– Пиши, пиши, не стесняйся, – подбодрил Павел Антонович, словно видя последние внутренние угрызения Ивасютина. А когда он закончил, взял лист бумаги, прочитал, одобрительно кивая, сложил и спрятал во внутренний карман. – Значит, решим так. Вы этого вашего Тимохина взгрейте по служебной части, но шибко не наказывайте. Через недельку-другую найдите возможность поощрить и премировать, я деньжат подброшу без напоминания. Понял, милок?
– Так точно, Павел Антонович.
– Ну а с птичкой-воробышком я сам разберусь. Ты себе сегодня-то дело придумай, а завтра и начинай его искать. Я тебе по секрету скажу: уедет он. Родня обнаружится… где-нибудь в Башкирии, ага. Он и уедет. В отпуск. Без сохранения. А когда вернется, никто не знает. Домой-то к нему разок наведайтесь, да и бросьте, опечатайте, стало быть, квартиру. Там видно будет.
– А как же быть с Криворучко?
– Я ж говорю, не торопись. Я об нем нынче ж подумаю.
– Кабы не опередили.
– А вот это, голубь ты мой, не твоя забота. Выпить хочешь? Или тебе служба не позволяет?
– К сожалению…
– Ну тогда бывай. Рад был близкому знакомству. Ты, надеюсь, умный человек, сам понимаешь, про что можно говорить, а где лучше промолчать. Так что учить не стану. Костик!
Из дальней двери вышел высокий "качок" с дубленкой и кепочкой капитана, увидел кивок хозяина, сам кивнул в ответ и пошел к кабине лифта. Павел Антонович легонько шлепнул Ивасютина по плечу, повернулся и ушел, не добавив ни слова.
И снова – подземный гараж, шапочка на глаза, недальняя дорога.
– Тебе куда? – спросил Костик.
– В Сокольники.
– Понял, командир, – ответил за Костика водитель. – А шапочку уже можешь снять, мы в Москве.
Еще полчаса быстрой езды, и капитан Ивасютин, предварительно оглядевшись и не заметив никого из знакомых, быстро выскочил напротив парикмахерской на Русаковской улице и, бесцельно потолкавшись в книжном магазине, отправился на службу.
Дежурный, увидев его, сказал:
– Андрей, тебя полковник чего-то спрашивал. Говорил, как появишься, сразу поднимись к нему.
Ивасютин зашел в свою комнату, разделся, оглядел себя в маленьком зеркальце, лежавшем на сейфе, застегнул верхнюю пуговицу шерстяной рубашки, пригладил лысеющую голову и отправился к начальнику.
Полковник размышлял, стоя у окна и глядя, как сержант-водитель меняет скат у "уазика".
– Разрешите, товарищ полковник? – вытянулся у двери Ивасютин.
– Чего это ты официально-то? – ухмыльнулся Валуев. – Проходи, садись. Мне сегодня доложили, что тебя включили в группу? Это за какие грехи?
– На нашей территории, – развел руками капитан.
– Да… – Валуев поморщился. – Но я надеюсь, что ты все-таки проследишь, чтоб нам не обломилось?
– А к нам какие претензии? Тимохину маленько всыплем – и все.
– Во-во, не надо репрессий… Ты проследи, Андрей. Я надеюсь на тебя.
Глава 11.
Они встретились на углу Петровки и Рахмановского переулка, в непосредственной близости от весьма злачных мест, разумеется, если исключить московскую городскую Думу.
– Судя по твоему предложению, у меня есть выбор? – осведомился Грязнов.
– С непременным условием, что нам будет обеспечена абсолютная недосягаемость.
– Задачка не из трудных. Как тогда насчет "Узбекистана"? Карман потянет?
– Если у тебя совесть осталась – потянет.
– Тогда пошли, – сделал широкий, приглашающий жест Грязнов. – Но чтоб не путать съедобное с несъедобным, чего-нибудь расскажешь? Или мне тебя обрадовать подозрениями?
– Ты обрадуешь, как же!
– Предлагаю срочно брать Воробьева и Криворучко и порознь допросить. Проверили: Воробьев сегодня на службе. Криворучко – в отгуле. Артюша этот – телок, ему опасно поручать подобных асов, схавают и кости забудут выплюнуть. Пусть под Колиным прикрытием поработает немного. Значит, зовем капитана. Артюша его допросит на месте, а потом, когда тот успокоится, Коля его к тебе привезет. Ну а уж ты постарайся, не осрами мои седины…
– Как прикажете, полковник! – засмеялся Турецкий.
– И еще одну акцию я провел без твоего на то разрешения. Позвонил в штаб, и мне помогли узнать, где обитает этот самый Криворучко, поскольку прописан он в общежитии, где, как ты понимаешь, благополучно отсутствует. Ладно, не буду перебивать аппетит. Родом он из-под Можайска, есть такая деревушка, говорят, в три избы, Бараново называется. Вот там у него домик. То ли собственный его, то ли родня проживает. Словом, позвонил я в Можайск, напряг опера, хорошего человека, и по-приятельски попросил послать ребят к этому Криворучко, узнать, дома ли, и если там, то поболтать с ним, попридержать, чтоб не почуял интерес к себе и не удрал. Да, кстати, если тебя Костя спросит, то учти, я просил его выдать моим оперативникам санкции на обыск у обоих. И сослался на договоренность с тобой. Ты, надеюсь, не возражаешь?
– Артист ты, Славка! – вздохнул Турецкий. – Как я теперь могу возражать-то? Дело сделано.
– Ребята уже в пути. Но ты же сам знаешь – дорога постоянно ремонтируется, то да се, в общем, никак не меньше часа. До места. Думаю, пока мы с тобой перекусим, они уже что-нибудь сообщат. Вот, собственно, и все, что я успел сделать за полдня. Немного, конечно… А ты, говоришь, писал все?
– У нас серьезная утечка, Славка, – мрачно сказал Турецкий. – И самое поганое – не знаю, на кого грешить…
Александр рассказал о ночном звонке, но упор сделал на довольно полной информированности некоего Сергея Никитовича.
– Ну информаторов-то у нас достаточно было, – после недолгого раздумья заметил Грязнов. – Один "индюк" чего стоит! Я, к сожалению, этих юношей не знаю… Артюша вроде и не дурак, но, может, притворяется? А мы его сегодня на Воробьеве и проверим. Другой – Парфенов, опять загадка.
– Игоря я немного знаю, – заступился Турецкий. – Звезд с неба не хватает, но, по-моему, парень предельно честный. И семья у него вполне пристойная. Отца его покойного ты должен был знать. Он у нас государственное право читал.
– Ах вот откуда!… А что, Василий Евгеньевич был очень… я бы даже сказал: скрупулезно честным человеком. Если сын в отца?…
– Будем надеяться, – улыбнулся Турецкий. – А скажи-ка мне, что ты знаешь об Ивасютине?
– Ничего. Я имею в виду – компромат. Поинтересуюсь, как говорится, в свете вновь открывшихся обстоятельств. А Греков – что?
– Честный неудачник.
– Да-а-а… – Славка почесал затылок. – Ну и компанию ты себе набрал, однако… Стой, а Лильку-то ты куда девал? Чего я ее сегодня не видел? Хотел было спросить, да забыл.
– А у нее, как объяснил мне вполне доходчиво Константин Дмитриевич, нечто вроде смотрин. Одним словом, по ходатайству известного тебе лица мадам Федотова получила три дня на устройство личных дел. Теперь это называется – по семейным обстоятельствам. Вопросы есть?
– Есть мнение: кажется, мы с тобой недооценили потенциальной мощи одного генерала. А вопросы – какие ж теперь вопросы? Впрочем, если тебя интересует мое мнение обо всей этой истории, то могу предугадать лишь одно: мадам не успокоится на достигнутом. И первой ее сладкой жертвой будет непременно один знакомый мне "важняк". Не в обиду генералу будь сказано. Ну а себя я не льщу надеждой. Еще посмотрю.
– Я знаю, что ты нахал, Грязнов. Но верный друг. И всегда уступишь первый ход товарищу. Уважаю! – И они оба расхохотались…
Первая половина обеда прошла в молчании, поскольку баранья шурпа, которую по великодушному разрешению Турецкого выбрал Грязнов, была не просто хороша, а восхитительна. А жирный молодой барашек, из которого факир-повар сотворил неподражаемый буглама-кебаб, по мнению знатока узбекской кухни Грязнова, скорее всего, еще полчаса назад блеял в подсобке ресторана. В общем, легкий перекусон, как заметил Турецкий, кажется, удался.
За десертом снова вернулись было к вопросу о дальнейшей судьбе следователя Лилии Федотовой – о чем же еще и рассуждать-то сытым мужикам, как не о красивой бабе, – но тема завяла сама собой. Мозги были заняты совсем другими проблемами. И одна из них – кто стукач – показалась даже не самой главной.
– Мы можем на время сузить круг, – сказал Турецкий. – И соорудить для каждого по маленькой "дезе"… И не забудь про информацию об Ивасютине.
– Только после сообщения из Главного управления.
– Не густо, прямо скажем… Впрочем, вчерашний звонок вполне мог оказаться и результатом совещания у Кости. По команде доложили, что Турецкий отобрал нужных следаков и отправился знакомиться с материалами. А какой-нибудь хрен на вахте время от времени информировал: нет, еще сидит – читает. И наконец: вышел. Но связь у них, Славка, куда нашим! Он меня по монитору вел, туда не надо, там "разборка", езжай направо…
– Так это через спутник, – Грязнов пожал плечами. – Тайны-то никакой нет, о подобном я уже слышал. Но вопрос можно поставить иначе: у кого такая система слежения имеется? Ответ знаешь?
– Ну?
– Либо у чекистов, либо у военных. У наших точно нет. Причем не исключаю, что эта система имеется в единственном экземпляре. Иначе бы обязательно просочилось.
– Но вот же и просочилось, как ты заметил!
– Это значит, что на тебя глаз положили всерьез, если решились на такой шаг. При всех твоих недостатках, Саня, – улыбнулся вдруг Грязнов, – у тебя имеется для общественности один очень серьезный плюс: если даешь слово, то держишь его, даже во вред себе самому. Достоинство не модное нынче, но для людей, скажем так, определенной закалки – несомненное. – Слава помолчал и вдруг добавил:– Вроде выгребной ямы: валю туда, чего хочу, а за экологические последствия не беспокоюсь. Вот и они не боятся…
Турецкий расхохотался.
– Ну, Славка, с тобой действительно не соскучишься. Ты, оказывается, еще и философ!
– Можно подумать… – добродушно пробурчал Грязнов. – Но интерес может оказаться и на стыке этих двух ведомств. Подумай, ты в политике посильнее будешь, чем некоторые философствующие менты…
– Гляди, задело! – Турецкий неожиданно для себя оценил Славкину проницательность и подумал, что ведь не зря, наверное, давал по факсу столь странное задание Костя, что-то же за этим должно было стоять. Хотя на все вопросы Турецкого Меркулов отделывался намеками: газеты, мол, читай. А чего теперь читать-то, если и так все ясно: речь на лыжной прогулке шла об украденных уникальных книгах, скрипках и тому подобном. А цифры, записанные на листке из блокнота, могли обозначать либо время, либо сумму, либо, наконец, и то и другое. Или вообще нечто иное, пока не поддающееся расшифровке ввиду отсутствия информации. Но все встало бы на места, если бы удалось идентифицировать голос ночного "доброжелателя".
– Это не Ястребов, во всяком случае… – сказал Турецкий. – Уж его-то голосище отличишь от любого.
– А он, насколько мне представляется, и не умеет вести беседы душеспасительного плана… Ты говоришь, он – этот твой – сожалел о содеянном?
– Назвал убийства бессмысленными и идиотскими.
– Значит, уже не из паханов. Не их словарь. На военного, говоришь, не очень похож?
– Интонации есть, но скорее – самодовольство, чем бахвальство.
– Ага. Сидит, понимаешь, мужик перед супермонитором и ведет посреди ночи беседы на тему, как честному "важняку" не влезть в дерьмо, поскольку некоторые силы имеют на него, этого честнягу, определенные виды. Так примерно?
– Не примерно, а точно, – вздохнул Турецкий.
– Ну а раз так, то и искать нечего. Это наши соседи, Саня. А среди них ищи того, кто знает, чем ты занимался в Гармише. Еще есть ко мне вопросы?
– Только один.
– Ты делаешь успехи. Давай.
– Поскольку ты, в отличие от меня, читаешь газеты, напомни, когда произошла эта история со снятием Коновалова?
– Не беспокойся, ты был уже в Гармише. А что, у Кости нет повода позвонить ему?
– Надо найти, – засмеялся Турецкий. – Кажется, горячо, Славка. Я всегда утверждал, что хороший обед идет тебе на пользу.
– Ну, если быть справедливым до конца, то скорее – тебе самому. Поэтому – твой ход.
Грязнов вытер салфеткой рот, поднялся, предлагая жестом другу произвести расчет с официантом, легонько помахал согнутой ладонью и добавил:
– Встретимся у выхода. Зайду к директору на пару слов.
Турецкому пришлось ожидать его недолго. Славка вышел, закуривая и довольно потирая ладони.
– Вот видишь, поскольку тебя на месте не оказалось, мои архаровцы отправились за Воробьем-Воробушком и привезут его не к тебе, а ко мне, на Петровку. Со мной пойдешь или предоставишь удовольствие другу?
– Раз это для тебя удовольствие, то с наслаждением. Только одна просьба, Слава, одновременно запиши на пленку, а Артюша пусть оформит ему подписку о невыезде.
Грязнов озадаченно уставился на Турецкого:
– А задержать разве не целесообразнее?
– Нет. Но обыск у него дома провести надо, хотя нам там ничего не светит. И – под подписку. Пусть удирает, если хочет и не боится.
– Неужели ты думаешь?…
– Ага, как ты любишь говорить. Правда, я еще не решил: стоит ему говорить, что у нас надежнее? В смысле, расшифровывать обещание "доброжелателя" доставить виновных в самом лучшем виде. То есть в готовом для идентификации виде.
– А это не круто, Саня? – с сомнением проговорил Грязнов.
– Он рискует меньше нашего: если чист, какие претензии?
– Ну да, а в противном случае…
– Предоставим дело судмедэксперту Градусу.
– Так, может, ты все-таки?…
– Нет, Славка, занимайтесь сами, у меня тоже забот хватает. Там небось уже все телефоны разнесли. Нам время потянуть надо, вид сделать, что мы раздумываем, как принять совет "доброжелателя", ну а следствие, если его еще можно назвать таковым, течет себе понемногу, но вяло и неохотно. И скоро, вероятно, окончательно заглохнет. Парочка таких намеков, и, глядишь, снова позвонит "доброжелатель".
– Ты с Костей еще не говорил на эту тему?
– Когда же? Минуты свободной не было… И еще просьба, Слава. Денис, я слышал, вернулся? Пусть его ребята заберут мою "семерку" и хорошенько ее прокачают. На предмет лишних деталей. А то уже стало надоедать.
– За это не беспокойся, сделают. Ну, я пошел. Звони…
Капитан милиции Ивасютин Андрей Гаврилович проводил воспитательную работу со старшим лейтенантом Тимохиным.
– Слушай, Витя, ты с этим, будь он проклят, покойником, хоть о них плохо не говорят, всем нам такого леща подкинул, что… словом, я тебе не завидую. Погоди, не рыпайся, выслушай! Полковник обещал шкуру с тебя спустить. Еле уговорил его разрешить провести с тобой беседу и прийти к общему знаменателю, понял?
Тимохин как-то неопределенно кивнул, пожав плечами.
– Слушай дальше. Вот именно из-за этого твоего, – Ивасютин скопировал тимохинское движение плечами, – полковнику влил сам заместитель министра с такой силой, что, окажись ты не в отгуле, мы бы все тебя искали понимаешь где? Можешь не отвечать, поскольку, я знаю, ты совсем не дурак. Указывать тебе на просчеты не вижу смысла, ты в милиции не новичок. И обязан был не ждать, а сразу, вместе с теми, кто его доставил к нам, двигать дальше, не вешая на наш отдел жмуров.
– Так ведь… – встрял Тимохин, но начальник угро резко перебил его.
– Дай Бог, чтоб твои сомнения кончились для полковника только нервами, а не выводами по службе. Потому что… ну, ты и сам должен понимать… Когда с горы катится лавина, хуже всего тем, кто внизу. Будем надеяться, что обойдется. Вон и меня в группу к "важняку" включили, значит, чем смогу, помогу нашим из дерьма выкарабкаться. Куда мы по твоей милости попали.
– Да я ж… – совсем понурился Тимохин.
– Вот именно, пока ты раздумывал, тот Комаров, считай, дуба и дал. Как там у них записано, знаешь? По причине непрофессиональных действий, проявленных дежурным, и так далее. Тебе очень нужна такая формулировочка? Подумай. А нам всем? Вот и делай выводы…
Тимохин, казалось, вообще уже ничего не мог понять: какие он должен делать выводы? Почему? В чем его обвиняют – анализа не сделал на содержание алкоголя? Так то ж и дураку видно было…
Но Ивасютин настаивал на своем.
– Ты должен все осознать, отразить в рапорте на имя полковника свое полное раскаяние. А мы тебе укажем в приказе. Со всеми вытекающими, понял? А через пару неделек компенсируем, так сказать, моральный и материальный ущерб. Не бойся, внакладе не останешься. Поэтому бери бумагу и начинай сочинять, как ты оказался не прав. В приказе распишешься сегодня же. И уходи болеть. У тебя уже несколько дней высокая температура. Грипп, понимаешь, по Москве гуляет. Может, оттого ты и опростоволосился, что котелок не варил. Понял меня? Бюллетень организуй, чтоб документ был оправдательный. В общем, учить тебя, что ли?
Старший лейтенант милиции Виктор Тимохин посмотрел на старшего товарища, явно желающего ему добра, подумал немного и, придвинув к себе лист белой бумаги, написал сверху справа: "Начальнику ОВД "Сокольники" полковнику Валуеву…"
Ивасютин поднялся, похлопал Тимохина по плечу и подмигнул ободряюще:
– Напишешь, занесешь ко мне, я лично передам полковнику, – и, нагнувшись к уху старшего лейтенанта, негромко добавил: – Одно дело, когда сам себя колотишь в грудь, и совсем другое, если это делает начальство. Поэтому не стесняйся. А я сейчас схожу к полковнику и доложу, что ты все осознал. Не подведи меня.
– Спасибо, Андрей Гаврилович, – искренне сказал Тимохин. И, окончательно теперь решив, что доказывать свою правоту нет никакого смысла, стал думать, как поточнее сформулировать мысль, высказанную капитаном. Да и вообще, начальству всегда видней…
Пока старший лейтенант Тимохин сочинял по указанию начальства покаянное объяснение тому, в чем он никакой своей вины не видел, Ивасютин, будучи в угрозыске вовсе не новичком, предпринял некоторые действия. По его мнению, они могли бы затруднить расследование убийства Комарова, то есть дела, в котором все концы и без того были утоплены. Он исходил из того, что "важняк" наверняка потребует от него, Ивасютина, большего служебного рвения, нежели просто соображений на общие темы и равных им советов. И тут прохладцей не отделаешься, да и "заряжать" этот Турецкий умеет, как никто другой. Особенно, рассказывали очевидцы, когда он действует в паре со своим дружком, нынешним врио начальника МУРа Грязновым.
Кстати, совсем нелишне заиметь и собственное мнение по поводу странного убийства того пьянчуги-санитара, которым с утра уже занимались коллеги, пока их шеф то совещался в верхах, то вояжировал по городу. Но после краткой беседы с полковником Ивасютин успел расспросить своего сыщика, бегавшего в больницу в связи с заявлением главного врача, и сразу решил, что дело это новое надо квалифицировать как бытовое, как несчастный случай, связанный с пьянством. Хотя из собственного опыта понимал: все не так просто, как кажется, и связь с предыдущим делом просматривается прямая. Но теперь уже не в его, Ивасютина, положении следует делать, а пуще того, убеждать руководство в своих выводах. Пусть все течет, как течет, а он, начальник отдела угрозыска ОВД, просто вынужден большую часть своих служебных дел переложить на плечи подчиненных. Таков приказ.
В главный корпус он не стал заходить, ему там нечего было делать. А в морге сунул под нос старухе санитарке свое удостоверение и небрежно бросил:
– Из милиции. Ну, чего у вас тут случилось опять?