Пишранд немного понизил голос, но окружающие сидели так тихо и так старательно ловили каждое слово, что полицейский мог бы говорить даже шепотом - все равно его бы услышали.
- Я ходил к Великому Маспи…
- Ну и что?
- Разумеется, он не стал категорически утверждать, что это дело рук Салисето, но, по правде говоря, все же сообщил кое-какие подробности, и теперь наш каид может оказаться в очень щекотливом положении… Ну, за твое здоровье, малыш! Я думаю, уж теперь-то мы разделаемся с Тони.
- А шеф в курсе?
- Еще бы! Я сразу же составил рапорт… Ну и обрадовался же старик! "Пишранд, - сказал он мне, - похоже, я все-таки сумею упечь Салисето в тюрьму, прежде чем уйду в отставку! И это будет для меня самым лучшим вознаграждением!"
Полицейский еще не успел закончить не слишком правдивые излияния, как многие посетители тихонько выскользнули из кабачка, причем одни так и не доели обед, другие, с молчаливого согласия партнеров, не закончив игры, бросили карты. А Пишранд краем глаза с усмешкой наблюдал, как подручные Салисето спешат предупредить хозяина, что ему готовят ловушку. Инспектор внутренне ликовал.
Тем временем в морге, поскольку никто так и не востребовал тело Томазо Ланчано, служители сунули тело в простой некрашеный гроб и повезли к общему рву, где хоронят безымянных покойников. Маленький итальянец, лишившись неправедным путем приобретенного сокровища, уже решительно никого не интересовал.
Глава III
В то утро Тони Салисето, ненавидевший завтракать в постели, даже не накинув пиджака, спустился в комнату за баром маленького бистро на улице Анри Барбюса, где всегда ночевал, когда готовил или проворачивал какое-нибудь дело. Очень удачный выбор, поскольку полиции никогда не пришло бы в голову искать знаменитого каида в таком жалком заведении.
Лестница вела из спальни Тони прямо в комнату, где он всегда столовался. Каид сошел вниз, зевая во весь рот. Облаченный в пижаму цвета бычьей крови с золотисто-желтым кантом толстяк (Салисето весил добрых сто двадцать кило) ничем не напоминал щуплого подростка, лет тридцать назад покинувшего мостовые родной Бастии.
Подручные Тони - Антуан Бастелика и Луи Боканьяно - уже сидели за столом и с видимым удовольствием поглощали более чем плотный завтрак. Салисето сразу заметил, что оба его приятеля настроены довольно мрачно, хотя после ночной экспедиции им вроде бы не с чего хмуриться. Вместо приветствия оба проворчали нечто неопределенное. Каид мигом пришел в ярость.
- Ну, в чем дело? Это еще что за манеры? По-моему, сегодня ночью мы не потеряли времени даром? По моим подсчетам, мы стянули побрякушек на добрых сто тысяч франков, и Богач Фонтан отвалит за них не меньше половины… чтобы меня не сердить. Так какого рожна вам еще надо?
- Ты читал газету? - спросил Бастелика.
- Нет. А что, об этом деле уже пронюхали?
- Не-а, почти ничего не пишут, всего несколько строчек. Похоже, я слишком сильно стукнул сторожа и раскроил ему черепушку.
- Ну и отлично! Теперь он ничего не сможет выболтать. А тебя, что, это огорчает? Может, месье понадобилась реклама или он жаждет, чтобы ему оттяпали башку под грохот барабанов и завывание труб?
Антуан пожал плечами. Тяжеловесный юмор Тони нисколько не улучшил ему настроение. Что до Луи, то он продолжал спокойно есть, словно разговор его ни в коей мере не касается. Зато Бастелика с самым серьезным видом сунул газету шефу под нос.
- Они опять талдычат о деле Ланчано.
- Это тот тип, что плавал в Старом Порту? А мне-то что за печаль?
- Его убийство пытаются взвалить на нас.
Салисето вскочил.
- Чего? А ну, повтори!
- Ну, так слушай…
И Антуан принялся читать вслух:
Стали известны новые подробности о деле Ланчано. По словам инспектора Пишранда, он имел серьезную беседу с людьми, хорошо осведомленными практически обо всем, что творится в преступном мире (читатели, конечно, поймут, почему инспектор не стал называть имен), и те в конце концов признали, что убийцу, похитившего у Ланчано примерно на миллион франков драгоценностей, - напомним, что означенные украшения итальянец приобрел ценой двойного убийства, - так вот, убийцу и грабителя следует поискать в окружении одного корсиканского каида. До сих пор полиции не представлялось случая изолировать его от общества, и подобная безнаказанность уже переполнила чашу терпения порядочных людей. Мы от души надеемся - и, полагаем, все сограждане вполне разделяют наши чаяния, - что опасный преступник наконец попадет в руки правосудия и заплатит все свои долги обществу. В этом плане мы полностью доверяем дивизионному комиссару Мурато и его сотрудникам.
- Вот дерьмо!
- А тебе бы не хотелось узнать, кто натравил на нас легавых? - вкрадчиво спросил Бастелика.
- И даже очень!
- Элуа Маспи.
- Ты рехнулся, Антуан?
- Да говорю же тебе: это работа Маспи! Старого придурка Великого Маспи! Филозель сидел в кафе, когда туда явился Пишранд, еще тепленький после разговора с Элуа, и выложил все это своему коллеге Ратьеру! Ну, что скажешь?
Салисето немного помолчал.
- Что я скажу? А то, что мне придется малость потолковать с "моим другом" Элуа… Но тут есть одна закавыка…
- Что ты имеешь в виду?
- У Маспи - свои осведомители… И обычно он очень неплохо информирован… С другой стороны, обо всей этой истории с итальянцем и улетучившимися в неизвестном направлении драгоценностями мы не слыхали ни звука… во всяком случае, я…
- И что означает это "во всяком случае, я", Тони?
- Да то, что это дело вполне мог обстряпать кто-то из вас!
Бастелика, побледнев как смерть, медленно встал.
- Думаешь, я способен вести с тобой двойную игру?
- По нынешним временам миллион франков - очень большие бабки, разве не так?
Антуан повернулся к Боканьяно:
- Слыхал, Луи, как он нам доверяет?
Тот, не переставая жевать, слегка пожал плечами.
- Будь у меня в кармане на миллион стекляшек, я бы давным-давно сделал ноги! - проворчал он с набитым ртом.
Салисето хмыкнул.
- Для начала еще надо суметь отмыть эти стекляшки, малыш!
Луи на секунду перестал жевать, но лишь для того, чтобы, с жалостью поглядев на патрона, высказать свое мнение о нем:
- Каким же ты иногда бываешь кретином, Тони!
Пока Салисето собачился со своими присными, в кабинете дивизионного комиссара Мурато царила примерно такая же атмосфера - шеф отчитывал подчиненных:
- Ну и что о нас думают люди, я вас спрашиваю? Едва вытащили из воды труп Ланчано и узнали, что его добыча исчезла, как прямо у нас под носом ограбили ювелирную лавку на улице Паради и разбили голову сторожу! Кстати, как он себя чувствует, Пишранд?
- Не блестяще… Голова почти всмятку… и врачи настроены довольно пессимистично.
- Браво! Два трупа всего за несколько часов! Да, господа, марсельцы могут чувствовать себя в полной безопасности от посягательства всякой сволочи, угнездившейся в нашем городе! Может, кто-нибудь из вас имеет хотя бы отдаленное представление, за что нам платят жалованье?
Пишранд стал на дыбы:
- Если бы мне вздумалось забыть об этом, патрон, достаточно подойти нагишом к зеркальному шкафу! У меня вся шкура покрыта напоминаниями!
Комиссар Мурато отлично знал, сколько ран получил на службе инспектор Пишранд. Он тут же смягчился.
- Я сказал это, просто чтоб вы малость поднажали, старина.
- Незачем нас подстегивать, шеф. Рано или поздно, но мы непременно загребем всю компанию.
- Что ж, будем надеяться… Ну и как идет ваше расследование, Констан?
Называя подчиненного по имени, комиссар хотел подчеркнуть, какое доверие он питает к старому служаке.
- Насчет убийства Ланчано пока ничего не прояснилось. Жду результатов операции, о которой я вам вчера рассказывал, шеф…
Пишранд подмигнул начальнику, не желая упоминать при Бруно о ловушке, расставленной Салисето, - молодому человеку могло бы очень не понравиться, что в дело впутали его отца. Мурато чуть заметным кивком дал знать, что отлично понял.
- А с ограблением на улице Паради, по-моему, все не так уж плохо…
- Вы находите?
- Сторож когда-нибудь придет в себя и опознает того, кто его ударил, или хотя бы сделает вид…
- Ну, для начала их надо свести вместе.
- Уж это я устрою, как только в больнице дадут разрешение.
- И кого вы туда приведете?
- Антуана Бастелику.
- Правую руку Салисето?
- Насколько я знаю, он один разбивает витрины таким образом.
- Это было бы великолепно… Только бы раненый его признал!
- Не беспокойтесь, признает!
- А что у вас, Ратьер? Как ваши осведомители?
- Немы как рыбы. И дрожат от страха.
- А вы, Маспи, что скажете?
- Я обошел всех мелких контрабандистов и скупщиков, но больше для очистки совести - у всех у них кишка тонка, чтобы прикарманить миллионное состояние…
- И что же дальше?
- Ну, если Ланчано переправили в Марсель не итальянцы, придется поговорить с Адолем… А что касается драгоценностей, только Фонтан способен раздобыть достаточно денег на их покупку. Даже учитывая комиссионные расходы и степень риска, скупщик должен выложить от трехсот пятидесяти до четырехсот тысяч франков. Никто другой во всем Марселе не соберет такой суммы.
Поскольку Селестина решила приготовить на обед буйабес, Элуа рано утром сходил к знакомому рыбаку и купил у него нужную для этого блюда рыбу - ту, что живет под скалами. Поднимаясь домой по улице Лонг-дэ-Капюсен, он читал газету и внутренне негодовал на так подло подставившего его Пишранда. Тот, правда, не назвал Элуа (только этого не хватало!), но ясно намекнул, кто выдал Салисето и его банду. Великий Маспи настолько увлекся чтением, что чуть не налетел на ярко-красную машину, стоявшую у крыльца. Элуа тихонько выругался и, подняв глаза, заметил улыбающегося Пишранда. Гневно размахивая газетой, он бросился на инспектора:
- Да как вы посмели…
- На вашем месте, Элуа, я бы поспешил домой, - невозмутимо отозвался полицейский. - Похоже, у вас гости, и, судя по тачке, в которой они разъезжают, довольно-таки важные птицы.
- Корсиканец? - чуть дрогнувшим голосом спросил Элуа.
- Да, у меня есть смутное предчувствие, что это именно он.
- Разве вы не того добивались, бессовестный враль?
- Честно говоря, да. Я остаюсь, и, коли дело обернется совсем худо, зовите на помощь!
Великий Маспи с бесконечным высокомерием поглядел на инспектора:
- Надеюсь, вы не думаете, будто я спасую перед каким-то корсиканцем?
Это гордое заявление не помешало Элуа подниматься по лестнице крадучись. У двери он замер и прислушался. Тишина. И вдруг, охваченный дикой, беспричинной паникой, он влетел в дом, почему-то решив, что всех его домашних уже зарезали. Дверь была не заперта, и Маспи пулей влетел в комнату. Боканьяно по-мальчишески подставил подножку, и Элуа, растянувшись во весь рост, на животе подъехал к ногам Селестины. Тони насмешливо чистил ногти лезвием внушительного ножа.
- Ну, вставай же, Маспи… Великий! - издевательски предложил Тони.
Все три бандита дружно заржали.
- Боже мой, да будь при мне ружье… - проворчал дед.
- А ты заткнись, предок! - сухо бросил Салисето. - А то отправим в постель без сладкого!
Дрожа от унижения, Элуа встал и оглядел комнату. Боканьяно курил, стоя у двери. Бастелика, развалившись в кресле, пил отменный контрабандный портвейн, подаренный Маспи Адолем. Тони то поглядывал в окно, то на хозяев дома. Селестина, дед и бабушка рядком сидели на стульях. Элуа попытался восстановить пошатнувшийся авторитет.
- Ну что, напали втроем на двух стариков и женщину и теперь воображаете себя настоящими мужчинами? - злобно глядя на Салисето, буркнул он.
- Заглохни!
- А не много ли ты о себе воображаешь, Салисето? И, во-первых, какого черта ты приперся в мой дом без приглашения?
- А ты не догадываешься?
- Нет.
- Спросил бы своего дружка Пишранда, с которым минуту назад так мило беседовал! Вон он торчит под окном, видно, нарочно, чтобы тебе подсобить? Так чего ты ждешь? Быстренько зови его на помощь!
- А на черта мне помощники? Я и так вышвырну вон дерьмо вроде тебя.
- Вот как? Тебе, я вижу, не терпится остаться без ушей?
Салисето подошел и осторожно приставил нож к горлу Маспи.
- А ну-ка, продолжай в том же духе! Что-то я плохо расслышал песенку!
Не то чтоб муж Селестины был трусом, но, во всяком случае, всегда чувствовал, когда перевес не на его стороне.
- Садись, Маспи… Великий! Точнее, великая сволочь!
Элуа устроился на последнем стуле.
- Ну, говорят, на старости лет ты заделался осведомителем, подонок?
- Клянусь тебе…
- Молчать! Впрочем, чему тут удивляться? Коли ты достаточно прогнил, чтобы сделать собственного отпрыска легавым…
- Я его выставил за дверь!
- Ты, случаем, не воображаешь, будто я совсем чокнутый? Просто тебе вздумалось жрать из всех кормушек сразу. Ты не мужчина, Маспи, а так себе, недоразумение! Да еще страдаешь манией величия! Право слово, мне так и хочется дать тебе хороший урок! И не будь под окнами полицейского, ты бы свое получил! А теперь слушай и постарайся запомнить: с этой минуты ты держишь пасть на запоре, ясно? Если тебя еще о чем вдруг спросят, ответишь, что дал маху и вообще ничего не знаешь… Потому как ежели тебе еще хоть раз вздумается бредить вслух, мы сюда снова приедем, а потом придется вызывать "скорую". И имей в виду: увезут не только тебя, но и этих троих доходяг… А что до твоего сынка, посоветуй ему не совать нос в мои дела, иначе он живо окажется в Старом Порту с парой кило чугуна в карманах!
- Или с ножом в спине!
Корсиканец с размаху ударил Маспи по лицу. Элуа не дрогнул.
- Тебе не следовало так поступать, Тони… никак не следовало… ты сам искал неприятностей, и ты на них нарвешься… Ох и горько ты пожалеешь об этой пощечине, Корсиканец! - только и сказал он.
- Замолкни, а то я намочу штанишки… Ты ведь не хочешь, чтобы меня прямо здесь от страха хватил инфаркт?
Трое бандитов весело рассмеялись. Уходя, Бастелика решил выкинуть новую шутку - поцеловать Селестину, просто чтобы показать, как он ценит прекрасный пол. В ответ жена Элуа плюнула ему в физиономию и тоже заработала пару оплеух. Маспи хотел броситься на Антуана, однако нож Корсиканца больно кольнул в его шею, ясно показав, что силы по-прежнему слишком неравны.
- Ну что, угомонился?.. Мадам Селестина, вы совершили ошибку… Антуан у нас на редкость ласковый малый… Ладно, чао! В следующий раз наша встреча может закончиться гораздо хуже, Маспи… Великий… А кстати, великий - кто?
Они снова захохотали с оскорбительным для хозяина дома презрением и наконец ушли. Элуа, сходя с ума от стыда и ярости, чувствовал, что отец смотрит на него с неодобрением, а Селестина и мать - с жалостью. Некоторое время он продолжал молча сидеть на стуле, а когда все же решился встать, сердито зарычал на жену:
- И все из-за твоего сына!
Селестина, задохнувшись от такой чудовищной несправедливости, даже не смогла сразу ответить.
- Моего сына? - крикнула она, вновь обретя дар речи. - А разве он и не твой тоже?
И тут Великий Маспи позволил себе совершенно бессовестное замечание:
- Я начинаю в этом сильно сомневаться!
У машины трое корсиканцев столкнулись с Пишрандом.
- Что, ходили в гости к Великому Маспи?
Бастелика хмыкнул.
- Великому… тоже мне! По-моему, он здорово сократился в размерах!
- Чисто дружеский визит, господин инспектор, - поспешил вмешаться Салисето. - Самый что ни на есть дружеский! И, кстати, я очень рад вас видеть, месье Пишранд!..
- Вот удивительно!
- Да-да, необходимо рассеять одно недоразумение… Мне сказали, будто вы взъелись на меня из-за того убитого итальянца…
- Не только, Салисето, а за все сразу, и буду преследовать тебя до тех пор, пока ты навеки не сядешь за решетку! Быть может, ночное ограбление ювелирного магазина наконец и предоставит мне случай с тобой покончить, кто знает? А ну, живо убирайся отсюда! Мне противно на тебя смотреть!
Тони закрыл глаза и до боли стиснул зубы, пытаясь справиться с пеленой бешенства, застилавшей ему разум. Антуан полез в карман за ножом. Для него это движение стало чисто рефлекторным.
- Мой кошелек! - вдруг воскликнул он.
И, словно эхо, ему ответил возмущенный возглас Боканьяно:
- Мои часы!
Ошарашенное бормотание Тони довершило картину всеобщего смятения:
- Моя…
Бандит вовремя прикусил язык и ляпнул первое, что пришло в голову:
- …ручка…
Вышло довольно глупо, и полицейский насмешливо спросил:
- Ты не ошибся, Салисето? Уж не пушку ли ты, случаем, потерял?
- Нет-нет, господин инспектор!.. У меня нет револьвера… и никогда не было… это слишком опасно… и потом, я знаю, что иметь огнестрельное оружие запрещено… Эй, ты куда собрался, Антуан?
- За нашими вещами!
- Стой на месте, дурак! Никто у нас ничего не брал… а кошелек ты где-нибудь посеял. Ну, лезьте в тачку!
На столе в гостиной Маспи лежали кошелек, золотые часы и пистолет. Дед с бабкой весело хихикали.
- А мы, похоже, не совсем потеряли сноровку… и потом, надо ж было сохранить что-то на память от таких милых гостей, верно, Элуа?
Сложив рот сердечком, тщательно завив волосы и облачившись в свой самый лучший костюм и ослепительно сверкающие лакированные штиблеты, Ипполит Доло с легким сердцем позвонил в дверь Адолей. Дверь открыл Дьедоннэ и с заговорщической улыбкой поинтересовался, зачем Ипполит явился к ним.
- Что тебя сюда привело, малыш?
- Очень важное для меня дело, месье Адоль.
Войдя в маленькую гостиную, где в витринах и на столиках красовались изделия ремесленников со всего света, Ипполит немного смутился, тем более что среди всей этой роскоши стояла Перрин Адоль, еще сильнее обычного смахивающая на Юнону. Парень поклонился.
- Мадам Адоль, я пришел…
Она грубо перебила гостя:
- Да знаю я, зачем ты пришел! И, если хочешь знать мое мнение, я против этой жениться! Двадцать лет воспитывать и оберегать лучшую девушку во всем городе, а потом отдать ее ничтожеству вроде тебя… Честное слово, после этого невольно подумаешь, что лучше вообще не иметь детей!
Парень попытался было возразить.
- Позвольте, мадам Адоль…
- Не позволю! И вообще предупреждаю: в этом доме не стоит и пробовать говорить громче меня! Ясно? И еще… насчет Пэмпренетты… можешь ее забирать, коли она согласна, эта дура! Но ты не получишь в приданое ни единого су! Она возьмет с собой только те тряпки, что на ней, да самый маленький чемоданчик барахла! Но раз ты ее так любишь, соблазнитель фигов, я думаю, на приданое тебе плевать?