший сосед по квартире нуждался в моем присутствии. Будучи замужем за врачом, она привыкла, что меня вызывают неожиданно. К тому же она помнила, что нашим замужеством мы обязаны легендарным дедуктивным способностям моего друга и его храброму сердцу, которому не страшны опасности.
Так что она лишь поправляла мне лацканы, в чем они на самом деле не нуждались, потуже затягивала связанный для меня шарф и с улыбкой целовала меня в щеку, провожая за дверь.
Воздух весеннего вечера был пропитан сыростью, которая стоит в перерыве между дождями. Сквозь туман и смог улицы сияли, словно тщательно вылизанная шерстка черного кота.
Я поймал кеб, и вскоре громкое цоканье копыт по мостовой уже раздавалось на Бейкер-стрит.
Миссис Хадсон открыла дверь на мой стук; сияние газового рожка позади нее высветило ореол белоснежных волос.
– Его нет дома, – сообщила она мне и повернулась к лестнице, чтобы провести меня наверх. Эта лестница была мне настолько знакомой, что ноги даже в кромешной темноте с точностью оценивали высоту и ширину ступеней.
– Его не было здесь две недели, – проворчала наша домоправительница. – Уезжал в дальние края и, думаю, скоро уедет опять. Когда он вернулся, то все время сновал туда-сюда, как посыльный. – Она остановилась в пролете и повернулась ко мне: – Отказывается от еды. О, я приношу ему еду наверх, но если бы он хоть раз поклевал как птичка, я бы уже удивилась!
– Думаю, он напал на след, – вставил я, впрочем зная, что беседа продолжится вне зависимости от того, буду я реагировать и задавать вопросы или же нет.
– Этот человек держится исключительно на нервах и крепком табаке. – Миссис Хадсон покачала белой головой, будто стряхивая лавину невидимых упреков.
К ее списку вредных привычек Шерлока я мог бы добавить еще парочку, хотя, строго говоря, семипроцентный раствор кокаина и игра – по моему мнению, совсем недурная – на скрипке служили моему другу единственным отдыхом.
– Он слишком много работает. – Открывая дверь, миссис Хадсон будто прочла мои мысли: – А вы, доктор, без сомнения, изволите подкрепиться.
Такой потребности я не испытывал, но мне не хотелось, подобно Холмсу, отвергать заботу добрейшей хозяйки.
– У меня осталось немного холодного пирога с почками. Разумеется, мистер Холмс ужин пропустил. Но вы чувствуйте себя как дома.
– Спасибо. – Я оторвался от изучения гостиной, чтобы отпустить добросердечную женщину назад, на кухню.
Когда за ней закрылась дверь, я вздохнул с облегчением, на секунду поняв Шерлока Холмса в его пристрастии к уединению. Все здесь осталось таким же, как прежде. О, разумеется, не абсолютно все, но в целом картина почти не изменилась.
Я подошел к камину и увидел персидскую туфлю. В ее загнутый нос был забит комок табака, пахнущий знакомо, по-старому. Но где же вторая туфля? Вот и появилась загадка.
Сваленные в кучу на краю стола стеклянные колбы для химических опытов, казалось, подмигивали мне при свете лампы. Я уловил запах серы… хм-м, керосина, разумеется, и еще… имбиря?
Я чувствовал себя актером, навестившим любимую сцену, обустроенную для пьесы, в которой он более не занят. Каждый предмет обстановки в комнате был мне близок, как старый друг, но в то же время я будто находился далеко от этих вещей, от этого места и даже, возможно, от роли, которую мне предстояло снова сыграть.
Но, несмотря на свою отстраненность, я все же трепетал от страха сцены. "Дело жизненной важности, самое серьезное в моей практике". Выбрал ли Холмс эпитет "жизненной важности" потому, что он не только указывает на серьезность задачи, но имеет и дополнительный оттенок? Потому что речь идет о близости смерти и краха? Именно этого я и боялся. Шерлок всегда отличался точностью формулировок.
Моя ладонь легла на шероховатую деревянную рукоятку пистолета, покоящегося у меня в кармане. Указательным пальцем я провел по холодной гладкой стали предохранителя. Придется ли мне воспользоваться оружием до заката?
Услышав шум на лестнице, я подошел к двери. Хотя бы раз я не позволю Холмсу вырваться на авансцену и навязать мне роль зрителя: это и моя пьеса!
Я открыл дверь…
…и увидел старого раввина в длинном, некогда черном, а теперь выцветшем пальто и соответствующей шляпе: он возился с тростью, пытаясь поднять ее достаточно высоко, чтобы постучать в дверь, но на месте деревянного полотна оказалось мое лицо.
– Что ж, Холмс, – пробубнил я, видимо вдохновленный вольностями, которые позволила себе миссис Хадсон, – не думаете же вы, что меня можно одурачить подобным маскарадом!
– Одурачить вас, молодой человек? Мне это совершенно ни к чему. А вы, похоже, и сами удачно себя дурачите, не хуже многочисленных идиотов нашего времени. Это Бейкер-стрит, двести двадцать один "бэ"?
– Да.
– Тогда пустите же меня внутрь, мистер Холмс, раз уж я явился по вашему приглашению. Точнее, по приказу.
– Я доктор Уотсон.
– Признаюсь, я бы воспользовался услугами доктора: меня замучил ревматизм. Но, если мистер Холмс отсутствует, не стоило вызывать меня в такой промозглый вечер.
– Он придет. – Я спохватился, что невольно попал в ловушку: Холмс абсолютно вжился в роль согбенного старца. – В смысле, вы придете.
– Я вполне приду, если только вы отступите в сторону и позволите мне войти в комнату.
В ответ на сказанное я так и сделал, благодаря чему смог незаметно изучить "посетителя" Холмса.
Какая великолепная маскировка! Черная шляпа с высокой тульей, из-под которой у каждого уха свисает прядь кудрявых волос; сутулая спина и зажатые плечи; острые локти, шаркающая походка, подчеркнутая ритмичным стуком трости, – все было идеально.
Я ждал, что, когда Холмс прошествует в комнату, он выпрямится и обратит на меня сверкающие глаза, но этого не произошло.
– Проделать такой длинный путь – и впустую, – заметил старик; в его ровном тоне различался легкий акцент.
Образу определенно не хватало дрожания в голосе – крошечная ошибка, на которую я с радостью укажу Холмсу, когда он наконец сбросит личину. Ему ни на секунду не удалось меня провести!
Старик впечатал трость в ковер с такой силой, что я забеспокоился о душевном покое миссис Хадсон.
В ответ на этот удар эхом раздался громкий топот за дверью: кто-то поднимался по лестнице, перескакивая через ступеньки.
Я обернулся посмотреть, что за нетерпеливый гость так спешит сюда:
– Холмс!
Он остановился на входе в гостиную. Я много раз видел, как его худощавая высокая фигура минует дверной проем – будто ожившая картина, вышедшая из рамы. На нем были цилиндр и костюм скромного, но благородного кроя.
– А, Уотсон! Вы уже познакомились с раввином Баршевичем, – молвил он. – Отлично. Прошу вас, присаживайтесь, – пригласил он старика, отвесив ему поклон. – И вы тоже, Уотсон. Но сначала закройте дверь, если вас не затруднит. Необходимо, чтобы нас не беспокоили.
– Но миссис Хадсон…
– Да-да, я с ней знаком.
– Она несет сюда пирог с почками.
– Пирог с почками? – переспросил детектив таким тоном, словно речь шла о человеческих органах. – Очень хорошо, мы потерпим. Жаль, я не держу никаких животных, которым можно было бы скормить всю эту еду. А теперь, раввин, мне нужна информация о Международном обществе обучения рабочих , которое собирается в доме номер сорок по Бернер-стрит. Убежден, что эмиссары барона Ротшильда рассказали вам, что меня интересует и чем я занимаюсь.
– Агенты барона были крайне возбуждены и больше всего хотели поскорее отделаться от пыли Ист-Энда на своих щегольских ботинках. Мне сообщили лишь ваше имя и адрес, приказав зайти к вам.
– Прошу прощения. Я только вернулся из-за границы и чрезвычайно хотел бы поскорее положить конец уайтчепелскому делу.
– Если вы способны найти Джека-потрошителя и покончить с ним, большего я и не желаю, – произнес раввин сильным голосом, снова постукивая тростью по ковру.
– Несомненно, новых бесчинств вы не ожидаете?
– Этот монстр, кажется, растворился подобно туману, в котором он провернул свои мерзкие дела. Но подозрения, которые из-за его злодеяний пали на мой народ, никуда не делись.
– Скажите мне, – сказал Холмс, вдруг подтянув ноги к подушке плетеного кресла и устроившись, как какой-нибудь свами , – та фраза: "Эти ивреи – это такие люди, что не будут обвиненными зазря", – что она для вас значит?
– Бессмыслица. В Уайтчепеле постоянно пачкают стены подобными мерзостями, такое ребячество!
– Вы думаете, эту надпись мелом сделали дети?
– Я не про маленьких детей. – Старик приставил мозолистый указательный палец к виску: – Взрослые дети тоже любят глумиться и обзываться, а когда я прохожу мимо, в меня бросают мусором. Те, что поменьше, лишь повторяют подсмотренные действия старших, как мартышки. Нас, евреев, вечно в чем-нибудь обвиняют.
– В таком случае, под подозрение попадают все, – вывел Холмс, – даже я.
Последнее высказывание предвосхитило назревающие у раввина возражения.
– Помимо евреев, – продолжал детектив, – в качестве кандидатов на роль Потрошителя также названы несколько русских и поляков.
– Упоминались также гои, и даже сильные мира сего, – язвительно добавил раввин: эта идея доставляла ему какое-то особое удовольствие.
– Даже те, кого считают сильными мира сего, – согласился Холмс, выразив тем самым презрение, с которым обыкновенно относился к таким общественным преимуществам, как богатство и положение.
– Значит, никто не останется вне подозрения? – уточнил старик.
– Никто. Никакая страна, народность, религия, ни даже женский или мужской пол не получают привилегий, справедливо это или нет.
– Правильно ли я понимаю, молодой человек: вы пытаетесь убедить меня, что будете рассуждать справедливо?
– Не просто справедливо. Я буду руководствоваться логикой.
– Логика, – крякнул старец, – это единственное средство, к которому еще не прибегали, пытаясь разрешить уайтчепелские ужасы.
Когда удалилась миссис Хадсон, совершив свое подношение, и раввин ушел, передав Холмсу необходимые сведения, мой друг обратил все свое внимание на меня:
– Что, доктор Уотсон, по-прежнему живете в довольстве, набиваете живот и наслаждаетесь супружеской жизнью в своем Паддингтоне?
Я с удивлением увидел, как сыщик уселся за круглый стол и начал уплетать пирог с почками, будто голодный моряк.
– Очевидно, вы намереваетесь немедленно отучить меня от еды, мой дорогой Холмс.
У него вырвался лающий смех, который больше походил на дань общественным приличиям, чем на выражение истинного веселья. Сыщик подвинул тарелку на мою сторону стола.
– Угощайтесь, дружище. На улице прохладно и сыро не по сезону.
Я присел, но к пирогу не притронулся:
– Значит, экспедиция будет не из приятных.
– Но, возможно, обернется наступательной атакой, – ухмыльнулся Холмс, плеснув токайского вина в тонкие бокалы.
– Вы, видно, продвинулись в деле с того момента, как отправили мне телеграмму. Удалось что-нибудь узнать от раввина?
– Я и впрямь добился некоторого успеха, если преодоление ползком от начала до конца самой зловонной канализации в Англии можно считать достижением.
– Но не в этой же одежде?
– Нет. После путешествия по туннелям мне пришлось явиться с докладом к моим патронам.
Как обычно, Холмс ввернул словечко "патроны", которое могло указывать только на то, что себя он считает определенно выше их.
Я не мог не разделять ироничного отношения друга к его положению. Мне не известен другой человек, умеющий так точно проникнуть в самую суть ситуации или характера. Опираясь на малейшие вещественные улики, Холмс мог вывести глобальные заключения о том, как добро и зло руководят человеческой душой. Это умение отстранило его от забот простых смертных, но в то же время позволило понять, чем живут определенные люди и как именно настигает их смерть. Он, словно умелый хирург, через кожу, хрящи, мускулы и кости, образующие панцирь повседневной жизни, проникал внутрь: в необыкновенные и сложные переплетения побуждений, страстей и семи смертных грехов, которые, подобно кровяным тельцам, движутся по нашим венам и нередко заставляют людей совершать преступления.
– Ваши патроны, – повторил я, вернувшись на землю. – Конечно, вы не о полиции.
– Точно не в этот раз! – хмыкнул он. Его беспокойные серые глаза буравили персидскую туфлю, покоящуюся на камине. Даже кот, выслеживающий мышь в норке в другом конце комнаты, не выглядел бы таким сосредоточенным.
В следующую секунду Шерлок бросился на свою жертву, и скоро знакомый аромат табака затмил химические запахи, которые наполняли комнату ядовитой взвесью.
Шахерезада обольщала, рассказывая тысячу и одну сказку и прикрываясь вуалями. Вуаль Холмса была соткана из дыма и придавала таинственности процессу раскрытия преступлений.
– Полиция на этот раз работает грубее обычного, – пробурчал он с трубкой во рту. – Они оставили вокруг огромное количество отпечатков – вот это самое настоящее преступление.
– Видимо, вопрос крайней важности, раз задействовано столько полицейских.