Глава одиннадцатая
Андрей Ильич Ведерников, носящий в кругах определенных кликуху Гнилой, зависать в "Незабудке" любил. Все здесь было "доскум свойским": с директором оздоровительного комплекса он когда-то давно пребывал в одной кошаре, раскручивалось заведение на бабки общаковские и даже шнырь при митуге был из "долгосрочников", вышедших при перестройке, и звал атамана еще по-зоновски - бугром.
Нынче правая рука главнокомандующего, Сенька Стриж, напрягся и вызвонил лялек, если судить по прикиду и витрине - мазевых до невозможности, а когда они в предбаннике "рекламу" свою скинули, то и вообще стало ясно, что прибыл "суперсекс": на бритых лобках прелестниц были наколоты "знаки качества", виднелись надписи фартовые - "королева СС", а у одной из красоток в самом укромном месте было продето кольцо золотое, приносящее, говорят, удачу.
Между тем коньячок французский был уже наполовину выпит, телки по первому разу оттраханы, и каждый отдыхающий занимался своим делом: порево не спеша плескалось под музыку в пузырящейся воде бассейна, Сенька Стриж неторопливо, с чувством, наполнял баяны "меловой гутой", а атаман Гнилой лежал, вытянув во всю длину свои жилистые, с набитыми на коленях восьмиконечными звездами ноги, и думу думал.
В жизни своей он всего насмотрелся: малолетка, за ней - взросляк, три раза при разборках пришлось плясать "танго японское" - с завязанными глазами и пером в руке отстаивать жизнь и честь свою, - но всегда он старался жить "по понятиям", как учили, а натаскивал "блатыкаться" старый вор Рашпиль его строго. Помнится, к началу восьмидесятых Гнилой "держал" уже пол-Питера, кликуху его знали по всему Союзу, и считалось западло тогда "наводить коны" с ментами погаными, а чтобы работать с ними в доле - так боже упаси от такого беспредела и форшмака полнейшего. Да и помидоры с комсюками крепко держались за кормушку, кроме однокорытников никого к ней не подпуская, и приходилось людям нормальным урывать свое то силой, то хитростью, но это было честно - просто коммунисты держали свою масть и никому не уступали власть.
После перестройки же пошел беспредел - понятия кончались там, где начинались большие бабки, и, вспомнив, что его, законного вора, держат теперь даже не за бойца, а просто шестеркой-мокрушником, Гнилой застонал и заскрежетал всеми своими фиксами. От мрачных мыслей отвлек его Сенька Стриж, доложивший, что дур-машины все на взводе, и, глядя на идущую поперек низа живота кореша надпись: "Работает круглосуточно", атаман буркнул хмуро:
- Телок угости, будут злоебучей, - взял шприц и ловко попал пятелкой себе в "дорогу".
Еще на игле он поймал "флэш" - мириады крохотных огоньков зажглись в каждой его клеточке, и вывеска у него подобрела, а внимательно наблюдавший за ним подчиненный одобрительно ощерился и пошел к мокнувшим в бассейне красавицам, зюкая призывно:
- Ласточки, сейчас вам рапсодию на баяне сбацаем.
Гнилой глянул на сразу воодушевившихся лакшовок, и припомнилось ему, что и ширяться-то он начал, когда появилась эта гнида, Шаманом прозываемая, а вслед за ней прорезались менты высоковольтные да прочая шушера. Не до понятий стало. Он открыл глаза и, чувствуя, как тело становится легким и свободным, одним движением быстро поднялся на ноги. Неуемная энергия переполняла его всего и, шумно бросившись в бассейн, Гнилой начал с понтом осуществлять заплыв, а кореша, уже вовсю жарившие своих дам в прозрачной зеленоватой воде, лыбились и пели:
- Не гони волну, бугор.
Тем временем оставшаяся не при делах девица, сделавшаяся после кокаина буйной, стала "заявлять", и, чтобы "рамки" лакшовка не забывала, Гнилой вылез на сушу и быстро поволок строптивицу в бильярдную. Место это было замечательное - с удобными, обтянутыми зеленым сукном столами, с зеркальным потолком, в котором отражалось все на этих столах происходящее, - и, прижав спиной кверху возмутительницу спокойствия между луз, главнокомандующий потешился: долго трахал ее вначале сам, потом с помощью кия, а после уж бильярдным шаром, - мол, не забывай, сука, что сделал Бог тебя из ребра.
Между тем затаившийся в засаде Сарычев прикинул, что веселящиеся дошли уже до нужных кондиций, и, сняв из-под капота бачок омывателя, неторопливо направился ко входу в баню, где за стеклом висела красноречивая табличка: "Закрыто". Постучав и подождав немного, он узрел мрачную рожу выглянувшего дежурного по бане, помахал десятитысячной бумажонкой и сказал ласково:
- Налей водички.
При виде дензнака и пустого омывателя в буркалах у того зажглись искры понимания, и, приоткрыв дверь, он протянул пакшу и хрипло произнес:
- Давай.
Дважды упрашивать майора было не надо, и, резко взмахнув рукой, он подхватил сразу обмякшее тело банщика, зашел внутрь и, задвинув засов, прислушался. Где-то вдалеке, за дверью, шумно плескались в гулкой пустоте бассейна, раздавались громкие стоны, надо думать кончающей дамы, и кто-то смачно, как застоявшийся жеребец, ржал - словом, все было как надо, и Сарычев приступил к действию.
Быстро разорвав полотенце на полосы, он связал командующего баней по рукам и ногам, забил ему кляп и, аккуратно задвинув тело за диван, крадучись направился в предбанник. Тот был солидных размеров и состоял из двух частей - раздевалка была отделена от комнаты отдыха перегородкой, - и, помацав бандитские шмотки, Сарычев маслины из всех стволов вытащил и, разбросав по полу, неслышно двинулся дальше. Миновав русскую парную, сауну и душевые кабинки, он добрался наконец до двери в бассейн и, приоткрыв ее, глянул в щелочку.
Увиденное соответствовало услышанному: трое изрядно вдетых мужиков усиленно и разнообразно сожительствовали с тремя шорнутыми бабами, и почему-то, глядя на них, майору вдруг подумалось, что собачья свадьба - это возвышенное и одухотворенное действо по сравнению с происходившим на его глазах бардаком. Четвертого, нужного Сарычеву, члена бригады пока не наблюдалось, но, услышав громкие женские крики откуда-то сверху, Александр Степанович понял, что тот, видимо, отдыхает в отдельном кабинете, и не ошибся.
Именно в это самое время партнерша Гнилого, крайне раздосадованная неласковым с ней обращением, извернулась и, раскровянив острыми ногтями атамановы бейцалы, начала громко ваблить, стараясь при этом сделать ноги. Подобно раненому тигру, главнокомандующий двумя прыжками достал ее и, несмотря на вертуханье, начал конкретно давать ума, стараясь попасть по соскам и знаку качества на лобке. Находившиеся в бассейне пары даже телодвижения свои приостановили, внимая происходившему наверху, и появление Сарычева произошло для них совершенно неожиданно. Тот щелкнул пальцами и, глядя пристально на отдыхающих, твердо сказал:
- Поплыли.
Сейчас же дуэты распались, купальщики с энтузиазмом взмахнули руками, и их тела начали стремительно рассекать водную гладь. Доплыв до конца дорожки, они развернулись и как заведенные устремились в другой ее конец, а в это самое время раздались быстрые шаги на лестнице и показалась буйно-строптивая носительница продажных прелестей, преследуемая раненым атаманом. От ее былой красоты и шарма не осталось и следа - из носа, впрочем, как и по бедрам, обильно струилась кровь, левый глаз заплыл и был почти невидим, - а за ней несся злой как черт, орущий что-то Гнилой с окровавленным кием наперевес. Заметив Сарычева и мгновенно узнав его, он вскричал дико:
- Ты живой, пидер! - и, круто изменив направление, попытался с ходу воткнуть длинную деревянную палку майору прямо в глаз.
Это было сделано явно опрометчиво, - легко уклонившись, тот плотно въехал носком ботинка атаману в уже изрядно подраненный пах, в такт движению добавил ладонью в лоб, и тут случилось непредвиденное. "Загибавшаяся от вольного", обиженная девица схватила в свои хорошенькие ручки лежавший рядом с ананасом нож и, взвизгнув: "Сука", вонзила острие Гнилому в спину, успев даже развернуть его в ране, пока майор не приказал ей: "Спать". Мгновенно превратившись в спящую красавицу, лакшовка опустилась на кафельный пол, и секунду спустя рядом с ней очутился хрипящий атаман. Изо рта его выходили кровавые пузыри, однако взгляд был осмыслен и полон ненависти, а узкие губы прошептали:
- Все равно от СПИДа загнешься, мент позорный.
Объяснять Сарычеву ничего уже было не надо, и он спросил только:
- Почему?
- Чтоб под ногами не вертелся. - Гнилой внезапно захрипел сильнее, и из уголка его рта заструился кровавый ручеек, а майор взмахнул рукой и, когда атаману полегчало, поинтересовался:
- О Шамане расскажи.
Глаза Гнилого сощурились, и от ненависти его даже затрясло, потом он вдруг ощерился и, плюясь красным, выдохнул с бешеной злобой:
- Душу не мотай, мент поганый, сука легавая, падаль. - Выдохся и прошептал тихо: - Шаман тебя уроет в шесть секунд, ты вначале со своими легашами разберись, есть там один высоковольтный из кадров, он тебя и сдал. Вот у него и спроси насчет Шамана.
Он замолк на секунду и, уже не в себе, внезапно закричав дико:
- Суки, падлы, всех замокрю, - выгнулся дугой и, извергнув водопад черной крови, несколько раз вздрогнул и затих.
Пару мгновений Сарычев молча смотрел на него, потом вздохнул и пошел прочь. Когда он уходил, было слышно, что групповой заплыв находится в самом разгаре.
Глава двенадцатая
Недаром люди мудрые говорят, что понедельник день тяжелый. Генерал-майор внутренней службы Михаил Васильевич Помазков уныло глянул сквозь тонированное окошко подаренного радеющими за улучшение криминальной обстановки в России империалистами "форда" и, чувствуя, как ему опять поплохело, сглотнул тягучую слюну, однако держался с достоинством - пока не блевал. Щегол-водила врубил буржуазную печку на всю катушку, и, ощущая, как его чекистскому долготерпению приходит-таки конец, страдалец отчаянным усилием опустил стекло и, подставив красную, разгоряченную харю упругим струям ветра, начал понемногу приходить в себя. О Господи, где все, куда ты, юность прежняя, девалась? Михаил Васильевич скорбно застонал, а вспомнив себя молодым и красивым инструктором райкома ВЛКСМ, вздохнул и прикрыл покрасневшие от вчерашнего веселья глаза.
Помнится, с каким нетерпением ожидался процесс получения членских взносов от первичных организаций. Поработав совсем немножко головой и руками, всегда можно было урвать свою долю от пирога социализма, а уж отдыхать-то комсомольский авангард умел. Вспомнив емкости с кристально чистой, подобной слезе, влагой стоимостью всего-то в четыре рубля двенадцать копеек, машинистку Катю, свой родной письменный стол, на котором, собственно, все веселье и происходило, генерал внезапно скривил свою несколько одутловатую, склонную к полноте физиономию и с внезапной силой вскричал:
- Стой! Тормози!
Привыкший ко всему водила, включив сирену и лихо приняв вправо, припарковался, а несчастному Михаилу Васильевичу пришлось забежать за киоск, и через пару секунд от утробных звуков граждане ускорили шаги, а люди сердобольные и набожные перекрестились. С третьей попытки чекисту несколько полегчало, и, утерев пасть рукавом расшитого золотом мундира, генерал погрузился в иномарку и нелегкий свой путь продолжил.
Эх, хорошо бы сейчас на воздух, с природой пообщаться поплотнее, поохотиться например. Как славно было в прошлом году в Тюмени: начальник местного УВД, прогибаясь перед проверяющими, исхитрился и лично "посадил медведя на пальму"; пока глупый топтыгин ловил брошенную ему в морду шапку, ловкие чекистские руки распороли ему брюхо клинком, и долго потом сидел косолапый в снегу, запихивая обратно в рану покрытые паром внутренности, и ревел, медленно сдыхая, - вот умора-то. Но на этом веселье тогда не закончилось - зэки сварили стальную клетку с дверью и закинули в нее на ночь дохлого барбоса. А поутру все было готово: другой лесной прокурор сидел внутри и ревел страшно, а уж подстрелить его ничего не стоило, и, помнится, сам генерал всадил в него все пять пуль из своей многозарядки.
Воспоминания о былом несколько оживили воображение Михаила Васильевича, и перед его взором предстали ночные стрельбы из автомата Калашникова с вертолета по джейранам на бескрайних степных просторах нашей родины. А уж как кульминация генеральских подвигов на ум пришли нынешние его приключения на Волге во время нереста осетровых. Ощутив во рту вкус икры-пятиминутки, Михаил Васильевич опять заглотил слюну и понял, что если сейчас же не глотнет пивка, то скорее всего погибнет. Однако как-то все обошлось, и вскоре водила сказал угрюмо:
- Прибыли.
Пришлось грозно сдвинуть брови и, приняв бравый вид, бодро двинуться на службу. У себя в кабинете генерал включил кондиционер на всю катушку и, рявкнув по селектору, что упаси боже его с кем-нибудь соединить, истекая слюной, подволокся к холодильнику. Там в его прохладных недрах находилось то, что лишь одно могло вернуть истомившегося чекиста к жизни, - бездонные залежи запотевших банок реквизированного "Хольстена". Присосавшись и как следует глотнув, Михаил Васильевич допил, крякнул и быстро открыл еще одну, прямо пальцами хватанул кусок засохшей паюсной икорки, ощутив наконец, как начинает приходить в себя. Проклятая пелена перед глазами постепенно рассеялась, пол перестал уподобляться палубе во время качки, и, что самое главное, - блевать не тянуло совершенно. Чувствуя, как настроение начинает стремительно подниматься, с целью профилактики его нового падения генерал не торопясь выкушал еще баночку, степенно заел и, глянув на часы, кликнул подчиненных на утреннюю тусовку.
Ненавязчиво поинтересовавшись, как протекает процесс принятия бандитствующих элементов в славные ряды прапорщиков оперативно-разыскного взвода внутренних войск, генерал предпринятые действия одобрил и, по-отечески посоветовав всем чекистскую бдительность не терять, присутствующих из кабинета выпер. В это время ожила труба - значит, звонил кто-то свой, - и, услышав знакомый голос, Михаил Васильевич на предложение встретиться через полчаса с готовностью согласился. Переодевшись в гражданский прикид, он выкушал на всякий случай еще баночку пивка, накинул скромную дубленку из шкуры ламы и, объявив по селектору, что отбывает перекусить, не спеша направился к выходу.
Чувствуя, как от морозного воздуха голова становится ясной, а настроение еще лучше, генерал энергично закряхтел и бодро двинулся к гранитной набережной. Говорят, что именно в этом месте был ранее отшвартован специальный катер, который разгонял гребным винтом кровищу, вытекавшую ручьем из подземелий заведения, где нынче генералил Михаил Васильевич, но сам он об этом и думать не желал, хорошо помня мудрость народную: что было, то сплыло, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. И, глядя вдаль, стоял себе спокойно генерал Помазков, никоим образом не желавший стать Кутузовым, а услышав скрип снега под энергичными шагами, обернулся и, сразу осклабившись, сказал единомышленнику:
- Привет.
- Два вопроса, Михаил Васильевич. - Его собеседник улыбнулся и, поправив модные очки на умном, интеллигентном лице, сразу перешел к делу: - Неприятности с налоговой полицией, закрыли сразу пять наших бензозаправок, и думается, что тебе будет решить проще по своей линии, чем мне по своей, так что навались, пожалуйста.
Он подмигнул и сунул папку с документацией в генеральскую руку, секунду помолчал и тихо добавил:
- Длинный дубаря врезал.
Сказанное Помазкова не впечатлило никак - он на дух не выносил бандитствующего отморозка, - однако чисто профессионально поинтересовался:
- А причины какие?
Думая о чем-то совершенно другом, очкастый вяло отозвался:
- Я не врубался особо, говорят, шкура какая-то расписала, похороны завтра, - и, засмеявшись: - Вот к чему приводит половая несовместимость, - помахал ручкой и устремился к машине, ни марки, ни номера которой было не разглядеть.
- Меньше народу, больше кислороду, - несколько по-детски подумал вслух генерал, хотя имел в виду вещь весьма серьезную - долю погибшего подельщика, и не спеша двинулся продолжать дальнейшее служение отчизне.
Тем временем Александр Степанович Сарычев, с утра еще взявший подходы к генеральской норе под свой контроль, решил временно со своим подопечным попрощаться и, гуляющим шагом миновав белое авто, в которое погрузился очкастый собеседник Помазкова, не спеша тронулся за ним следом. Таких вот "волжанок" майор в свое время видывал предостаточно - с проблесковыми сигналами у решетки радиатора, мощной сиреной и специальными направляющими для номеров: цепляй какие хочешь, - и сомнений в том, где подвизался генералов знакомый, не оставалось никаких: заведение это раньше звалось ГБ-ЧК, а нынче более демократично - конторой федеральной. Даже теперь явных лохов в ней не держали, и, хорошо об этом помня, Сарычев сразу же отпустил клиента на десяток корпусов вперед, некоторое время двигался без света, затем фары включил, и все шло отлично, пока не выехали на Московский проспект. Удивительно, но снег на нем только что отскоблили, и, нагло заняв крайний левый ряд, чекистская лайба засверкала огнями и с ревом сирены резво покатила в сторону аэропорта, не обращая на светофоры ни малейшего внимания. Увидев такое дело, майор сплюнул и, сожалея, что только время зря потерял, двинулся назад и снова затаился в засаде неподалеку от мрачного серого здания, говорят, такого высокого, что из его подвалов свободно видна Колыма.
Между тем выкушавший к концу рабочего дня "Хольстена" уже изрядно, генерал Помазков находился в превосходном расположении духа - вопрос с бензозаправками решился в шесть секунд, и, кликнув по селектору машину, он погрузил свой зад в анатомическое подогретое сиденье и приказал водиле рулить к дому. Обитался он в кирпичном девятиэтажном монстре, воздвигнутом для высоковольтного состава ГУВД еще задолго до победы демократии, и жить в нем было легко и приятно, однако, не доехав пару кварталов, сам не понимая почему, Михаил Васильевич сказал:
- Дальше я сам, прогуляться хочется, - и, лайбу отпустив, потопал на своих двоих.
Очень скоро какая-то неведомая сила заставила его остановиться возле белой "девятки", запаркованной неподалеку от лесопарка, и, распахнув дверь, он уселся рядом с водителем. В этот момент с генеральских глаз будто кто-то убрал пелену, и, глянув в лицо размещавшегося рядом с ним крупного усатого мужчины, Михаил Васильевич вдруг закричал от страха и, закрыв лицо ладонями, натурально наделал в штаны, - даром что ли столько "Хольстена" было выжрано.
- Узнали, значит, товарищ генерал? - мягко сказал водитель, ухватив при этом твердыми, как железо, пальцами Помазкова за горло и уже через секунду поинтересовавшись звенящим от ярости голосом: - С кем вы встречались на набережной?
Язык у чекиста от ужаса еле ворочался в пересохшем рту, и он отозвался не сразу:
- Так, знакомый один. - Однако, получив "закуску" - резкий удар тыльной стороной ладони по губам, быстро добавил: - Партнер по бизнесу… Давний.