- Нет, спасибо. Хотел только убедиться, здесь ли контора, где у меня на завтра назначена встреча, а то у этой фирмы два офиса и…
- Нашли? - не отставала консьержка.
- Вроде да, но на всякий случай хотелось бы кое-что у вас уточнить.
- Да, пожалуйста.
- Вы не помните, работает здесь молодой человек лет двадцати семи, рыжий такой, в очках…
- Месье Патрик. Фамилию не знаю, но по описанию подходит только месье Патрик.
- Да, он самый. Значит, здесь нужное здание. Спасибо за все. Тогда до завтра.
- Учтите, завтра суббота. Вы точно помните, встреча назначена на завтра?
- Вы правы, пожалуй, стоит заглянуть в записную книжку.
Тетка вернулась к себе, готовая к новому нападению. Я пошел обратно.
Когда я сворачивал на одну из улочек метрах в пятидесяти от гостиницы, догадка, возникшая у меня с самого начала, подтвердилась: на углах, переговариваясь, парочками стояли дамы в том возрасте, когда стоит получше прикрываться и поменьше краситься. Улица старых проституток с оплывшими бедрами, дряблой грудью и материнским сердцем. Значит, я все-таки правильно выбрал себе прибежище. Кварталы, где обитают молодые проститутки, опасны: стычки сутенеров, драки, полицейские облавы, но там, где живут старые потаскухи, все тихо и мирно. Шлюхи от пятидесяти и старше - это достопримечательность, они никому не интересны, кроме старинных клиентов: у них больше нет сутенера, если только они не успели выйти за него замуж, и полиция избегает мешать их работе, равно как и трудам их присных.
Я вошел в бар, который в моей гостинице одновременно служил холлом и приемной. Телевизор показывал спортивный канал, по нему передавали футбольный матч. Я узнал форму игроков "Олимпик Марсилья", но так и не понял, с кем они играли. Сидя за столиками или облокотясь на стойку, клиенты - человек десять, не больше - смотрели матч без особого азарта, ни за кого не болея, но громко обсуждая игру того или иного футболиста.
Месье Арман вышел из-за стойки и направился ко мне, пока я усаживался рядом с витриной.
- Извините, сейчас кухня уже закрыта.
- Ничего, - отвечал я. - У вас есть сандвичи?
- Сыр бри пойдет?
- Прекрасно.
- Положить сверху tapenade?
- А что это такое?
- Соус из черных оливок и каперсов.
- Ладно, давайте и tapenade.
- Что будете пить?
- Воск. Demi.
Он принес мне пол-литровую кружку светлого разливного пива, потом вернулся к стойке готовить сандвич.
ОМ в этот момент забила гол, и в баре поднялся крик, но негромкий, скорее крик восхищения, чем радости.
Наконец появился длинный багет с сыром бри и tapenade. Хозяин гостиницы поставил сандвич на стол, потом сел рядом и указал на висевший на стене снимок в рамке.
- Видите этого человека?
Черно-белая фотография запечатлела потное лицо певца на сцене. Рот открыт, черты искажены гримасой боли, словно петь стоило ему неимоверных усилий, как будто с голосом уходила вся его энергия.
- Вот этот человек, - продолжал хозяин, - спас мне жизнь.
Я смотрел на другие фотографии, которыми была увешана практически вся стена. Снимки из разных концертных залов, но певец все тот же, и даже одет он, казалось, всегда одинаково - черный, а может, темно-серый пиджак застегнут на все три пуговицы, черный узкий галстук, белая рубашка с раскрытым воротом, по облику - начало шестидесятых.
Это выражение вечного ребенка, эти короткие черные волосы, зачесанные на пробор, глаза человека, погруженного в грустные мечты, - это лицо, одним словом, уже где-то присутствовало в моем сознании, но я не мог точно вспомнить где.
- Посмотрите, наверху, на большой фотографии, мы сняты вместе прямо здесь, в баре: как раз в тот вечер он меня спас.
Я кивнул. Неловко было спрашивать, кто он, этот человек, что стоит на снимке сорокалетней давности рядом с Арманом, ошалело улыбающимся и вытирающим руки заткнутым за пояс кухонным полотенцем.
К счастью, за одним столиком спросили четыре кальвадоса, и ему пришлось подняться.
- Эту историю я расскажу в другой раз, когда нам никто не будет мешать, - сказал он, уходя.
Я доел сандвич, допил пиво и поднялся в комнату, слегка кивнув месье Арману, хлопотавшему среди бутылок, чашек и стаканов.
В комнате я пошел к окну закрыть ставни и впервые встретился глазами со старым судьей. Он вглядывался в меня с интересом, как мне показалось, профессиональным, но, разумеется, это только плод моей фантазии, которую подстегивает сознание вины.
И вот так - глаза в глаза со старым судьей - закончился мой первый день в статусе убийцы. Проведя без сна сорок часов, проехав сотни километров на мотоцикле, с мертвецом на совести, я погасил свет и стал ожидать кошмаров.
Я еще не готов отдаться в руки правосудия, но если вы поможете мне отыскать тот кусочек правды, которого мне не хватает, пожалуй, я помогу вам найти меня, только не знаю еще, до или после нового убийства.
До скорого, господин судья.
P.S. Забыл: потоплен прямым попаданием. Имею в виду, что ваше предположение попало в точку. Эннио и Джулиано Лаянки уничтожили меня, чтобы, купив за гроши "Криптософт", стать лидерами на рынке информационной защиты. Я подозреваю, что никакого заказчика не существовало вовсе.
* * *
Дата: Среда 19 мая 08.15
От кого: miogiudice@nirvana.it
Кому: angelo@nirvana.it
Тема: Груз ответственности
Как видишь, я верна нашему уговору: не работала в выходные и дождалась сегодня, чтобы тебе ответить.
Неправда. В субботу и воскресенье я работала, но немного. Скажем, что я просто несколько раз перечитала твое пятничное письмо. Распечатала и взяла с собой на озеро. У моего друга домик в Монтизоле, на озере Изео. Иногда мы туда ездим отдохнуть. Устраиваемся в шезлонгах в саду, он читает свои исторические статьи, я - свои детективы.
В этот раз он корпел над интереснейшим трактатом о торговле бумазеей в XVI веке, а я принялась за "Росауру в десять часов" Марко Деневи.
- О чем твоя книжка? - спросил он.
- Один бедолага признается в преступлении, которого не совершал.
- Опять ты о своем…
Энрико говорит, моя страсть к детективам - профессиональное заболевание, способ не отключаться от работы. Обычно я не знаю, что ответить, но на сей раз решила процитировать нашего премьер-министра:
- Знаешь, мы, судьи, "к человеческому роду не относимся".
Мы посмеялись. С горечью. Самоирония - хорошее противоядие в эти невеселые годы на наших невеселых широтах.
Признаюсь, и меня потянуло пройтись по улицам твоего нынешнего квартала, где нет банков. В последнее время все мы сыты по горло кредитными учреждениями, финансовыми компаниями, акциями, бондами…
К счастью, есть дом бабушки Энрико у озера, в старой части городка, в котором еще осталось несколько рыбаков. Улочки и тут такие узкие, что машине по ним не проехать. Верней, на острове и нет машин, только мотороллеры и несколько крытых мотоциклов с коляской.
Однажды в разгар зимы мы с Энрико прожили в Монтизоле почти десять дней. Десять дней такого тумана, что не видать даже озера, только слышно, как оно плещется о причалы. Наверное, это один из лучших отпусков в моей жизни. И подумать только, что в Милане я больше двух ночей подряд не сплю у Энрико, да и он тоже не может жить у меня.
"Мне сорок семь лет, - говорит он, - у меня взрослый сын, бывшая жена, с которой мы ходим в "Ла Скалу" раз в месяц, квартира, которая за долгие годы стала чем-то вроде растоптанных, удобных домашних туфель. Знаешь, когда какое-нибудь крупное животное, ну например слон, разбежится, из-за инерции он не может свернуть на бегу, ему нужно время, чтобы изменить траекторию. Вот так и моя жизнь".
Слон бежит уже шесть лет, а я шесть лет бегу рядом, и никто из нас не ступает на тропу другого. Теперь уже инерция слона передалась и мне.
Но перейдем к тому, что касается непосредственно нас. Да, ты возлагаешь на меня большую ответственность, прося помочь тебе отыскать последний кусочек правды. Что же это такое? Я возглавляю расследование, которое вроде бы закончено, известны жертва и убийца, а ты подсовываешь мне новое дело, где совсем другая жертва, другой виновник, мотив и орудие преступления - иные.
Шучу. И потом, мотив у меня уже есть. Жертва - это ты. Чтобы разобраться, как действует орудие преступления - компьютерный вирус, - придется просить кого-нибудь мне помочь, а что касается виновника, у меня уже есть подозреваемый, но он не желает сознаваться.
Да, я допросила Мирко Гуиди. В присутствии работника Почтовой полиции, специалиста по компьютерным преступлениям, на случай если бы Гуиди завел речь о каких-нибудь битах или программах. Однако он не открывал рта или почти не открывал.
- Синьор Гуиди, расскажите нам о сотрудничестве с Джулиано Лаянкой и Лукой Барберисом.
- Ну, это нельзя назвать сотрудничеством. Лаянка был моим боссом, а Барберис - поставщиком или внештатным сотрудником, короче говоря, из другой фирмы. Он давал мне на проверку программу, и я проверял.
- Какую именно программу?
- Систему защиты зоны финансовых операций от несанкционированного доступа.
- И что вам удалось выяснить?
- Что Барберис - никудышный программист. Он произнес это с улыбкой, играя нитками, свисавшими из прорехи на джинсах.
- Объясните подробнее, - насел на него сотрудник Почтовой полиции.
- В программе оказалось полно вирусов.
- Каких вирусов?
- Да всяких, включая самые известные. Мы наткнулись даже на допотопную версию "пинг-понга", когда шарик скачет по монитору, вирус восьмидесятых. Не говоря уже о том, от которого сыплются буквы.
- Но если они так распространены, почему вы их не удалили?
- Речь-то не о вирусах. Речь о том, как легко в "Титано Информатике" заражались компьютеры, а следовательно, и программы.
- Вы сохранили копию системы, разработанной Барберисом?
- Нет, естественно. Все было стерто, как только заказчик решил обратиться к другому поставщику.
- Решение принималось, когда заказ был уже выполнен?
- Еще чего. Мы сразу заметили, что возникли проблемы, и поставили заказчика в известность.
- Кто является заказчиком?
- Этого я никогда не знал.
Его манера выводила меня из себя. Наглый, самодовольный, смотрит с вызовом. Ненавижу таких. И он, казалось, это чувствует и делает назло. Если так, то он гений, довел меня до того, что я уже не понимала: то ли его ответы звучат фальшиво, то ли у меня против него возникло предубеждение. Допрос пришлось закончить.
- Последний вопрос. Вы все еще работаете в АО "Караваджо"?
- Вам прекрасно известно, что вот уже восемь месяцев как я заведую отделом проектирования в "Криптософте".
Верно. Мне это было известно, и тебе тоже. Теперь я размышляю: кому верить? Допросы не точная наука, а дело интуиции, доверия, нет, скорее веры. В какой-то момент что-то принимаешь как истину. Я решила принять твою правду и поверить, что твоя программа не могла из-за вашей некомпетентности кишеть самыми простыми вирусами - вирус, единственный, разрушительный вирус, занес в нее Мирко Гуиди, чтобы уничтожить тебя. Я это докажу, и тогда ты забудешь свой припев: "выяснить и убить, выяснить и убить".
Да и как тебе не верить - ведь не может быть, чтобы никудышный программист умудрился поставить в тупик уйму компьютерщиков, которые уже две недели выясняют, откуда ты отправляешь сообщения: представь себе, твой последний мейл был послан из Милана, из Интернет-пойнта в Ламбрате.
С Гуиди мы продолжим беседу через несколько дней.
* * *
Дата: Среда 19 мая 23.57
От кого: angelo@nirvana.it
Кому: miogiudice@nirvana.it
Тема: Вирус
Рад, что и вам Мирко Гуиди показался омерзительным. Я-то омерзением уже не ограничиваюсь, я его ненавижу. Особенно после того, что узнал сегодня.
Да, господин судья, сегодня я сделал открытие, потому что я тоже продолжаю собственное расследование.
Но, наверное, лучше рассказывать по порядку.
В субботу, 24 апреля, я проснулся, когда сквозь ставни просочились первые солнечные лучи. Я задыхался, во рту у меня пересохло, а в голове крутился один из бесчисленных ночных кошмаров. Посмотрел на часы: было семь двадцать. Я подумал, не пойти ли к Патрику в офис. Лучше не стоит. Застать его в субботу - это все равно что выиграть в лотерею, а судьба последнее время не слишком меня баловала. И потом вряд ли я выдержу новый допрос консьержки.
Я снова закрыл глаза и погрузился в беспокойную дремоту. Я ехал на мотоцикле и чувствовал, как отдавалась во мне тряской каждая неровность дороги, и когда толчок бывал особенно сильным, меня будто подбрасывало, я вздрагивал и на секунду просыпался. Потом все повторялось. Мотоцикл, машина, я включаю первую передачу, тело Джулиано между бампером и стеной. Потом снова мотоцикл, горы, тающий снег, туринские улицы. И опять толчок, внезапное пробуждение, и снова проваливаюсь в сон, который и сном-то не назовешь.
Когда я сошел вниз, было десять. В баре хлопотала женщина лет шестидесяти, но хорошо сохранившаяся, и я сразу догадался, что это жена месье Армана.
- Вы, наверно, тот самый молодой человек из Швейцарии, что приехал вчера вечером.
- Да, я самый, - ответил я, пытаясь выдавить из себя улыбку.
- Что вам принести?
- Café au lait.
- Вы садитесь, сейчас подам. Сегодня вы, наверное, не работаете.
Муж пересказал ей абсолютно все.
- Нет, сегодня выходной. Познакомлюсь поближе с городом: думаю, придется ходить по всем архивам.
Я устроился за вчерашним столиком. Спустя минуту появилась дымящаяся чашка. Хозяйка убрала с соседнего столика плетенку, в которой лежал сиротливый круассан, оставленный прожорливым посетителем, рассыпавшим повсюду липкие крошки.
Покончив с завтраком, я отправился бродить по улицам. Бродить в точном смысле слова, а не так, как накануне вечером, когда у моего хождения была цель. Я наслаждался ощущением безопасности, которое дает город, где ты всего лишь чужак среди других чужаков. Чувствовал, что вам меня никогда не поймать.
Я снова смотрел на магазины, на воду, которая бежала по канавам вдоль тротуаров, на бары с коротенькими занавесками, закрывавшими полвитрины, и с оцинкованными стойками - мне казалось, будто я очутился в фильме про Мегрэ с Жаном Габеном.
В конце концов я вышел на прямоугольную площадь, почти целиком укрывшуюся под зеленым жестяным козырьком, на его опорах ветвились загогулины в стиле модерн. Крытый базар кишмя кишел женщинами в мусульманских одеждах и старыми алжирцами, они рылись в ящиках с некондицией, отыскивая вилок салата посвежее или не слишком мятые фрукты. На углу площади в киоске торговали арабскими газетами.
Ах да, газеты. Я спросил у продавца, но по его отрицательному жесту понял, что придется идти на вокзал. Там в одном киоске я купил "Коррьере" и присел с ним на скамейку у третьего пути.
"Полиция идет по следам убийцы с Навильо-Гранде". Таким заголовком открывались страницы, посвященные Милану. В статье снова говорилось о преступлении, об отсутствии мотива и несколько раз упоминалось мое имя. Странно, но пока я читал, мне казалось, что все это не имеет ко мне ровно никакого отношения, просто новость, как любая другая: не сразу привыкаешь к мысли, что о тебе пишут в газетах. Дочитав статью, я пролистал всю газету, выхватывая обрывки фраз и заголовков: прогноз погоды, бесконечные жалобы на евро, критика в адрес главы правительства, который, похоже, и в этом году не собирается присутствовать на торжествах 25 апреля. Ну да, 25 апреля. Захотелось пойти на какой-нибудь праздник из тех, где поменьше помпы, прибиться к горстке седых партизан, посмотреть на возложение венка и спеть вместе с ними "Белла чао", пока, апрель за апрелем, партизан не останется вовсе.
Что за странные мысли. Наверное, уже начинается тоска по Италии.
Объявили прибытие пригородного поезда, и через несколько минут двери вагона, остановившегося как раз против меня, открылись, выплеснув на перрон десятки девушек и парней, приехавших походить в субботу по магазинам. Последней сошла с поезда крашеная блондинка лет двадцати пяти, может, тридцати. Броская, сильно накрашенная, в мини-юбке и сапогах выше колена. Ее каблуки процокали по перрону, который к тому времени снова опустел, и я провожал ее взглядом, покуда она не спустилась в подземный переход. Несмотря на откровенность, с которой она выставляла себя напоказ, блондинка меня волновала.
Я подумал, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз был с женщиной, и - по ассоциации - когда это было, что женщина меня любила или, по крайней мере, пыталась любить. Два года. Прошло больше двух лет с той поры, когда я в последний раз думал, что могу связать с кем-то свою жизнь. Мое заблуждение длилось несколько месяцев, потом вместе с моей фирмой исчезла и женщина. Да оно и к лучшему, в сущности это был очередной неудачный роман. Всякий раз я появлялся слишком поздно, вечно любовный треугольник, вечно соперник, с которым нужно бороться, вечно жених, муж, любовник.
К черту и потаскушку с ее сапогами и мини-юбкой.
Я поднялся со скамейки и снова пошел бродить по городу. Так до самого вечера. И весь следующий день.
В понедельник без пятнадцати девять я уже стоял у офиса Патрика, но предпочел подождать, прежде чем войти и спросить его. Напротив оказался бар со столиками на улице, я сел и заказал кофе. Не отрывая глаз от входа, я ждал, когда покажутся рыжие вихры. Прошло пять минут. В большой чашке появился кофе, а его все не было. Я подержал кубик сахара над поверхностью и смотрел, как он намокает, как оседает в темную жидкость. Взял второй кусок, потом третий и проделал с ними то же самое, так же медленно, надеясь, что вот-вот подойдет Патрик. Я цедил кофе, не отрывая взгляда от открытой двери, от консьержки, подметающей тротуар. В девять двадцать я не выдержал. Вошел и стал подниматься по каменным ступеням.
- Месье, - окликнула меня консьержка, - вот лифт.
- Спасибо, я не заметил.
Думаю, она не столько хотела избавить меня от утомительного подъема, сколько боялась, что я испачкаю лестницу, которую она только-только вымыла.
Лифт сиял вощеным деревом и латунью. Я нажал на кнопку третьего этажа и присел на откидное сиденье.
Когда я переступил порог фирмы, у меня перехватило горло: в точности наш офис на улице Архимеда.
Девушка в приемной встретила меня улыбкой, которая за долгие годы, пока она торговала своей любезностью, стала казаться совершенно естественной.
- Я ищу месье Патрика.
Фамилию я намеренно не называл, давая понять, что мы с ним друзья, а то вдруг она отфутболит меня обычным: "Он на совещании".
- Сейчас я узнаю, здесь ли он.
Она набрала внутренний номер и прошептала что-то непонятное, а потом, положив трубку, опять расцвела улыбкой и объявила:
- Очень жаль, но он в отпуске, будет через две недели. Ему что-нибудь передать?