Ван Вейтерен уселся. На мгновение он подумал о "Голубом фрегате". Здесь тоже было довольно пусто, но, возможно, вечерами жизнь в ресторане бурлила. Сейчас в зале находились лишь одинокий господин с газетой, сидевший у панорамного окна, да две женщины в шляпках перед сценой с роялем. Официант в черном подскочил к ним и с поклоном протянул два меню в кожаных переплетах.
– Обед, – сказал Ван Вейтерен. – Мой черед угощать. Тебе надо пополнить запасы, чтобы продержаться еще некоторое время. Работается лучше всего на сытый желудок… во всяком случае, думается.
– Да ладно, я не вчера родился, – усмехнулся Баусен.
– Я больше не могу, – сказала Беата Мёрк. – Если мне придется поговорить еще с одним врачом, то я его просто удушу.
– Пойди пока на улицу и подожди меня в машине, – предложил Мюнстер. – Я только разделаюсь с этим Мандрэйном… он появится через пять минут.
– Тот самый, который жил у Симмеля?
Мюнстер кивнул.
– Хорошо, – вздохнула Беата. – Задай ему перцу. А я пока прилягу с пледом на заднем сиденье.
– Отлично, – сказал Мюнстер.
– Меня зовут инспектор полиции Кропке, – сказал Кропке.
– Труднопроизносимое имя, – откликнулась женщина и зевнула. – Но входите, так и быть.
– Стало быть, вы были соседями четы Симмель в Лас Брочас?
– Да.
– Вы с ними общались?
– Нет, я бы этого не сказала.
– Почему?
Ее брови чуть приподнялись.
– Почему? Потому что у нас не было никакого желания с ними общаться… Конечно, мы сталкивались пару раз на каких-то вечеринках, однако в этих людях не было стиля. Мой муж, правда, вел какие-то дела с Эрнстом, а вот ее я совсем не поняла.
– Ее?
– Ну да, его жену… Грету или как ее там.
– Известно ли вам о каких-нибудь… темных делишках семьи Симмель?
– Темных делишках? Что вы имеете в виду?
– Ну, не слыхали ли вы разговоров о чем-нибудь таком… были ли у семьи враги, не занимались ли они чем-нибудь незаконным? Дело в том, что мы ищем мотив…
– Дорогой инспектор, на Лас Брочас мы не шпионим друг за другом. У нас принято уважать покой друг друга. Многие переехали туда именно для того, чтобы их оставили в покое всякие слишком умные государственные органы, которые постоянно суют нос куда не надо.
"И это называется стиль?" – подумал Кропке.
– Ах вот как, – проговорил он. – Может быть, нам бросить гоняться за убийцами?
– Вовсе нет. Делайте свое дело! За это вам платят деньги. Но честных людей оставьте в покое. У вас еще есть ко мне вопросы?
– Нет, спасибо, – ответил Кропке. – Пожалуй, с меня уже хватит.
– Фамилия и адрес? – спросил Банг.
– А это зачем? – насторожился двенадцатилетний подросток.
– Мы ведем следствие, – сказал Банг.
– Уве Клеймерт, – ответил мальчик. – Вот здесь написан адрес.
Банг записал в блокнот.
– Где вы находились вечером в среду, восьмого сентября?
– В смысле – на прошлой неделе?
– Да.
– Когда Палач зарубил Мориса Рюме?
– Да.
– Я сидел дома.
– Здесь?
– Да. Смотрел телевизор до часу ночи. А потом пошел и лег спать.
– Не заметили ничего необычного?
– Заметил. Сестра застелила мою постель.
– Ничего другого?
– Нет. Он кричал?
– Кто?
– Рюме.
– Думаю, что нет, – ответил Банг. – Во всяком случае, я первым прибыл на место и ничего не слышал. Родители дома?
– Нет, – ответил мальчик. – На работе. Они приходят после шести.
– Хорошо, – сказал Банг. – Передай им, чтобы связались с полицией, если располагают релевантной информацией.
– Реле… что?
– Релевантной. Если они слышали или видели что-нибудь необычное.
– Чтобы вы засадили Палача за решетку?
– Вот именно.
– Обещаю, – сказал Уве Клеймерт.
Банг засунул блокнот в нагрудный карман и отдал честь.
– А ты не спросишь, почему сеструха застелила мою кровать?
– Хорошо, – сказал Банг. – Почему она так поступила? Никогда ни от кого не слышал, чтобы сестра стелила ему кровать.
– Она брала мой плеер и сломала наушники.
– Ох уж эти девчонки! – вздохнул ассистент полиции Банг.
– Вы хорошо проводите время по вечерам в отеле, ты и комиссар? – спросила Беата Мёрк.
– Чудесно, – ответил Мюнстер.
– А то я могла бы пригласить тебя на бокал вина с горячими бутербродами.
– Сегодня вечером?
– Да, к примеру, – сказала Беата Мёрк. – Но боюсь, мне не удастся сдержаться и не говорить о работе.
– Ничего страшного, – ответил Мюнстер. – У меня такое чувство, что нам надо постараться как можно скорее раскрыть это дело.
– Ты просто читаешь мои мысли, – улыбнулась Беата Мёрк.
25
Она подскочила к нему у входа, и он догадался, что она стояла и поджидала его. Видимо, под прикрытием живой изгороди, тянувшейся вдоль всего фасада отеля. Или спрятавшись за одним из тополей.
Это была высокая, сухощавая женщина лет пятидесяти. Темная шаль с цветочным узором, накинутая на волосы, падала на ссутуленные плечи. В какой-то момент он подумал, что это его бывшая учительница из гимназии, но мысль промелькнула у него в голове лишь на мгновение. Конечно, он не смог вспомнить ее имя – да он и не знал его.
– Комиссар Ван Вейтерен?
– Да.
Женщина положила руку на его рукав и посмотрела прямо в глаза с близкого расстояния. Впилась в него взглядом, словно страдала сильной близорукостью или пыталась установить какой-то сверхъестественный контакт.
– Вы не могли бы уделить мне несколько минут?
– Да, конечно, – ответил Ван Вейтерен. – А в чем дело? Зайдем в фойе?
"А вдруг она сумасшедшая?" – подумал он.
– Если бы вы согласились прогуляться со мной вокруг квартала… Мне легче говорить на воздухе. Дело займет всего пять минут.
Ее глубокий грудной голос звучал горестно. Ван Вейтерен кивнул, и они двинулись в сторону порта.
У Домского переулка они свернули вправо, и, только когда оказались в глубокой тени домов на узенькой улочке, она начала излагать суть своей проблемы.
– Речь идет о моем муже, – пояснила женщина. – Его зовут Лауридс, и у него давно пошаливают нервы… ничего серьезного, он никогда не лежал в больнице. Просто повышенная тревожность. Но теперь он не решается выходить на улицу…
Она сделала паузу, но Ван Вейтерен промолчал.
– С прошлой пятницы, то есть уже почти неделю, он сидит дома взаперти, боясь Палача. Не ходит на работу – и теперь ему сообщили, что, если так будет продолжаться, его попросту уволят…
Ван Вейтерен остановился:
– Да что вы говорите!
Она выпустила его рукав. Остановилась, глядя в землю, словно стыдясь чего-то:
– Ну вот, я и решила разыскать вас и спросить, как идут дела… я сама предложила ему такой вариант, и мне кажется, что он решится выйти на улицу, если я принесу от вас какое-нибудь утешительное сообщение.
Ван Вейтерен кивнул. О господи!
– Скажите вашему мужу… кстати, как вас зовут?
– Кристина Рейсин. Моего мужа зовут Лауридс Рейсин.
– Скажите ему, что он может быть совершенно спокоен. Он может смело ходить на работу. Мы очень надеемся задержать убийцу в самое ближайшее время… дней через шесть – восемь, самое большее.
Она подняла глаза и снова посмотрела на него в упор:
– Спасибо, комиссар! Огромное спасибо! Я чувствую, что могу доверять вам.
Она повернулась и исчезла в каком-то переулке. Ван Вейтерен стоял и смотрел ей вслед.
"Как легко обмануть женщину! – подумал он. – Женщину, с которой знаком всего пять минут".
Этот эпизод запал ему в душу, и позднее, стоя под душем и пытаясь вытравить ее образ из памяти, он понял, что Лауридс Рейсен будет преследовать его как укор совести, пока не закончится это расследование.
Мужчина, который не решается выйти на улицу.
Человек, который вот-вот лишится работы… и, без сомнений, чувства собственного достоинства только потому, что он и его коллеги – Мюнстер, Баусен, Кропке и Мёрк – не в состоянии выследить этого проклятого убийцу.
Может быть, Рейсин не одинок? И таких несколько? Почему бы и нет?
Сколько страха, ужаса и тревоги аккумулировалось сейчас в Кальбрингене? Если бы такое поддавалось измерениям…
Он вытянулся на постели, уставившись в потолок.
Подсчитал.
Шесть дней прошло после убийства Мориса Рюме.
Пятнадцать – после убийства Симмеля.
Эггерс? Два с половиной месяца.
И что у них есть?
Да, что? Куча информации. Поток различных сведений о том о сем. И ничего конкретного.
Никаких подозрений и ни одной версии.
Трое мужчин, недавно переехавших в город…
Из Сельстадта, из Арлаха, из Испании.
Двое из них злоупотребляли наркотиками, причем один завязал несколько лет назад.
Орудие убийства ничего не давало. Убийца сам со спокойной душой передал его им.
Рапорт Мельника? Он еще не прислан, но стоило ли возлагать на него надежды? Материалы по Эггерсу и Симмелю, а также то немногое, что удалось собрать по Рюме, пока не дали никаких точек пересечения, за исключением самого метода, которым их лишали жизни. Ни одного общего имени среди их связей в прошлом, ничегошеньки. Подкинет ли им что-нибудь рапорт из Арлаха? Он сильно сомневался.
Что за черт?
И никаких предчувствий, которые у него всегда бывают. Никакой мысли или зацепки, которая застряла бы в мозгу и требовала внимания… никаких странностей, никаких маловероятных совпадений, ничего.
Ни черта, как уже было сказано выше.
Словно всего этого вообще не было. Или все это происходило за стеной; за непроницаемым бронированным стеклом, через которое он едва различал множество непонятных человеческих фигур и событий, проплывающих мимо по законам непонятной ему хореографии. Все врозь, без причинно-следственных связей, начисто лишенные внутреннего единства….
Спектакль для одного абсолютно слепого зрителя – комиссара Ван Вейтерена.
Словно все это его не затрагивало.
И тут вдруг – Лауридс Рейсин.
"Хотя, наверное, так обычно все и случается?" – спрашивал он себя, роясь в карманах в поисках пачки сигарет. Разве это не то знакомое чувство отстраненности, которое то и дело накатывает на него? Разве не…
"К черту!" – грубо прервал он ход своих мыслей. Вытащил сигарету. Закурил, встал, остановился у окна, оглядел площадь.
На город опускалась темнота, магазины уже закрылись, людей на улицах было мало. Он отметил, что те, кто торговал на площади перед Крытым рынком, как раз начали собирать свои палатки. В аркаде несколько музыкантов играли при полном отсутствии публики. Он поднял глаза, увидел кладбище и подъем в гору, повернул голову влево – высотные дома Дюннингена. Вправо – городской парк, Риккен и этот, как бишь его, еще один коттеджный поселок. Где-то там…
…где-то там сидел убийца и чувствовал себя в безопасности.
"Я должен найти зацепку, – подумал Ван Вейтерен. – Настало время. Хотя бы ради того, чтобы люди не боялись выйти на улицу".
Баусен уже расставил фигуры.
– Твоя очередь играть белыми, – сказал Ван Вейтерен.
– Победитель играет черными, – ответил Баусен. – Правило Климке.
– Не возражаю, – сказал Ван Вейтерен и передвинул королевскую пешку.
– Я принес бутылку, – сказал Баусен. – Как вы считаете, комиссар, "Перго" восемьдесят первого года поможет нам выбраться из дерьма?
– Лучшего помощника и не придумаешь! – ответил Ван Вейтерен.
– Наконец-то! – воскликнул он полтора часа спустя. – А мне уже казалось, что ты все равно выскользнешь из моего железного захвата.
– Сильная игра, – признал Баусен. – Странный дебют… по-моему, я никогда с таким раньше не сталкивался.
– Его я придумал сам, – сказал Ван Вейтерен. – Он требует определенной остроты ума, и его не удается использовать более одного раза против одного и того же противника.
Баусен поднял бокал. Выпил и некоторое время сидел молча.
– Проклятие, – проговорил он. – Честно говоря, вся эта история начинает действовать мне на нервы. Как ты думаешь, мы раскроем это дело?
Ван Вейтерен пожал плечами:
– Ну….
– За полчаса до твоего прихода мне звонил Кейзенхольт, – продолжал Баусен. – Глава округа, сам знаешь. Спрашивал, не хочу ли я остаться. В смысле, пока мы не закончим.
Ван Вейтерен кивнул.
– Самое противное, что он не просил меня досидеть до конца. Просто спросил мое мнение… Хотел, чтобы я сам принял решение. Прекрасное окончание карьеры, черт побери! Доказать свою полную профнепригодность – и выйти на пенсию!
– Ну, знаешь ли…. – попытался возразить Ван Вейтерен.
– Ситуация усугубляется тем, что я и сам не знаю, хочу я или нет. Не очень-то красиво будет выглядеть, если я дам себе пару дополнительных месяцев, а потом так и не раскрою дело. Как ты считаешь?
– Гм… – проговорил Ван Вейтерен. – Да, ситуация двусмысленная, что и говорить. Может, проще взять его до первого числа?
– Полностью согласен, – кивнул Баусен. – Однако я должен что-то ответить Кейзенхольту. Завтра он снова будет звонить…
– После тебя будет Кропке?
– Во всяком случае, до Нового года. В январе объявят конкурс на эту должность.
Ван Вейтерен кивнул. Закурил сигарету, некоторое время размышляя.
– Скажи этом Кейзенхольту, что ты не понимаешь, по поводу чего он переживает, – сказал он. – Палач будет сидеть за решеткой примерно дней через шесть – восемь.
– С какой стати я буду такое утверждать? – спросил Баусен, глядя на него с сомнением.
– Я пообещал все уладить до этого момента.
– Ах ты, черт! – воскликнул Баусен. – Тогда я могу быть спокоен. А как ты собираешься это осуществить?
– Пока не знаю, – ответил Ван Вейтерен. – Но если ты пойдешь и принесешь… дай-ка подумать… бутылочку "Мерло", я успею тем временем расставить фигуры. Думаю, мы найдем верный ход.
Баусен улыбнулся.
– Придумаем сами? – спросил он и поднялся.
– Да, так будет надежнее.
Баусен удалился в сторону подвала.
"Как легко обмануть старого честного комиссара полиции, – подумал Ван Вейтерен. – Чем я занимаюсь, черт побери?"
26
– Но если… – проговорила Беата Мёрк, соскребая ногтем каплю стеарина со скатерти, – если Рюме открыл, потому что хорошо знал убийцу, это означает, что имя Палача значится где-то в наших списках.
– Друг или коллега, да, – проговорил Мюнстер. – У тебя есть конкретные предложения?
– Сейчас принесу свои записи… ты закончил?
– Сыт до отвала, – сказал Мюнстер. – Очень вкусно… позор, что ты живешь одна.
– Хотя умею приготовить горячий бутерброд?
Мюнстер покраснел:
– Нет, нет, вообще. В смысле, позор мужчинам… что никто тебя до сих пор не окольцевал.
– Чушь собачья, – сказала Беата Мёрк и удалилась в кабинет.
"Во всяком случае, умения вести светскую беседу мне не занимать", – подумал Мюнстер.
– Если предположить, что это мужчина, у нас получается ровнехонько десять штук.
– Не больше? – удивился Мюнстер. – А сколько останется, если мы предположим также, что он живет здесь, в городе?
Беата Мёрк пересчитала.
– Шесть, – ответила она. – Шесть знакомых мужского пола… негусто, должна сказать.
– Они недавно переехали сюда, – сказал Мюнстер. – Еще не успели обзавестись достаточным кругом знакомых. Кто эти шестеро?
– Трое коллег по работе, с которыми они общались… и еще три пары, судя по всему.
– Имена, – потребовал Мюнстер.
– Геннер, Сопинский и Крейц – это врачи. Друзья – это Эрих Мейесе, кстати тоже врач, и… подожди-ка… Кессерлинг и Тэверс. Да, это все. Что скажешь? Мейесе, если я не ошибаюсь, коллега Линке.
Мюнстер взял в руки ее блокнот и задумался.
– Мы общались со всеми, кроме Тэверса и Мейесе. Не думаю, чтобы это оказался кто-нибудь из них, но это нам ничего не дает. Давай предположим, что это… Тэверс?
– Отлично, – кивнула Беата Мёрк. – Тогда дело можно считать раскрытым. Есть только одно маленькое "но"…
– И какое же?
– Он уже три недели в отъезде. Еде-то в Южной Америке, если я правильно помню.
– Вот незадача! – сказал Мюнстер.
– А если допустить, что это был незнакомый ему человек?
– С таким же успехом. Во всякое случае, не из этих шести. Это могла оказаться и какая-нибудь знаменитость. Я имею в виду, человек, которого все знают. К примеру, министр финансов или Мерил Стрип.
– А ты открыл бы Мерил Стрип? – спросила Беата Мёрк.
– Думаю, да.
Беата вздохнула:
– Мы топчемся на месте. Хочешь кофе?
– С удовольствием, – ответил Мюнстер. – Если ты возьмешь на себя приготовление кофе, я тем временем вымою посуду.
– Отлично. Или ты рассчитывал, что я откажусь от твоего предложения?
– Ни на секунду.
– Ты привык к таким делам?
– Да как сказать, – пробормотал Мюнстер.
– Сколько убийц в год ты ловишь?
– Штук десять – пятнадцать… – задумался Мюнстер. – Хотя большинство из них нам даже не приходится искать. Они проявляются сами. Приходят с повинной… или же их поймать проще простого – как яблоки с ветки сорвать. Можно сказать, что большинство дел раскрывается в течение двух недель.
– А такие вот случаи?
Мюнстер заколебался:
– Такие бывают не часто. Один-два в год, не больше…
– Но вы их все же раскрываете?
– В общем и целом, да. Комиссар терпеть не может нераскрытых дел. Если дело затягивается, он становится невыносим. Я знаю только один случай, когда он вынужден был отступить… случай с F. Это было, наверное, лет пять-шесть назад…. по-моему, он до сих пор переживает по этому поводу.
– Ты думаешь, что и в этом случае убийцу раскусит он?
Мюнстер пожал плечами:
– Вполне возможно. Главное, поскорее его поймать… а славы хватит на всех. Не так ли?
Беата вдруг покраснела, отвернулась и провела рукой по волосам, но Мюнстер успел отметить ее реакцию.
"Ага, – подумал он. – Молодой инспектор, жаждущий славы. Тут уже пахнет частным расследованием".
– У тебя есть собственные версии?
– Собственные? Нет, конечно. Само собой, я много об этом думаю, но пока ни к чему не могу прийти.
– Так обычно и бывает, – кивнул Мюнстер.
– В смысле?
– Создается впечатление, что топчешься на месте, и вдруг – лед тронулся. Какая-нибудь незначительная деталь вдруг разрастается, приобретает решающее значение, и потом все начинает происходить очень быстро.
– Гм… – проговорила Беата, пытаясь соскрести ногтем следующее стеариновое пятно.
– Можно, я тебе кое в чем признаюсь? – спросила она после паузы.
– Давай, – сказал Мюнстер.
– Несмотря ни на что, все это чертовски увлекательно… Понимаешь ли…
– Понимаю, – ответил Мюнстер.