До больницы долетели в момент - благо тут же, на Ленинском. Хорошо, что народу никого, кроме дежурной смены, никто и не видел ничего. Пацаны, которые Генку несли, все в крови, и вся Генкина тачка тоже. Это он красавец, в натуре, - такая ситуация, а сообразил, что менты приедут вот-вот и нельзя Генкину тачку бросать, она им подозрительной покажется. В кого стреляли, хер выяснят - даже если допрут, что в того, кто жил в квартире сто восемнадцать, так квартиру снимали через людей, концов не найдешь. А вот с джипом - кто его знает. А нет тачки - и хер найдешь.
В общем, он сразу в реанимацию, к главному - тот Корейца сразу на операцию, а он отвел его в сторону, пока все к операции готовили, котлету баксов достал из кармана и объяснил вежливо так и интеллигентно, что человека надо спасти во что бы то ни стало. Тот, правда, в обиду - мы, мол, обязаны, при чем тут бабки, - но видно, что мужик умный, понимает все. Сам сказал, что, по идее, в милицию звонить надо, раз такое дело, - и только головой покачал понимающе, услышав от Андрея, что милиция тут ни при чем, тут же бытовая травма, упал человек неаккуратно, ну и угодил прям на острый камень.
Главный, короче, в операционную ушел - обещал выйти и сказать, как там и что, как только ясно будет, и своим команду дал, чтобы никто никому не звонил, чтобы никаких ментов. Прям при нем, при Андрее. Может, застремался, может, заработать очень хотелось. А может, и вспомнил Андрея - в девяносто третьем сюда Вадюху привезли после ранения, и Леший здесь был за старшего. У Корейца дела были, ему мотаться пришлось - а он здесь всем руководил и врача этого запомнил. Реанимацией женщина заведовала, а этот то ли зам ее, то ли основной хирург, типа того. Он ему, кстати, напомнил, когда Корейца привез, - был, мол, здесь у вас в таком-то году, одного близкого привозил. И тот кивнул, но вспомнил или нет - вопрос. У них тут за это время наверняка столько от братвы людей было - и все с охраной, все башляют, - что мог и забыть.
В общем, как всегда, на высоте оказался Андрей Юрьевич Семенов. Через час у больницы уже человек тридцать было - он лично всех расставил по местам, чтоб ни одна тварь не просочилась. Лично с персоналом пообщался, всех обошел вместе с тем врачом, когда тот из операционной вывалился, сказав, что все в порядке с Генкой, что жить будет, что каким-то чудом не задел ничего нож.
И того, кто в Корейца тесак вогнал, лично допросил. Вообще смех оказался: забыл о нем напрочь, когда Генку в крови увидел, а в больнице пацаны напомнили - чего, мол, с этим-то делать? Оказалось, что, когда он с людьми в подъезд рванул, пацаны из второго джипа того перехватили - по башке дали, отключили, связали и в тачку, назад, под тряпки всякие.
Так что порасспрашивали его - под утро уже. Отъехали от больницы и порасспрашивали как следует. Все рассказал - он лично его тем самым ножом и потыкал. Пацаны дурели, кажется, - не ждали такого, привыкли, что вечно чистенький Андрей Юрьевич, при костюме и галстуке, а тут человека тесаком тыкает. Всю обратную дорогу молчали, косились уважительно - впервые в такой вот ситуации его видели. Так-то мирно было все относительно, все дела в основном головой решались - а тут он им всем показал, что не только бизнесом может заниматься, не только разговоры разговаривать, но и человека на части резать и приказать пристрелить притом.
То, что кокс ему помог, никто и не просек. Он почти сразу нюхнул, как Генку на операцию увезли, - нервы успокоились, голова прояснилась, и такая энергия появилась, такой оптимизм, такая уверенность, что все на высшем уровне решил. А перед тем как того допрашивать, еще раз нюхнул - тайком от пацанов, как обычно. Вадюха учил, что у главного слабостей быть не должно - то есть иметь их можно, но знать об этом никому не надо. Так что он, когда уже приехали за город, чуть подзадержался в "бээмвухе" - в больницу позвонил, а потом нюхнул.
Так куда легче было допрос потом вести - вспомнил, как Кореец Хохла допрашивал при нем, как полетели в камин отрубленные топором пальцы, и подумал, что сам может не хуже. Не потому что жестокий - потому что за Генку. И пацанам урок надо было дать - чтобы видели, что, если что, Леший такое может, о чем они и не догадывались.
Да, мирно жили, с тех пор как он главным стал, полтора года считай, зато теперь… Война теперь, и, судя по всему, серьезная: Славка Труба - пацан непростой, и связей дай Бог у него. А тут еще Герман этот херов…
Долгая езда по прямой, способствовавшая размышлениям, закончилась - впереди идущий джип свернул к "Университетской", подъехал вплотную ко входу в ресторан. Четверо сидевших в "чероки" вышли, двое зашли внутрь, двое переместились поближе к "мерседесу", к которому подходили уже сзади люди из второго джина, "ниссана-патрол", внимательно оглядывая все припаркованные поблизости машины. Но он вылез, не дожидаясь, пока они подойдут, пока выйдут проверявшие ресторан пацаны.
"Выиграем, - сказал себе уверенно, отвлекаясь от мыслей. - Выиграем". Чтоб он, Андрей Семенов, - и не выиграл, тем более первую свою серьезную войну? Узнают, падлы, что Леший не фраер, что не просто так его Кореец за себя оставил, когда уехал. Все узнают, мало не покажется…
- Ну признавайся, Алка, богатого поклонника завела?
- Да ну тебя! - Она с улыбкой отмахнулась от Ольги, с которой работала вместе уже четырнадцатый год и считала своей подругой - вне работы, правда, не общаясь почти, разве что по телефону. - Мне что, проблем мало?
- Да брось, Ал, - не унималась та, с искренним удивлением и благоговейным восторгом разглядывая пышный красный букет. - Скажи еще, что муж подарил. Ты знаешь, сколько розы зимой стоят, тем более в таком количестве? Давай признавайся - где нашла и кто такой? Бизнесмен, наверное, - солидный, куча денег, дом на Рублевском шоссе, "мерседес", мобильный телефон, что там у них еще из атрибутов?
- Во сколько отмечать начнем? - Она неуклюже перевела разговор на другую тему, чувствуя себя неловко. Ольга не раз заводила такие вот беседы - про то, что женщине необходим любовник, чтобы молодеть, чтобы разнообразие в жизнь вносить, чтобы подарки дарил, и что Алле давно пора себе завести такого. "Пятнадцать лет с одним мужиком - рехнуться можно!" - любимая Ольгина фраза в ее адрес.
- В два, наверное, что тянуть. В час пятнадцать третья пара кончается - и вперед, накрывать. Да, слушай, я ж звонила тебе утром, хотела предупредить, чтобы ты к третьей приехала - нет у тебя второй сегодня, в деканате опять поменяли расписание, какую-то лекцию впихнули им перед сессией. А тебя не было уже. А у меня как назло все три пары. Да, с тебя сорок тысяч - вчера скидывались на общий стол, тебя не было, я за тебя отдала. Наташа обещала все купить, она к третьей паре приедет и все привезет - торты, шампанское, все что надо. У нее ж машина, ей удобнее всех. Ой, про цветы-то и забыли, их же надо в вазу поставить, а у нас такой и нет…
Ольга засуетилась, заполняя собой всю большую комнату, копаясь в шкафах, выбегая и снова возвращаясь, и не успокоилась, пока все розы не оказались в воде, рассредоточившись по столам и подоконнику, расцветив кафедру яркими пятнами. Наконец, успокоившись, уселась за свой стол, в отличие от строгого и пустого Аллиного заваленный всякой ерундой, плюхнув на него толстую, едва закрывающуюся косметичку. Как всегда, удивляя своей способностью подкрашиваться на работе и даже делать маникюр. Ну не успела дома, значит, так и ходи, на людях-то неприлично как-то - а Ольге все равно.
- Так откуда поклонник-то? Может, подскажешь место, где такие водятся? А то мужики наши институтские нищают, цветов, как раньше, никто не подарит - кто-то побогаче нужен…
- Ну вот и забери их себе, - произнесла равнодушно, чувствуя, что фраза вызвала внутренний протест, и, подавляя его, повторила: - Мне они все равно не нужны…
- Такую красоту?! - Ольга посмотрела на нее как на сумасшедшую. - И не подумаю! Или боишься, что муж увидит? Ну придумаешь что-нибудь - что студенты на зачет принесли или чего там еще… Ведь поверит, ты же верная жена, выше подозрений. Или - была верная?
- Оль, перестань.
- Ну что ты как девочка краснеешь? Ты, Алка, выглядишь классно, не знай я, что тебе тридцать девять, в жизнь бы не сказала, ну тридцать пять максимум дала бы. Я тебе давно говорила, что надо любовника завести, - наконец-то надумала. Тебя послушаешь - с работы домой, Светку забрать, уроки с ней сделать, на музыку отвести, Сергею ужин приготовить, одни заботы. Мама то, Светка се, Сергей то - а про себя никогда и ничего. Вечно одни дела да проблемы - ты уж прости меня, вся какая-то затраханная жизнью. А тут прямо расцвела. Нет, Алка, я серьезно - вон румянец какой, и глаза блестят. Еще вчера совсем другая была - а сегодня… Точно говорю - только познакомились. Угадала? Так где нашла-то его?
У Ольги в глазах и на лице был неподдельный интерес - она вообще жуткая любительница поболтать была, знала все про всех в институте и охотно делилась историями о том, кто за кем ухаживает, кто с кем спит, кто изменяет мужу, а кто жене. Вроде самой под сорок, на два года младше всего, а легкомысленная жутко. А с другой стороны, что ей - детей нет, не замужем, никаких забот. Кругленькая, веселая, смешливая, вечно заводящая краткосрочные романы и охотно делящаяся впечатлениями от очередного поклонника. Наверное, стоило бы оборвать ее пожестче - но ведь подруга.
- Ну все, Оля. - Она произнесла это корректно, но таким решительным тоном, каким принято было говорить со студентами, не понимающими хорошего отношения и пытающимися фамильярничать с преподавателями. Хватало таких, чуть ли не в каждой группе, - как правило, приятные внешне молодые люди, с гонором, умные и любящие поумничать, убежденные в собственной неотразимости и пытающиеся убедить себя и окружающих в том, что преподаватель перед их чарами устоять не способен.
Тон был Ольге знаком, это уж точно, и она не могла не понять, что разговор, по крайней мере на этот момент, и правда закончен. Хотя в том, что она к нему вернется, сомнений не было.
- Андреева, так реагировать может только женщина, изменяющая мужу или собирающаяся ему изменить - и одержимая угрызениями совести. - Несмотря на серьезность фразы, в ней чувствовалась спрятанная улыбка. - Поделилась бы - глядишь, полегче бы стало…
Алла промолчала, и Ольга с деланной укоризной покачала головой.
- Ну все, бай-бай, скрытная ты наша. А розы фантастические, можешь мне поверить…
Она смущенно отвернулась, когда Ольга без стеснения подтянула при ней колготки, и вздохнула с облегчением, когда та скрылась за дверью. Такое странное ощущение было, словно ей есть что скрывать, словно и вправду у нее, как любит выражаться Ольга, завелся ухажер. У нее! Смех, конечно, уж кто-кто, а Ольга должна понимать, что у нее такого никогда не будет - и никогда не было, между прочим, - а туда же. Неужели и вправду что-то заметно по ней после пятиминутного разговора с этим…
Она задумалась, не зная, как его назвать. Хотела сказать "парнем", молодой все же, лет на пять ее младше, а то и на десять, - но все же слишком солиден для такой вот характеристики. "Мужчина" - слишком официально, так теперь в транспорте говорят. Раньше говорили "товарищ" или "гражданин", а теперь "мужчина". Ей такое не нравилось - предпочитала говорить "вы", если уж приходилось к кому-то обращаться, - и не переносила, когда кто-то ее называл женщиной. Правда, "госпожа", если разобраться, еще хуже - дешевой претенциозностью попахивает.
"Ну хватит, разошлась - сразу видно, что филолог". Она улыбнулась, произнеся про себя эту фразу, окинула взглядом вмиг поярчавшую комнату, обычно тусклую. Старое здание, высокие потолки, и, хотя окно большое, зимой и осенью тут всегда царила полутьма, электричество жгли даже днем - а сейчас захотелось посидеть без света, потому что солнечные пятна маленьких букетов его заменяли.
Она встала из-за стола в углу, за которым всегда сидела, оказываясь на кафедре, пошла через всю комнату к выключателю, вернулась на место. Не замечая, что вместо привычных мыслей о работе, Светке, доме, Сергее, матери в голове крутятся совсем другие. Об этом… Как же его назвать? Ладно, пусть будет Андрей. Слишком лично - но, с другой стороны, нехорошо, наверное, называть его "этот" или "этот тип". Все же и вправду вел себя корректно - и благодарить пытался, и цветы вот подарил. Напугал, правда…
Она и в самом деле была ужасно испугана - когда он вошел за ней в квартиру и она закрыла дверь. В коридоре сразу стало жутко тесно - он стоял на коврике, постеленном у двери, вполоборота к ней, кажется, абсолютно равнодушный к тому, что голоса тех, кто приближался к их лестничной площадке сверху и снизу, были слышны совсем уже отчетливо. По крайней мере он не попытался, оттесняя ее, прильнуть к глазку или хотя бы прислушаться к тому, что происходит там, снаружи. И вместо этого безразлично стоял, спокойно глядя куда-то перед собой - то ли на книжные полки, вытянувшиеся во всю длину коридора, то ли на стену, увешанную эстампами.
Такое ощущение было, что это она к нему в гости пришла, а не он к ней. И ее, так еще до конца не осознавшую, что она зачем-то впустила в квартиру незнакомца, которого ловит огромное количество вооруженных милиционеров, это разозлило. Он еще стоял так неудобно, мешая ей пройти - и в момент вдруг стало страшно жарко в полушубке. И тут на нее накатил приступ раздражения.
- Света, быстро раздевайся и иди к себе. Ты меня слышишь?!
Она уже была готова выплеснуть остаток этого раздражения - весьма большой притом остаток - на него. Ей почему-то подумалось, что он скажет сейчас что-то вроде "ну зачем же вы так с ребенком?", или "а вы строгая", или "девочка ни в чем не виновата". Но он молчал, как бы не слыша, показывая, что его это не касается.
Дочь неохотно повиновалась, посмотрев на нее с укоризной, - молча сняла дубленку, бросив на тумбочку, особенно долго стаскивала сапоги, демонстрируя дырку на шерстяном носке, а этот все стоял, не давая ей, Алле, нормально раздеться и войти наконец по-настоящему в собственную квартиру.
- Вы не могли бы чуть посторониться? Я как-то не планировала стоять тут весь день.
Слова прозвучали намеренно резко, но он легко улыбнулся.
- Может, вы скажете, куда мне пройти? Тесный коридор, тут не разойдешься…
"Коридор ему тесный - ну и сидел бы на лестнице!" Она неловко протиснулась мимо него, представляя, какие следы оставят мокрые сапоги на не слишком светлой уже от времени, но и не темной все же дорожке, выстлавшей коридор. Все еще злясь на него, сняла наконец полушубок, почему-то вдруг напрягшись от мысли, что он смотрит, как она раздевается. Вроде не платье снимала, но все равно взгляд его вызвал ощущение неловкости - хотя она не могла быть уверена, что он смотрит на нее. И, спохватившись, что зачем-то повернулась к этому типу спиной - конечно, он вполне мог ударить ее по голове, даже когда она стояла к нему лицом, но повернуться спиной показалось куда рискованней и страшней, - резко развернулась к нему, зацепившись ногой за Светкин рюкзак и чуть пошатнувшись.
Он поддержал ее, быстро подставил руку, так, что она оказалась под ее локтем, она даже движения не заметила - и тут же отвел ее назад, продолжая улыбаться, скорее глазами, чем лицом.
- Идите на кухню - вон туда, налево. Извините за такой прием, но…
- Да все в порядке, - вставил он, не дав закончить фразу. Окончания не было, правда, подходящего, было лишь желание сказать что-то про незваных гостей, но теперь уже все равно не получилось. - Я вам тут наслежу.
Какой заботливый! Непроходящие злость и раздражение мешали, надо было заставить себя успокоиться, но уж больно нелепо как-то все это было - и толкотня в прихожей, и непонятное смущение свое, и неестественная неловкость в движениях, и то, что внезапно взмокла, словно в парилку вошла, а не в прохладную квартиру, в которой даже зимой всегда открывала форточки, так как убеждена была, что свежий воздух полезен.
- Ничего, проходите.
Он старательно вытер ноги - слишком старательно, на ее придирчивый взгляд. Шагнул к кухне - что там шагать, полметра от двери, и ты уже там - и остановился на пороге, расстегивая пальто и оглядываясь на нее. Естественно, заставая ее как раз в тот момент, когда она, нагнувшись, расстегивала сапоги - тут же поспешно распрямляясь, одергивая длинную юбку, чувствуя, как покраснело лицо. И оттого, что нагнулась, и оттого, что он застал ее в такой дурацкой позе.
Она вспомнила только сейчас, что в кухне бардак, причем жуткий. Сергей ел утром - он не каждое утро завтракал, но уж если завтракал, то основательно. Проходил недавно всех врачей - у него на работе чуть ли не два раза в год заставляли врачей проходить, чуть ли не в обязательном порядке, не важно, генерал ты или кто, - и ему сказали, что с желудком проблемы, питается неправильно, горячая пища нужна хотя бы два раза в день, и уж с утра обязательно. Он, надо сказать, к здоровью собственному всегда относился спокойно - в молодости спортом занимался, никогда не курил, выпивал редко и понемногу, - но тут совет воспринял всерьез.
Так ей и заявил - возраст, мол, мать, надо к врачам прислушиваться. И дня три в неделю готовил-таки себе завтрак - разводил горячим молоком овсянку и ел без аппетита, с видом страдающего непонятно за что мученика, оставляя после себя на столе пустую тарелку с остатками непрезентабельной субстанции и лужицы молока. Вроде и ел немного, но кухня превращалась в общественную столовую после бурного прилива посетителей. И вот сегодня как раз был такой день - но так не хотелось утром убирать этот привычный, но все же свинарник, что она даже кофе попила в комнате, оставив на кухне все так, как есть, до возвращения с работы.
- Ой, извините, там не убрано…
Она услышала, как виновато и жалко звучит то, что она говорит, и еще больше на него разозлилась. Впустила, спасла, можно сказать, так теперь еще и оправдывайся перед ним! Да хоть бы белье ее было разбросано по всей квартире - нечего стесняться, она ведь его не звала.
"Может, пригласить в комнату?" Мысль показалась спасительной, но ей не улыбалось, чтобы он ходил там в обуви, а предлагать ему тапки она как-то не решилась - ругая себя за эту нерешительность, но напоминая себе в то же время, что видок у тапок не очень. То есть для учеников они вполне подходили, старые Сергеевы тапки, но вот для такого солидно одетого типа в белом пальто вряд ли.
"Ну ты еще постесняйся, что у тебя обои в коридоре вытертые и дверной косяк безобразный!" Стальную дверь ставили пару месяцев назад, обрывали тут все и обдирали, Сергей собирался привести все в первоначальный вид, но так руки и не дошли. Она подумала, что, наверное, постороннему человеку, небедному тем более, многое может показаться убогим в ее квартире, которую она любила, - и это только добавило антипатии к гостю.
- Знаете, пройдите лучше в гостиную…
Она впустила его в самую свою любимую комнату, пройдя вперед, рывком сорвав со стула халат и полотенце, судорожно прикрыв ими лежащую на втором стуле ночную рубашку, скомкав все в тряпичный узел, запихнув его в едва закрывшееся нижнее отделение стенки, скрипнувшей противно дверцами. И только потом оглянулась, отметила, как он аккуратно кладет пальто на кресло, и вышла, прикрыв за собой наполовину стеклянные непрозрачные двери, сквозь которые можно было разглядеть очертания человека только при условии, что он подойдет к дверям вплотную.