- Ну замочишь ты его - и сделаешь народным героем, а все окрестные оперы будут не просто службу нести - они начнут мстить и делать все возможное, чтобы такое не повторилось с ними, - будет ли все это хорошо? - Он замолк и пристально взглянул в серые глазенки пухлого мента. - Нет, надо этого Александра Степановича достать по-умному, чтобы он сам еще и крайним оказался.
Красномордый согласно кивнул пару раз головой, прищурился и сказал, улыбаясь:
- Окажется, как пить дать, окажется. Печенками, сука, рыгать будет.
Второй выждал паузу, белозубо улыбнулся и ласково промолвил:
- А вот уже тогда и замочить его можно. Без эксцессов, не торопясь.
Глава восьмая
Утром, по пути в сортир, майор Сарычев в коридоре повстречался с супругой. Ольга Петровна только что вышла из-под душа, самую главную прелесть ее едва прикрывали черные трусики с красными кружавчиками, грудь была хоть и солидных размеров, но стоячая, и пахло от нее обворожительно.
- Саша, давай поговорим, - попросила она и почему-то посмотрела на свои замечательные коленки, кожа на которых была нежная и бархатистая, как персик.
- Давай, - согласился Сарычев, примерно уже представляя, о чем пойдет речь.
- Саша, нам нужно пожить врозь, так больше продолжаться не может, - без всякого выражения, заученно произнесла супруга. - Я заберу кое-что из мебели.
- Забирай, - мотнул головой майор, перед глазами которого опять появилось лицо мертвого Самойлова с конопушками на носу, и добавил тихо: - Действуй.
На том и порешили. Ольга Петровна отправилась по своим девичьим делам, а майор поехал на кладбище.
Уход жены почему-то не тронул его совершенно - получилось как со старым, больным зубом. Пока лечишь его, он болит и причиняет массу неудобств, а стоит только выдрать - все, никаких проблем, даже никогда и не вспомнишь о нем.
"Да, буддисты правы, этот мир полон страданий", - согласился майор Сарычев с принцем Гаутамой и всю оставшуюся дорогу до кладбища ехал безо всяких мыслей, на автомате.
На погосте было холодно. С ясного, кристально-голубого неба непонятно откуда падали редкие снежинки, а зимнее, низко стоящее солнце казалось остывшим, оранжево-красным блином. Народу было немного, в основном все свои, милицейские. Майор и раньше знал, что Самойлов был детдомовский, но только сейчас понял, как это страшно, - проводить капитана в последний путь пришли только квартирная хозяйка, сдававшая ему комнатуху, да какая-то молодая девица, не жена, а так, одна из многих.
Могилу вырыли недавно - она еще не была присыпана снежком, - и по краям ее Сарычев заметил следы ковша - было ясно, что копал "Беларусь", - и почему-то настроение у майора испортилось окончательно. Он уже не впервой хоронил сослуживцев и примерно представлял дальнейшее: коротко, чтобы не застудить горло, генерал толкнет речугу, кто-нибудь еще поклянется отомстить и не забыть отважного чекиста и хорошего парня капитана Самойлова, да только Пете от этого не будет легче - вон он лежит неподвижно, одетый в милицейскую "парадку", и снежинки не тают на его веснушчатом курносом носу. Сарычев вдруг ощутил, что предметы вокруг него становятся какими-то серо-бесформенными и видятся как бы сквозь пелену - в этом был виноват, конечно, резкий, холодный ветер, - и, вытерев слезы, майор несколько раз сглотнул что-то тягуче-горькое, стоявшее в горле, постепенно обретая контроль над взвинченными нервами.
Наконец гроб опустили, присыпали и, разогнав напоследок выстрелами окрестных галок, стали расходиться. На поминки Сарычев не пошел, а по пути в "управу" приобрел литровую бутыль не нашей, прозываемой зловеще - "Черная смерть", водяры, кое-чего на закусь и, заперевшись в кабинете, сходу принял на грудь стакан. Водка была неплохая, однако майора никаким образом не взяло, и, пожевав краковской колбаски, он пить более не стал, а поинтересовался насчет ответа на запрос воякам. Удивительно, но тот уже пришел, и вскоре выяснилось, что РБГ-48 - это психогенное отравляющее вещество, созданное для защиты горячо любимого отечества от происков кровавых империалистов. Трепещите, недобитые буржуи и другие классовые враги, - данное химическое соединение в боевой обстановке мгновенно вызывает стойкие и необратимые изменения в психике людской, и никакой противогаз вам не поможет. Достаточно всего одной стомиллионной доли грамма, чтоб человек стал заторможенным, подавленным скотом, охваченным апатией и безотчетным страхом.
"Эх, люди, люди, почему мы хуже твари любой", - подумалось майору, и он уже совсем было решился налить себе еще, как внезапно ожил телефон внутренней связи. Звонил почти-генерал, и Сарычева удивила обеспокоенность, явно различаемая в его обычно монотонном и размеренном голосе.
- Александр Степанович, хорошо, что ты уже здесь, третий раз тебе звоню, - что-то уж слишком экзальтированно произнесло начальство и, добавив уже спокойней: - Зайди ко мне, - отключилось.
- Нашел время, гад, - вслух сказал майор осуждающе и, откусив еще краковской, не спеша двинулся длинным, прямым коридором.
Почти-генерал в общем-то был такой, как всегда, - подтянуто-волевой, - но наметанный сарычевский глаз сразу заметил на его лице не то чтобы страх, а растерянность какую-то, проистекавшую от непонимания происходящего.
- Ну что, похоронили? - спросило начальство, а майор, подумав про себя: "Сам-то ты где, сволочь, был?" - ответил: - Присыпали.
Почти-генерал для приличия секунду помолчал, а потом безо всякого перехода сообщил:
- Дело твое "федералы" забирают. Документы для передачи подготовь.
Заметив выражение крайнего неудовольствия на сарычевской физиономии, он разложил веером на столе пачку фотографий и, ткнув в них пальцем, сказал повелительно:
- Взгляни.
Фотобумага была еще ощутимо влажная на ощупь, и майор понял, что отпечатано совсем недавно, а когда посмотрел на снимки, то осознал истинную причину почти-генераловой растерянности. На них были изображены повязанные Сарычевым третьего дня клиенты, парившиеся в ИВСе - изоляторе временного содержания. Каждый из них лежал скрючившись на полу своего "сейфа" - одиночной камеры - и неподвижно смотрел на покрытый цементной "шубой" потолок. Но даже не наличие трех жмуров в тщательно охраняемом ИВСе изумило Сарычева, а удивительно схожее, ни с чем не сравнимое выражение крайнего ужаса на их перекошенных лицах. Что могло так испугать этих людей, чтобы замер в немом крике рот и глаза почти вылезли из орбит? Майор оторвал взгляд от снимков и коротко спросил:
- Причина смерти?
Почти-генерал шевельнул плечом и нехотя отозвался:
- Результатов вскрытия пока еще нет, а органолептикой не взять - на телах какие-либо следы отсутствуют. - Мгновение помолчал и добавил: - Ты голову особо-то не ломай, и так забот хватает. Твое дело пока - документы "федералам" передать. Понял меня?
- Сделаем, - сказал Сарычев и, прикинув, что за два дня работы их с гулькин хрен не наберется, плюнул на все и поехал домой.
Опять откуда-то налетели тучи, засыпая город опротивевшим снегом, машины еле тащились по нечищеной мостовой, и, когда майор подъехал к своему дому, было уже совсем темно. Лампочку на его этаже кто-то свистнул, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец начал дверь открывать, то сразу почувствовал неладное - ригель был не закрыт, и ни он, ни Ольга так квартиру не запирали никогда. Заскочив в прихожую, майор включил свет и обомлел - вначале ему показалось, что хату поставили на уши: куда-то подевалась почти вся мебель, телевизор с видиком, - но, когда Сарычев вспомнил утренний разговор с супругой, все встало на свои места. Непонятно было другое - почему была так закрыта входная дверь. Однако уже через секунду Александр Степанович это понял, когда прошел на кухню и зажег свет.
На столе рядышком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, и от боли вся шерсть на них встала дыбом. От кошачьих голов почти ничего не осталось, и распростертые в кровавой луже истерзанные останки зверьков различались только по форме: кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то потрогал уже остывшие, сразу ставшие такими беззащитными и маленькими тела, и внезапно дикая, не сравнимая ни с чем ярость охватила его. Он вдруг ощутил, что испытывает воин, когда вонзает свой клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, разворачивает острую сталь в дымящейся ране. Дикий, продолжительный крик вырвался из груди майора, однако усилием воли он справился с собой, и когда раздался телефонный звонок, то сказал в трубку совершенно спокойно:
- Слушаю.
- Александр Степанович, вы в Англии не бывали? - спросил его издевательски мужской голос, а когда Сарычев ответил: "Не доводилось", то разговор продолжили: - Так вот, у них поговорка есть "Любопытство сгубило кошку". А мы ее переиначили по-нашему: любопытство хозяина сгубило кошку.
Сарычев услышал, как на том конце линии громко захохотали, а потом очень серьезно-мужской голос произнес:
- Разжевал, мент поганый? - И трубку бросили.
"Ну и денек сегодня - сплошные похороны". Майор не спеша прошел на кухню и бережно упаковал кошачьи трупы в один целлофановый пакет - жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, - потом убрал кровищу и только задумался о месте захоронения, как проснулся пейджер сигнализации его машины. Кинувшись к окну, Александр Степанович с высоты шестого этажа углядел, как в гнусном свете фонаря какие-то люди пинают ногами его "семерку". Для издерганных нервов это было уже слишком, - перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор стремглав рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
Недаром говорят на Востоке, что гнев - худший учитель. Внезапно, словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев замер, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как стремительно проваливается в бесконечную бездну мрака.
Глава девятая
Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке, в темном холодном закуте. Резко воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то морозно-железное, и, несмотря на сильную боль в накрытой чем-то вроде наволочки голове, Сарычеву стало ясно, что он находится в багажнике. Чтобы не задубеть окончательно, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались, а между тем машина, как видно, съехала с шоссе на проселок, и больше часа майорские бока близко знакомились с запаской и тяжелой сумкой с шоферским инструментом. Наконец лайба остановилась, было слышно, как завизжали створки широко открываемых ворот, и под злобно-захлебывающийся лай тачка въехала за ограду. Захлопали двери, машину ощутимо качнуло, и Сарычев услышал скрип снега под быстрыми шагами сильных мужских ног, сопровождаемый невыразительным голосом с хрипотцой:
- Дубрано, бля. Красноперый-то не задубеет там в трюме?
- Ботало придержи и не бзди, - посоветовали ему, и майор узнал своего телефонного собеседника.
- Легавому зусман боком не выйдет - он ведь и так отмороженный, правда, майор? - По крышке багажника похлопали ладонью, засмеялись гадко, и Сарычев услышал, как разговорчивый быстро поднялся по ступенькам крыльца и хлопнул дверью.
Он попытался перевернуться на другой бок, но только ободрал себе руки обо что-то железное и совершенно отчетливо понял, что вот так, запросто, может загнуться, и не от пули, и не от бандитского пера, а от холода, и глупее смерти, пожалуй, не придумаешь. В этот момент крышку багажника открыли, сильные руки грубо поставили майора на негнущиеся ноги, и с пожеланием: "Шевели грудями, мутный" - Сарычева заволокли вверх по ступенькам в дом. Подгоняемый пинками, он скоро оказался в душном помещении, где пахло дымом и трещали дрова в топившейся печке. Его грубо усадили на стул и сорвали наволочку с головы. После темноты майор инстинктивно закрыл глаза и тут же, получив "калмычку" - удар по шее ребром ладони, услышал:
- Что-то рано ты, мент, зажмурился, еще не время.
Присутствующие дружно заржали, а Сарычев, глубоко вдохнув, чуть разлепил веки и сквозь ресницы огляделся. Он сидел на стуле с высокой спинкой, задвинутом в угол большой, оклеенной розовыми в горошек обоями комнаты. В противоположном углу жарко топилась печь, посредине стоял стол с початыми бутылками водки и кое-какой жратвой. Кроме майора в комнате находились еще трое - один, краснощекий, коротко стриженный мордоворот, сидел в гордом одиночестве и с увлечением хавал с ножа содержимое консервной банки. Глядя на его подбородок, было ясно, что жрал он что-то в томатном соусе. Два других стояли неподалеку от Александра Степановича, и их он срисовал основательно. Тот, что повыше, был широкоплечий и крепкий, глаза у него казались остекленевшими, как у всех людей с перебитым носом, и нетрудно было понять, что он в свое время прыгал по рингу. Он не отрывал своих стекляшек от переносицы майора, слегка ударяя левым кулаком о ладонь правой, и тот мгновенно врубился, что имеет дело с левшой.
Между тем согревшиеся кисти заломило, к ним вернулась чувствительность, и майор продолжил начатое в багажнике машины - стал вращать напряженными руками, постепенно их разводя. Он сразу понял, что стреножили его некачественно: веревка была обыкновенная, предварительно ее не намочили, а самое главное - связан он был без фиксации за шею, и освобождение являлось только вопросом времени. Рядом с экс-боксером его коллега казался шибзиком - щуплым и низкорослым, но Сарычев по чуть уловимым признакам - выражению глаз, манере держаться - въехал сразу, что плюгавый - масти гнедой и опаснее всех. Чутье майора не подвело - уже через секунду обсосок знакомым телефонным голосом скомандовал:
- Кувалда, будьте другом, навесьте Александру Степановичу пару пачек для начала, - и, глядя ненавидяще-насмешливо в глаза Сарычеву, оскалился.
Обладатель остекленевших буркал с готовностью сорвал дистанцию и с неплохой скоростью провел "двойку", намереваясь пустить майору кровь и основательно встряхнуть мозги. Совершенно инстинктивно Александр Степанович сделал два защитных движения, и случилось непредвиденное: кулаки нападавшего врезались в верхотуру его черепа, явственно хрустнули выбиваемые из своих мест суставы, и Кувалда, отчаянно матерясь, прижал свою левую руку правой ладонью к животу. В то же самое время нога шибзика взметнулась вверх и, подобно пушечному ядру, впечаталась в грудь Сарычева. Йоко-гири был силен, майора вместе со стулом опрокинуло на спину, и, хотя он успел выдохнуть и "скимироваться", в глазах все же возникли огненные круги и в животе стремительно завертелся болезненносвинцовый ком. "Вот так, падла легавая", - шибзик все еще скалился, но улыбка была какая-то неестественная, а Сарычев, лежа на спине, делал вид, что сильно ударился затылком при падении и готов перекинуться - закатил глаза, затрясся как параличный, ощущая в то же время, что стягивающая руки веревка начинает подаваться.
- Ну-ка воткни туда, где оно торчало, - приказал обсосок с раздражением в голосе, и когда Кувалда майора поднял и усадил на стул, то кивнул все еще жрущему мордовороту: - Проглот, хватит умножаться, пора дело делать.
Тот сразу же хавать перестал, выскочил из-за стола и, оказавшись высоким, брюхатым, голомозым, придвинулся к Сарычеву поближе:
- Жося! - Его морда, все еще обильно политая томатным соусом, перекосилась в гнилозубом оскале, и, нависнув над майором, он ухватил его за щеку и сказал игриво: - Жося, сейчас мы тебе очко расконопатим.
Сарычеву объяснять уже было ничего не нужно - он понял, что перед ним активный гомосексуалист-глиномес, и перспектива быть оттраханным его никоим образом не прельщала. Он напряг руки в последнем отчаянном усилии и наконец с облегчением почувствовал, что из веревочных колец можно вытащить правую кисть. В то же самое время голомозый легко приподнял майора со стула, заботливо приговаривая:
- Давай, жося, раздвинься, чтоб мне тебя не ломать. - И в этот момент Сарычев нанес ему сильнейший кин-гири - восходящий удар в пах подъемом стопы.
Очень уж Александр Степанович постарался - движение было настолько мощным, что нижняя часть ухажерова хозяйства проникла в его брюшную полость, и активный отрубился мгновенно, не издав ни звука. А опасавшийся за свою честь майор был уже готов помножить на ноль всех остальных присутствующих, как вдруг в руках шибзика оказалась продолговатая коробочка и из нее вылетели две стрелки, за которыми тянулись тонкие проводки. Они вонзились Александру Степановичу прямо в шею, и он упал как подкошенный, даже не успев вскрикнуть; тело его дернулось пару раз и замерло. Секунду обсосок смотрел на него, потом пнул ногой безжизненное тело голомозого и промолвил задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Непруха, бля. Все не в жилу, не в кость, не в масть.
Потом глянул на Кувалду, который все еще вправлял свои щипальца на место, и скомандовал:
- Надо упереться рогом. Надыбай баян.
Тот сорвался с места, было слышно, как захлопали двери лайбы, и через минуту он приволок десятикубовую дурмашину в упаковке. Осторожно вколовшись в "магистраль" голомозого, шибзик набрал в шприц чуток крови и, глубоко всадив пятелку в вену на правой руке лежавшего неподвижно майора, нажал на шток. Подумал чуток и, прошептав: "Береженого Бог бережет", повторил ту же операцию с левой дорогой Сарычева. Потом, не поленившись, подошел к печке и засунул дурмашину в ярко горевшее пламя.
- Грузи обоих в лайбу, - обернулся он к Кувалде, а когда уже подъезжали к городу и в свете фар показалась огромная стая одичавших собак, приказал коротко: - Стопори! - и все еще бесчувственное тело голомозого выпихнул на обочину.
Потом взглянул на бездыханного Сарычева и, процедив сквозь зубы: "Ты у меня все же сбацаешь "Сулико", падла", принялся наполнять клизму содержимым бутылки с лаконичной надписью "Спирт пищевой".
Глава десятая
- Да не пил я ничего, не пил, - еще не совсем проспавшийся Сарычев, забыв, что он не в своем кабинете, бухнул кулаком о стол, и почти-генерал посмотрел на него укоризненно:
- Постой, Александр Степанович, вот черным по белому гаишники пишут, вот пожалуйста: "…в состоянии сильного алкогольного опьянения", содержание алкоголя в крови - так, столько-то промилле, "оказался на проезжей части вне зоны пешеходного перехода", так… "привело к дорожно-транспортному происшествию", ну, дальше неинтересно. Так что, они придумали это все?
Сарычев ничего не ответил, а начальство вздохнуло и подвело черту:
- Ствол, удостоверение, эти вот художества. - Почти-генерал раздраженно ткнул пальцем в справку из Госавтоинспекции. - Знаешь, Александр Степанович, ты ведь не был в отпуске за прошлый год, а?
- Не был, - ответил Сарычев угрюмо, уже представляя, что ему скажут.
- Ну так сходи отдохни, а тем временем все прояснится.
"Черта с два у них что-нибудь получится", - подумал майор, имея в виду обитателей 512-го кабинета, назывались которые внушительно и гордо - Особая инспекция при управлении кадров ГУВД, и поднялся. Почти-генерал подписал ему пропуск - еще одна щепотка соли на рану - и, пожимая на прощание руку, негромко спросил:
- Знаешь, чего больше всего в этом мире? - и, не дожидаясь ответа, подсказал: - Дерьма.
Сарычев пожелал удачи, спустился по лестнице вниз и, толкнув тяжелую, несомненно дубовую, дверь, вышел на мороз.