Между тем Стеклорез зашел в небольшой предбанник и, поднявшись по лестнице на самый верх, в дверях столкнулся с мордоворотом, таким же амбалистым, как и сам. "Куда?" - спросил часовой и, услышав: "К Гранитному", по рации поинтересовался судьбою Калинкина, получил добро на его проход внутрь и щелкнул замком. Офис был оборудован безвкусно до безобразия, но роскошно: два финских мягких уголка из черной кожи, два телевизора в противоположных углах, две секретарши - одна высокая и поджарая, другая пониже и помягче, груды оргтехники на стеллажах и толстенный ярко-зеленый палас на полу. Слева виднелась внушительная дверь из красного дерева с огромной, чуть ли не в половину ее, медной табличкой, гласившей: "Господин Василий Евгеньевич Карнаухов, президент". Вот так, коротко и, главное, по-русски. Та из секретарш, что была поуже в кости и наверняка похуже в койке, приподняла тощий зад и, переспросив по селектору:
- Василий Евгеньевич, к вам можно? - важно сказала посетителю: - Проходите.
"Вот сука, - подумал тот, заходя в огромный, весь обшитый экологически чистым красным деревом кабинет, - оттрахать бы ее хором, а потом "сделать ракету" - сразу бы гонор пропал", - а вслух Калинкин сказал:
- Вечер добрый.
Вася Гранитный был среднего роста угловатый дохляк, и ничего в нем особенного не было, разве что две ходки, а также восьмиконечные звезды крутого на ключицах и коленях да целлулоидные "уши", всобаченные в скромных размеров болт.
- Шалом. - Он махнул рукой, "резинку" Калинкину не подав, и, глядя куда-то внутрь него, сказал: - Есть контракт. Недельный. Как всегда, прибрать начисто, но только здесь зехер - дело особое: калган клиента надо притаранить. Врубаюсь, что это - бездорожье, но уж очень просят, и надо уважить.
Стеклорез секунду помолчал и коротко поинтересовался:
- А сколько все это будет весить?
Гранитный прищурился и отозвался быстро:
- Как учили, и такой же довесок за вредность.
- Впечатляет. - Калинкин твердо взглянул на него, и сейчас же собеседник швырнул на стол фотографию, поясняя:
- Малява на иконе.
Затем надыбал толстую "котлету" зеленых и припечатал ею снимок, сказав:
- Остальное положу на калган клиента, адье, - прощально помахал ручонкой и сделал вид, что Стеклореза он уже не видит.
- Удачи, - тихо пожелал тот, сгреб "икону" с баксами и, не оборачиваясь, пошел к машине.
"Забурел, малыга бацильная, мнит себя бугром", - зло подумал он о работодателе и залез в лайбу. Отъехав подальше от любопытных глаз, он внимательно пересчитал баксы и, удостоверившись, что все ништяк, пристально вгляделся в фотографию. Срисовав клиента, он перевернул ее и прочитал на обороте: "Сарычев Александр Степанович".
Информация между глав
Николай Игнатьевич Степанов работал опером давно, с того самого памятного дня, когда летеху, Женьку Чернышова, выперли из органов за пьянку с дамами непотребными, а его, милиционера патрульно-постовой службы, поставили на освободившуюся должность и сказали: "Служи, парень, родине честно".
Был, правда, момент, когда хотели сделать его замначальника отдела, но, помнится, вышел тогда конфуз у его бригады в аэропорту: пришлось в людном месте пострелять малость, - и после того не до повышений стало, хорошо, что хоть старшим опером оставили.
Да и какой, честно говоря, из него начальник: из себя капитан Степанов внешности был весьма заурядной - не блондин, не брюнет, а так, хорошо, что не лысый, роста среднего, с лицом незапоминающимся, - встретишь такого в толпе, сплюнешь и мимо пройдешь. Жопу свою милицейскую он на сто лимонных долек не рвал и в жизни своей мечтал только об одном - получить перед пенсией новую должность, сменить четыре маленьких звезды на одну большую и потом спокойно сидеть на своих кровных шести сотках в Мшинских болотах. Только вот до этих чудесных времен еще нужно было дожить, и, чувствуя, как день нынешний тянется неимоверно медленно и печально, Николай Игнатьевич устало откинулся на спинку стула и закурил реквизированную у мелкого хулигана "болгарию".
Раньше работалось намного проще - одна книга контроля происшествий для начальствующих, другая для трудящихся, клади себе под попу и ажур. А нынешние демократические игрища с законностью до добра не доведут; известно ведь, что закон как одеяло узкое на двуспальной кровати - всегда кто-то будет голый. Капитан докурил, выбросил фильтр в поганое ведро, и в эту минуту отворилась дверь, пропуская майора Павлова из профилактической службы. Поверх ментовской формы он, чтобы не светиться, накинул нынче бараний полушубок и толстой, курносой рожей своей, в совокупности с прикидом, чем-то здорово смахивал на пребывающего в запое дворника.
- Игнатич, обедать пойдешь? А то кишка кишке рапорт пишет, - мило пошутил он, а Степанов, прикинув, сколько денег имелось в кармане его коричневой, купленной еще в эпоху застоя пиджачной пары, наконец решился и сказал:
- Пошли.
В коридоре к ним примазался бывший сослуживец Сенька Козлов, и хоть работал он нынче в кадрах, и было доподлинно известно, что еще и на федералов, но присутствие его пришлось стерпеть, и уже через минуту чекистская троица окунулась в пронизывающий до костей холод морозного январского дня.
- Сегодня холодно, - тонко подметил наблюдательный майор, и до самой кормобазы не разговаривали - не о чем было.
Наконец подошли к дверям пельменной "Труффальдино" - заведения, многократно проверенного и для желудка опасного не очень, - кинули завистливый взгляд на двух счастливцев, заедавших пельменями водочку, и, пристроившись в конец небольшой очереди, состоящей из готовившихся пообедать пролетариев, ухватили по пустому подносу загодя - так, на всякий случай. Нынче смена была неудачная - на раздаче стояла всем известная Люська и, энергично шевеля выглядывавшими из-под короткого халата бедрами, шустро "обувала" клиентов, пользуясь тем, что трудовой народ смотрел большей частью на эти самые прелести, а не на весы.
- Ты с чем пельмени будешь - с уксусом или со сметаной? - заинтересованно спросил Степанова майор Попов, сглатывая слюну, и, не дождавшись ответа, пояснил: - Уксус, он для пищеварения хорош, ну если кислотность пониженная.
Кадровик Козлов в беседу не лез, стоял степенно и, мечтательно глядя на розовые ляжки раздатчицы, почему-то глотал слюну и облизывался. Между тем у капитана Степанова тоже начал выделяться желудочный сок, и он стал прикидывать, что бы еще взять к уже изрядно доставшим пельменям, и в этот самый момент глаза его как бы на секунду окутало что-то темное, голова закружилась сильно-сильно, и он даже задрожал от внезапно накатившей на него бешеной злобы. Он глянул на жующие, красные от водки рожи пролетариев, на розовые, паскудные ляжки шалавы с половником и, закричав страшно: "Ненавижу", хорошо отработанным движением дернул из кобуры "стечкина". Мгновенно дослав патрон, он щелкнул предохранителем и парой выстрелов сразу положил двух гегемонов под стол, потом прострелил башку дико завизжавшей раздатчице и, глядя, как она уткнулась наштукатуренной харей в котел с пельменями, радостно засмеялся. В это время коллеги его протерли мозги, и, когда один из них закричал истошно: "Брось ствол, Игнатич, остановись", а другой попытался до "стечкина" дотянуться, капитан, разорвав дистанцию, расстрелял их в упор и, глядя, как задергалось тело кадровика в смертных муках, пнул его ногой и, закричав: "Стукач поганый", с наслаждением раздробил ему пулей череп.
Бурное ликование переполняло его всего, и он не сразу обратил внимание на замерших у входа двух серьезных, коротко стриженных мужичков, а напрасно, - в руках одного из них мгновенно оказался ствол, и последнее, что Николай Игнатьевич увидел в этой жизни, была вязкая непроницаемая темнота, стремительно на него надвинувшаяся.
Глава вторая
Было часа два пополудни, стылый блин зимнего солнца низко зависал в морозно-голубом небе, и работы не было совершенно - народ ехать не желал. Опальный майор Сарычев вывернул с Ленинского проспекта обратно на Московский и, подъезжая к автобусной остановке, не удержался и жульнически подумал: "Хочу девушку долларов на пять". Сейчас же молодая гражданка подняла руку в черной кожаной перчатке и расстроенным голосом спросила у затормозившего Александра Степановича:
- За четвертак на Южное отвезете?
Он молча кивнул головой и, плавно тронувшись с места, покосился понимающе на букетик из четырех гвоздик. Пассажирка, заметив его взгляд, сказала просто:
- Сокурсницу хороню.
Помолчала немного, вытерла внезапно повлажневшие глаза и, добавив:
- К моргу опоздала, автобус уже уехал, - вдруг заревела, как-то уж очень по-бабьи всхлипывая.
Сарычев женских слез выносить не мог, его сразу же начинало трясти, и, нахмурившись, он сурово поинтересовался:
- Умерла-то отчего?
Попутчица плакать перестала, сказала тихо:
- Маньяк убил, - и, не заметив никакой ответной реакции, искренне удивилась: - Вы чего, телевизор не смотрите?
- Нет его у меня, - простодушно отозвался майор, даже не подозревая о том, что третьего дня по ящику специально выступал какой-то деятель из "убойного" отдела, обещал маньяка поймать и по-отечески давал советы, как лучше юным девам уберечься от убийцы-извращенца.
- Сердца вырывает из груди и головы отрезает. - Зареванные глаза пассажирки округлились, и она перешла на шепот: - И изнасилует непременно, Надюху-то на улице нашли вообще голой, в луже крови.
Она опять заревела, но Сарычев на это внимания уже не обратил. Перед майорскими глазами стояла аналогичная картина, однажды уже виденная им после похода с Машей в театр. Вспомнив беззащитное женское тело в набухшем от горячей влаги снегу, он внезапно ощутил себя Сволидором - праворучником дружины храма Святовита, что на Руяне-острове, - и от стыда и гнева побелел подобно мелу. Не пристало мужу, на коего благодать божеская излита, терпеть зло подобное, и только присутствие пассажирки не позволило Сарычеву застонать хрипло и протяжно.
Между тем уже приехали, и, денег с попутчицы не взяв, майор покатил обратно в город. На КПП гаишники тормозили всех без разбору - несли на своих плечах службу по усиленному варианту, - и, недоумевая на дорожных стражей, спокойно пропустивших его полчаса назад, а ныне не разрешающих вернуться без шмона, Александр Степанович спокойно пору лил в среднем ряду, наивно полагая, что кто-то будет голосовать. Он уже проехал Дунайский, когда взади резанул ухо звук мощного сигнала и часто-часто заморгали дальним светом, - кто-то "семерку" обгонять ленился и нахально требовал уступить дорогу. Майор взглянул на спидометр - стрелка там застыла против шестидесяти пяти, слева ряд был свободен, и стало ясно, что, заскучав, в джипе просто решили немного потешиться.
Он включил правый поворотник и съехал в крайний ряд, надеясь, что этим все и закончится, но фары сзади продолжали мигать, а сигнал, похожий на паровозный гудок, не умолкал, и внезапно майору это надоело. Он резко дал по тормозам, ощущая себя суровым воином с сердцем обросшим шерстью, и лоханувшийся водила джипа подпер "семерку" в задний бампер, а Александр Степанович, чувствуя, как что-то ярко-красное, похожее на лаву, начинает бурлить в солнечном сплетении, вышел из машины.
- Ты что же творишь, пидер вонючий? - Из иномарки под хлопанье дверей вылетели двое - в куртках - "пилотах", стриженые и крутые, как вареные яйца.
Мгновенно сказавший лишнее братан заполучил увесистый пинок чуть пониже живота и, согнувшись, упал на снежок, а его товарища решивший не вступать в полемику майор с ходу ухватил чуть пониже кадыка и не торопясь пальцы сблизил - раздался хрип, лицо любителя острых дорожных ощущений посинело, и он присоединился к лежащему у колес водителю. Глянув на них мельком, Сарычев распахнул дверь и вытащил из джипа третьего члена экипажа, добровольно выходить не пожелавшего. Энтузиазма на его прыщавой харе не наблюдалось, и, слегка тряханув пассажира за отворот куртки, едва не сломав ему при этом шею, майор произнес с неподдельной горечью:
- Что ж это вы, голуби, дистанцию не блюдете, машину вот мне шваркнули, а? Денег давайте, а то настроение у меня неважное сегодня, сокрушу, - и подтолкнул еще стоявшего на ногах братана - мол, озадачься, родимый.
В этот самый момент обладатель отбитого мужского достоинства, видимо несколько оклемавшись, начал подниматься на ноги, хватаясь при этом за газовый ствол РГ-89, из которого так хорошо пуляется дробью. Развертывание дальнейших событий Сарычев ждать не стал, а, мгновенно дистанцию сократив, мощным ударом в лоб вырубил стрелка напрочь. Он упал лицом вниз и замер, а ошалевший от увиденного, пока еще здоровый, братан привычным движением сноровисто выгреб содержимое карманов лежавших коллег, потом добавил свои кровные сбережения и, получив апперкот в челюсть, оказался настоящим другом - тихо залег рядом со своими подельщиками.
По-прежнему ощущая себя воином, не ведающим жалости к врагам, майор выкинул ключи от джипа в сугроб, туда же зашвырнул "газуху" и покатил домой, - нынче денег у него было в избытке. По пути он заскочил на "барыгу", приобрел для Маши электрошокер - сердце надо беречь, - и уже на подходе к дому его вдруг посетила мысль, что, судя по всему, насиловали и мочили девиц непосредственно в лайбе. Ехать домой расхотелось, и Сарычев медленно попилил в крайнем правом ряду, пристально вглядываясь в голосующих молодых женщин, помня мудрые слова о том, что попытка не пытка.
Наконец он увидел подходящую - радужное сияние вокруг ее тела стремительно блекло, - и, ощутив, что сегодняшнюю ночь она вряд ли переживет, Сарычев на ее призыв не откликнулся, а проехав чуть вперед, остановился. Девица томилась недолго - через минуту ее подобрала белая "девятка" и стремительно повлекла куда-то в район Парголова. Водила в лайбе был классным, и Сарычев больше чем на три корпуса его не отпускал, хорошо понимая, что тот легко может оторваться с концами. Наконец выехали на Выборгское шоссе, и передний привод дал о себе знать - "девятка" начала быстро уходить. Особо упираться рогом майор не стал, и когда наконец он ее догнал, то вокруг уже было полно народа: под покровом быстро опустившейся темноты машина на полном ходу въехала в бампер не пропустившего ее "КамАЗа", и на то, что осталось от пассажирки, сидевшей на переднем "месте смертника", Сарычев и смотреть не стал - не на что было. Первый блин оказался комом, и, чувствуя свою причастность к ее смерти, он развернулся и покатил домой, прекрасно различая окружающее в темноте, и вспомнил про габаритные огни, лишь когда менты сняли с него штраф.
Уже подъезжая к своему дому, майор почувствовал горячее желание чего-нибудь поесть, и, не забывая, что холодильник пустой, а пообедать не пришлось, он выбрал в подземном переходе старушенцию поцивильней и купил у нее жареную куру, хлеба и кое-чего из зелени.
Запарковав машину, он зашел в парадную и, не спеша поднимаясь по лестнице вверх, почему-то ощутил смутное беспокойство. Закрыв входную дверь, майор разделся и, вымыв руки, прошел на кухню, чувствуя, как тревожный дискомфорт усиливается с каждой минутой. С тяжелым сердцем он поставил сковородку на огонь, кинул маслица и, расшмотовав куру на части, стал ее разогревать, добавляя для вкуса перца и чеснока. Внезапно Сарычев подошел к окну и, осторожно выглянув из-за занавески, наконец причину своего беспокойства осознал - из стоявшего неподалеку от помойки "мерседеса" на него в упор смотрели пустые глаза смерти.
Глава третья
Сергей Владимирович Калинкин тихо торчал в своем сером, как штаны пожарника, "сто восьмидесятом" и сосредоточенно выпасал клиента. Ничего себе попался мужичок, крепенький, с плацдармом для мандавошек под носом, и, если бы не сволочи работодатели, все было бы просто и обыденно: можно или "галстук навесить", а лучше всего калибр 7.62 с глушаком. Встать спокойненько в парадняке и пару раз не торопясь шмальнуть с двух рук - маслину между глаз, еще одну в висок для контроля, - и полный гвардейский порядок. Нет ведь, изгаляются, падлы, - калган им приволоки, ни больше ни меньше, а это вам не хрен собачий. Придется, видно, клиента или ломать куда-то и расшивать в антисанитарных условиях, а скорее всего надо лукнуться прямо на его хату и потрошить уже на месте, теплого.
"Охо-хо…" Жутко голодный Стеклорез потянулся, зевнул во всю пасть, так что зубы клацнули, и плотоядно улыбнулся, представив, какая на ощупь жопа у блондинистой красавицы "двустволки", что зависает у него уже третьи сутки. Хорошо бы нажраться сейчас горячих, политых сметаной пельменей, штучек этак восемьдесят, вмазать стаканчик "Зубровки", а потом мигнуть ляльке, и она быстро и качественно сварганит миньет по-походному, без проволочек.
Вообще-то говорят, что мечтательность - это пережиток варварства, а Сергей Владимирович был вполне цивилизованным киллером, с высшим образованием, и свои мысли в нужное русло он перевел быстро. Итак, работать клиента лучше всего на его собственной хате - живет он вроде бы в одиночку, опять-таки деловая атмосфера спокойная, и никто сосредоточиться не помешает: суеты и вошканья Калинкин не выносил. Днем он уже "понюхал воздуха" и успел майорскую дверь срисовать, врубившись сразу, что сигнализация отсутствует, потом притер "подбор" к лажовым совдеповским замкам и был готов хоть нынче "промести хвостом". Однако лезть в квартиру "по соннику" в натуре стремно, и, чтобы клиент не трекнулся, Калинкин надумал уделать его начисто завтра. "От вошканья беспонтового все в этой жизни не в цвет", - сурово напомнил он себе и, решив, что "пощупал гуся" в должной мере, скорее поехал жрать пельмени и сливать сперму.
В то же самое время Александр Степанович, внимательно наблюдавший из неосвещенной комнаты за Стеклорезом, с поста снялся и принялся жевать чуть теплую, хорошо прожаренную курицу. Сложив остатки в кастрюлю, он слил туда масло со сковороды, бросил толченых грецких орехов и, убеждая себя, что на завтрак будет сациви, позвонил Маше на работу - нынче она трудилась в ночь.
- Ну как там твои психи? - узнав ее голос, поинтересовался майор и улыбнулся в усы.
- Доходят до нужной кондиции, - в тон ему ответствовала Маша и несколько легкомысленно добавила: - Хотя до депутатского корпуса им еще далеко.
- Не надо о грустном, - сказал Сарычев и, потрепавшись с Машей минут десять, пошел в ванную.