Сергей же на секунду запнулся: он всё еще не был полностью уверен в том, что именно сейчас и следует выкладывать свой главный козырь. Вернее, "блеф-козырь". Потому как озвучивать его, исходя из былого следственного опыта Габузова, следовало лишь тогда, когда клиент окончательно дошел до нужной кондиции. Как приснопамятный Семен Семеныч Горбунков.
- Это какие ещё улики? - неожиданно возвопил Савва Кристионес, обращаясь к следователю Харитону. - Почему мне… Почему родным покойного до сих пор ничего не сообщили о каких-то там новых уликах?! И что здесь вообще делает этот русский?! И почему мы все должны слушать его бредни?!
"Есть контакт, - удовлетворенно констатировал Сергей Эдуардович, глядя на беснующегося Рюпоса. - Клиент дозрел. Пора окучивать".
- Вам, к сожалению, не повезло, дорогой кирьос Кристионес, - сочувственно начал Габузов. - В этом густонаселенном раю оказался человек, который видел, как ранним утром на террасе вы столкнули Самвела-агу на мраморные ступени, и в результате падения он получил не совместимую с жизнью травму… Более того, этот же свидетель видел, как потом вы, исчезнув ненадолго, снова вернулись к телу уважаемого Самвел-аги.
- Зачем? - в один голос вопросили потрясенные таким поворотом событий следователь Харитон и Ангелос Ставраки.
- А затем, что господину Кристионесу совсем не хотелось садиться в тюрьму за убийство. Тем более за убийство тестя. Поэтому он побежал к дому, поднялся в студио, срезал у спящей Самсут Матосовны Головиной прядь волос (ведь волосы были именно отрезаны, а не оторваны - экспертиза это подтвердила) и для пущей достоверности прихватил с туалетного столика золотую зажигалочку… - развязным тоном, глядя прямо в глаза Рюпоса, выпалил Габузов, с удовольствием отмечая, как все сильнее и сильнее расширяются зрачки несчастного.
- Вы хотите сказать, что в данном случае имел место несчастный случай? Вернее, убийство по неосторожности? - осторожно поинтересовался слегка пришедший в себя следователь. - Ведь не станете же вы утверждать, что кирьос Кристионес имел умысел на убийство отца своей жены?
- Утверждать не стану. Хотя, всякое могло быть.
- Да что вы его все слушаете? Этот русский, он же настоящий псих! - завопил Рюпос. - Подумайте сами, ну зачем?… Ну, какого черта мне понадобилось убивать своего тестя? А?! Ведь мы же полноправные партнеры! Убивать Самвел-агу - это все равно что рубить сук, на котором сидишь!
- Действительно, господин Габу… Габузофф, объясните, что имели в виду под этим вашим "всякое могло быть?
- Извольте, - кивнул довольный Сергей Эдуардович. Довольный, поскольку объяснение случайно оброненной им фразе он придумал буквально только что. Объяснение это внешне звучало вполне убедительно, при том что проверить его было фактически невозможно. Вот она, "школа высшего блефанажа":
- Дело в том, что незадолго до рокового дня портовые рабочие решили составить подробную петицию на имя уважаемого Самвел-аги, в которой взялись описать все те безобразия, что творятся в порту с ведома господина Кристионеса. Речь, в том числе, шла и о финансовых махинациях, которые тот прокручивал в тайне от своего тестя и, по совместительству, босса. Зная вспыльчивый характер Тер-Петросяна, нетрудно предположить, что, проверив изложенные в петиции факты, Савва Кристионес вполне мог лишиться своего тепленького местечка.
Собеседники, включая самого Савву, слушали Габузова, открыв рот. А окрыленного безоговорочным успехом у аудитории Сергея Эдуардовича, как когда-то Остапа, несло:
- …Более того, я могу даже предположить, почему именно госпожу Головину, а не кого-то другого он выбрал на роль потенциального убийцы. Здесь вообще всё просто. Узнав, что Самсут Матосовна приехала из Санкт-Петербурга, он испугался, что той может быть что-то известно о судьбе его внебрачной дочери, которую господин Кристионес двенадцать лет назад бросил в этом городе в буквальном смысле на произвол судьбы. Естественно, утаив сей позорный факт от своей будущей супруги - дочери достопочтенного Самвел-аги… Итак, я кончил господа. Вопросы?
С этими словами Габузов обвел собравшихся торжествующим взглядом, нарочито долго задержавшись на бледно-покойницком лице осунувшегося в кресле Рюпоса.
- И что вы на это скажете, кирьос Кристионес?
Это со своего места подал голос Ставраки, сообразив, что негоже чтобы лавры победителя в этом раунде достались только лишь его русскому коллеге-выскочке.
- Я… Мне… Мне нужно в туалет, - пролепетал горе-зять и умоляюще посмотрел на Харитона.
- Понимаю, - кивнул ему все еще пребывающий под впечатлением габузовской речи следователь. - По коридору до конца, последняя дверь. Надеюсь, по возвращении вы сумеете нам все объяснить, поскольку, аргументы, которые здесь привел господин Габузофф, более чем серьезны.
- Да-да, конечно, - замотал головой Рюпос и пулей вылетел за дверь.
- Наверное, полные штаны наложил со страху, - усмехнулся Харитон и, открыв коробку сигар, протянул ее Габузову. - Угощайтесь, настоящая "Гавана".
- Нет, спасибо, предпочитаю свои. Не столь крепкие.
- А вот я, с вашего позволения, угощусь, - откликнулся на предложение Ставраки и запустил в коробку свою влажную пятерню.
"Ишь, разволновался старик, - глядя на него, с насмешкой подумал Габузов. - Небось переживает, что я у него хлеб отбиваю".
Трое мужчин с явным наслаждением задымили.
- А ведь я вас, признаться, недооценил, - после пары затяжек разоткровенничался Харитон. - Вы какое учебное заведение заканчивали?
- Ленинградский государственный университет. Юридический факультет. Кстати, в свое время его заканчивал и наш новый президент.
- О, Путин! Кей-Джи-Би! Понимаю!
Здесь Сергей смекнул, что его личный рейтинг в местной правоохранительной системе подскочил еще на пару пунктов. "А может остаться в Греции и сделать карьеру по юридической части? То-то бы мои ребята из горпрокуратуры повеселились!"
Между тем, прошло уже больше пяти минут, а Рюпос всё не возвращался. Харитон нервно взглянул на висевшие на стене часы, поднялся из-за стола и, попросив адвокатов подождать, вышел из кабинета.
- Я думаю, что на сегодня наша с вами миссия окончена, - весело подмигнул Габузов своему греческому коллеге.
- В каком смысле?
- А в таком, что сбежал наш кирьос Кристионес. Вот как пить дать - сбежал.
- Ну что вы, как можно? Такой достопочтенный человек, отец двоих детей…
- А давайте забьемся? На пятьдесят долларов? - озорно прищурился Габузов.
Пьянящее ощущение выигранного поединка как-то сразу и вдруг погрузило его в состояние неимоверной легкости бытия. Сергею Эдуардовичу подумалось, что именно теперь и сейчас, с этого кабинета, с этого рубежа, в его непутевой жизни идущие было одна за одной черные полоски наконец-то сменили свои знак и цвет на долгожданный противоположные…
* * *
Габузов вышел из полицейского участка полный решимости если не нажраться в хлам, то хотя бы крепко выпить. Так, знаете ли, вдумчиво и с оттяжечкой гульнуть по-питерски. На пятьдесят долларов. "Или и правда воздух в Греции какой-то особенный, от которого мудреешь, как утверждает Евтифрон - или я и впрямь становлюсь с каждым днем умнее", - усмехнулся в усы Сергей. Он почти кокетливо сделал ручкой эвзонам, присвистнул и бодро зашагал в направлении Пирея.
У "старшего бога", которому вестники, видимо, обладавшие истинно божественной скоростью и умением узнавать для всех еще неизвестное, уже донесли о победе Габузова, его шумно встречали. Вино полилось рекой: выпили и за таланты Габузова, и за красоту Самсут, и за упокой Самвела Тер-Петросяна, и за прекрасную Грецию, и за суровую Армению. Даже, по старой памяти, за Советский Союз. Под это дело расчувствовавшийся Сократ пообещал даже свозить Сергея Эдуардовича на Афон, а Евтифрон хитро подмигнул и показал руками, будто крутит баранку автомобиля.
Короче, жизнь и вправду налаживалась. Вот только не следовало столько пить! А ведь еще многоопытный бесшабашный матросик Жора предупреждал его, что молодое домашнее вино - вино коварное. Дескать, оно, как и шампанское, насыщено газом, а потому многократно усиливает эффект опьянения. Так что в какой-то момент Сергей ощутил, что при кажущейся ясности ума, его ноги и тело вырубились напрочь.
А вскоре настал черёд и её… ясности… уф-фф… занавес…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
НЕ ЗАБУДЬ, СТАНЦИЯ ЛУГОВАЯ!
В тот момент, когда люди Евтифрона еще только откупоривали в ангаре самый первый бочонок вина, готовясь петь заздравицу Габузову, дверь в камере Самсут распахнулась и в дверной проем вкатился толстяк-следователь. Расплывшись в желтозубой улыбке до ушей, он затораторил на дичайшей англо-греческой тарабарщине, из которой четкий слух Самсут тем не менее выхватил самое главное - "liberty".
Да, это была она - Свобода! И абсолютно не важно, что в ее случае она явилась не в образе нагой красавицы с цветами, а в виде горбатоносого потного чиновника прокуратуры, сущность от этого ничуть не пострадала. Она - свободна. Ее больше не считают убийцей. Значит, есть еще на этом свете правда. И бог тоже есть. И он не отвернулся от нее. Как там любила говорить бабушка Маро? "Бог захочет, так и хромая со слепой невестами станут?"
Через пятнадцать минут, подписав необходимые бумаги-формальности, выслушав и приняв велеречивые многословные извинения чуть ли не от лица греческого правительства, Самсут вышла из здания полицейского управления всё под те же вспышки теле- и фотокамер. "И куда мне теперь?" - растерянно подумала она, но в этот момент из толпы папарацци отделилась сухонькая фигурка Сато в траурном облачении. Она призывно взмахнула рукой и Самсут, расталкивая назойливых газетчиков, кинулась к ней, упала на грудь и разрыдалась.
- Пойдем, детка, - нежно погладила ее по голове Сато, утешая. - Эрки нас отвезет. Сначала примешь душ, переоденешься, поешь хорошенечко. А потом мы поедем, навестим нашего несчастного Самвела…
* * *
Кладбище было полупустым, белым и торжественным. И потому на нем особенно остро и горько смотрелись фигуры в черном, сами похожие на мраморные изваяния. Самсут тоже чувствовала себя окаменевшей. Что были все ее мучения в полиции перед тем горем, которое испытывали эти люди вокруг? Она даже боялась посмотреть в сторону Сато: старая женщина с момента гибели брата перестала разговаривать, почти ничего не ела и пила лишь крепкий густой кофе. Она упорно приходила на могилу каждый день и одна просиживала там часы. Сегодня, встретив Самсут, триумфально выходящую из полицейского участка, она повезла ее с собой.
Самсут долго думала, какие цветы положить ей на могилу того, виновницей смерти которого она стала, пусть и невольно. Ах, зачем, зачем она оказалась здесь?! Да пусть будет проклят тот, из-за чьей идиотской шутки это произошло! И, хотя все слезы были выплаканы бедной петербургской учительницей еще в полиции, Самсут упала на кровать в своем прежнем студио и заплакала самыми тяжелыми - сухими слезами. И заказала по телефону вербену - сладкие и бессильные цветы смерти и памяти. И вот теперь она клала их белый букет на свежую могилу.
- Отныне Афины навсегда останутся твоим домом, - раздался вдруг тихий голос Сато. - Нет места ближе, чем то, которое связано кровью. Но помни - ты ни в чем не виновата, и пусть душа твоя будет свободна. Лети, куда хочешь, только прилетай к нам порой… - и вдруг, опустив сразу потемневшие глаза в землю, глухо добавила: - Скоро и я лягу с Самвелом рядом.
И, как ни странно, почти не понимая слов, Самсут поняла все, что хотела сказать ей старая женщина, она ощутила ее состояние и ее мысли всей своей душой, всей своей кровью.
И эта не то армянка, не то украинка, не то русская, каким-то неведомым ветром занесенная на благодатную греческую землю, всхлипнула и бросилась к Сато на грудь. Они долго стояли, словно проникаясь друг другом, и так и не разомкнув объятий, дошли до машины. Потом, пока женщины ехали до виллы, а затем долго и тоже молча сидели внизу, в той самой комнате, где когда-то Самсут рассказывала им свою историю, им уже не нужно было никаких слов. Только перед самым уходом губы Самсут неожиданно вымолвили такое, чего она никогда не могла себе представить:
- Бабушка, - прошептала она, - бабушка Сато! Я всегда буду помнить вас.
И в ответ бабушка… Маро тихо улыбнулась ей из туманной дали детства и вечности.
* * *
Вернувшись с кладбища, Самсут поднялась в свою комнату и принялась собирать вещи. Оставаться здесь дальше было нельзя. Даже если не удастся вылететь домой прямо сегодня, можно будет найти какую-нибудь недорогую гостиницу неподалеку от аэропорта…
Неожиданно она услышала, что сверкающий, белый, словно из какого-то фильма о будущем, всегда молчавший в ее комнате телефон давно заливается трелью. Поначалу она даже не поверила своим ушам и на всякий случай выглянула в окно. Однако, сомнений быть не могло - это звонил именно телефон. "Наверное, кто-нибудь ошибся, или давно не звонил", - лениво подумала она и сняла трубку.
- Алло?!
(Неужели она могла кому-нибудь здесь понадобиться - и, главное, зачем?!)
- Привет, Самсут, - раздался в трубке нежный, ни с каким другом голосом не сравнимый голос Овсанны, в котором так удачно соединились армянские, русские и греческие нотки. - У тебя всё хорошо?
- Да… То есть не совсем… Впрочем, все уже как будто в порядке… Но как ты узнала мой телефон?
- Так да или нет? - мгновенно взволновалась чуткая Овсанна, проигнорировав вопрос.
- Да, да, - успокоила девушку Самсут, а сама печально подумала, что вот так мы и предаем память умерших. Но, с другой стороны, слава Богу, что вся эта газетная шумиха вокруг убийства Самвел-аги, каким-то чудом обошла ее кипрскую подругу стороной. - Всё хорошо.
- Получила свое неслыханное наследство?
- Нет, конечно. Это совсем другие люди, но очень хорошие. Знаешь соки "Фюмэ"?
- Разумеется, но на Кипре предпочитают свои или сирийские.
- Я рада, что ты меня застала. Я ведь уже сегодня возвращаюсь в Ленинград.
- В Петербург? Ах, как хорошо, что я успела! Слушай меня внимательно и, очень прошу, по своей русской привычке не переживай, что тратится много денег. Это служебный телефон, я в аэропорту, на работе. Так вот, нас всех ужасно заинтересовала твоя история, даже, честно говоря, больше маму, чем меня. Она все рассказала отцу, и он поднял свои связи… В общем, началась настоящая заварушка, у нас дома прямо целое семейное расследовательское бюро. Ну, и результат докладываю. За последние два года ни одна мало-мальски заметная армянская семья в Европе полностью не погибала, ни в авто, ни в авиакатастрофах, ни от чумы, ни от СПИДа…
- Слава Богу! - вырвалось у Самсут.
- Конечно, слава Богу. Но ведь подобные случаи все-таки происходят! И папа со своей пунктуальностью проверил каждую историю отдельно…
- И, что, их много? - в ужасе спросила Самсут.
- Нет, не очень, и не в этом дело. Так вот, среди прочих, два года назад какой-то французский миллионер Симон Луговуа утонул, катаясь на яхте под Альбораном…
- А это где?
- Ох, господи, Самсут, ну, зачем тебе знать, где это! Где-то между Испанией и Африкой, кажется. Утонули все: его старушка жена, и дочь, и племянник с женой и сыном, словом, вся семья…
- А, что, других детей у них разве не было?
- Ну, значит, не было, раз за два года никто не появился, и в завещании никого, кроме них, упомянуто не было.
- Хорошо, только я-то тут при чем?
- В общем, конечно, не при чем… Но тут за дело взялся наш Евагор, ты же знаешь, он такой въедливый, считает себя умнее всех и во все лезет…
- У него просто возраст такой, Овсанна!
- Ладно, не защищай его, он в этом совершенно не нуждается! Но в данном случае он-то и заметил, роясь в этой чертовой всемирной помойке, я хотела сказать, паутине, что миллионер был родом с Украины, а ты же сама говорила, что у тебя мама украинка.
- Да, но они были из самых простых, какие миллионеры? У них же, знаешь, тоже братство почти, как у армян, они бы как-нибудь объявились, ну, хотя бы уж после перестройки. У нас в Питере много таких случаев было. Не таких, конечно, но объявлялись, увозили… И, вообще, знаешь, Овсанна, не хочу я больше никого искать…
- Ты устала?