Они разговаривали часа три, как ей показалось… На деле, беседа длилась минут сорок - сорок пять. Но ей и правда полегчало! Она выговорилась. Вылилась. Опорожнилась. Даже вывернулась наизнанку.
А он ее еще и почистил. Изнутри. Как много он ей рассказал о ней самой за эти сорок минут!
- Мазохизм в любовных отношениях всегда присутствует в нормально-дозированной сегментной части, как необходимая составляющая любовную страсть компонента, - говорил Шванке-Шварц. Говорил, как убаюкивал… Так успокаивал, что и взаправду был ей теперь, как мать… - Мазохистическая потребность немножко страдать и мучиться - абсолютно нормальная для здоровой женщины позиция. Ведь, в принципе, природа создала любовный альянс так, что мужчине, воину и завоевателю, отводится роль активная - он овладевает своей женщиной, как добычей, и если угодно - то и унижает ее, заставляет страдать… И изначально женщине в самом акте единения отводится нижняя роль, а мужчина-повелитель - он сверху! Все остальное - уже производное и от лукавого, а природное и изначальное именно то, что мужчина получает женщину, как добычу. И отсюда - ваше подсознательное желание быть униженной в сексуальных отношениях с возлюбленным. Это нормальное выражение скрытых предрасположенностей, заложенных самой природой в древние времена… Но только в вашем случае с вашим новым мужчиной, потребность в унижении слегка превысила допустимые границы сегмента. У вас произошел контраст восприятия. Ваш прежний супруг был заботливым и ласковым любовником. Он жалел вас. Он относился к вам бережно.
Татьяна ощущала всей душой, что доктор говорит самую что ни на есть правду…
- Вы попались на контрасте. Ваш прежний супруг был с вами ласков и бережно к вам относился… и после определенной жизненной встряски вас латентно потянуло на противоположность. К развратному типу, который позволяет себе вести себя с вами, как с уличной девкой…
В самую точку, профессор! Именно после встряски! Арест и предательство Павла и были встряской! И значит - ее потянуло к Грише, потому что она угадала в нем развратного самца. Она сама того хотела? Но как теперь расхотеть? Как?
И профессор все последовательно изложил. Его не надо было ни о чем просить.
- У вас вполне здоровая психика, мадам, и вы нормализуетесь в психической стабильности в положенные природой сроки. Вам необходимо было по вашей природной потребности пережить этот роман, и вы его переживете, я вас уверяю - не вы первая, не вы последняя, дело только в сроках. Правы были старики, говоря, что время лечит… Да, сейчас вам тяжело, но через год все пройдет, как страшный сон. Ваш любовник - та же самая водка для алкоголика, тот же самый кокаин для наркомана. Надо вылечиться! И вы сами должны этого крепко захотеть…
И она хотела…
Во второй визит к доктору Шварцу Таня рассказала ему такое, чего не рассказала бы ни маме, ни родной сестре… Разве что случайной попутчице в темном купе ночного экспресса.
Она рассказала доктору Шварцу и про тех морячков из ресторанчика "Грэйт америкэн фуд", что предлагали ей заняться групповым сексом, и как потом она гадливо представляла себе их грязные прикосновения… Рассказала даже о коричнево-розовых пальчиках шофера такси, как втайне мечтала, чтобы они залезли к ней под кружева…
- У вас была предрасположенность к этому, - сказал Шварц, - меня ничуть это не удивляет, это абсолютно нормально. Вы совершенно нормальная и абсолютно здоровая женщина… Вам только необходимо отлепиться от изводящего вас любовника, и сделать это можно только через дозированный контраст… - Доктор выдержал паузу… - Вам необходимо крепко изменить вашему любовнику… Клин клином вышибают, дорогая! И черные пальчики в ваших мечтах о контакте с шофером такси - не болезнь, как вам кажется, а наоборот - проявление здоровой потребности вырваться из рабской психологической зависимости от вашего друга-любовника… Не надо сдерживать себя, мадам, не надо сдерживать…
Эти слова еще долго звучали в ее ушах… Не надо себя сдерживать.
Она летела назад в Сет-Иль и думала, - а с кем бы ей изменить Грише?
А Гриша звонил теперь почти каждый час. Звонил на мобильный телефон.
Звонил, потому что ему были очень нужны деньги. Немедленно.
Питер Дубойс - Георг Делох
Бернексдейл-Стрит, Лондон, Великобритания
Июнь, 1996 год
Питер сидел в гостиничном номере, погруженный в глубокие раздумья после поездки на Ньюгейтское кладбище.
Да, по документам, по толстому тому уголовного дела, выданному ему в архивах Министерства внутренних дел, получалось, что Таня Дарлинг, она же Татьяна Захаржевская, уже восемь лет как мертва.
В газетах прошла версия, что миссис Дарлинг, молодая вдова и преуспевающая бизнес-леди, была зверски убита неким Джулианом Бишопом, своим подчиненным и, предположительно, любовником. Порублена на куски тесаком для разделки мяса.
Экспертиза же установила, что причиной смерти стала передозировка героина. И лишь не ранее, чем через сутки Бишоп, находившийся вместе с покойной в ее квартире и, скорее всего, окончательно съехавший с катушек, расчленил труп на куски. Потом сидел еще двое суток, забаррикадировавшись в квартире, и лишь когда полиция, вынужденная прибегнуть к направленному взрыву, высадила железные двери роскошного пентхауса, с диким криком выбросился из окна.
И надо же, умница такая, до того изуродовал тело своей подруги, что опознать ее смогли только по родинке на плече. Не было даже дентальной карты, поскольку, как выяснилось, за шесть лет пребывания в Англии покойная ни разу не обращалась к стоматологу.
Хотя зубы у нее, согласно тому же отчету коронера, были не очень…
Бишоп, Бишоп, еще один черный шахматный слон…
Опять хитроумная комбинация. Опять следствию подкинута задачка с очевидным решением.
Рыжая лиса прикинулась мертвой и, сбив с толку преследователей, убежала. Знать бы, куда…
Однако раз у этой бестии возникла тогда необходимость в таком маневре, значит, предшествующий этап ее биографии таил в себе немало интересного. Значит, предстоит вновь погрузиться в исторические изыскания, на сей раз здесь, в Лондоне…
Вот тут-то и раздался телефонный звонок. Услышав в трубке восторженные вопли профессора Делоха, Питер помчался в чайный салон на Беркенсдейл…
- Минерва вышла из головы Юпитера! - воскликнул профессор, ощетинившись пшеничными усами и тряся растопыренной пятерней перед лицом Питера Дубойса. - Гром среди ясного неба! Минерва, юная, златокудрая, вышла в полном вооружении под звуки флейты из этой вот башки, набитой черт знает чем…
Делох громко хлопнул себя по лбу, причем достаточно больно, видимо, от перевозбуждения не рассчитав свои силы. Но это только на мгновение охладило его пыл. Скоро он опять воспалился, как ворох сухой соломы, и затрещал:
- Я узнал ее! Узнал вашу фру Улафсен, русскую, скандинавку, англичанку, чертовку в ступе… Георг Делох узнал ее, как старый пес Аргус своего хозяина Одиссея, царя Итаки, переодетого оборванцем, после двадцати лет ожидания. Только Аргус вильнул хвостом и издох, а старый профессор бросился звонить вам, мой дорогой Питер! А вы, оказывается, здесь, в Лондоне!..
Питер Дубойс терпеливо ждал, когда в профессоре прогорит все, что должно прогореть. Он чувствовал, что сейчас расследование совершает гигантский прыжок, сравнимый по пространственным меркам с перелетом через океан. И теперь можно позволить главному юродивому, который того и гляди перевоплотится в главного свидетеля, выговориться до конца, в том стиле, который он сам сочтет подходящим. Пусть это будет Гомер и Гесиод. Пусть будет гекзаметр. Только говори, профессор! Только говори!
- Я вообще-то не смотрю телевизор. Телевидение губит воображение, воспитывает леность души… Но мне хотелось посмотреть интервью с этим выскочкой, с этим Геростратом от науки! Знаете, наверное, о ком я говорю? Нет?! Надо срочно садиться за статью! Надо кричать на весь мир, что доктор Майер - шарлатан!.. Вы что, действительно ничего не слышали? Майер доказывает, что Троянского коня не существовало. Так как кони были связаны в Элладе с культом Посейдона, он сделал вывод, что ахейцы взяли Илион, воспользовавшись банальным землетрясением! Коня-землетрясение послал на троянцев Посейдон! Хотя всем известно, что стены Трои как раз Посейдон и строил. Это был его родной город, так сказать, Нептуна творенье. Гомер перевернулся в могиле, может, даже встал, походил и опять лег! Как вам это нравится?
Питеру Дубойсу это совсем не нравилось. Профессор так легко уходил в глубину веков, что иногда казалось, он оттуда может и не вернуться.
- Профессор, и все-таки…
- Да-да. Извините меня, дорогой Питер! Итак, я включаю это окно в мир на своей кухне и вижу… Кого бы вы думали? Фру Улафсен, только сбросившую старую змеиную кожу! Какая-то презентация или светский раут. Они все играют в аристократию! Думают, напялил ленту через плечо, научился пользоваться тремя вилками, и готов лорд. Аристократишки!.. На чем я остановился? Да! Это была она - та самая дама, которую я встретил в курилке аэропорта за полчаса до объявления посадки. Помните, я говорил вам, что дамочка не за ту себя выдает. Старый синий чулок, вернее, серый мешок. А как она меня обозвала козлом, и как смотрела?.. Но все это я вам уже рассказывал… И вот теперь я увидел ту самую женщину! И скажу я вам, дружище: она правильно сделала, что загримировалась. Такую женщину, увидев только раз в жизни, уже не забудешь.
- Она так красива?
Питера Дубойса что-то затревожило. Какое-то внутренне беспокойство постепенно овладевало им. И он не знал, как с этим состоянием справиться, не понимая причину.
- Она незабываема. Это красота… Как бы вам сказать. Помните суд Париса, когда он выбирает из трех богинь прекраснейшую. Так вот, в ней есть что-то и от Афины-воительницы, и от Афродиты-богини любви, и от Геры-властительницы… И, знаете, дорогой мой друг, она ведь рыжая…
- Рыжая?
- Рыжая, как… лиса…
Питер Дубойс усмехнулся, чтобы скрыть усиливавшуюся нервозность.
- Да-да. Как лиса. Можете теперь открывать свою лисью охоту, обложить ее флажками…
- Нет, я, в таком случае, предпочитаю косу.
- Какую косу? - удивился Дел ох.
- Есть такая русская сказка про Петуха с косой на плече, который выгоняет Лису…
- Отлично знаю! Прекрасная сказка. Только обратите внимание, что ни Волк, ни Медведь справиться с ней не смогли. Будьте осторожны! Очень осторожны… Вы, наверное, ждете от меня каких-нибудь этих ваших… примет. Только в данном случае, Питер, вам ее приметы не понадобятся…
- Почему?
- Потому что я могу сказать вам ее имя. Это была совершенно официальная встреча. И журналист называл всех, кого фиксировала камера, захлебываясь от восторга, что его туда запустили на десять минут… Я запомнил ее имя, тем более что слышал его много раз, да и вы, Питер, слышали его неоднократно. Ее зовут…
Трезвый практик, аналитик Питер Дубойс не видел ничего такого, что могло вызвать непонятное волнение. Что тут волноваться? Он бы вычислил ее рано или поздно. Эта случайность просто все ускорила. Спасибо, конечно, старине Делоху, но… Но какая-то новая, незнакомая его составляющая, собственная тень от нового источника света, от зажженной кем-то таинственным новой свечи, почему-то дрожала. Откуда-то тянуло сквозняком. Пламя изгибалось, и его тень вздрагивала. Ему начинало казаться, что все происходившее с ним в последнее время, все его шаги каким-то образом связаны со всей его прошлой, настоящей и будущей жизнью. И даже не только его одного, но и старого князя Воронова, и со сказками из детства, с книгами, прочитанными в юности, и с обрывками фраз непонятно почему запавшими в душу, - с чередой случайностей и совпадений, неясных образов и ожиданий…
Кто ты? Рыжая Лиса. Лидийская царица Омфала. Английская львица… Кто ты?
Павел Розен - Клэр Безансон
Ред-Рок, Аризона
Июнь, 1996 год
- Наши разговоры в постели напоминают мне сцену из фильма "Бразилия". Помнишь, по орвелловскому роману "1984". Все жду, когда разверзнется потолок и через отверстие спустятся спецназовцы в черной униформе, чтобы нас арестовать… - сказал Павел, ловя себя на мысли, что вот уже месяц, как они вместе, а он все никак не устанет любоваться тем, как она, утомившись от ласк, курит свою тонкую сигаретку и пускает, балуясь, тонкие струйки дыма ему в лицо…
- Никто нас никогда не арестует, дурачок! Не будь параноиком. Покуда ты им нужен как специалист, ты будешь работать, - говорила Клэр со своей милой-премилой улыбкой, - и потом, куда тебя еще арестовывать, когда ты и так под арестом?
Павел соглашался с ее неоспоримыми доводами и, издав какие-то животные звуки, смешанно напоминающие рев марала и курлыкание журавля, начинал снова валить свою подругу на спину, подминая ее под себя и ловя ладошками ее груди, и скользя руками вниз, ища пальцами ответную во влажной жадности промежность…
А через четверть часа она снова курила тонкую коричневую сигаретку, а он все так же любовался ее лицом, светлыми завитками волос, спадающими на тонкую шею, темными сосками на молочно-белых незагорелых ее грудях с едва различимыми под тонкой кожей синими жилками…
- А ты уверена, что они не могут без меня обойтись? - задумчиво переспросил Павел.
- Ты представляешь, чего им стоило заполучить тебя сюда? - ответила Клэр вопросом на вопрос.
- Ну, хорошо, допустим, я один из редких минералогов, кто занимается импактитами, но ты-то орнитолог, ты чем занимаешься? - спросил Павел, оторвав взгляд от груди Клэр и поглядев ей в глаза.
- А я занимаюсь сезонной миграцией, - ответила она не мигая, пустив струйку дыма ему в глаза.
- А точнее?
- А точнее - аппаратом биологических систем ориентирования.
- Изучить, систематизировать, классифицировать, научиться управлять и, наконец, использовать…
- Ты это о чем? - спросила она.
- Я тебе назвал пять последовательных целей научного процесса, сформулированных академиком Ландау, - ответил Павел.
- То есть?
- То есть я бы хотел узнать, в какой стадии вы находитесь?
- В предпоследней… Учимся управлять…
- Тогда, я ставлю главный вопрос: зачем? Зачем это надо тем, кто нас сюда посадил? - сказал Павел без пафоса.
Клэр же вместо ответа выразительно показала ему глазами на потолок…
- Ты меня пугаешь? - спросил он.
- Предостерегаю, - ответила она.
- А знаешь, у Джозефа Хеллера в "Уловке двадцать два" есть замечательное место.
- Какое?
- А такое, где один солдат пишет с фронта своей возлюбленной: ты, дескать, сейчас постарайся подольше и побольше глядеть в пол и на землю…
- Почему? - наивно спросила Клэр.
- А потому, что когда я вернусь, ты будешь долго-долго глядеть в потолок, лежа подо мной! - зарычал Павел…
Павел написал шефу самую пространную из всех самых пространных докладных, когда-либо писанных им и в России и здесь, в Штатах. Аж на двадцати страницах. Не докладная записка, а целый доклад научному обществу!
Он про все написал.
И про необходимость комплексного подхода к решению проблемы искусственного получения импактитов, включающего не только продолжение опытов в автоклаве, но начало нового этапа экспериментов, завязанных на бомбардировке горных пород образцами, сбрасываемыми с космической орбиты… Усложнение эксперимента в этой части было в том, что к работе привлекалось Национальное Агентство по Аэронавтике - НАСА… Сбрасываемые с орбиты образцы сами по себе должны были представлять болванки из чистейшего железа, максимально приближенного к метеоритному… "Это элементарно, Ватсон, - говорил сам себе Павел, увлеченный тайной мыслью… - Убегу! Обязательно убегу, только надо их убедить, чтобы меня включили в экспедицию по поиску упавших искусственных метеоритов".
В докладной записке Павел указал на необходимость строгого очерчивания района бомбардировки, упирая на то обстоятельство, что его как минералога интересуют только районы предгорий Алтая, располагающиеся на территории Российской Федерации.
Павел специально потратил лишний час, чтобы подробно изложить свои доводы в пользу именно этих районов бомбардировок. В Алтайских предгорьях расположены обширные скальные выходы иффузивов - идеальные наковальни для орбитального железного молота. Ни Кордильеры, ни Аппалачи тут якобы никак не годились…
И ему казалось, что он достаточно проникновенно изложил суть проблемы, чтобы любой из руководителей проекта, даже если он и не геолог, мог бы понять, что это не простой Павла каприз - идти на такое удорожание работ.
"И еще… И еще… - думал он, грызя карандаш, - и еще надо, чтоб они включили меня в состав поисковой экспедиции… Меня и Клэр…"
Он распечатал на цветном принтере карту России и взял ее в свое бунгало.
"Если сорваться с маршрута где-нибудь в районе Ини или Чемала, то по реке можно добраться до Бийска, а там рядом железная дорога, а там уже и Барнаул, а в Барнауле есть аэропорт, откуда самолеты летают в Питер и в Москву… Правда, без документов, без паспорта… Ну ничего, главное - вырваться, а там что-нибудь придумаем…"
Павел часами изучал карту.
И Клэр не мешала ему в этом его занятии, только прижималась щекой к его плечу и молчала…
Один раз только спросила.
- Ты хочешь остаться в России?
И, не дождавшись ответа, ушла в ванную, оставив его с вопросом: хочет ли он?
Хочет ли он в Россию?
- Три года с корешом побег готовили, харчей три тонны мы наготовили… - замурлыкал он по-русски старинную блатную песню.
"А ведь бежать одному - это дело ох какое сложное! - подумал Павел. - Тайгу нахрапом не возьмешь! И дикое зверье, и энцефалитный клещ - еще не самое страшное. Самую страшную опасность представляют не те факторы риска, о которых ты осведомлен, но те, о которых ты не догадываешься…"
Дополнительная трудность побега в том, что нет никакой возможности выяснить заранее, кто в экспедиции будет персональным его опекуном. И как администрация Ред-Рока решит подстраховаться на случай его побега? И будет ли у администрации контакт с алтайской милицией и российской ФСБ?
Все это придется определять по ходу дела.
А вообще… А вообще, однажды его выкинули без паспорта из поезда. Разве тогда ему было легче?
Клэр плескалась в ванной.
Вот и привыкла… Не стесняется теперь, хоть и знает о видеокамерах, понатыканных повсюду… Привыкла… "А почему привыкла? Может, была к этому сознательно готова изначально, по условию?" - подумал вдруг Павел, поглядывая на раскрытую дверь ванной, откуда доносился шелест струй сильно включенного душа… "Включенная струя воды заглушает любой разговор от прослушивания", - вспомнил Павел наставление знакомого гэбиста из того еще, советского периода жизни.
"К чему это я? - спохватился Павел, - к тому, наверное, что не с кем мне посоветоваться, не с кем поделиться, и даже с ней… С Клэр - об этом нельзя".
Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Как говорят в Одессе, человек предполагает, Бог располагает, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. На трубе Павел Розен играть не умел. Зато судьба умела играть с человеком, как Ван Клиберн на рояле… И даже лучше.
В побег они с Клэр сорвались, не выезжая в Россию. Спонтанно сорвались.
И инициатива исходила совсем не от Павла…