При виде сидевшего передо мной человека я сразу вспомнил этот незаслуженно забытый шедевр азиатского кинематографа. На нем был муаровый редингот, из-под которого виднелась рубашка с жабо, одной рукой он поглаживал позолоченный набалдашник трости, а другой - свою острую бородку. На голове у него был цилиндр, что, безусловно, сделало бы его первым модником во времена Виктора Гюго.
Этот тип бил все рекорды нелепости. Однако никому никогда и в голову не пришло бы подвергать сомнению его вкусы в одежде.
Весь его облик дышал жестокостью. Она сочилась из всех пор его слишком бледной кожи, истекала из едва заметной щели между тонкими губами и лилась непрерывным потоком из глаз, в которых не было ничего человечного. При сухощавом и нервном телосложении он вызывал не меньший страх, чем Бронко.
Он указал мне на пустое сиденье между собой и Тененти.
- Садитесь, прошу вас.
- Спасибо. Вашего сторожевого пса действительно зовут Бронко?
Мужчина хихикнул, вернее, издал какой-то злобный звук, чтобы показать, что ему смешно.
- На самом деле его имя Микеланджело. Он не без оснований считает, что оно не подходит тому, кто проводит свободные вечера за избиением людей, как правило, беззащитных. Я уже пытался объяснить ему, что он, в каком-то роде, непревзойденный мастер портрета, но Бронко немного туповат, в чем вы уже имели возможность убедиться. Можно сказать, ум - не главная его добродетель.
- А вы...
- Алекс, разреши представить тебе графа Дориана Гуччи, - вмешался Тененти.
Мужчина манерным жестом стянул кожаную перчатку и только после этого протянул мне руку:
- Зовите меня просто Дориан.
- Род Дориана - один из самых старых в Риме, - продолжал Тененти, - и это, как ему кажется, дает определенные преимущества. Например, право содержать эту личную полицию, которая занята в основном тем, что избивает, а потом изгоняет из города всех, кому, по его мнению, здесь не место. По порядку: иммигрантов, евреев, цыган, гомосексуалистов, болельщиков "Ромы"...
- И леваков, самое мерзкое отродье из всех, - закончил клон Оскара Уайльда.
- Спасибо, Дориан. Я польщен.
- Ничего личного, Серджо. Ты знаешь, как я тебя люблю.
Тененти решил объяснить мне смысл последней реплики:
- Мы с Дорианом ненавидели друг друга с первого класса. Разногласия нарастали вплоть до поступления в университет, а там Дориан окончательно перешел на сторону зла.
- Какое потрясающее время! Мы встречались лицом к лицу на всех демонстрациях. Ни на что не претендуя, должен заметить, что судьба часто бывала ко мне благосклонна. Ты никогда не отличался в уличных боях. Боже мой, как мне не хватает этих боев!
- Судя по тому, что я вижу, ты так и не отказался от своей несчастной борьбы.
Дориан вздохнул:
- Еще столько не сделано, милый мой Серджо... За все эти годы, когда ты предпочитал убегать, а не отвечать на вопросы собственной совести, гниль разрослась. Она повсюду, на каждом углу. От нашей античной славы остались лишь воспоминания. Она улетучилась, а на смену ей пришло это гнетущее ничтожество.
- Дориан все еще живет в Риме эпохи Цезарей. Он верит в превосходство цивилизации, исчезнувшей две тысячи лет назад.
- Я верю в ценности, которые превратили это место в центр вселенной! - взревел Дориан. - Посмотри, во что мы превратились: в этой стране больше нет законов, нет морали, нет ничего святого. Осталась только грязь и свиньи, которые с наслаждением в этой грязи валяются. Надо очистить это разлагающееся общество! Силой выкорчевать из него ростки космополитизма, разрушающие его изнутри!
Я знал эту речь наизусть. Подобные дорианы изрыгают подобные глупости во всех странах мира, и во всех странах толпы идиотов стекаются послушать их.
Тененти привел меня сюда не для того, чтобы я полюбовался на образчик экзальтированного расиста. Наконец, он объяснил мне причину нашего прихода:
- В семидесятых годах Дориан придумал новую форму политической борьбы, основанную на лжи и дезинформации. В "свинцовые годы" он был главным орудием консерваторов. Помимо прочих славных дел, на его совести добрая половина покушений, которые в то время приписывали крайне левым. Тебе дали поле для игры по твоей мерке, а?
- Я пришел в нужное время, - подтвердил Дориан. - Правительство христианских демократов находилось на грани краха. Людям надоело видеть одних и тех же людей на одних и тех же постах. Надо было немного расшевелить это болото, придумать какую-то угрозу, чтобы испугать избирателей и убедить их остаться верными режиму.
- Проблема была в том, - перебил его Тененти, - что большая часть левых организаций, типа "Красной борьбы", стояла за мирное разрешение проблем.
- И мне поручили сделать из них опасные террористические группировки, - закончил Дориан. - Достаточно было совершить несколько терактов и взять на себя ответственность от их имени. И в то же время секретные службы не трогали леваков, выступавших за применение силы. Эти люди ответили на наши взрывы не менее жестокими покушениями. Достаточно запустить механизм, дальше он работает сам по себе. Мы провели великолепную операцию по обработке прессы. Одну из лучших в истории.
Такой откровенный цинизм меня просто оглушил. Тененти заметил, как я взволнован.
- Это называлось стратегией террора. Дориан отлично справился. Ни один судья так и не смог ни доказать его причастность к развязыванию террора, ни установить личности его заказчиков. Кроме того, он организовал ударную бригаду - здесь ты можешь видеть последних ее уцелевших членов. Сколько человек было у тебя в подчинении в то время? Триста, четыреста?
- По всей Италии - около тысячи. Организация - как в настоящей армии, с тренировочными лагерями и самым современным вооружением, которое любезно поставляли некоторые примкнувшие к нам военные. При необходимости я мог собрать их за два часа. Они были готовы погибнуть за наше дело.
- Ты не слишком преувеличиваешь, говоря о деле? Дориан быстро понял, что политической активностью можно неплохо зарабатывать. Его никогда особенно не волновало, откуда поступают деньги. Он получал их от правых партий, от Ватикана и даже от некоторых социалистических лидеров, боявшихся левого крыла своих же сторонников. Все приложили руку. Сколько миллионов тебе это принесло, а, Дориан?
Дориан разочарованно потряс головой:
- Пустяки... Я все пожертвовал на свои убеждения.
- Ладно, ладно, дружок, твое гурманство вошло в легенды. Как ты реагировал, когда в начале восьмидесятых источник грязных денег внезапно иссяк? Было слишком много скандалов, никому уже не хотелось компрометировать себя связями с тобой. Один за другим, все тебя кинули. Те, что еще вчера умоляли тебя взять от них деньги, не желали ни принимать тебя, ни даже говорить с тобой по телефону.
- Эти трусы отвернулись от меня, это правда. Но все еще вернется. Мы просто ждем подходящего момента. И он вот-вот настанет. Умы почти созрели.
- Сколько в тебе пафоса, Дориан. Посмотри на себя: от тебя уже ничего не осталось, только славные воспоминания и кучка хорошо натасканных скотов. Ты живешь в навсегда исчезнувшем прошлом. Правда в том, что твои друзья воспользовались тобой, а потом отправили тебя в ящик для "Разных отходов и отбросов". Они тебя хорошо поимели.
На сей раз слова Тененти явно задели Дориана. Его пальцы сжались на набалдашнике трости.
Взгляд устремился куда-то вдаль, на поле, где наконец началась игра.
- Мне нужно знать правду, - снова заговорил Тененти. - Я должен знать, известно ли тебе что-то о смерти Франчески, матери Алекса.
Дориан неуверенно покачал головой:
- Официально я не был в курсе каких-либо дел. Я просто знал, что один из членов "Красной борьбы" тайно работал на секретные службы. За месяц до взрыва их связной передал мне заказ на двести граммов динамита. Он сообщил мне все сведения, необходимые для похищения взрывчатки на военном предприятии. Двери были открыты. Мне оставалось только взять ее и вручить их посланцу. Я даже не подумал о связи всего этого с терактом, совершенным твоей матерью. Знал бы я, что взрывчатку берут для этого, я бы отказался. Твои родители были честными противниками. Они заслуживали большего уважения.
- Но почему же тогда моя мать? - спросил я. - Почему именно она?
- Этого я не знаю. Наверное, она стала им слишком мешать, раз они приняли такое крайнее решение. Им не обязательно было убивать ее. Могли бы заказать взрыв от имени "Красной борьбы". Я делал такое десятки раз. Результат был бы таким же: твоего отца осудили бы как заказчика, мать - как сообщницу, а "Красная борьба" затерялась бы в закоулках истории. Мне представляется, что те, кто организовал теракт, прежде всего хотели избавиться от твоей матери. А все прочее - роспуск "Красной борьбы" и изгнание твоего отца - это своего рода бонус.
После разоблачений Дориана наступила долгая пауза. Теперь, когда я лучше понимал, что за человек сидит передо мной, то, что я в нем угадывал, вызывало у меня отвращение.
Под утонченными манерами и роскошной одеждой таилось существо не менее страшное, чем Бронко. Самый тонкий шелк и самые изысканные духи не могли бы скрыть вонь, исходившую от его убеждений.
"Лацио" открыл счет, и на стадионе поднялся страшный шум. Диктор прокричал имя забившего гол, и толпа хором подхватила его. Дориан откинулся на спинку сиденья и удовлетворенно пробормотал что-то себе под нос. Казалось, он больше не думает обо мне.
Не будь тут Бронко и прочих, я бы набросился на него. Я бил бы его до тех пор, пока он не забыл бы о своей спеси, пока не начал бы выплевывать зубы и молить меня о прощении за свой вклад в убийство моей матери.
Может быть, Дориан был начисто лишен совести, но идиотом он точно не был. Он понял, какой эффект произвели на меня его слова.
- Ты выбрал не ту мишень, - сказал он, не отводя глаз от поля. - Я был в этом деле всего лишь пешкой, простым исполнителем. Серджо прав, говоря, что мной манипулировали. Я еще жив только потому, что сумел забыть имена своих заказчиков. Некоторые из тех, кто несет ответственность за смерть твоей матери, уже умерли, другие удалились от дел. Но кое-кто еще держит в руках бразды правления в этой стране. Еще и сегодня они могли бы запросто уничтожить меня, несмотря на Бронко и все принимаемые мною меры предосторожности. Если ты их раздразнишь, они раздавят тебя, как раздавили твоих родителей. По слухам, ты уже имеешь представление о том, на что они способны. Лучше возвращайся домой и забудь об этом деле, поверь мне.
Наверное, Дориан был прав. Если с начала нашего разговора я и услышал от него что-то умное, то именно этот совет. Тремя днями ранее, до нападения на галерею и экстрадиции отца, я, наверное, последовал бы ему. Я вернулся бы в Париж оплакивать Наталию и жалеть самого себя.
Но сейчас у меня не оставалось выбора. Те, на ком лежала вина за ее смерть, зашли слишком далеко. Они пересекли белую линию. Они без приглашения вошли в мою жизнь и разрушили все вокруг меня.
Ни о каком возвращении не могло быть и речи. Я должен был заставить их заплатить, независимо от последствий. Я всеми силами желал этого. Ради этого я был готов пожертвовать теми немногими радостями жизни, которых меня еще не лишили.
42
Когда вал огня захлестнул легкие Эрика Коплера, выжигая последние оставшиеся там молекулы кислорода, в мозгу журналиста крутился один-единственный вопрос: "Почему?"
Почему ангел-хранитель выбрал именно этот момент, чтобы покинуть его? Почему он, с руками, скованными наручниками за спиной, корчился на заднем сиденье собственного автомобиля, охваченного пламенем? Почему он ничего не заподозрил, когда в дверь его квартиры позвонили?
Почему он не послушался Сару? Почему?
Еще дымящийся остов "альфа-ромео" лежал на обочине маленькой проселочной дороги, в тридцати километрах от Парижа. Беспощадное пламя методично испепелило кузов, потом проникло внутрь салона, пожирая все, расплавляя пластмассу и корежа металлические детали.
Предварительные выводы экспертов свидетельствовали о том, что причиной пожара была засунутая в бензобак горящая тряпка. По-детски простой способ действия не оставил находившемуся в машине человеку ни малейшего шанса.
Тело Эрика Коплера лежало на заднем сиденье, его запястья были скованы за спиной наручниками, ноги обездвижены с помощью широких полос скотча. Пламя настигло его, когда он безуспешно пытался вырваться из огненного ада. Судя по тому, как было изогнуто тело, он умер, силясь выбить пятками окно.
Когда Сара увидела черный обугленный скелет, скорчившийся в страшных муках, она испытала физическую боль. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она побежала к своей машине и там расплакалась. Чаша эмоций, которые ей удавалось сдерживать с начала расследования, переполнилась.
Когда высохли слезы, на смену грусти пришло невыносимое чувство разочарования и отчаяния.
Прежде чем исчезнуть, убийца решил навести порядок. Одно за другим он разбивал звенья цепочки, которая могла бы вывести Сару на него. Убийство Фарга, его сообщника, было совершено в явной спешке. В случае с Коплером, напротив, все было спокойно распланировано.
Журналист был опасной пешкой в этой игре. И дело не в том, что он многое знал, а в том, что его анонимный источник мог открыть ему еще больше. Рано или поздно он докопался бы до истины. Устраняя его, преступник убивал сразу двух зайцев: он избавлялся от мешавшего ему человека и давал понять информатору Коплера, что его действия ни к чему не приведут. Смысл послания, содержавшегося в обугленном трупе в "альфа-ромео", был совершенно ясен. Яснее некуда.
Наталия Велит, Сэмюэль Бертен, Марио Монти, Луи Фарг, Эрик Коплер. Сара перебирала имена тех, чьими трупами, словно камушками, отмечал свой путь убийца. Следуя за ним по этому кровавому пути, она дошла до сельской дороги, где лежало тело журналиста.
Здесь дорога обрывалась. Эксперты не найдут никаких убедительных улик. В этом Сара не сомневалась.
Больше устранять было некого. Убийца довел свое дело до конца, не встретив сопротивления. Настоящий мастер своего дела. Действует быстро и эффективно. Он не повторил ошибки Марио Монти, недооценившего Алекса Кантора. И можно не сомневаться, что сейчас он уже находится вне досягаемости.
Сара ощущала свое бессилие и унижение. Главное - унижение. И это ощущение было ей ненавистно.
Комиссар Лопес, с присущей ему бесцеремонностью, открыл пассажирскую дверцу и сел рядом с ней. Сара не отрывала глаз от обугленной машины. Лопес впервые заговорил с ней по-дружески, почти по-отцовски:
- Если тебе станет от этого легче, он умер от удушья. Я взглянул на предварительный отчет медэксперта.
- Мне от этого не легче, комиссар. Мне станет легче, когда я найду этого сукина сына и разряжу в него обойму. Не раньше.
- Успокойся. Ты знаешь, над чем работал Коплер?
- Над убийством Наталии Велит. Я ему кое-что рассказала. Мы заключили сделку. Он рылся в помойках и шел тем путем, который для меня закрыт. За это я держала его в курсе официального расследования.
- Какими сведениями он располагал?
- У него был информатор. Он сам не знал, кто этот человек. Но, кем бы он ни был, этому типу чертовски много известно. Коплер узнал об убийстве Наталии и о том, что в деле замешан Фарг, раньше чем я. Вчера я виделась с ним, и...
Сара заколебалась. Она совершила грубую ошибку, не рассказав начальству о том, что встретила Коплера на месте убийства Фарга. Исправляться было поздно.
- Мы немного поговорили, - продолжала она. - Я просила его не очень светиться. Судя по всему, убийца не спускал с него глаз.
- И куда вышел Коплер? - спросил Лопес.
- На "Банко Романо", тот банк, через который Фарг выводил средства из страны. Убийца знал, что он стремится уклоняться от налогообложения. И воспользовался этим, чтобы вынудить его к сотрудничеству.
- Коплер выяснил что-то интересное?
- Я не в курсе. Если и так, то он не успел сообщить мне об этом.
- Заезжай к нему. Вдруг что-то найдешь. Ты знаешь, где он прятал свои бумаги?
Сара кивнула. Лопес вытащил из внутреннего кармана куртки черный блокнот, вырвал из него листок и нацарапал несколько слов.
- Вечером после работы я буду по этому адресу, - сказал он, протягивая листок Саре. - Нам надо серьезно поговорить.
У Сары был второй комплект ключей от квартиры Коплера. Журналист дал его ей много лет назад, сразу после Банги.
- Чтобы ты могла поливать цветы, если я опять окажусь взаперти в каком-нибудь посольстве, - сказал он шутливым тоном. Большего говорить и не требовалось. Сара поняла. Долгое время она надеялась, что ей никогда не придется воспользоваться этими ключами.
Квартира Коплера оказалась не очень замусоренной. Во всяком случае, не больше, чем когда Сара в последний раз была тут.
Журналист не принадлежал к числу фанатиков чистоты и порядка. Все комнаты были загромождены коробками с архивами, стопками газет и, главное, книгами, сотнями книг, сваленных как попало на любом свободном пространстве. В таких условиях трудно понять, обыскивали квартиру или нет.
В любом случае, даже перерыв все это нагромождение, убийца не нашел бы тайника. У Коплера не было ценностей, денег, картин. Его главным богатством был компьютер, купленный двумя годами раньше за тысячу семьсот евро. Поэтому он считал, что ему совершенно не нужно обзаводиться сейфом или защищаться от возможного вторжения с помощью бронированной двери.
В нарушение самых элементарных правил предосторожности, он хранил важные документы под нижней полкой книжного шкафа. Достаточно было снять с полки книги и приподнять доску, и под ней обнаруживался тайник размером с большую канцелярскую папку.
Там оказались пять больших конвертов из крафт-бумаги с написанными на них названиями дел, которые расследовал журналист перед своей гибелью. Сара взяла тот, на котором большими буквами значилось "БАНКО РОМАНО". В конверте лежало несколько листочков с записями, сделанными характерным почерком Коплера - некой смесью кириллицы с китайскими иероглифами.
Сара решила, что займется расшифровкой позже, и продолжила поиски. Она быстро нашла платежное поручение, копию которого получила по электронной почте, и сосредоточилась на последнем листке, помеченном числом двухнедельной давности. Это была фотокопия квитанции на заказанный авиабилет.
Компания "Alitalia", бизнес-класс. Вылет из Рима за два дня до смерти Наталии Велит в шестнадцать сорок пять. Прилет через два часа десять минут в парижский аэропорт Шарля де Голля. Оплачен по кредитке, доставлен по юридическому адресу "Банко Романо".
Коплер подчеркнул число и написал на полях: "Сотрудник? Дирекция?"
Сара не знала, откуда журналист добыл эту фотокопию. Наверняка через своего вездесущего информатора.
Проследить за ходом его мысли было нетрудно. Один из руководителей банка прибыл в Париж за день до того, как Наталия в последний раз в жизни переступила порог "Инферно". Сам по себе этот простой факт еще ничего не доказывал. Ничто не свидетельствовало о том, что человек, прилетевший по этому билету, убил Наталию. Сторонний наблюдатель, скорее всего, не увидел бы никакой связи между этими событиями. Но того, кто пристально следил за делом, совпадение не могло не обеспокоить.
А Сара уже давно не верила в совпадения.