Через десять минут Александр Борисович поднимался в свой кабинет. А еще через пять разговаривал по телефону с Игорем, давая ему необходимые указания, исходя из сведений, добытых Юрой Гордеевым, и почти неуловимых подсказок начальника отдела кадров библиотеки. Игорь пожаловался, что всяческих бумаг в буквальном смысле невпроворот. Одному – тут до морковкина заговенья. Девочки хоть немного помогают, подсказывают, о чем речь. В общем, понял тоскливые жалобы следователя Турецкий, нет ничего хуже бабьего архива. Порядок ведом лишь одной хозяйке, но она его никому уже не объяснит. Кроме того, похоже, тут уже прошлась чья-то заинтересованная рука. Поэтому при всем желании удача может проистекать лишь от ошибки предыдущего "проверяющего". Перевернули же вверх дном всю квартиру Марины Штерн, как рассказывала Лариса. И здесь, видимо, пошуровали, когда все сотрудники разошлись по домам. Впрочем, почему не надеяться на удачу? Вот одному только…
Турецкий, как и обещал, тут же отрядил на помощь Игорю и под его руководство Грекова с Артюшей. Первый все еще переживал неудачу с квартирой Калошина, а второй ошивался в ведомстве Грязнова, где Славка организовал допрос Криворучко.
Александр Борисович и сам не очень верил в пользу проведения данной акции в библиотеке. Не дураки же противостоят прокуратуре. И весь компромат на себя давно уже выгребли и уничтожили. Ну разве что действительно пропустили что-нибудь, какую-то мелочь впопыхах. Просто им руководила сейчас привычная обязательность доводить каждое дело до логического завершения. Отрицательный ответ – тоже ответ. И лучше быть уверенным, что ничего не забыл, не пропустил по небрежности. Да и молодежь следовало бы подтянуть, вздрючить маленько, заставить быстрее двигаться. Греков вон совсем расклеился, а ведь, говорят, жесткий мужик. Лильку бы сюда с ее женской дотошностью, тщательностью. Но что-то у них там не клеится. Там – не у Федотовой на Таганге, как понял Турецкий, а в районе меркуловского кабинета, то бишь в родной Генпрокуратуре. Костя темнит, что-то умалчивает, мнется, но не раскалывается. Словом, рассчитывать на нее не приходится. А почему, собственно? Завтра истекает отпущенный ей трехдневный отпуск по семейным обстоятельствам, значит, вполне уместно поинтересоваться ее дальнейшими планами. И Турецкий решительно снял трубку.
Лилия ответила не сразу, пришлось терпеливо прозваниваться, хоть очень и не любил этого Александр Борисович.
– А, это ты… – сказала так, будто они безумно надоели друг другу и к тому же расстались несколько минут назад. – Есть вопросы?
– Да… как тебе сказать… – не сразу даже нашелся Турецкий. – Не без этого, конечно. В общем, как дела, каковы ближайшие планы?
– Что тебе сказать?… – Лиля задумалась. – В общем… я, наверное, уйду из прокуратуры.
– Ах, вот что!
– Ага. – Она говорила медленно, словно подолгу соображала, как и с каким выражением изложить очередную свою мысль. – Так, понимаешь, складываются обстоятельства, что… Впрочем, это никого не касается.
– Ну почему же? – Турецкий попробовал сыграть обиду, хотя уже понял, в чем суть дела. – Кажется, и я тебе не совсем посторонний, могла бы сообщить. Или посоветоваться.
– Послушай, Саша, – уже с раздражением заявила Лиля, – с чего ты взял, что не посторонний? Возможно, у тебя был однажды шанс стать им, но ты с легкостью отказался от него. И вообще, мне бы не хотелось больше муссировать эту тему.
– Хорошо, – спокойно ответил Турецкий. – Но о причине ты можешь все-таки сообщить своему временному… ну ладно, не коллеге, так хоть руководителю? Ты же включена в мою группу, под мое начало, как тебе известно.
– Никуда я не включена, – отпарировала она. – Это, возможно, кому-то хотелось воткнуть меня в тухлое дело, а у него не получилось. Я же согласия не давала? Нет. Так о чем речь? Кого я подвела?
– Увы, – вздохнул Турецкий. – Моя правота по сравнению с вашей правотой столь бесправна, что вы вправе… и так далее. Почти по Марксу.
– Слушай, Турецкий! – вдруг горячо, словно сорвавшись, не выдержав ледяного, независимого тона, громким шепотом заговорила Лиля. – Если ты мне сейчас скажешь… если ты вот сейчас, сию минуту, понимаешь, сукин ты сын? Скажи "да", и я тут же все брошу и примчусь и буду вместе с тобой раскручивать это никому не нужное, поверь мне, смертельно опасное дело! Если скажешь, ну?!
– Лиля, – стараясь быть спокойным, остановил ее поток Турецкий. – Мы же взрослые и ответственные люди. Чего ты нагородила в своей глупой башке? Зачем тебе лишние хлопоты? Ты прекрасно знаешь мое отношение к тебе. Вот только свистни, и я сейчас же примчусь и так наконец тебя отделаю, как ни одному генералу не снилось, но Лиля! Какой я тебе муж? Ты же взвоешь через пять минут от моих вывертов! А потом, помимо нас есть же на свете и Ирка, и Нинка моя, куда я без них? Вернее, они без меня! Думай, девушка… И не городи чепухи.
– Жаль, что ты так разнервничался, а то я действительно чуть было не свистнула… Конечно, было бы неплохо наставить ветвистые рога потенциальному супругу, но, кажется, у меня от твоих речей пропало всякое желание. Итак, резюмирую. Завтра я принесу заявление об уходе по собственному. Или переходе, это мы с ним вечером решим. Надеюсь, две недели вы меня держать ради удовлетворения собственного самолюбия не станете. Да мне и генерал обещал. Он, кстати, уже переговорил на эту тему с Меркуловым. Странно, что Константин Дмитриевич не сообщил тебе об этом. Вы же с ним, как я понимаю… Впрочем, это теперь уже ваши заботы… И наконец, последнее. Иди ты, Турецкий, ко всем чертям, знать тебя больше не знаю и слышать не хочу. Этот телефон можешь вычеркнуть из памяти и мне никогда не звони, даже если тебе очень приспичит, понял? Дурак!
И короткие гудки.
Турецкий подержал еще трубку в раздумье и опустил на рычаг. Спокойно, без всяких "нервов". А на душе было почему-то пасмурно. И гадко. Будто его предали. Да, впрочем, и ко всем чертям как-то, если не изменяет память, в последние годы не посылали. Разве что в шутку…
Ну а что по этому поводу думает заместитель Генерального прокурора господин Меркулов? Закономерен такой вопрос? Или он, как и Лилия Федотова, тоже отказывается играть в наши игры?
Клавдия Сергеевна попросила минутку обождать. Потом сказала, что у Константина Дмитриевича сейчас на приеме "важное лицо" из Министерства внутренних дел и он готов принять Турецкого ровно через десять минут, как только закончится беседа.
Саша решил, что времени на перекур ему должно хватить, а также на звонок к Грязнову.
– Я тут провел один маленький опыт, – сообщил Слава, – и, кажется, довольно удачно. Паренек-то наш замкнулся поначалу, в общем, обычные дела: не видел, не помню, выполнял указание старшего и так далее. Ну я и попросил Артюшу твоего изобразить на физиономии полнейшее изумление: мол, сбежал Воробьев, что теперь делать? Как Турецкому докладывать? Ну и прочее тому подобное. Должен сказать, артист из него может получиться. Как я ни изображал – молчи, не болтай лишнего! – он нес свою правду и, естественно, донес до такого же молодого Криворучки. И тот слопал наживку. Раскололся. Но все тут же свалил на капитана. Решил, видно, что, раз тот смылся и ему уже ничто не грозит, можно валить. Словом, картина такая, что глаз не оторвешь. Сам подъедешь или тебе готовый протокол допроса доставить?
– Я бы подскочил, но бегу к Косте, а что будет потом, не ведаю. Если не затруднит, подкинь эту бумажку сюда. А я тебе потом перезвоню, хорошо? А Воробьева объявляем в федеральный розыск. Все, привет, бегу! Славка, снова напоминаю, пусть Денис, или кто-нибудь еще, срочно заберет к себе мою машину. Мне ж колеса нужны позарез, а чем напичкана моя "семерка" – одному Богу известно. И какому-то очень крупному начальнику, о котором мне неизвестно.
– Ладно, сейчас Николая пришлю. Он и бумажки доставит, и машинку поставит на профилактику. К концу дня получишь…
Но самое неожиданное сегодня ожидало Александра Борисовича в приемной заместителя Генерального прокурора.
Он вошел, по привычке игриво отсалютовал Клавдии, отчего та немедленно вспыхнула и заерзала на стуле, видимо считая, что такими телодвижениями она особенно ярко проявляет свою секретарскую активность. Были в приемной, ожидая аудиенции у господина Меркулова, еще несколько незнакомых Турецкому посетителей. Но они, разумеется, не волновали его.
Неожиданно дверь Костиного кабинета широко распахнулась, и в проеме, вежливо провожаемый самим Меркуловым, появился… генерал Кашинцев. Этой встречи ну никак не мог предвидеть Турецкий. Хоть мину какую-нибудь, соответствующую моменту, приготовил бы на лице. Впрочем, челюсть не отвалилась, и то уже хорошо.
Но Кашинцев, увидев Турецкого, весь вспыхнул приязнью, подобно Клавдии, у которой все-таки, в отличие от генерала, были на то причины. Александр Борисович несколько растерялся. Но еще большее недоумение отразилось на лице Кости, увидевшего, как покидающий его гость вдруг с широко раскрытыми объятиями едва не кинулся навстречу Турецкому. Друга дорогого встретил – никак не меньше!
Кашинцеву было далеко до Турецкого с его ста восемьюдесятью сантиметрами живого роста, и смотреть приходилось снизу вверх. Но это не помешало генералу немедленно выразить искреннюю радость от нечаянной встречи.
– А мне сказали, что вы где-то в городе, и я так жалел, Александр Борисович, что не удалось увидеться. А у меня ведь к вам дело – и серьезнейшее! – генерал, смеясь, якобы пригрозил пальцем Турецкому. – Сейчас поговорим. Вы позволите, Константин Дмитриевич, я задержу Александра Борисовича буквально на минутку?
Костя недоуменно пожал плечами, не зная, как реагировать, потом отвесил какой-то нелепый быстрый поклон и закрыл за собой дверь.
– Я понимаю, Александр Борисович, у вас срочные дела. Наслышан. Знаю. Даже как-то пытаюсь помочь, вот и Константину Дмитриевичу обещал только что любую поддержку. Но сейчас я по другому поводу. Вы уж по-мужски поймите и не держите зла за пазухой: хочу отобрать у вас Лилю. Ну чего девке изображать из себя Джеймса Бонда, настоянного на Шерлоке Холмсе? – Кашинцев под руку отвел Турецкого к дальнему окну и говорил негромко, полушепотом, чтоб слова его не стали предметом обсуждения в прокуратуре. – Мы решили соединить, так сказать, наши жизни и кое-что, по возможности, изменить. Пусть она, я думаю, займется наконец женским делом. Да хоть в ту же адвокатуру идет, если неймется. А тут, у вас, ей делать просто нечего, честное слово. Вам не кажется?
Турецкий сделал жест, который можно было бы при желании истолковать и в пользу "да", как равно и "нет".
– Я рад, что вы со мной полностью согласны, – именно по-своему и истолковал Турецкого Кашинцев. – Я наслышан о ваших добрых с ней отношениях и поэтому хотел бы, чтобы на торжественном, назовем это дело так, акте вы были нашим гостем. Примите мое искреннее приглашение. Надеюсь, вы… а?
Турецкий был вынужден повторить нелепый поклон Кости, ибо в ушах по непонятной причине отчетливо прозвучал пассаж Лили по поводу неких ветвистых рогов. Но вспоминать об этом в настоящий момент Саша посчитал непристойным для себя. Мало ли о чем может позволить себе помечтать "девушка", собирающаяся замуж за доподлинного генерала!…
Он уже собирался расстаться с непрошеным гостем на этой высокой ноте, но тот, убрав с лица радушие, продолжил, уже не глядя в глаза:
– А еще я очень хотел дать вам один дружеский совет, позволите?
Почему– то Турецкий догадался, о чем пойдет речь. Однако, с другой стороны, отчего не сделать человеку приятное и не выслушать его?
– Вам, кажется, удалось уже схватить убийцу? Даже двоих, если не ошибаюсь?
– Быстро! – хмыкнул и покачал головой Турецкий.
– Вы о чем?
– Узнали быстро. Я-то их, вообще говоря, еще и сам в глаза не видел. И как удается!
– Ну! – самодовольно ответил генерал. – Не вам, Александр Борисович, дорогой вы наш, задавать подобные вопросы. Вы на метр вглубь видите. Ну так вот, я к тому, что надо бы поскорее и дела эти соединенные завершать. Чего им висеть грузом? Ни чести, ни почета.
– Эт точно! – Опять вспомнился незабвенный товарищ Сухов. Как он там насчет павлинов-то?
Наверное показалось, но, может, и вслух произнес, потому что генерал нахмурился и переспросил:
– Какие павлины? При чем здесь?…
– Вам послышалось, господин генерал. Разрешите идти?
– Ну… ну зачем же так официально, – обиделся он.
– Мы ж не дома, – вкрадчивым голосом заметил Турецкий. – Вы – в форме, я – без. Я ж не могу на "ты". Неправильно истолкуют. Прощайте, господин генерал. Был рад знакомству.
Турецкий изо всех сил сдерживал себя, чтобы не нахамить этому новичку, взобравшемуся на олимп и думающему, что он уже утвердил в районе вечной вершины свою провинциальную задницу.
Но Кашинцеву было невдомек, он видел перед собой упрямого и самолюбивого "следака", которым надо было руководить, а не отпускать в "свободное плавание".
– Так вы обратите все же внимание на мои слова, – сказал он на прощание. – Видит Бог, я советую от чистого сердца.
– Благодарю, – сухо ответил Турецкий, – прошедшей ночью я уже успел получить подобный совет. Толковый, так сказать. Вопрос в том, где бы найти еще и толкового исполнителя…
Саша повернулся и ушел в кабинет Меркулова, резко рванув на себя высокую дубовую дверь…
– Я думал, ты мне все врал, – сказал Костя, и нельзя было понять, чего было в его реплике больше: недоумения или обиды.
– Ты мне лучше другое объясни: где находится источник "толковых" советов?
– А вот об этом я и хотел с тобой коротко побеседовать. Сегодня твой лучший друг – себя я среди них уже числить, как видно, не могу – прислал мне этого… умельца.
Костя показал на телефонный аппарат, возле которого приткнулось нечто напоминающее переговорное устройство. А с чего это он про дружбу-то? Или задело его это дурацкое знакомство с генералом? Так ведь все на свете поправимо: раз – и нет никакого генерала.
– Ты меня слушаешь? – сердито выкрикнул он. – Я же наблюдаю: говорю – и все как в стенку. Никакой реакции!
– Ты хочешь, чтобы я спросил, что это за штуковина? Знаю. У Славки еще в старой его "Глории" видел. Не знаю, может, они ее с тех пор модернизировали. Но, по-моему, лучший друг, как ты говоришь, подсунул тебе старое и отработанное дерьмо. Не так? Извини.
– Все-то ты знаешь и всегда говоришь так, чтобы лишний раз позлить меня. И вот уж это действительно так! И еще уполномочен тебе заявить, самонадеянный ты наш, что мнить себя героем – дело, конечно, благородное, но довольно-таки пустое. И небезопасное.
– Ты – третий. Нет, четвертый, – поправился Турецкий. – Третьей была Федотова. Как послушаешь, так ведь и вправду небезопасное. И куды теперь крестьянину податься!
– Не фиглярничай, – сухо оборвал Меркулов. – Сейчас ты закроешь свой рот и будешь внимательно слушать, понял? И только когда я тебе разрешу, откроешь его. Если имеешь какие-либо серьезные вопросы, задавай сразу, потом будет уже некогда.
– Имею. Костя, мне срочно нужен сын одного твоего старого друга. Татарской внешности.
– А ты уверен, что он находится там же?
– Моя уверенность в данном случае может проистекать лишь из твоей.
– С чем связано такое желание?
– Фамилия – Сиротин. Звание – полковник из "девятки". Завкадрами того заведения, откуда я прибыл. Нужен мне, извини, "до разрезу". Но ему необходимы определенные гарантии. Мне так кажется.
Костя пожевал губами, подошел к сейфу, покопался в нем, что-то листая. Вернулся к телефону, пощелкал какими-то клавишами и набрал номер. Через полминуты длинных гудков в кабинете послышался голос:
– Вас слушают.
– Гену бы мне, – мягко сказал Меркулов.
– У аппарата, – ответил тот же голос.
– Здравствуй, не узнал, извини. Дядя Костя.
– А-а-а! – обрадованно протянул голос. – Здравствуй, как здоровье? Жена как? Дочка? Настроение?
– Видишь, сколько у тебя вопросов! Хотел бы на все так же хорошо ответить. А твои здоровы?
– Слава Богу. Какая нужда? Ты ж просто так не позвонишь.
– Помнишь, был я как-то у тебя? И со мной – приятель. Высокий такой.
– Помню. Саша, что ли?
– Он самый. Как бы вам увидеться?
– Понял, дядь Кость. Он далеко?
– Рядом.
– Значит, если удобно, то там же, часа через полтора. Можно раньше. Но не позже. Вечер занят. Один, ты понял, дядь Кость?
– Еще бы! – засмеялся Меркулов. – Спасибо, сынок. Папе поклонись. – И пошли короткие гудки. Костя выключил свою "машину". – Ты все понял? Адрес помнишь, этаж последний, дверь справа, квартира двухкомнатная. Транспорт есть?
– Будет.
– Хорошо. Знаешь, почему он сказал "один"? Это чтоб у тебя "хвоста" не было, как в прошлый раз. Ну а теперь давай вернемся к нашим баранам… Мое условие помнишь? Ни звука. Разговор мой носит сугубо частный характер. Поэтому никакой реакции. Проверь-ка еще раз дверь, а то хлопнул с такой силой, что мог вполне сломать ее. А причины никакой не было. Этот хмырь просил отпустить Федотову, что я ему и обещал. Надеюсь, ты не против?
– Я – за.
– Вот и прекрасно, я так и подумал, прежде чем дать свое добро. Тем более что он уже посещал с этой же просьбой Генерального, но тот отфутболил его в мой кабинет. Все, разговоры закончены. Я набираю номер.
Раздались длинные гудки. Потом молодой и бодрый голос спросил:
– Слушаю. Вам кого, простите?
– Меркулов беспокоит, Константин Дмитриевич. Мне бы, если можно, Андрея Васильевича. Будьте так добры.
– Папа! – послышался негромкий крик. – Тебя! Возьми трубочку! Какой-то Меркулов. Зовут Константин Дмитриевич. Он тебе нужен?
– Я вас слушаю, Константин Дмитриевич, – раздался мягкий голос после короткой паузы. – Чем обязан?
Костя выразительно посмотрел на Турецкого. Тот медленно кивнул, ибо трудно было не узнать голоса своего вчерашнего ночного собеседника.
– Вы меня знаете? – помедлив, спросил Костя.
– Еще бы! Кому неизвестен заместитель Генерального прокурора! Но раз вы звоните, значит, не по пустякам. Я внимательно вас слушаю.
– В связи с подготовкой губернаторских выборов и, в частности, вашим, Андрей Васильевич, выдвижением в кандидаты на эту должность возникает ряд вопросов, связанных с избирательной кампанией. Для того чтобы в дальнейшем у нас не возникало непонимания и всякого рода неурядиц, я хотел бы встретиться с вами и обговорить ряд параметров действий. Собственно, это не моя инициатива. Это прямое поручение Генерального, а ему, в свою очередь, рекомендовано провести соответствующие беседы из президентской команды. Так что чем скорее мы сможем встретиться и обговорить имеющиеся вопросы, тем меньше их будет возникать впоследствии. Хочу надеяться.
– Разумеется, – раскатились бархатные интонации по всему кабинету, – я к вашим услугам в любое назначенное вами время, уважаемый Константин Дмитриевич.
– Ну вот и славненько. Тогда не будем откладывать дело в долгий ящик и с вашего согласия встретимся завтра… скажем, в три часа. Вас устроит?
– К вашим услугам.
– Саша, – сказал Меркулов, отключая аппарат, – в этот час ты обязательно должен войти ко мне. Что бы ни случилось. Кровь из носу, понял?