- Служанки ушли, а постоянную прислугу если и раньше трудно было найти, то уж теперь, как вы сами прекрасно понимаете, и подавно: кто захочет жить в доме, где произошло убийство, а в самом хозяине можно видеть убийцу?
Гремилли промолчал. Почему этот человек заставляет себя играть эту роль? Пусть он не испытывает никаких чувств, но почему даже не притворяется скорбящим, что устроило бы всех? Почему он старается вести себя так, чтобы окружающие испытывали неловкость и даже раздражение?
Пройдя в сопровождении хозяина дома в просторную гостиную, полицейский отметил ее чрезмерную роскошь. Однако из вежливости он счел необходимым сказать:
- А у вас тут уютно.
На что Арсизак, устроившись напротив, заметил:
- Я здесь редко бываю… У меня свой кабинет, он намного проще, и там я себя чувствую в своей тарелке… А от этой кричащей роскоши мне самому иногда не по себе. Но тут уж ничего не поделаешь, таков вкус моей жены. Что вам предложить? По-моему, в такое время капля виски нам будет в самый раз.
- Полностью разделяю ваше мнение, мсье прокурор.
- Позвольте мне надеяться, что вы будете разделять его и тогда, когда приступите к делу.
- Как бы вам ни показалось это странным, я желаю того же.
И это было действительно так. Гремилли испытал вдруг необъяснимую симпатию к этому южанину с манерами викинга. После того как мужчины выпили по глотку, прокурор сказал:
- Я к вашим услугам, мсье комиссар.
- Мсье прокурор, я нахожусь здесь, поскольку наверху расценили данный случай как особый. Считают, что местным силам он не по зубам, не хватает, так сказать, опыта, но еще и потому - и это главное, - что расследование придется вести в закрытой среде. Решено привлечь людей, которые бы ничего в данной ситуации не боялись и ничего от нее не ждали. Вот истинные причины моего присутствия в Перигё.
- Я о них догадывался.
- Мне хотелось бы, мсье прокурор, заранее просить вас простить меня за прямолинейность вопросов, но не мне вам говорить, что преступление - это не салонные развлечения.
- Что ж, приступайте…
- У меня сложилось впечатление, что буквально все считали жертву если не самой красивой, то одной из самых красивых женщин Перигё.
- Верно.
- То же сходство во мнениях я обнаружил и насчет благотворительной деятельности мадам Арсизак.
- Точно.
- Мсье прокурор, ваша жена… вас любила?
- Думаю, что да.
- А вы?
- Не знаю.
- Эта неуверенность - тоже в общем-то ответ.
- Если вам угодно.
- Я позволил себе подслушать шушуканье о том, что у вас есть… любовь на стороне.
- Это правда.
- Мне обязательно придется допросить эту женщину. Вам не трудно будет назвать мне ее имя и адрес?
- Совершенно нетрудно. Мадемуазель Арлетта Танс, проживает в старом городе, улица Кляртэ, сто шестьдесят три.
- Благодарю.
Пока Гремилли отмечал в записной книжке все, что ему сообщил его собеседник, тот спросил:
- Вы хотите проверить мое алиби?
- К большому для вас сожалению, мсье прокурор, показания мадемуазель Танс, скорее всего, не будут приняты во внимание вследствие ваших близких отношений. Поэтому очень важно, чтобы вы смогли доказать, что вернулись домой после половины первого ночи, то есть после того момента, когда, по приблизительным расчетам судебно-медицинского эксперта, произошла смерть мадам Арсизак.
- Я понимаю… Боюсь, что мне трудно будет это доказать.
- Я тоже этого боюсь.
- Вы не допускаете, что преступление мог совершить какой-нибудь бродяга?
- А вы?
- Ну…
- Послушайте, мсье прокурор, давайте серьезно. Бродяга, у которого есть ключ от вашего дома, который знает шифр замка вашего сейфа и которому мадам Арсизак позволяет беспрепятственно проникнуть к себе в спальню?..
- Да… конечно.
- А потом эти деньги, отправленные из трех разных мест?.. Вы полагаете, что так мог действовать бродяга? Нет, мсье прокурор, кто-то хотел убить мадам Арсизак, а все остальное - жалкий спектакль, поставленный любителем, которого чуешь за версту. Так вот, почему кому-то понадобилось убивать уважаемую всеми женщину? Вопрос именно в этом.
- Потому, вероятно, что был кто-то, кто Элен и не любил, и не уважал, и не восхищался ею.
- Причина, надо сказать, недостаточная, чтобы убить человека.
- Пожалуй.
- Мадам Арсизак вам изменяла?
- Не думаю. Почему вы спрашиваете?
- Потому что я постоянно прихожу к этому очевидному выводу: убийца находился в спальне вашей раздетой супруги, а та, согласно данным экспертизы, не проявляет ни малейшего беспокойства. Однако, когда такая женщина, как мадам Арсизак, впускает мужчину к себе в спальню, приходится думать, что он был либо любовником, либо…
- …либо ее мужем.
- Меня больше устраивает, что это говорите вы, а не я.
- Заметьте, что таким мужчиной мог бы быть также ее врач.
- Не думаю, что ваш врач - будь он даже семейным врачом - имел ключ от вашего дома и знал код вашего сейфа.
- Разумеется, нет. Мое предположение было глупым. То есть, если я вас правильно понял, мсье комиссар, в случае доказательства того, что моя жена была мне верна, я становлюсь подозреваемым номер один?
- Вы уже им являетесь, мсье прокурор.
- Вот как!
- Пока что вы остаетесь единственным, кто мог желать смерти мадам Арсизак, чтобы обрести свободу. И потом, ваше вызывающее безразличие к тому, что о вас говорят, труднообъяснимо.
- Оно объяснимо приведенными вами доказательствами. Меня не любили по причине, обратной той, за что питали расположение к моей жене. Мне не прощали, что я не стремлюсь подтверждать каждочасно свою любовь к ней, а отсюда вывод простой: раз муж настолько испорчен, что готов променять такое чудо на какую-то простушку, значит, он вполне способен стать и убийцей.
- А это не так?
- Нет, смею вас разочаровать.
После некоторого обоюдного молчания Гремилли спросил:
- Мадам Арсизак часто ездила в Бордо или ее отсутствие было исключением?
- Каждую первую неделю месяца она ездила в Бордо и проводила там два-три дня. Объяснением служила необходимость навещать мать, живущую в кодеранском приюте для престарелых.
- Она останавливалась в гостинице?
- Да, в "Терминюсе". Накануне отъезда она по телефону заказывала себе номер.
- Во сколько она уехала?
- Как всегда, поездом, отходящим в семь сорок девять.
- И для того, чтобы оказаться здесь в полночь, ей необходимо было сесть в поезд, отбывающий из Бордо в двадцать два ноль шесть.
- Если только она не задумала устроить скандал, застав меня врасплох, и не приехала еще раньше.
- Думаю, что это мы сможем узнать от водителей такси. Я попрошу комиссара Сези взять на себя эти поиски. Кроме того, я попрошу его связаться с Бордо и выяснить, заказывала ли ваша жена себе номер в гостинице.
Полицейский поднялся.
- Спасибо, мсье прокурор, за виски и за ваше желание помочь нам.
- Так вы что, не думаете надевать на меня наручники?
- Мсье прокурор, в данном деле, как ни в каком другом, я не могу себе позволить совершить даже малейший промах. Если мне и придется вас арестовать, то я это сделаю только тогда, когда буду абсолютно уверен в вашей виновности.
- Следует ли мне понимать, что такой уверенности у вас пока нет?
- Пока нет. До свидания, мсье прокурор. И вот еще что. Постарайтесь к очередной нашей встрече найти ответ на следующие два вопроса. Если мадам Арсизак вернулась из Бордо неожиданно с целью застать вас у любовницы, то почему она не направилась прямо к ней? Если вы не догадывались о внезапном возвращении супруги, то почему не захотели воспользоваться случаем и остаться у мадемуазель Танс на всю ночь? Два часа ночи, мсье прокурор, это либо слишком рано, либо слишком поздно…
Арсизак ответил не сразу. Когда он заговорил, в его голосе почувствовалось даже некоторое уважение к собеседнику:
- А вы совсем непросты, мсье комиссар. Хотите верьте, хотите нет, но мне это нравится.
- Уж не о дуэли ли между нами вы говорите?
- Вовсе нет. Просто вы мне придаете уверенности. Ваш визит меня обнадежил.
- Почему?
- Потому что я невиновен, мсье комиссар.
Выйдя в прохладную и удивительно звездную ночь, Гремилли попытался подвести итог встречи с Арсизаком. Был ли он искренним? Не врал ли? Или кто-то без причины запутывает дело, а может, сам прокурор - тот еще ловкач? Полицейский испытывал неприятное чувство, что окунается в совершенно непонятный для него мир. Тем не менее он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сделать из вдовца подозреваемого номер один - дело нехитрое, если не безошибочное. Все было против Арсизака, и все-таки вдруг это не он?..
Гремилли абсолютно не хотелось спать. Его шаги звонким эхом разносились по безлюдным улицам уснувшего города. Он миновал свою гостиницу, даже не остановившись. Ему необходимо было пройтись и все обдумать. Он редко мог позволить себе подобную прогулку днем, когда улицы отданы во власть пешеходов. Поэтому он решил, воспользовавшись моментом, сделать это сейчас и вновь направился в сторону старого города, желая увидеть, как он выглядит в ночные часы. Стоя перед собором, он ясно осознал, что больше всего затрудняло его поиски: он ровным счетом ничего не знал о самой жертве. Ему был известен лишь стереотипный образ Элен Арсизак, перед которым благоговели ее поклонники. Ну а на самом деле - что представляла собой эта красивая женщина? Знала ли она о неверности своего супруга? Пыталась ли забыть свою боль, полностью отдавая себя несчастным? Ему крайне необходимо было встретить кого-то, кто бы смог рассказать ему о ней не как о святой, а просто как о человеке. Зачем ей понадобилось устраивать спектакль с этим отъездом в Бордо? Может быть, ее кто-то предупредил о предательстве мужа, о чем она, хотя в это трудно поверить, не догадывалась? Или она нашла свою смерть в результате жестокой ссоры между ней и мужем, который вернулся домой гораздо раньше, но потом об этом умолчал? И кем была эта соперница, которой удалось, несмотря на свое скромное положение, взять верх над блистательной Элен Арсизак?
В этот момент Гремилли обнаружил, что, повторяя свой послеобеденный маршрут, он оказался на улице Кляртэ. Он вспомнил, что здесь живет Арлетта Танс, "на первом этаже", как уточнил Сези. Ему недолго пришлось искать нужный дом - довольно старое строение, в котором солнечные лучи, вероятно, были нечастыми гостями, но которое, вместе с тем, дышало благородством и покоем, особенно подчеркиваемым окнами с массивным переплетом. Живущего в таком доме нельзя было не уважать. Впрочем, полицейский достаточно трезво смотрел на вещи, чтобы не относиться к подобной дедукции серьезно. Сквозь закрытые ставни окон просачивался свет. Набравшись храбрости, комиссар постучал. Спустя несколько секунд он услышал звук открывающегося окна и мягкий голос:
- Это ты?
- Увы, мадемуазель, нет, но я иду от него.
Какое-то время никто не отвечал, потом взволнованно спросили:
- Что вы хотите?
- Поговорить с вами.
- Зачем?
- Потому что я - комиссар полиции из Бордо Гремилли, и рано или поздно нам все равно пришлось бы встретиться.
- Но… уже слишком поздно.
- Да, конечно… Хотя время тихое, к тому же, если вам не спится…
- Подождите.
До него донесся звук закрывающегося окна. Он бросил взгляд на верхний этаж. Все тихо. Кажется, ничьего внимания его присутствие здесь не привлекло. Входная дверь бесшумно приоткрылась. Полицейский проскользнул внутрь. Кто-то взял его за руку и шепнул:
- Пойдемте… Осторожно, ступенька.
Вскоре Гремилли очутился в тесной прихожей, стены которой были увешаны старыми гравюрами. Наконец он смог рассмотреть своего проводника. Молодая женщина среднего роста, с темно-русыми волосами. Она была прекрасно сложена, хотя несколько пышновата. Она смотрела на него взволнованными необыкновенными глазами. Комиссар не удивился бы, узнав, что именно эти глаза заставили Арсизака влюбиться.
Мадемуазель Танс провела гостя в обставленный со вкусом салон.
Гремилли сразу почувствовал себя уютно.
- Мадемуазель, я был направлен в Перигё в связи с известными вам событиями.
Она жестом пригласила его сесть, будучи не в состоянии произнести даже слово.
- Вы… Вы от Жана?
- Я только что от него.
- Он знает, что вы решили зайти ко мне?
- Нет. По правде сказать, я и сам этого не предполагал, но, прогуливаясь неподалеку, я случайно оказался на вашей улице, увидел свет в окне и вот…
- С ним… все в порядке?
- По-моему, он в полной форме.
- Вот и хорошо!
- Мадемуазель Танс, в ту ночь, когда мадам Арсизак была найдена мертвой, в котором часу ее муж ушел от вас?
- Около двух часов.
- Откуда вам это известно?
- Пробило половину, когда он уходил, а в момент, когда я уже ложилась, часы показывали два.
- Почему он ушел от вас так рано или… так поздно?
- Я не знаю. Жан независимый человек. Он поступает так, как считает нужным. Я никогда его ни о чем не спрашиваю.
- В тот вечер вы говорили о мадам Арсизак?
- Мы никогда не затрагиваем эту тему.
- Тем не менее вам было известно о ее отъезде в Бордо?
- Да.
- Тогда почему же он не остался у вас до утра?
- Я не знаю.
Он посмотрел на нее долгим и внимательным взглядом, и ему показалось, что она говорит вполне искренне.
- Вам известно, что на вашего друга падают серьезные подозрения?
Он чуть было не сказал "любовника", но в последний момент сдержал себя, настолько это пошлое слово не подходило ни к этой мягкой женщине, ни к по-настоящему домашней обстановке, казалось, больше созданной для законной нежности, чем для любовных авантюр.
- Догадываюсь… Люди такие недобрые.
- А вы не допускаете, что у них могут быть какие-то основания считать мсье Арсизака виновным? Я полагаю, он любит вас?
- Я в этом уверена.
Произнося эти слова, она так приятно улыбнулась, что это только подтвердило ее убежденность.
- Разве не естественны подозрения людей, считающих, что он мог избавиться от своей жены ради того, чтобы связать свою судьбу с вами?
- Те, кто так думает, его совсем не знают.
Гремилли чувствовал, что натыкается на непоколебимую веру, которой не страшны никакие ловушки.
- Где вы с ним познакомились?
- В доме доктора Музеролля, у которого я уже пять лет работаю секретаршей.
- И вы в него тут же влюбились, несмотря на то что он женат?
- Я знаю, что вы хотите сказать… Я боролась… Но это оказалось сильнее меня. И я так счастлива, что не испытываю ни сожаления, ни угрызений совести.
- Даже сейчас?
- Даже сейчас.
- А он? За что он вас полюбил?
- Потому что он был несчастен.
- Из-за чего?
- Он не ладил со своей женой.
- Почему?
- Я не знаю.
- Вы не были знакомы с мадам Арсизак?
- Нет, только понаслышке.
- Вы к ней питали отвращение?
- Напротив, я ею восхищалась.
- А он? Он ее ненавидел?
- Не думаю. Скорее он ею тоже восхищался.
Возвращаясь в гостиницу, Гремилли должен был признать, что все выходило не так, как он предполагал. Эта несовременная Арлетта… Этот муж, обожающий свою жену и, возможно, удушивший ее… А если он невиновен? Где искать тогда настоящего убийцу?
Остановившись посреди площади Либерасьон, полицейский обвел взглядом вокруг себя. Если Арсизак непричастен к убийству Элен, то кто же сейчас не спит в городе, опасаясь, что нападут на его след?
Глава II
Вопреки своим надеждам, Гремилли очень плохо спал. Ему не удалось, хотя бы на время, забыть о том, что мучило его. По мере того как часы отсчитывали минуты, чутье старого полицейского подсказывало, что ему, вероятно, придется столкнуться с самым трудным из всех препятствий, которые он когда-либо встречал на своем пути. Ему казалось, что в этом деле все, к чему бы он ни протянул руку, просачивалось у него сквозь пальцы. Поначалу он смотрел на то, что предстояло ему решить, как на детскую головоломку. Однако потом все оказалось настолько сложным, что он впервые сильно засомневался в успехе.
Еще там, в Бордо, Гремилли не слишком серьезно отнесся к словам дивизионного комиссара. Он думал, что от него требовались лишь чувство меры и такт, чтобы решить загадку, доступную каждому, но с которой местная полиция не могла справиться успешно, не рискуя навлечь на себя непреходящий гнев. Комиссар убедил себя в том, что от него ожидали скорого и изящного решения, а также незаметного возвращения в Бордо сразу же вслед за арестом преступника. Теперь он понимал, что дело совсем в другом. Не столько вероятность и так уже зародившегося скандала заставила местную полицию обратиться в Бордо, сколько очевидная беспомощность перед изобретательным преступником. Гремилли больше не сомневался в том, что угодил в осиное гнездо, из которого ему, несмотря на знания и опыт, легко выбраться не удастся.
Все, с кем приходилось сталкиваться Гремилли, производили впечатление добрейших людей: перигеский комиссар проявляет необыкновенную любезность и редкую самоотверженность, следователь проводит доверительную беседу, а главный подозреваемый так и вовсе симпатяга… Вдобавок ко всему полицейский не мог не испытывать даже какую-то нежность к той, которую общественность с уверенностью обвиняла в том, что именно из-за нее Жан Арсизак разделался со своей женой. Наконец, все без исключения пели дифирамбы покойнице, включая и того, в ком видели убийцу, и ту, которая в глазах окружающих была не чем иным, как злой вдохновительницей. Гремилли замечал с горечью, что сам готов позволить затянуть себя в эту липкую патоку, где царили самые высокие чувства. В этом тихом и благовоспитанном городке все любили друг друга, забывая о жестоко убитой здесь женщине и о том, что где-то поблизости находится наверняка уважаемый и ценимый всеми человек, который ведет свою партию в этом хоре мягких голосов и почтенных идей, и он-то именно задушил одну из очаровательнейших представительниц общества.