– "Отныне, – решил Джонатан, – я не буду ничем отличаться от других". С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергично замахал крыльями. Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Было приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням. "Темнота! – раздался вдруг тревожный, глухой голос. – Чайки никогда не летают в темноте!" Но Джонатану не хотелось слушать. "Как приятно, – думал он. – Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно…" "Спустись! Чайки никогда не летают в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!" Там, в ночи, на высоте сто футов, Джонатан Ливингстон прищурил глаза. Его решение, его боль – от них не осталось и следа.
– Хм… – Грязнов, как всегда, был полон скепсиса.
Яромир продолжал своим чуть меланхоличным тоном, но сам текст рассказа был, однако, весьма эмоциональным:
– Короткие крылья. Короткие крылья сокола! Вот в чем разгадка! "Какой же я дурак! Все, что мне нужно, – это крошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно, – это почти полностью сложить крылья и во время полета двигать одними только кончиками. Короткие крылья!"
Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, не задумываясь ни на мгновенье о неудаче, о смерти, плотно прижал к телу широкие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы, концы – перо к перу – и вошел в отвесное пике. Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час, девяносто, сто, сто двадцать, еще быстрее!
Была уже глухая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу. У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с радостью сделал мертвую петлю, а перед тем как приземлиться, еще и быструю бочку. "Когда они услышат об этом, – он думал о Прорыве, – они обезумеют от радости. Насколько полнее станет теперь жизнь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!" Как ты думаешь, что сказала Стая?
– Что ж тут думать, – пожал плечами Грязнов. – Ясный перец, они его послали подальше, сказали, что выпендривается не по рангу.
– Откуда ты знаешь? – удивился Яромир. – Ты же не слышал эту историю.
– Ага. Зато я знаю, что такое стая.
"Стрекоза" снова нырнула вниз, и вовремя, потому что через секунду вдруг раздалась автоматная очередь. Грязнов повернулся и не поверил своим глазам. Метрах в сорока их преследовал другой вертолет, весело разукрашенный оранжевыми красками, на фоне которых выделялась надпись "Аэроклуб им. Матиаса Руста".
С "Матиаса Руста" пустили еще пару очередей. И еще несколько.
– Проклятье!
Грязнов потянулся за пистолетом, но Яромир опередил:
– Не надо, не так. По-другому!
– Как по-другому?! Дружеским словом, что ли?
– Это… как будет… маневром, вот как.
– Маневром?!
Вместо ответа чешский дальнобойщик продемонстрировал. Грязнов успел только подумать, что нет ничего более неприятного для вестибулярного аппарата, чем качание на вертолете как на маятнике.
Влево– вправо, влево-вправо, влево-вправо. И вниз.
Так они пролетели добрых пару километров.
Впереди показался мост. По мосту спокойно разъезжали троллейбусы.
Грязнов заметил, что на мост въезжает большой черный лимузин.
Яромир стал интенсивно снижаться.
– Только не это! – заорал Грязнов, тут же вспомнив кадры из разных фильмов – хоть советского, про Чкалова, хоть американского со Шварценеггером, – где летчики-асы проскакивали под мостом. Но ведь они летали на реактивных самолетах. Хотя, положим, Чкалов не на реактивном, но все-таки он был Чкаловым…
Перед самым мостом их вертолет вдруг поднялся вверх, сделал небольшой вираж и живенько полетел в обратную сторону.
"Матиас Руст" не успел перестроиться и пролетел-таки под мостом. Соответственно развернулся он гораздо дальше и отстал метров на пятьдесят.
Пока он разгонялся, Яромир снова сделал новый вираж и возвратился к мосту. Повернул на девяносто градусов и взял курс ровно по троллейбусной линии на противоположный берег. Прямо под ним ехал большой черный лимузин.
– Вот тебе шлю-упка в шторм! – весело завопил он, снова качая вертолет влево-вправо, в зависимости от атак преследователей.
Грязнов от ужаса закрыл глаза, одновременно всерьез размышляя, не спрыгнуть ли вниз. Нет, это надо было делать прежде, когда они летели над Москвой-рекой, что ж теперь прыгать на мост?! Да и в воде его бы наверняка расстреляли. Что ж, прощай житуха бестолковая…
– Пожалуйста, можно стрелять, – неожиданно предложил Яромир.
"Матиас Руст" почти догнал их и, когда Яромир резко качнулся вправо и глубоко вниз, в точности повторил его маневр.
Маневр, однако, оказался обманным.
Яромир тут же вырулил свою "стрекозу" влево.
А "Руст", не успев последовать за ним, зацепился лопастями за троллейбусную линию электропередачи, оттягивая провод на себя. Раздался треск, лопасти, размалываясь, забились о парапет. Вертолет завалился набок и дрыгал винтами, как нервный морской еж колючками, угодив в сетку рыбака.
Грязнов автоматически поднял пистолет и выстрелил четыре раза подряд.
После четвертого выстрела грянул взрыв. "Матиас Руст", извергнув шар пламени, раскололся на части, одна из которых упала в воду, а остальные рассыпались по мосту.
Большой черный лимузин чудом увернулся от одного из них, заложив крутой вираж. Но был слишком велик и потому ударился задней частью об остановившийся мгновением раньше троллейбус… Ведь линия электропередачи была обесточена!
Большой черный лимузин рикошетом отскочил и вылетел с моста через выломанное вертолетом место в парапете.
Яромир плавно опустил вертолет на мост и добродушно поинтересовался:
– Как самочувствие?
Грязнов вздохнул и впервые за последнюю неделю вспомнил про свой возраст:
– Чувствую себя аквалангистом, которого бездарно носит по течению.
Кстати о течении. Он глянул вниз и увидел на покачивающемся на воде лимузине специфический номерной знак, принадлежащий Министерству внутренних дел Российской Федерации. Обладатель автомобиля вынырнул и теперь бестолково болтался на поверхности.
– Не забыть бы рыбок покормить, – вспомнил Грязнов.
ТУРЕЦКИЙ
На рабочем месте Парфенова не оказалось – взял отгул. Турецкий осторожно позвонил ему домой.
– На похоронах он, – сообщил жизнерадостный женский голос. – Дальний родственник… Решетов, знаете, главный футболист…
Мир тесен, так что вот вам и покойничек, господин Турецкий, отстраненно и безысходно подумал он. Метафизическая закономерность, преследующая его в этом деле, подтвердилась еще раз со всей своей железной неотвратимостью. Подозреваемый становится таковым только после смерти. Натуральный марш Турецкого… По трупам…
Но сполна насладиться мрачными мыслями Турецкому не позволил Меркулов:
– Саша, тебя срочно требует Реддвей. Он уже завтра может взять Линдмарка или Либмарка и требует твоего обязательного присутствия.
– Какого Линдмарка?! Какого Либмарка? А… может, Литтмарка? DT3, что ли?
– Тебе лучше знать. Командировку я уже подписал.
– Как, опять?!
– Не опять, а снова.
– Какого черта, Пит? Кто такой Литтмарк и какое отношение он имеет к Бруталису? – Регулярные перелеты из Мюнхена в Москву и обратно настолько измотали Турецкого, что он убедил себя в том, что практически утратил способность соображать.
– Не к Бруталису, а к Штайну, – пояснил Реддвей. – Ты же просил проверить сомнительные контакты Штайна в Германии?
– Было дело, – пришлось сознаться Турецкому. Только вот зачем он это просил?
– Я своим курсантам в качестве практического задания раздал по одному. Герр Литтмарк оказался единственным, чье поведение вызвало подозрения. Он потихоньку распродает свои фирмы, обращает недвижимость в деньги и ценные бумаги и вообще, похоже, собирается э-э-э… линять, я правильно сказал?
– Правильно, правильно.
– Кроме того, вокруг него вьется некая тележурналистка Гримм…
– Кто?!
– Ты ее знаешь?
– Еще бы!
Ну вот и Наталья объявилась, а то без нее даже как-то скучно было последнее время.
– Так вот, она, похоже, его шантажирует.
– Похоже или шантажирует?
– Сегодня через… – Реддвей глянул на свои мощнейшие "Сейко" в огромном зеленом пластиковом корпусе, – через три с половиной часа она нанесет ему официальный визит. А он, похоже, собирается ей заплатить, поскольку за последние три дня снял с нескольких счетов крупные суммы наличными, которые вместе составили ни много ни мало – два миллиона марок. Причем не почтовых марок. Он, знаешь ли, деньги собирает, он не филателист. Я правильно сказал?
– Отлично сказал. А чем она его шантажирует? – все еще не мог понять Турецкий.
– Если бы я знал, – пожал плечами Реддвей. – Поедем послушаем, аппаратуру уже подготовили, и на журналистку "жука" повесили, и на оконное стекло в кабинете Литтмарка тоже. Немецкую полицию пока ставить в известность не будем, только если услышим что-либо стоящее. А то вдруг она его бывшая жена и два миллиона – ее законные алименты.
– Смелая мысль, – без энтузиазма прокомментировал Турецкий.
К дому в живописном предместье Мюнхена подъехали за час до встречи в микроавтобусе "БМВ" с надписью "Сантехническая служба". Остановились метрах в тридцати. Турецкий вытащил из кармана пачку "Кэмела", Реддвей – жвачку "Чуингам".
Литтмарк был в кабинете, слушал Вагнера и тихонько насвистывал в такт мелодии – и музыка и свист прослушивались отчетливо.
Появился реддвеевский курсант, ведший наружное наблюдение за резиденцией Литтмарка, и доложил, что в доме пока что двое: хозяин и его шофер-телохранитель – Йоганн Штольц.
Наташа Гримм опоздала на десять минут. Но ее, очевидно, ждали – как только подъехало такси, парадная дверь приоткрылась и кто-то впустил женщину внутрь. Реддвей переключился на ее микрофон, но до непосредственного контакта с Литтмарком она не произнесла ни слова.
"Вы приготовили деньги?" – Это было первое, что она сказала.
"Разумеется, нет. Я не имею дел с шантажистами".
"Но со мной вам придется иметь дело". – Скрипнули пружины, щелкнула зажигалка. Наташа, очевидно, уселась и закурила, звук с ее микрофона стал приглушенным, а потом и вовсе пропал. Переключились на микрофон на стекле.
– Куда ты ей "жучка" засунул? – ехидно поинтересовался Турецкий.
– В сумочку, Александр, в сумочку. Она просто на нее села или прикрыла плащом. – Реддвей предостерегающе поднял руку, пресекая дальнейшую болтовню: в кабинете снова заговорил Литтмарк:
"Не обольщайтесь, как только вы выйдете за рамки приличий, я тут же вызову полицию".
"Можете вызывать ее прямо сейчас, им будет очень интересно послушать о ваших финансовых делишках. Но в этом случае только полиция и выиграет, ну еще, возможно, одна алкоголичка и одна психопатка…"
"Это вы о себе?"
"Нет, о жене и дочери Штайна. Как видите, я многое знаю и хочу эти знания продать за разумную цену".
"Хорошо, даю вам пять минут и после этого либо вышвыриваю вас вон, либо вызываю полицию".
"Мне хватит и двух. Вы со Штайном организовываете фонд, вложив каждый по три миллиона долларов. Дело оказывается прибыльным, но внезапно Штайн погибает. Какое горе, какое горе… Его доля теоретически должна перейти к законным наследникам, но это при условии, что они в курсе, что все оформлено соответствующим образом и что его партнер – честный человек. У вас было предостаточно времени, чтобы развернуть бурную деятельность в поисках наследников, посвятить их в ваши совместные дела и предоставить право наравне с вами распоряжаться предприятием. Но вы, Литтмарк, таких шагов не предприняли и даже не попытались, из чего я сделала вывод, что вы решили не делиться. Однако в отличие от штайновских родственников, которые не подозревают о его тайных доходах, я о них знаю точно и предлагаю вам очень выгодную сделку. Мне – всего лишь половина его доли. То есть половина половины. И мы с вами больше никогда не пересечемся".
"Вы опоздали, дорогая фрау. Предприятие, о котором вы говорите, если вообразить, что оно вообще когда-то было, в любом случае уже перестало существовать и ничего доказать невозможно".
"Вы блефуете. И совершенно напрасно".
"Мне известно еще как минимум о трех подобных конторах, в которые вкладывал деньги Штайн. Ваш бухгалтер чрезвычайно болтлив в постели".
"Йоганн!" – заорал Литтмарк, после чего воцарилась тишина, длившаяся не менее минуты.
Обитатели "сантехнического" микроавтобуса переглянулись, не понимая причины паузы.
– Может, она увидела деньги и потеряла дар речи от счастья? – высказал предположение Реддвей.
Но Литтмарк, похоже, платить передумал – хлопнула дверь кабинета, и Наташа затараторила, довольно быстро срываясь на крик:
"Уберите эту гориллу немедленно! Если я не появлюсь в заранее оговоренном месте через… через час, мой человек позвонит в полицию и передаст им документы, которые будут стоить вам долгих лет за решеткой!"
– Пошли! – шепотом скомандовал Турецкий, как будто в доме его могли услышать.
– Нет, – замотал головой Реддвей, – подождем еще, пусть закончат.
– Он же ее убьет.
– А она тебе дорога как память?
– Пит, у нас и так уже с десяток трупов.
– И ни одного нормального доказательства, кроме несанкционированного прослушивания.
В кабинете Литтмарк расхохотался.
"Теперь вы блефуете, милочка. Вы слишком алчны, чтобы посвящать кого-то еще в свои планы".
"Откуда это вы так хорошо меня знаете?" – проворчала Гримм.
"А вдруг бы я согласился платить – вам пришлось бы делиться. Да и что там может быть такого, что заинтересует полицию. Я неглупый финансист, и у меня очень дорогие адвокаты. Шестьсот марок в час – это вам не шутка…"
"А как насчет фотографии, где вы нажимаете маленькую кнопочку, а затем большая машина взлетает на воздух?"
"Йоганн!!!"
В комнате завозились, что-то упало, завопила благим матом Наташа, и, наконец, раздался выстрел.
– А вот теперь пошли. – Реддвей махнул своим орлам, и в течение считанных секунд они кольцом окружили дом. Турецкий с Реддвеем, уже добежавшие до парадного входа, немедленно вломились в дверь. К кабинету продвигались с оружием на изготовку (благо Реддвей заранее раздобыл план дома – знали куда идти), но выстрелов больше не последовало, и остановить их никто не пытался.
Наташа вопреки здравому смыслу была жива и, забившись в угол за кресло, совершенно круглыми глазами смотрела на растянувшегося на полу Литтмарка. Его шофер-телохранитель-убийца стоял на коленях, тщетно пытаясь зажать рану на животе шефа, из которой фонтанчиками била кровь. Рядом на полу валялась берданка, из которой, очевидно, и был произведен выстрел.
Как выяснилось впоследствии, перепуганная до смерти Наташа бросилась на Йоганна, и в пылу борьбы тот умудрился выстрелить в собственного хозяина. Хорошая версия. Почему бы и нет, в конце концов!
Литтмарка увезли в больницу под конвоем реддвеевских ребят. Пришлось известить и немецкую полицию, ведь, в конце концов, ни Турецкий, ни Реддвей не имели официальных полномочий на этой территории.
Врачи были настроены весьма пессимистично: обширное поражение органов брюшной полости, задеты оба легких, многочисленные внутренние кровоизлияния, большая потеря крови. Первая операция была долгой и не дала существенных результатов. Для того чтобы спасти пациента, требовалась пересадка печени, а донорскую печень могли доставить лишь через несколько часов, которых у Литтмарка не было.
Он был в сознании и мог разговаривать. Набежали адвокаты, но Литтмарк, очевидно понимая, что умрет, пожелал говорить с полицией.
Реддвей просветил Турецкого насчет того, что в Германии к исповеди умирающего преступника относятся с большим уважением и считают ее едва ли не достоверной информацией. И потому Турецкий даже не удивился, узнав, что ее просто застенографировали, никаких перекрестных допросов не было. Впрочем, чему-то еще удивляться уже просто не было сил.
Турецкого в палату не пустили, так что он прочел уже отпечатанный вариант заявления Литтмарка.
"…Штайн устроил так, что крупнейшие телекомпании отказались от права трансляции стыковых матчей по футболу между сборными России и Германии в пользу русской федерации. Русский футбольный босс Решетофф гарантировал, что сборная России проиграет нашим. А права на трансляцию купила DT3 фактически лично у Решетоффа за пять миллионов долларов…
В результате все остались в выигрыше. Я получил деньги за рекламу в трансляциях плюс еще выигрыш на тотализаторе. Решетофф вместо эфемерных призовых в случае выхода в следующий круг получил реальные деньги. Много и сразу. Штайн – свою долю посредника…
Решетофф должен был отдать Штайну его долю наличными в Москве. Эти деньги нужны были для финансирования нашего с ним совместного фонда "Содействие". Решетофф убил Штайна и предложил мне себя в качестве партнера… У меня не оставалось выбора, и я согласился…
Потом что-то пошло не так, и Решетофф избавился еще и от тренера сборной, который догадался о его роли… И чем больше он убивал, тем больше образовывалось случайных и ненужных свидетелей и участников, которым нужно было или много платить, или избавляться от них. Я не хотел в этом участвовать, не хотел! Но у меня не было выбора, и, кроме того, Решетофф клятвенно пообещал, что Бруталис – единственный и последний, кто может как-то нам помешать. И тогда Йоганн убил Бруталиса. А потом появилась эта женщина… Я думал, это никогда не кончится… Слава богу…"
Шредер заявил, что Йоганн Штольц арестован и предстанет перед судом за умышленное убийство Бруталиса и непредумышленное – Литтмарка, если тот, конечно, умрет. И похоже, подумалось Турецкому, что шофер-телохранитель будет единственным козлом отпущения. Все остальные действующие лица, главные герои, мертвы. Прямо как в трагедии Шекспира.
Наташу Гримм тоже задержали, однако вряд ли какие-то обвинения будут ей предъявлены, поскольку стоило ей прийти в себя, как она тут же во всеуслышание заявила, что никакого шантажа не было, а было журналистское расследование, за которое полиция должна ей еще и спасибо сказать.
Спустя сутки она подписала контракт на шестизначную сумму с крупным немецким издательством.