Если бы это было партийное собрание, а не бандитский "сходняк", то Лося ожидали бы "бурные аплодисменты, переходящие в овации", в лучших традициях "застойных" репортажей со съездов. Атак... только одобрительный шум голосов.
– Димон, ты как? – повернулся Лось к старому другу. – Со своими сделаешь это?
– Можно... – Паленый уже прикидывал расклад.
– Если че, то братва всегда поможет. – Лось опять повернулся к высокому собранию. – Правда, братва?!
"Да!", "Конечно!", "Само собой!" – нестройно орали бандиты. Лось был доволен – сегодня он в очередной раз доказал всем присутствующим здесь, что не зря занимает свое место.
Только один голос раздался против. И то не категорически, а так, на всякий случай.
Поинтересовался один из бригадиров, Козырь:
– Максимыч, это что же получается – воевать с "чехами" будем?
Лось понимал, о чем сейчас думает Козырь, – его территория граничила с территорией, контролируемой чеченской группировкой, и в случае начала широкомасштабных боевых действий первый удар придется на его не особенно многочисленную бригаду.
– Если будет надо, то за братанов наших мы весь этот город на уши поднимем! – с пафосом ответил Лось. – Но войны постараемся избежать. Чечены ведь тоже понимают, что начнись война – им конец. На нашей стороне и менты будут, и ОМОН, и СОБР. Их просто вышвырнут из города, как азеров в девяностом! А у них тут фирмы, квартиры, машины, дачи. Никто ведь из них не спешит ехать на родину воевать! Все здесь шхерятся! Значит, понимают, что не у себя дома.
И, подводя черту сходке, закончил:
– Короче, делаем так, как решили! А с Салманом я сам встречусь и эту тему перетру. Он не дурак. Сам своих беспредельщиков нам отдаст.
2
Телефон зазвонил тогда, когда уже этого звонка и ждать перестали. Аня торчала на кухне, готовила обещанные пельмени из магазина, Василий предавался ничегонеделанию, валялся на диване и пялился в ящик.
Торопливо вытерев руки какой-то салфеткой, Анна схватила трубку:
– Да!..
– Анна? – привычно спросил все тот же голос.
– Да, это я!
– Деньги нашла?
– Мой муж жив? – вопросом на вопрос ответила Аня.
– Ты деньги нашла? – Ее собеседник был настойчив. Но и женщина так вот просто сдаваться не собиралась:
– Я хочу знать – мой муж жив?..
– Жив, – первым сдался кавказец.
– Я хочу с ним поговорить! – Аня стремилась развить и закрепить первый успех, достигнутый ею в этих переговорах.
– Хорошо. – Похититель не особенно возражал. Шорохи, скрипы, и в трубке послышался голос:
– Анечка! Отдай им все! Я больше не могу!
– Антон! – закричала Анна. – Антоша! Что они с тобой делают?!
– Ладно, поговорили – и хватит. – Трубку опять взял кавказец-похититель. – Ты деньги нашла?
– Да, нашла! – Анна с трудом сдерживала слезы. Не хотелось, чтобы эти гады слышали признак ее слабости.
– Маладэц! – похвалил ее похититель. – Теперь слушай сюда – завтра, в шесть утра, ты поедешь на площадь Гагарина! Поедешь на тридцать первой маршрутке! Поняла?! Тридцать первой! Одна поедешь.
– Вот уж нет! – отрезала Анна.
– Что – нет?! – не понял кавказец.
– Одна я не поеду! Категорически!
– Почему?!
– А если меня ограбят по дороге? Что тогда?
– Кто тебя ограбит?! Да кому ты нужна, женщина?!
– Да ты и ограбишь! – Аня мастерски тянула время, необходимое для того, чтобы технари могли засечь точку, из которой звонили. – А потом скажешь – ничего не знаю, еще сто тысяч давай!
– С кем ты хочешь ехать? – спросил кавказец, сдаваясь.
– Возьму охранника из фирмы мужа! Для сопровождения!
– Хорошо, – согласился похититель. – Бери. Так вот, приедешь на площадь, станешь лицом к памятнику, напротив него. Поняла?!
– Поняла.
– Слева от тебя, на углу газона, будет урна. В нее положишь пакет с деньгами. И сразу же уходи! Вместе со своим охранником! И не оглядывайся! Иначе твоему мужику будет плохо! Поняла?!
– Да поняла я, поняла! – Анна перестала бояться похитителя – внутри у нее все больше росла злость. – А как я мужа-то назад получу?
– Проверим бабло и, если все без обмана, то отпустим. И даже на тачку денег дадим! – Кавказец негромко хохотнул.
– А откуда я знаю, что вы мне говорите правду?! – попыталась было возмутиться Аня, но только в трубке уже слышались гудки отбоя.
3
– Что за черт! – Михайлов швырнул телефонную трубку на аппарат и резким движением ладони взъерошил волосы. Несмотря на позднее время, штаб бригады по освобождению заложника был в полном составе, включая следователя прокуратуры.
В небольшом кабинете табачный дым плавал густыми клубами, на столах, подоконниках, сейфах и даже стульях стояли пепельницы и кружки из-под кофе – приканчивали вторую банку.
– Что случилось? – Сумин сейчас, без пиджака и галстука, с расстегнутым воротом несвежей рубахи был больше похож на старика-пенсионера, чем на одного из опытнейших сыщиков области.
– Нас развели на мизинцах, – упавшим голосом сообщил Игорь.
– А если поподробнее? – Федор Михайлович сдвинул на самый кончик носа очки, через которые разглядывал какую-то схему.
– Мы держали своих технарей у оператора сотовой связи, телефоном которой пользовались в прошлый раз похитители.
– Ну?! – подстегнул Сумин подчиненного.
– Так вот, в этот раз они воспользовались услугами другой компании. – Михайлов развел руками.
– Молодцы, сученята! – В голосе Сумина слышалось нескрываемое восхищение. – Ох, молодцы! Попомните мои слова – мы еще с ними наплачемся!
– И вы так спокойно об этом говорите? – удивился присутствовавший здесь же Гнедков.
– А что, по-твоему, я должен делать?! – вызверился на него Сумин. – Волосы на жопе рвать?! Вырвал бы все до единого, если бы это хоть немного делу помогло! Так ведь не поможет! Изначально было понятно, что при переговорах они каким-то образом будут страховаться. Мы только не знали, каким именно. Теперь знаем.
– А толку от этого... – негромко заметил Борисов.
– Послушайте, ребята, только не надо падать духом! – Сумин вообще снял очки. – Вы поймите – изначально у нас не было другого шанса их зацепить, кроме как при передаче денег! Поэтому давайте не горевать, а думать! Утром передача! И я хочу знать, насколько мы к ней готовы! Михайлов, ерш твою медь! Что по месту?
– Я не понимаю ничего. – Игорь покачал головой. – Это все какая-то мистификация. Мацкевич оставит деньги в этом месте без труда. Но только преступники их не смогут оттуда взять! Ни под каким видом!
– Почему же это? – Сумин опять нацепил очки.
– Площадь полностью открыта для обзора. Ни фонтанов, ни пальм. Только памятник. И что-либо вынуть из этой урны и остаться при этом незамеченным у похитителей нет ни единого шанса.
– А если через городские коммуникационные подземные линии? – как бы невзначай поинтересовался Сумин.
– Мы проверяли и такую возможность.
– Каким же это образом?
– Помните, по делу Тюрина работали?
– Ну, помню!
– С тех пор у нас осталась схема городских подземных коммуникаций. Мы наложили план города на эту схему.
– И что вышло?..
– А ничего! – опять развел руками Михайлов. – Под землей подобраться к площади практически невозможно.
– Практически? – уточнил начальник УУР. – Или невозможно?
– Невозможно, – исправил свою ошибку Игорь.
– А может... – несмело начал Гнедков и сразу же замолчал, смутившись под направленными на него взглядами коллег.
– Что – "может"?! – передразнил его Сумин. – Ты чего ломаешься, как мятный пряник?! Начал говорить, так говори до конца!
– А может, они специально прокопали подземный ход под эту самую урну? – Он огляделся по сторонам, ожидая услышать насмешки в свой адрес. Но насмешек не было. Даже наоборот – Михайлов поддержал его:
– "Топтуны" проверят и такой вариант. Этой ночью.
– А если похитители контролируют место? – спросил начальник УУР.
– Это уже проблемы "топтунов", – отозвался Михайлов. – Но я думаю, они сумеют не засветиться.
– Ладно, поехали дальше. – Сумин обвел взглядом всех присутствующих. – Почему именно тридцать первый маршрут? Кто может ответить?
– Похитители могут, – мрачно буркнул Борисов.
– А кроме них? – невозмутимо продолжал Сумин.
– Да, наверное, никто, Федор Михайлович! – сказал Игорь. – Мы проверили – мимо дома потерпевшего проходят пять маршрутов общественного транспорта в нужную сторону. Различия крайне невелики... Настолько, что даже и говорить о них не стоит.
– Остановки?
– Возле дома – одна для всех маршрутов. Та же самая картина и на площади.
– Короче говоря, – подвел итог Сумин, – эти суки нам ни одной, даже самой малюсенькой зацепки так и не дали.
– Получается, что так, – пришлось согласиться с ним Михайлову.
– Где сейчас взводный ОМОНа?
– Вместе с командиром отряда проводят рекогносцировку на площади. Им там завтра работать.
– Не думаю, – огорошил всех Сумин.
– Почему? – удивленно спросил Михайлов.
– При таком раскладе деньги будут брать где-то по дороге к площади. По-другому тут никак не получается. Так что ОМОН придется держать в машинах. Наружка, надо думать, тоже на площади?
– Нуда.
– Их задача меняется. С утра они берут под контроль потерпевшую. Даже не ее, а тот пакет, что будет в ее руке! И ведут этот пакет до самой площади! Если он окажется в урне, то тогда будут работать по урне! Но я думаю, им этого делать не придется. У преступников только один вариант – взять эти деньги при перевозке. Другого нет. По крайней мере, я его не вижу. Значит, сейчас надо будет кого-нибудь отправить в тот автопарк, где ночуют "тридцать первые". Пусть проверяют каждый автобус досконально. А еще лучше будет, если там, на том самом маршруте, будут наши водитель и кондуктор.
– Мне ехать? – начал подниматься с места Михайлов.
– Нет, ты-то как раз и останься! – Опер, повинуясь жесту начальника, вернулся на свое место. – Я кого-нибудь из молодых туда отправлю. А в экипаж омоновцев придется ставить. И пару человек в гражданском выведем на остановку, которая перед остановкой у дома Мацкевич. Чтобы в салоне тоже были наши люди.
Начальник УУР развернулся к Гнедкову:
– Ты деньги пометил?
По первоначальному замыслу предполагалось поставить метку радиоактивными изотопами. Не дешево, но сердито – невооруженным глазом не различается, а при наличии в руках простенького счетчика обнаруживается легко.
– Утром помечу, – ответил Гнедков. – Все же какая-никакая, а радиация. И оставлять ее на ночь в квартире...
Никто не возражал – самого слова "радиация" если и не боялись, то, по крайней мере, относились к нему с уважением.
Конечно, специалисты из экспертного отдела убеждали, что использование изотопов стронция совершенно безопасно для человеческого организма. Но то же самое с пеной на губах доказывали авторитетные товарищи и тогда, когда набирали добровольцев в Чернобыль. Так что у собравшихся в этом кабинете были некоторые основания относиться к чужим словам... м-м-м... несколько критически.
Сумин еще раз оглядел подчиненных и приказал:
– А сейчас – по кабинетам и всем спать! У нас завтра тяжелый день! В пять утра все должны быть на ногах!
Ворочаясь на стульях в своем кабинете, Игорь долго не мог уснуть. Ему все никак не давала покоя мысль: "Но почему именно тридцать первый?! Ни сорок второй, ни двадцать девятый, а тридцать первый?!" Он уснул, так и не разрешив загадку.
4
Это утреннее время – между тремя и пятью часами – на флоте называют "собачьей вахтой". Самое тяжелое время для бодрствования – даже хорошо выспавшегося до этого человека все равно клонит в сон.
Город спит. Ушли на отдых в свой гараж машины-"поливалки", экипажи автомашин вневедомственной охраны чутко дремлют в укромных местах. Даже бродячие собаки куда-то подевались – тоже, наверное, спят и видят свои собачьи сны.
В это время на промысел выходят городские бичи. Ну, не обязательно бичи в том смысле, в каком это слово обычно принято использовать. Если говорить мягче, то люди, потерявшиеся в этой жизни. К их числу можно отнести не только люмпенов и спившихся деградантов. Многие пенсионеры, оказавшиеся вдруг без средств к существованию, промышляют сбором "пушнины", чтобы хоть как-то выжить в стране, власти которой циничны и жестоки по отношению к тем, чьими руками создавалось то, что они уже больше десятка лет делят и никак не могут поделить.
Через площадь Гагарина медленно брела женщина. Возраст определить невозможно – лица не видно, оно полностью закрыто тенью, падающей от низко надвинутого на лоб толстого платка. Но походка – старческая, шаркающая. Плечи опущены. И одета не в лохмотья и не в рубище, одежда целая и чистенькая, но только такая носилась лет этак двадцать назад.
Женщина медленно перемещается от урны к урне. У каждой подолгу останавливается, запуская в грязное нутро руку – ищет бутылки, брошенные любителями пива. Утром их можно будет сдать и купить на вырученные деньги молока и хлеба, чтобы поесть самой и накормить такого старого, как и она, кота. Или болонку.
Женщина медленно обходит площадь по периметру, потом идет к памятнику – возле него тоже есть урны. Одна, вторая, третья, четвертая. Складывая свою добычу в большой пластиковый пакет, старуха направляется в сторону, противоположную той, откуда пришла. Все так же, медленно и устало, она заходит в темный переулок.
– Лиля, сзади все чисто! – Этот мужской голос слышит только лишь сама "старуха". Он идет из телефона радиостанции, который уютно пристроился возле самого ее уха под толстым платком. И тут же весь облик "старухи" разительным образом меняется – выпрямляются плечи, походка приобретает упругость и становится легкой, как у профессиональной гимнастки. Лжестаруха быстро проходит мимо дома, поворачивает во двор.
Там стоит машина – неброская "шестерка". Возле нее – двое мужчин. При виде "старухи" оба бросаются к ней навстречу.
– Нуты, Лилька, даешь! Умница!
– А то! – отвечает старуха молодым звонким голосом. – Зря, что ли, в театральный поступала?
Она освобождается от платка и оказывается совсем еще молодой – не старше двадцати пяти – и очень привлекательной женщиной.
– Поступала в театральный?! – удивляется один из мужчин. – А как же ты в школе милиции оказалась?
– Не прошла творческий конкурс, – разводит руками женщина. При этом брезгливо поглядывает на правую, ту самую, которой она доставала бутылки из урн. – Мальчики, у нас водичка есть? Руки бы помыть. Не могу – такая вонь! Я сейчас умру, честное слово!
Пока ей поливают на руки, она докладывает:
– В урне – все чисто. Никаких технических средств.
Днище – цельное, монолитное. Я не знаю, каким образом они собираются брать оттуда деньги.
– Понятно. – Один из мужчин, старший группы наружного наблюдения, задумчиво потирает подбородок. Их задача становится все сложнее и сложнее. – Сейчас поедем по адресу "терпилы", будем там готовить работу.
– А что случилось?.. – Лиля, вытирая руки.
– Инициатор задания считает, что деньги попытаются взять во время транспортировки. По дороге к площади. Возможна и силовая акция.
Женщина быстро избавляется от длинной просторной юбки и какого-то салопа, которые были надеты поверх обычных джинсов и неброской расцветки кофточки. Платок и все остальные вещи скручивает в тугой узел и, обращаясь ко второму мужчине, просит:
– Коля, кинь это тряпье в багажник.
– А если в мусорный бак? – улыбается Коля – еще один из оперативников группы наружного наблюдения.
– Ты что! – Лиля в ужасе. – Бабка меня порвет на куски! Ей это тряпье дорого, как память о молодости!
– Ладно! – Сегодня Коля играет роль водителя, хотя машину все "топтуны" водят одинаково хорошо.
Уже через пару минут "шестерка" покидает двор и по безлюдным ночным улицам направляется к дому Мацкевич.
– Останови, – неожиданно просит сидящая сзади Лиля.
– Что случилось? – спрашивает Коля, но тем не менее послушно останавливает машину – мало ли что...
– Я сейчас! – Женщина легко выпрыгивает из салона, не забыв прихватить с собой пакет собранных бутылок – на том месте, где работали, их оставлять нельзя. Бежит куда-то в сторону, где на углу дома у мусорных баков копошится какая-то темная масса.
– Не, ты слышал, Макарыч? – обращается водитель Коля к старшему, глядя вслед женщине. – Творческий конкурс не прошла! Интересно, у них там, в театральных, глаза есть?!
– Козлы, – лениво резюмирует старший. – Полные уроды. И нравственные деграданты.
Возле мусорного бака – пожилая женщина. Увидев приближающуюся к ней девушку, сжалась, замерла в испуге. Вдруг да из этого дома. А сейчас и девицы такие пошли, хуже мужиков...
– Возьмите, мать. – Девушка протягивает пакет, в котором что-то лежит. Старуха не спешит хватать то, что дают. Всяко бывает. Возьмешь вот так, а тебя потом и изобьют ни за что.
– Возьмите! – Девушка явно спешит, поэтому почти насильно втискивает ручку пакета в старческую ладонь, успевая ощутить резину тонких медицинских перчаток.
Избавившись от пакета, Лиля разворачивается и бежит назад, к машине. Только тогда старуха отваживается заглянуть в пакет. Того, что в нем находится, вполне достаточно, чтобы на сегодня закончить "работу" и вернуться домой.
Она поднимает глаза, чтобы поблагодарить эту незнакомую ей девушку, но машина, в которую она села, уже срывается с места. И, глядя вслед исчезающему в темноте автомобилю, старуха тихо шепчет:
– Спаси и сохрани тебя бог, доченька...
5
На этот раз Лом не задавал лишних вопросов – ни тогда, когда мотали круги по городу, ни тогда, когда избавлялись от засвеченного телефона...
В первый раз он открыл рот только тогда, когда "Нива" остановилась на одной из тихих улочек.
– И что теперь делать будем? – спросил он у напарника.
– Ждать, – ответил Ман.
– Чего ждать-то? – Сейчас в голосе звучала агрессия – Лом не понимал, что задумал его партнер. Нет, он, конечно, верил в его хитрость и изворотливость! Но весь замысел в целом оставался где-то за пределами его умственных возможностей. По его мнению, Ман только что "упорол косяк". Из того места, которое он назвал бабе, деньги взять будет невозможно – это даже он, Лом, соображал своим куцым умишком.
Не дождавшись ответа на предыдущий свой вопрос. Лом задал еще один:
– Что, плакали наши денежки?..
– С чего ты взял?! – Удивление Мана было искренним и безграничным.
– Ну а как мы их из той урны заберем?! Нас же менты в момент повяжут!
– А мы туда и не пойдем! – Ман насмешливо косился на партнера. И эта насмешка выводила Лома из себя.
– Слушай, ты можешь объяснить все по-человечески?! – буквально взвыл он.
– Тише! – Ман предостерегающе поднял руку. – Ты не ори, как ишак беременный! Говори спокойно и тихо – я ведь не глухой.
– Ну, за ишака!.. – напрягся.