Когда старик отошел к прилавку, Мотылев притянул к себе Фреймана и горячо зашептал ему в ухо:
- Илюша, будь другом, дай мне его на пять минут. Ну только на пять минут! Чего тебе стоит? На твоих глазах расколю… Твоих мудрований он все равно не поймет. С ним по-простому, по-рабоче-крестьянскому надо: сколько сребреников получил, иуда, за смерть своего хозяина? Расколется, как пить дать расколется. Точно тебе говорю! Он наводчик, больше некому. Я за ним во время нашего разговора наблюдал: то бледнеет, то краснеет. Нервничает, гад старый!
- А ты, между прочим, тоже то краснел, то бледнел, - сказал Фрейман. - Может, ты с ним в паре работал, а? Рабоче-крестьянский суд ведь учитывает чистосердечное признание…
- Чего с тобой говорить? - обиделся Мотылев. - Тебе все шуточки да шуточки.
- Это потому, что, когда мама меня носила, она ни одного представления в цирке не пропускала, - объяснил Фрейман и ласково добавил: - А если ты еще раз, гладиолус, помешаешь мне работать - выгоню.
Не обращая внимания на осуждающий взгляд приказчика, Фрейман вскрыл письмо, адресованное Богоявленскому.
"Милостивый государь Николай Алексеевич! Испытываю немалое неудобство перед Вами за свою чрезмерную назойливость. Тем не менее не могу не воспользоваться вашей благорасположенностью ко мне и к делу, коему я посвятил остаток своей жизни, и не напомнить о своей просьбе. К моему глубочайшему сожалению, до сего времени я не получил от Вас надлежащих ответов на свои вопросы, а без Вашей бесценной помощи труд мой не представляется возможным закончить, ибо, как Вам известно, в последней странице истории российского самодержавия слишком много пробелов. Понимаю, что Вы не смогли тотчас откликнуться на мою просьбу в силу каких-либо весьма существенных обстоятельств личного характера. И все же осмеливаюсь Вас побеспокоить еще раз. У всех у нас имеются свои неотложнейшие дела, но и у всех нас, истинно русских людей, есть и великий долг перед памятью невинно убиенного государя императора Николая Александровича, испившего до дна горькую чашу в Екатеринбурге, долг коий мы обязаны сполна оплатить по мере сил наших. Руководствуясь оными соображениями, я и посчитал себя вправе напомнить Вам о Вашем обещании.
Преданный вам С. Стрелъницкий.
P. S. Вашу книжечку дневника перешлю Вам с первой же оказией. Ожидаю следующие".
Судя по штампу на конверте, письмо было из Петрограда. Обратного адреса Стрельницкий не написал.
- Николай Алексеевич часто получал письма?
Приказчик развел руками:
- Чего не знаю, того не знаю. Ящик почтовый на той двери, что со двора на половину хозяина ведет. И ключик от ящика у него, и доставал он почту всегда сам…
- Как же это письмо к вам попало?
- А потому что заказное. Хозяина не было, вот почтальон мне и принес под расписку.
Сидевший на стуле Мотылев покрутил головой, но "взяться" за старика все-таки не решился: пусть Фрейман сам расхлебывает эту кашу.
Илюша подробно расспросил приказчика о внешности человека, который заходил к Богоявленскому на масленицу, побеседовал с Пелагеей, а затем попросил проводить на хозяйскую половину.
- Николай Алексеевич не любит, чтоб к нему без спроса ходили, - нерешительно сказал приказчик. - Да и ключей у меня нет от его квартиры, увез он их с собой…
- О ключах, папаша, можешь не беспокоиться, - сказал Мотылев и потряс связкой ключей, найденных им на месте убийства. - Хозяйские?
- Хозяйские, - подтвердил старик, перебирая связку. - Николай Алексеевич дал?
- Да вроде того…
По указанию Фреймана были приглашены понятые. Мотылев открыл дверь, ведущую в коридор на хозяйскую половину. Приказчик включил свет. Он шел впереди, за ним Мотылев. Вдруг Илюша услышал, как старик вскрикнул.
- Что там такое?
- Зря ключи брали, - откликнулся Мотылев.
- Дверь отперта?
- Взломана. Здесь, оказывается, до нас побывали…
Фрейман тихо свистнул. Легонько отодвинув старика, он прошел вперед. Да, ключи не понадобятся: с дверью расправились по-варварски.
- Хороша работка, а? - Мотылев длинно выругался. Присев на корточки, Фрейман осмотрел дверь, замок и прошел в квартиру, состоявшую из двух больших комнат, выходивших окнами во двор. Одна, видимо, служила спальней, другая - кабинетом. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что здесь долго и тщательно что-то искали. Ковер, которым был устлан пол кабинета, скомкан, дверца маленького сейфа распахнута, ящики письменного стола карельской березы выдвинуты. Кругом валялись книги, счета, облигации строительного займа общества "Рабочее жилищное строительство", выброшенная из шкафа мужская одежда.
- Здорово пошуровали! - почти с восхищением сказал Мотылев, оглядывая комнаты. - Что же ты, папаша, так плохо хозяйское добро бережешь? Под носом обчистили…
Подавленный увиденным, старик молчал, прислонившись плечом к косяку двери.
- У кого, кроме вас, были ключи от двери из магазина в коридор? - спросил Фрейман.
- Только у хозяина.
- Вы кому-нибудь свои ключи после отъезда Богоявленского давали?
- Нет.
- А где вы их храните?
Приказчик вытащил из-за пазухи шнурок с нательным серебряным крестиком - рядом с крестиком на шнурке болтались три ключа.
- Вот этот от магазина, этот от конторки, а вот этот от двери на хозяйскую половину…
- В магазине что-нибудь украдено?
- Нет.
- Вы в этом уверены?
- А как же?
- Пройти сюда можно только через магазин?
- Нет, через двор тоже. Николай Алексеевич всегда ходом через двор пользовались…
Фрейман в сопровождении приказчика прошел по коридору к двери, выходящей во двор. Она тоже оказалась взломанной…
- И тут и там отжим, - сказал Мотылев, рассматривая следы на переднем бруске обвязки двери и на дверной коробке вокруг массивного врезного замка. - А над сейфом шведским ключом поработали… Вы, папаша, покуда в магазин идите. Потом мы вас позовем.
Приказчик вышел.
- "Цветное" дело, а? Симуляция ограбления. Я это сразу понял!
- Ясновидец, - буркнул Фрейман, для которого все это тоже оказалось сюрпризом. - Пошли в комнаты.
Фрейман начал осмотр кабинета. Одновременно он диктовал Мотылеву протокол осмотра: "…Входная дверь из коридора в квартиру гражданина Богоявленского деревянная, одностворчатая, с двумя филенками, открывается в сторону коридора… Замок врезной, прикреплен четырьмя шурупами… На раме двери, ниже замка, обнаружены два вдавленных следа прямоугольной формы. На поверхности ригеля замка ясно видны царапины, расположенные параллельно продольной оси ригеля и по отношению друг к другу…"
Мотылев дописал очередную фразу:
- Давай дальше. Ну чего ты?
Ответа не последовало. Он поднял глаза от протокола. Его напарник держал в руках какой-то предмет. Это был всего-навсего маленький спресованный кусочек засохшей глины. Обычный, ничем не примечательный ошметок грязи, но на нем отпечаталась часть подошвы ботинка с буквой А. Ботинки фирмы "Анемир"… Такие ботинки были на убийце Богоявленского.
- Давай диктуй.
Фрейман осторожно положил кусочек глины на лакированную поверхность столика и сказал:
- Перекур. Кажется, теперь мы имеем на это право.
- Перекур так перекур, - охотно согласился Мотылев. Он подбросил вверх папироску, поймал ее зубами и закурил.- Старика сейчас будем брать?
- Нет, позднее.
- Когда?
- Тогда, гладиолус, когда тебя назначат начальником Московского уголовного розыска, - ласково сказал Фрейман и подмигнул висящей на стене иконе, в нижней части которой крупным корявым почерком было написано: "День ангела! Не убоимся страха. Смело говори истину. Бог научит. Григорий".
VIII
В то самое время, когда Фрейман сражался с Мотылевым в магазине Богоявленского, мне тоже пришлось принять сражение, которое без помощи Илюши я бы, наверное, проиграл.
Вездесущего репортера вечерней газеты Валентина Куцего, подписывавшегося Вал. Индустриальный, в уголовном розыске знали все. Ходил он в солдатских ботинках, толстовке и суконных штанах, совершенно обтрепанных по низу. Бахрома на штанинах была не просто бахромой, свидетельствующей лишь о том, что новые штаны пока непозволительная роскошь для молодого гражданина еще более молодой республики. Бахрома была символом. Она символизировала: а) непримиримость к мещанству и буржуазным приличиям, б) международную пролетарскую солидарность: если пролетарий в Танганьике вообще ходит без штанов, то пролетарий в Москве, с учетом климатической зоны, ходит в обтрепанных штанах, в) чувство хозяина страны: раз мы хозяева, то можем носить и такие штаны.
Вал. Индустриальный относился к великой когорте ниспровергателей. Он не признавал личной собственности, любви, спорта, поэзии, родственных отношений, обычая здороваться и прощаться, права наследования и такого предрассудка, как чистить по утрам зубы. Кроме того, он был убежден, что собственная комната - первый признак перерождения. Поэтому он ночевал где придется: у ребят в общежитии, в редакции, в моем кабинете, в коридоре биржи труда, а то и в свободной камере арестного дома.
Даже для того времени взгляды Вал. Индустриального отличались- некоторой крайностью, а его характер был малопригоден для постоянного общения.
Тем не менее у него было бесчисленное количество друзей, а те, кому приходилось с ним сталкиваться, воспринимали его как неизбежное, а порой даже приятное зло, вносящее определенную остроту в привычную пресность будней. Ему прощалось все: бесцеремонность, категоричность суждений, привычка брать без спросу деньги ("Взял я у тебя из стола червонец. В получку занесу. Валентин".) и множество других вещей.
Появлялся Валентин внезапно и, как правило, в самую неподходящую минуту. И, ожидая Фреймана, который вот-вот должен был приехать из антикварного магазина, я совсем не удивился, когда дверь со вздохом распахнулась (Вал. Индустриальный из принципа никогда не стучал) и в кабинет деловой походкой чрезвычайно занятого человека вошел Валентин. Не обращая внимания на меня и человека, с которым я беседовал, он прошел прямо к дивану, сел и начал расшнуровывать ботинки.
Допрашиваемый хмыкнул и с интересом начал наблюдать за происходящим.
- Решил переночевать у тебя.
Сообщил он мне об этом просто, мимоходом, как о деле, давно уже решенном.
- Переночевать?
- Ну да. Думал расположиться у Сухорукова, но он домой уехал и ключ с собой забрал. Вот и решил к тебе…
- Очень приятно. Надеюсь, мы тебе не помешаем? - ядовито спросил я, предчувствуя, что ни поработать, ни побеседовать с Илюшей мне уже толком не удастся.
- Нет, ничего, - успокоил меня Вал. Индустриальный, который обладал завидной способностью не замечать иронии. - Можете продолжать. Я спать еще не хочу. Надо кое-какие записи просмотреть…
- Может, все-таки пойдешь к Булаеву? Кабинет свободен… Открыть тебе?
- Нет, не надо. У него северная сторона и окна не заклеены, - обстоятельно объяснил Валентин, - а я где-то чих подхватил… Слышишь? - он пошмыгал носом.
Валентин выложил из карманов на стул блокноты и, прикрыв ноги моей шинелью, растянулся на диване. Все это он проделал с таким безмятежным видом, как будто в комнате никого, кроме него, не было.
Допрашивать человека в присутствии третьего всегда затруднительно, но вести допрос, когда этот третий - Валентин, было невозможно. Я отпустил свидетеля. Но улизнуть мне не удалось. Вал. Индустриальному требовалась моя помощь. Он собирался писать статью о социально-криминологическом и психиатрическом исследовании личности преступника. Я посоветовал ему съездить на Арбат в криминологическую клинику (была и такая!), но оказалось, что он уже там побывал и объяснения специалистов его не устраивают.
- Так что ты от меня хочешь?
- Классового осмысливания, - торжественно сказал Валентин и уселся с ногами на диване.
- Ну, это не для меня.
Лучше бы я промолчал!
- Вот,вот! - обрадованно закричал Индустриальный, злорадно шмыгая носом и приподнимая брови, которые мгновенно приняли боевую треугольную форму. - Пра-а-актик! - ехидно пропел он. - Хватать и не пущать, да? - Он внушительно покачал перед моим Носом пальцем. - Нет, так дело не пойдет.
Валентин жаждал спора, и он мне этот спор навязал.
- Давай рассуждать конкретно, - говорил он. - Что такое преступность? Социальное явление. Так? Так. А чтобы бороться с социальным явлением, надо бороться с его корнями. Так? Так. А как ты можешь с ними бороться, если не хочешь их изучать?
- Подожди, - оборонялся я, - у нас задачи более узкие. Нам поручено определенное дело. Уголовный розыск должен…
Но чем должен заниматься уголовный розыск, сказать мне не удалось.
- Нет, это ты подожди, - перебил меня Валентин. - Если на то пошло, уголовный розыск вообще выдуманное учреждение.
- То есть как выдуманное?
- А так. Выдуманное. На месте Политбюро я бы его ликвидировал.
- А что бы ты сделал на месте Политбюро с уголовниками? - заинтересовался я.
- Лечил бы их…
- Касторкой, каплями датского короля?
- Провокация не метод спора.
- А все же?
Вал. Индустриальный высморкался и со свойственной ему непосредственностью вытер нос полой моей шинели.
- Тебе известно, что у 80 процентов преступников Москвы наследственное отягощение?
- Какое отягощение?
- А такое: их родители - алкоголики, сифилитики и больные туберкулезом. Известны тебе эти факты^ Неизвестны. А такие факты нужно изучать и классово их осмысливать.
- Ну-ну.
- Что "ну-ну"? Вот Ляски проводил обследование мошенников. Знаешь, что оказалось? В 37 случаях из 100 осужденные за мошенничество зачаты родителями в пожилом возрасте. Факт? Факт. Осмысли его. Тогда ты и поймешь, как нужно бороться с мошенничеством.
- А ты что предлагаешь? Запретить женщинам после тридцати лет рожать или направлять их младенцев сразу же в исправдом?
Валентин побагровел и спустил ноги с дивана: он готовился к сокрушительному удару, который должен был стереть меня в порошок. Но нанести этот удар он не успел. В комнату вошел Фрейман. Илюше не потребовалось много времени, чтобы правильно оценить ситуацию. Мельком взглянув на раскрасневшегося Валентина, он сказал:
- Белецкий, быстро! Срочный выезд на место происшествия. Собирайся.
Валентин насторожился: спорщик мгновенно уступил место репортеру.
- А что за происшествие? - спросил он.
- Ничего для тебя интересного - обычная классово-однородная драка.
- Не врешь?
- Спи спокойно, гладиолус, - прочувствованно сказал Илюша, - даже на заметку не потянет. Только отдай Белецкому шинель. Тебя согреет твое горячее сердце. Давай, полноценное дитя юных родителей!
Я набросил шинель и вышел вместе с Фрейманом в коридор.
- Умучил тебя?
- Не говори.
- А я только сейчас освободился.
- Хоть с толком поработал?
- Черт его знает, сам еще не разберусь. В голове такой туман, как будто всю ночь с Вал. Индустриальным проспорил. Может, разговор до завтра отложим?
- А за что, спрашивается, я муки принимал?
- Тоже верно.
Мы прошли к Фрейману. Илюша подробно рассказал о посещении магазина Богоявленского.
- Значит, нюх Кемберовского все-таки не подвел?
- Не подвел, - согласился Илюша. - Убит Богоявленский. И убил его тот самый человек, который потом побывал у него на квартире.
- Это уже кое-что.
- Кое-что, но не так уж много.
По мнению Фреймана, отпечаток подошвы был малопригоден для идентификации. Следов пальцев рук он нигде не обнаружил.
- Судя по всему, профессионал? - спросил я.
- Наверняка. В этом мы с Мотылевым не расходимся. И отжим дверей, и взлом сейфа сделаны чисто, правда, грубовато, топорно, но со знанием дела: чувствуется, что не впервой. Надо будет потрясти медвежатников.
- За этим дело не станет. Завтра же поговорю с Савельевым. Ты квартиру опечатал?
- Опечатал.
Я посмотрел протоколы допросов и осмотра места происшествия и, уточнив некоторые детали, спросил:
- А почему ты отвергаешь версию Мотылева? Дуракам иногда тоже приходят в голову неглупые мысли. Старик вполне мог быть наводчиком. Мне в Петрограде пришлось столкнуться с похожим делом. Месяца два по малинам лазили, а оказалось зря: вор свой, домашний. Симпатичные старички - народ опасный. Что, если он в паре работал? Риск на одного - добыча на двоих…
- Вряд ли.
- Почему?
Фрейман не торопился с ответом.
- Нюх?
- Нет, не нюх. - Он улыбнулся. - Напрасно стараешься. Ни с ищейками, ни с оперативниками я не конкурирую. У меня, гладиолус, нюха нет.
- А что есть?
- Логика. Слышал про такую науку?
- Мельком.
- Ну так вот, я начисто отбрасываю свои личные впечатления, отзывы о старике как об исключительно честном человеке, его поведение на допросе - все это я отбрасываю. Пожалуйста. Пусть приказчик жулик из жуликов, пусть он жаждал ограбить Богоявленского и дал дело некому уголовнику. Хорошо. Но почему он тогда не объяснил исполнителю, где лежат деньги и ценности? Ведь это элементарно! Посуди сам. Касса магазина совершенно не тронута - все сходится до копеечки, ни одна вещь из магазина не исчезла… Как ты это объяснишь?
- Кто-то помешал, не успел забраться в магазин. Просто.