– Обойдусь. Так вот, исходя из своих наблюдений, я пришел к выводу, что регулярно получаю два типа лекарств. Первое вызывает у меня сильное болевое ощущение через некоторый промежуток времени. Второе, вовремя принятое, действие первого устраняет. Так?
Дмитрий Петрович молча улыбнулся.
– Так, – кивнул Шатов. – Значит, одновременно с препаратом блокирующим мне вводят и новую дозу первого лекарства. Таким образом процесс становится бесконечным. Если я не покушал – упал и начинаю дергаться. Если мне вводят противоядие, то тут же заводят часы на новый срок. Правильно? По вашему лицу вижу, что правильно. Идем дальше.
– Завтракать пора, – напомнила Светлана, заглянув в комнату.
– Опоздание на полчаса не смертельно, – заверил ее Шатов, и Светлана вышла.
– Дальше я подумал, – продолжил Шатов, – и понял, что дозы болевого препарата я получаю в течение дня не одинаковые. Вернее, нет. Я получаю не одинаковые дозы второго препарата. За завтраком и обедом – меньшие. А вот на ужин – самую большую.
– С чего вы это взяли? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
– Тупое наблюдение и арифметика. Смотрите сюда. От завтрака до обеда проходит что-то около четырех часов. Плюс час подстраховки. От обеда до ужина проходит пять часов, плюс еще один час подстраховки. А вот от ужина до завтрака следующего дня мы имеем почти пятнадцать часов.
– Логично.
– При чем здесь логика? – возмутился Шатов. – Элементарный подсчет. Мне, правда, было немного трудно считать без использования пальцев рук, но я справился.
– И что вам дает это наблюдение? – со скептическим видом поинтересовался Дмитрий Петрович.
– Это наблюдение мне дает то, что мы можем прийти к, извините за выражение, консенсусу. Вы боитесь, что, вырвавшись на свободу, я начну бросаться на людей. За пять часов между приемами пищи я смогу пробежать километров двадцать, раздавая удары направо и налево.
– Нечто в этом роде, – кивнул Дмитрий Петрович.
– Замечательно. Вот мы и подошли к самому главному, – удовлетворенно произнес Шатов.
– Извините, не заметил.
– И тем не менее, – Шатов снова улыбнулся, на это раз почти искренне.
Тут был бы уместен жест, подчеркивающий глубину и остроту момента, но невозможность жестикуляции приходилось компенсировать энергичностью мимики.
– Поскольку вы можете регулировать продолжительность действия препарата, то мы с вами могли бы договориться. Вы отмеряете мне обезболивающего только на час. Потом еще на час. Потом еще на час. Что это дает мне? Я могу передвигаться относительно свободно. Что это дает вам? Дальше чем на пять километров я за этот час не убегу. На ночь вы мне даете полную дозу и даже упаковываете в смирительную рубашку. По-моему – все довольны.
– Можно встречный вопрос? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
– Конечно.
– А почему вы затеяли этот разговор демонстративно перед завтраком? И какой дополнительный аргумент планировали использовать в этом случае?
– Это целых два вопроса, любезный друг. Но я не стану выпендриваться и отвечу на оба. Чтобы вы успели уменьшить дозу обезболивающего у меня в завтраке. А если вы этого не сделаете, то я откажусь завтракать.
Лицо Дмитрия Петровича стало грустным:
– Все-таки вы решили выдвинуть ультиматум. Печально. Ведь нам достаточно его не принять, чтобы вы испытали ощущения…
– Я их уже испытывал дважды. Испытаю еще раз. И, если понадобиться, еще. Не верите? – Шатов твердо взглянул в лицо Дмитрия Петровича.
– И вы думаете меня этим испугать?
– Нет. Я думаю, что вы хотите моего сотрудничества, а не криков боли. Хотите вы меня вылечить или нет… Болен я или здоров, но я вам нужен в нормальном, извините за двусмысленность, состоянии.
Дмитрий Петрович демонстративно посмотрел на часы.
– И не нужно так пялиться на часы, козел старый, я знаю, что через полчаса могу схлопотать очередной приступ.
– И таки можете, – медленно сказал Дмитрий Петрович.
– Придется потерпеть, – вежливо улыбнулся Шатов.
– А если мы вам введем препарат насильно?
– Зачем? Он ведь нужен для того, чтобы заставить меня сотрудничать с врачами? Я готов сотрудничать. Но на своих условиях. И завтракать я буду только своими, извините, руками. Сразу примете решение, или нужно посоветоваться?
– Это вы подумайте, Евгений Сергеевич. А я прогуляюсь пока. Мне пора завтракать, – Дмитрий Петрович встал со стула. – Света, приготовьте все для завтрака господину Шатову.
– Света, – громко, излишне громко сказал Шатов, – накройте мне на столе в гостиной, пожалуйста.
Светлана замерла на пороге с подносом в руках.
– Да-да, в гостиной, – подтвердил Шатов. – Или я не буду завтракать вообще.
– Дмитрий Петрович… – растеряно спросила девушка.
– Делайте, как просит пациент. Ему виднее. Если попросит еду в постель – подайте. Кстати, Шатов, забыл вас предупредить, ведь во время прошлых приступов мы делали укол почти сразу. А тут можем и не торопиться.
– Ничего, я потерплю.
Он потерпит. Он сможет вытерпеть, хоть и не относится к людям особо терпеливым. Он должен вытерпеть. Лежать в постели больше нельзя. И нельзя позволять им помыкать Шатовым. А боль… Будем терпеть. Будем терпеть.
Дмитрий Петрович, выходя из комнаты, что-то шепнул Светлане, та кивнула, поставила поднос на стол в гостинице, вышла куда-то, потом вернулась и поставила будильник на шкаф так, что его циферблат мог видеть Шатов.
– О, – радостно сказал Шатов, – у меня еще целых двадцать минут.
– Давайте я вас покормлю, – жалобным голосом попросила Светлана.
– Нетушки. Я буду кушать сам. Хватит. Мне, конечно, приятно, когда ты помогаешь мне оправиться, но лучше мы с тобой будем щупать друг драгу за интимные места в другой обстановке и с другими целями. Не возражаешь?
– Но вам будет…
– Мне будет бо-бо? – Шатов засмеялся. – Будет. Но через испытания мы закаляемся и мужаем.
– Я видела, как вам было плохо прошлый раз.
– Видела… Ты никогда этого не ощущала?
Светлана мотнула головой.
– Тебе повезло. Хотя, с другой стороны, это как в анекдоте. Хочешь, расскажу?
Десять часов пять минут. Секундная стрелка бешено гонит оборот за оборотом. Торопится стрелочка, ей очень хочется, чтобы Шатова скрутило поскорее, чтобы он завыл.
– Рассказать анекдот?
– Расскажите, – еле слышно произнесла Светлана.
Десять часов семь минут. Еще есть время. Можно, конечно, плюнуть на все и попросить, чтобы Света подала завтрак в постель… Хрен вам, Шатов, решили так решили. Потерпим.
– Значит, анекдот, – в горле пересохло, и Шатов откашлялся. – Значит, идет волк по лесу. Смотрит – заяц сидит и лупит себя молотком по яйцам.
Десять часов десять минут. Шатов сглотнул, чувствуя, как испарина покрывает лоб. Уже началось, или это от волнения? Тот самый первый раз ему стало очень жарко. Потом обрушилась боль.
– Чего это ты, заяц, делаешь? – комок в горле никак не удавалось проглотить. – Да вот, кайф ловлю.
Десять одиннадцать.
– Дай и я попробую. Взял волк молоток… – осталось всего несколько минут. – И – шарах себя по яйцам! Мать-перемать, косой, ты чего? Больно же!
Теперь чертова секундная стрелка замерла. Она решила помучить немного. Подожди, Шатов, подожди, пока тебя скрутит. Поймай кайф от ожидания.
– Больно, говорит заяц, но зато какой кайф, когда промажешь! Правда, смешной анекдот? – спросил Шатов.
– Очень, – сквозь слезы ответила Светлана.
– В самой боли ничего хорошего нет, но зато по сравнению с ней все остальное кажется пустяком. Я теперь смогу к стоматологу ходить без анестезии, – Шатов снова облизал губы.
Страшно. И чем ближе к сроку, тем страшнее. Ничего. Как только приступ начнется, все будет ерундой. Там уже ничего не будет зависеть от Шатова. Не будет соблазна плюнуть на все планы и попросить Светлану…
– А хочешь, я тебе расскажу, как мне аппендикс вырезали? – Шатов попытался отвести взгляд от часов, но не смог. – Очень была смешная история.
Светлана всхлипнула.
– Это правда была смешная история.
– Прекратите! – закричала Светлана. – Вам же сейчас будет…
– И потом неоднократно, – сказал Шатов. – И еще неоднократно выйдет зайчик погулять. Значит, привезли меня в больницу. Это было уже после армии, я учился на вечернем и работал в школе. Лет около двадцати двух мне было…
– Ну, давайте, я вас покормлю!
– Молчи, женщина! – с кавказским акцентом прикрикнул Шатов. – Мужчина говорит. Там у нас, кстати, что на завтрак?
– Творог, буженина, салат, яйца вкрутую и сок, – сквозь слезы сказала Светлана.
Осталось пять минут. Или что-то около этого. Интересно, шандарахнет минута в минуту, или чуть позже? Или чуть раньше. Не могут же они рассчитать все до секунды. И у Шатов есть запас времени. Или уже нету запаса…
– Привезли, значит, меня в больницу на "скорой"…
– Прекратите! – выкрикнула Светлана, зажимая уши, – Вы что, не понимаете?
– Чего не понимаю?
– Ну, миленький, ну хорошенький, – Светлана упала на колени возле кровати и погладила Шатова по лицу. – Пожалуйста. Ну, давайте, я вас покормлю. Давайте.
Две минуты. По часам – две минуты. А сколько там на самом деле – хрен его знает. В любую секунду, Шатов. В любую секунду.
Запекло где-то в груди. Началось? Да нет, это просто мандраж. Страшно тебе, Шатов. Вот и печет, где попало. А приступ… Приступ, он на отдельные органы не разменивается. Ему весь организм подавай.
– Светлана!
Это кто у нас пришел? Добрый дедушка Мороз? Пришел посмотреть, как тут готовится извиваться Шатов? Милости просим. Занимайте места в первом ряду.
– Что, Дмитрий Петрович? – Светлана метнулась к вошедшему.
Тот сказал что-то тихо на самое ухо, с улыбочкой разглядывая Шатова. Светлана выбежала из дома.
– Решили пощадить девушку? – спросил Шатов. – Или все-таки решили дать мне возможность?..
– Ты смотри, – удивился Дмитрий Петрович, – что-то мы запаздываем. Или это часы торопятся?
Дмитрий Петрович посмотрел на свои ручные часы.
– Так и есть, торопятся.
Торопятся, говоришь? На сколько? Как ты двигаешься, не торопясь, сволочь высокомерная. Не торопишься, блин. Будильник со шкафа берешь так, будто он из тонкого стекла. Еще раз взглянул на свои часики, поцокал языком, подкрутил стрелки и поставил часы на место. И ведь ставил так, чтобы прикрыть рукой циферблат, чтобы Шатов как можно дольше не знал, сколько ему на самом деле осталось.
Еще три минуты до срока.
Еще три гребанных минуты. А не садист ли ты, дедушка?
– Как ощущения? – поинтересовался Дмитрий Петрович.
– Нормально, – хрипло ответил Шатов.
– А с голоском что?
– В зобу дыханье сперло.
– Бывает, – согласился Дмитрий Петрович.
– Бывает, – шепотом сказал Шатов.
Отказаться. Взять и просто отказаться от своей дурацкой затеи. Эксперимент не получился. Не смог Шатов сознательно…
Хлопнула дверь, Светлана подбежала к столу в гостиной, Шатов видел, как мелькнул ее силуэт.
– Я сейчас, Евгений Сергеевич, я быстро!
– Что за спешка, Света?
– Я быстро! – Светлана отбросила в сторону одеяло с Шатова, рванула ремень. – Сейчас.
– Не буду вам мешать, – пластилиновые щеки растеклись в улыбке. – Разбирайтесь здесь сами, милые мои.
– Я сейчас, – бормотала Светлана, расстегивая ремень за ремнем. – Сейчас.
Успей, девочка, мысленно попросил Шатов. Постарайся. Мы с тобой не фокусники, но распутать меня лучше быстро. Давай, чтобы я не прокололся уже перед самым финишем. И не смотреть на часы. Быстрее.
– Вставайте! – Светлана рывком подняла Шатова на ноги. – Идите в комнату. Я развяжу рубаху на ходу.
Давай, давай, Шатов. Ты целых двое суток не ходил. Двигай ножками. Давай, пока не началось.
– Вот, – Светлана потянула рубаху через голову Шатова. – Руками двигать можете?
– Как тебе сказать…
– Садитесь в кресло.
Шатов неуверенно протянул руку к столу.
Затекла ручка. Хоть и не слишком затянули ремни и рубаху, а ручка все равно затекла.
– Давайте, я вам сама дам попить, – Светлана схватила со стола стакан и поднесла его к губам Шатова. – Пейте быстрее.
Шатов глотнул. Яблочный сок. Вкусно. Шатов очень любит яблочной сок. Особенно – этот яблочный сок. Потому, что он несет с собой… Облегчение? Избавление?
После него можно будет не вибрировать каждой клеточкой испуганного тела, в ожидании пришествия боли.
– Вот и все, – простонала Светлана и поставила пустой стакан на стол.
– Все? – Шатов засмеялся. – Зато какой кайф, когда промажешь. Не поверишь…
– Поверю, Евгений Сергеевич.
– Давай просто – Женя. Или Евгений. А хочешь – Жека? И на "ты", – предложил Шатов и погладил Светлану по щеке. – Хочешь?
– Лучше – Евгений Сергеевич, – Светлана взяла руку Шатова и поцеловала ее в ладонь.
– Все равно – спасибо. Быстро ты ремешки расстегиваешь.
– Ноготь сломала, – пожаловалась Светлана.
– Я твой должник, – Шатов осторожно пошевелил пальцами. – Работают.
– Кто работает?
– Пальчики работают. Давай кушать, – Шатов взял вилку и нож.
– Вы кушайте, а я посмотрю на вас. И вы еще обещали рассказать, как вам вырезали аппендикс.
– Да ну его, это аппендикс. Дурацкая история, – Шатов отрезал кусок буженины. – Глупая, при том.
По телу медленно растекалась слабость. Реакция пошла. Тело слишком напряглось, слишком… Шатов положил вилку:
– Как ты думаешь, если я поем минут через двадцать – меня не накажут?
– А что случилось? – встревожено спросила Светлана.
– Ничего. Просто я уже трое суток не принимал душ. Хочу сходить, помыться.
– Я вам помогу.
– Не нужно. Просто включи мне воду. Не слишком горячую. Скорее даже – прохладную.
– Я помогу…
– Я сказал – не нужно. Я не совсем в том состоянии, чтобы приглашать с собой девушек под душ, – Шатов встал из-за стола.
– Ладно.
– В следующий раз, – пообещал Шатов.
– Я так спешила. А потом очень испугалась, что не успею снять с вас рубашку, – пожаловалась Светлана.
– А чего же ты мне не дала просто выпить из стакана? – эта мысль остановила Шатова перед ванной.
– А чего же вы не попросили? Вы же сказали, что хотите сами… – Светлана растерянно улыбнулась.
– Я не подумал, – улыбнулся в ответ Шатов. – Просто не подумал. Зациклился на одном – поесть самому, своими руками.
Светлана засмеялась. К ней, с облегчением присоединился Шатов.
Вот такие дела, Евгений Сергеевич, сказал себе Шатов, встав под душ. Есть у нас еще порох в пороховницах. Смогли настоять на своем. Вернули себе свободу. Махонький ее кусочек, но все-таки. Теперь вот можно самостоятельно помыться. Можно будет самостоятельно сходить в туалет.
И еще можно отложить в память один маленький, но очень интересный нюансик. Крохотный.
Шатов подставил лицо под струйки душа. Как много разных мыслей приходи в голову заключенным. Если бы с месяц назад ему описали вот такую ситуацию и предложили найти выход, он бы расписался в собственном бессилии. А так… В реальности мозг работает гораздо быстрее и изощреннее.
Значит, мы себе представляем, как сможем при необходимости выбраться из смирительной рубашки… Если они все-таки снова наденут ее Шатову на ночь. И есть у нас одно смешное предположение, почти уверенность…
Интересно, у всех сумасшедших становится таким изощренным ум? Все они так вдумчиво оценивают ситуацию в поисках пути для побега?
При чем здесь сумасшедшие, Шатов? Что ты подумал об этом? Ты совершенно нормален. Абсолютно.
Все нормально.
Выключай воду, вылезай из ванной. Вытрись полотенцем насухо. Ты абсолютно нормален.
Шатов посмотрел на свое отражение в зеркале. Губа чуть припухла. Самую малость. И с брови опухоль тоже сошла. Теперь – хоть в ночной клуб.
Хорошая, кстати, идея. Очень хорошая. Тем более что давно обещал девушке. Только, не в ночной клуб, а в клуб ночью. Ночью в сельский клуб. Что там у них – кино и дискотека? В одиннадцать часов вечера. И до какой поры?
И отпустят ли его врачи?
Интересный вопрос. Очень интересный вопрос.
И еще один вопросик, Шатов. Ты что, собираешься надевать свое несвежее белье? Нет? Тогда тебе предстоит выйти нагишом к Светлане. Девушка будет просто счастлива.
Шатов завернулся в полотенце. Вот таким вот образом. И не забывать улыбаться. И…
Шатов присел на край ванной и закрыл глаза. Сейчас он должен был лежать с приступом боли. Сейчас тело его должно было гореть. И Дракон мог прийти к нему, чтобы помучить.
Спокойно. Ты победил. Ты пока победил.
В спальне Шатов заглянул в шкаф, взял трусы, спортивные штаны и футболку. Переложил свою сумку с нижней полки на верхнюю. Заглянул во внутрь. Ага, там у него валялись диктофон и блокнот. Плюс ручка, кассеты и запасные батарейки.
Пусть себе лежат.
Джинсовой рубашки на вешалке не было. Только белая рубаха с длинными рукавами. Все правильно, джинсовую ему порвали в школе, когда били. Или отбивались. Все зависит от того, чья версия правильная – Шатова или Дмитрия Петровича. Кстати, а ведь поведение дедушки отечественной литературы здорово изменилось с момента первой встречи.
Просто разительно изменилось. Куда подевалась доброжелательность? Где приторное гостеприимство? С больными, кстати, принято разговаривать нежно, чтобы не повредить и без того слабые мозги.
– Теперь можно и позавтракать, – сказал Шатов с порога.
Светланы в комнате не было. На тахте сидел Дмитрий Петрович, держа в руках какую-то книжку.
– Свое произведение читаете? – поинтересовался Шатов, присаживаясь к столу. – И как оцениваете?
– Мои произведения оценивают другие, – Дмитрий Петрович отложил книгу в сторону. – Рад за вас.
– За что конкретно?
– Ну, вы все-таки успели принять… э-э… дозу.
– А вам очень хотелось, чтобы я не успел?
– За старого козла – хотелось бы.
– За старого козла – извиняюсь, – без сожаления в голосе сказал Шатов, работая вилкой и ножом.
– Стыдно, батенька. Это вы специально использовали слово "извиняюсь", а не "простите"? Ведь вы должны знать, что в первом случае вы извиняете себе, а во втором…
– Прошу прощения у вас. Простите меня, пожалуйста. И еще я прошу у вас прощения за то, что угрожал несколько дней назад набить вам лицо.
– Когда это? – удивленно приподнял брови Дмитрий Петрович.
– Как раз, когда спрашивал о том, как попал сюда, – Шатов разбил на яйце скорлупу и принялся ее счищать. Яйцо чистилось плохо.
– Простите, но такого разговора у нас не было, – мягко произнес Дмитрий Петрович.
– Ну, не было так не было, – махнул рукой Шатов, – не будем спорить. Тем более что у меня есть несколько весьма практических вопросов. Не возражаете?
– Извольте, – развел руками Дмитрий Петрович, приглашая Шатова не стесняться в вопросах.
– Когда и как я получу следующую дозу? Ее, как я понимаю, мне уменьшили?