– Нет, дорогой мой Сомерсет. Путь террориста не усыпан розами и не вымощен золотом. Напротив, он требует тяжкого и изнурительного труда, ночных бдений. Усталость и разочарование – наши постоянные спутники. Вдумайтесь только: долгие месяцы я работаю как каторжный, иначе и не скажешь, только для того, чтобы заполнить динамитом сравнительно небольшой чемоданчик или саквояж, снабдить его надежно срабатывающим запалом и безотказно функционирующим часовым механизмом… И вот наконец все готово, взрывчатка – верх совершенства, взрыватель – подлинная мечта, отважный и опытный агент, бледнея от предвкушения, а не от страха, очень тщательно, не побоюсь этого слова, любовно устанавливает адскую машину в идеальном для этого месте… И что же? Мы ожидаем могучего взрыва, а вслед за этим – мятежа, резни, низвержения правительства, гибели многих тысяч, падения Англии, всенародного вопля ужаса и ярости; но увы! Злосчастная судьба! Вместо этого раздается негромкий хлопок, подобный выстрелу детского пугача, из адской машины вырывается облачко неприятно пахнущего дыма – и… И это все. Если бы можно было повернуть время вспять! О, тогда я, немного поколдовав над так скверно проявившей себя адской машиной, в два счета сумел бы заново наладить взрыватель. Ведь почти наверняка дело именно в нем (при этих словах чело Зеро действительно покрылось морщинами, но не скорби и тревоги, а глубокой задумчивости), не в динамите же, право слово… скорее всего… Однако что толку терзаться несбыточными мечтами: все взрывные устройства, даже фактически не взорвавшиеся, оказываются для нас потеряны. В результате наши друзья и коллеги во Франции, потеряв несколько великолепно оборудованных лабораторий (они-то взрываются исправно!) и испытывая почти непреодолимые технологические трудности, уже почти готовы отказаться от этого метода действий. Вы не поверите, мой друг: они пришли к выводу, что нужно не устраивать взрывы на улицах городов, но разрушать городскую канализацию; а дальше, мол, пусть работает брюшной тиф, способный унести гораздо больше жизней, чем тонны динамита. Слепой, бездушный, неприцельный способ борьбы… привлекательный, однако, своей первозданной простотой. Не могу отрицать его эффективность и даже проистекающую из нее элегантность. Однако, сэр, вам известно, что в моей натуре есть кое-что от поэта – а все остальное от народного трибуна; и обе этих сущности противятся грубому примитивизму такой вот желудочно-кишечной борьбы с империей зла. Потому я, насколько от меня зависит, продолжаю отстаивать яркий, эффектный и, да будет мне позволено заключить, более популярный в широких кругах угнетенного люда способ. А именно – взрывы динамитных бомб. Да! – воскликнул Зеро в приступе энтузиазма, пришедшего на смену унынию. – На нашей улице еще будет праздник! И я надеюсь, верю, что мне самому доведется лицезреть грядущую удачу!
– Пожалуй, у меня найдется пара возражений, – заметил Сомерсет. – Первое – и поистине вводящее меня в изумление – звучит так: вы назвали себя одним из лидеров движения динамитчиков, ваши заслуги там, не сомневаюсь, действительно очень весомы. Но… ведь даже вы, если я правильно воспринял ваше чрезвычайно эмоциональное описание ситуации, ни разу не сумели организовать настоящий взрыв. Ведь так?
– Простите, – с достоинством возразил Зеро, – именно я-то как раз и смог. Взрыв судебной корпорации на Ред-Лайон Курт – моих рук дело!
– Ну, это можно не считать. – Сомерсет небрежно махнул рукой. – Взрыв ведь, на самом-то деле, произошел не в здании судебной корпорации, а в мусорном баке рядом со зданием судебной корпорации, причем никто, кроме этого мусорного бака, не пострадал. Разве что еще какое-то количество экземпляров газеты "Викли баджет", развеянных волной взрыва по улице без ущерба для торговавшего ими газетчика…
– Еще раз прошу простить меня, – взволнованно перебил собеседника Зеро, – но ведущие лондонские издания сообщали, что при взрыве был ранен ребенок!
– Как раз ведущие издания ничего подобного не сообщали, – покачал головой Сомерсет. – Эта версия присутствовала только на страницах бульварных листков. Но даже она, пожалуй, работает в пользу второго из моих возражений. Вы только что обрушились с критикой на "слепой, неприцельный способ борьбы", к которому готовы прибегнуть ваши оппоненты. Надеюсь, вы извините меня, если я скажу, что борьба, прибегающая к столь неизбирательным методам, в результате которых оказывается взорван мусорный ящик и серьезно оцарапан ребенок – даже если принять, что пострадавший ребенок действительно существовал и что он получил серьезную, а не легкую царапину… Так вот, подобная борьба тоже едва ли может быть названа "зрячей", прицельно направленной против врагов столь любезных вашему сердцу трудящихся. И дело не в том, до какой степени в ней правит бал Ее Величество Случайность; просто, как даже вы вряд ли станете оспаривать, эффект оказывается слишком мизерным.
– Разве я утверждал обратное? – горько произнес динамитчик. – Нет, я не буду отрицать неэффективность наших сегодняшних методов. Но вот поговорить о перспективе их развития есть смысл. Впрочем, разговор этот долог и "в сухую" его проводить едва ли уместно…
Зеро неотразимо улыбнулся, Сомерсет кивнул – и несколько минут спустя друзья уже сидели в кафе за бокалом грога. Отдав должное крепости напитка, Зеро откинулся на спинку кресла и вновь посмотрел на своего собеседника с доброжелательной снисходительностью.
– Значит, "слепые, неприцельные методы" претят вам, мой мальчик? – сказал он. – Но война именно такова. Наша война, сэр, не щадит ни женщин, ни детей, ни города, ни их мирных обывателей. Только поэтому мы и должны вселять ужас. И если потребуется взорвать детскую коляску, газетный лоток, экскурсионный пароход, мусорный бак, парламент империи зла и все ее население, поголовно виновное в угнетении трудящихся, – о, на это я готов пойти не ради личных интересов или чувства мести, нет, – при этих словах лицо Зеро буквально засияло от гордого осознания собственной правоты, – но исключительно для того, чтобы посеять в обществе панику и ужас. Что поделать, если иными путями невозможно ввергнуть общество в пучину светлого будущего. Вы как человек современных взглядов, вероятно, не входите в число ортодоксальных верующих?
– Сэр, я верую в ничто, – ответил Сомерсет.
– Можно и так, – с некоторым сомнением, но по-прежнему дружески продолжил Зеро. – Думаю, вам по силам осознать нашу концепцию. Человечество – не субъект, но объект; поэтому во имя триумфа гуманизма мы сражаемся против королей, министров, парламентской оппозиции, церкви, а также находящихся у них на службе вооруженных сил вроде армии и полиции. Нам ли, мне ли при таких обстоятельствах уповать на избирательные, точечные действия? Возможно, вы полагаете, сэр, что наша организация должна вести индивидуальный террор: против королевы, против коварного главы левых Гладстона и несгибаемого представителя правого лагеря Дерби, против лавирующего между ними пронырливого Гранвилла. Но это было бы ошибкой! Мы воздействуем непосредственно на народную массу, так сказать, на ее плоть и кровь. Вот вы, мой друг, когда-нибудь имели возможность наблюдать простую английскую служанку?
– Ну разумеется, сэр! – воскликнул Сомерсет, предельно изумленный вопросом.
– Да, конечно: вы, светский человек и служитель муз, имели возможность изучить этот типаж, – вежливо согласился заговорщик. А пока его друг открывал и вновь закрывал рот, пытаясь понять, что же именно было сейчас сказано, развил свою мысль: – Типично английские черты лица, замечательная фигура, аккуратность и умелость… безупречно белый чепец, столь же безупречные манеры… Ее межклассовое положение. Сама ситуация, когда юная девушка из-под крыши родительского дома переходит в дом своего работодателя – и, безусловно, она может пленить его сердце… во всяком случае, у нее есть такая возможность, даже если она ею не пользуется. Ах, я всегда питал слабость к английским горничным. Не то чтобы у меня были основания с пренебрежением относиться к другой категории домашней прислуги, например к нянечкам. Ведь они работают с детьми, а следовательно, представляют собой важный объект приложения сил для нашей работы, потому что дети – и в самом деле "болевая точка" общества…
На губах Зеро появилась мудрая, задумчивая улыбка. Потом динамитчик встряхнул головой – и взгляд его вновь сконцентрировался.
– Все не совсем так, как вы подумали, – мягко произнес он. – Сейчас, сэр, я объясню вам, о чем идет речь – и чем могут помешать в нашей работе женщины и дети. Опаснейшие это существа, должен сказать. Ну так вот: дело было несколько недель назад. Бомбу к взрыву подготовил я сам…
И Зеро, свободно расположившись в удобном кресле, продолжил свой рассказ.
* * *
…Бомбу к взрыву подготовил я сам, а поместить ее на заранее выбранном месте должен был один из наших самых надежных агентов, некто МакГуайр. Человек рыцарственной отваги, но, увы, не сведущий в механике. Этим и диктовалась необходимость нашей встречи: надеюсь, не нужно напоминать вам, насколько важна для взрыва точная работа часового механизма. Мы встретились с МакГуайром за обедом, в отдельном кабинете ресторана при Сент-Джеймс холле; там, должен вам сказать, отличная кухня… впрочем, неважно. Я тщательно выверил часовой механизм, так что бомбе предстояло сработать ровно через полчаса. За это время агент с лихвой успевал добраться до нужного пункта, хотя он и был не близко: у него при всех обстоятельствах осталось бы в запасе изрядное количество минут. Это, согласитесь, необходимая мера предосторожности – пусть взрыв лучше произойдет чуть позже, но точно в назначенном пункте, чем чуть раньше, прямо в руках нашего агента… а больше никого вокруг, может, и не окажется.
Бомба была спрятана в гладстоновском саквояже, при раскрытии которого взрыв произошел бы мгновенно, вне зависимости от работы часового механизма. МакГуайр был явно раздосадован этим обстоятельством, прежде ему не сообщенным. Он указал – причем вполне разумно – что такая конструкция лишает его возможности при угрозе ареста метнуть чемодан под ноги своим, гм, оппонентам; то есть метнуть-то его в любом случае было можно, однако при этом не произошел бы взрыв. Однако я уже не стал вносить изменения в конструкцию, в сильных выражениях воззвал к патриотизму МакГуайра, налил ему крепкого виски – и направил бомбиста по дороге славы.
Нашей целью был памятник Шекспира на Лестер-сквер. Замечательная мишень: даже не столько из-за самого драматурга (хотя он тоже заслужил свою участь – ибо, будучи носителем совершенно отвратительных политических взглядов, тем не менее продолжает считаться эталоном культуры белой расы и, главное, кичливой англо-саксонской империи), а потому, что в непосредственной близости от монумента всегда толпится масса народа. Причем самого разного народа: няни с малолетними детишками, мальчики-рассыльные, унылые барышни из необеспеченного класса и немощные старики из всех классов общества. Словом, подходящий материал. Такой, который способен возбудить всеобщую, именно всеобщую жалость, растерянность, бессильный гнев – ну, то, что нам и требуется.
Когда МакГуайр вышел на площадь, его сердце разгорелось благородным чувством близкого триумфа. Никогда прежде он не видел, чтобы вокруг памятника собиралось столько людей. Дети и подростки в свойственной их возрасту беззаботности носились туда-сюда, прыгали, вопили на множество голосов и играли в разнообразные игры. Старый ветеран сидел на чугунной скамейке возле самого постамента: негнущаяся после ранения нога выпрямлена, на груди – проклятые медали за службу в проклятой английской армии, поперек колен – деревянный костыль. Короче говоря, лучше и быть не может: вся империя, виновная в бесчисленных преступлениях, собралась сейчас здесь. И вот теперь она получит сокрушительный удар в самое уязвимое место.
Возрадовавшись тому, что совсем вскоре он станет орудием Судьбы, МакГуайр решительной походкой двинулся к подножью шекспировского памятника. Внезапно его опытный взгляд выделил в пестрой беззаботной толпе крепкую фигуру полисмена. Дюжий страж порядка, обманчиво не обращая ни на что внимания, на самом деле настороженно посматривал по сторонам.
МакГуайр замедлил шаг и вновь, теперь уже с особым чувством, окинул взглядом праздную толпу. И тут же (ведь он и правда был опытным человеком) обнаружил, что там и сям посреди нее можно заметить людей, чья беззаботность наиграна. Крепкого сложения мужчины, которые вполне могли быть молодыми отцами семейств, выведшими своих отпрысков на прогулку… но могли и не быть. Подростки старшего возраста, довольно уместно смотрящиеся среди веселящихся вокруг монумента школьников – это в самом деле подростки или юноши мальчишеской внешности, но решительные, жилистые и прошедшие полицейскую выучку? Да и тот пожилой солдат – действительно ли он такой инвалид, как старается показать?
Мой отважный товарищ остановился. Ему уже стало ясно, что едва ли не половину в толпе составляют агенты полиции: мужчины и женщины, старики и дети. Все они медленно фланируют или вприпрыжку носятся по площади, с обманчивой бесцельностью стоят возле скамеек и кустов, перекрывая пути отхода… некоторые из них оживленно разговаривают друг с другом (притворяются!), другие изображают усталость (тоже притворяются!) или равнодушие (тоже притворяются, усыпляют бдительность!)…
Макиавеллевский план правительства Гладстона открылся перед МакГуайром во всем своем коварстве. Эта площадь, казалось бы, самой природой предназначенная для того, чтобы совершить на ней террористический акт, на самом деле – адская ловушка для динамитчиков! О, какая гнусная измена!
…Должен вам сказать, что тут мы действительно подходим к серьезнейшей проблеме, мешающей торжеству нашего дела. Я бы назвал ее "дрожь в конечностях". Рядовые исполнители или даже руководители низовых звеньев – все они в определенный момент могут… могут дрогнуть. В глубине их куриных душонок, похоже, таится неизбывное отвращение к тем способам, которыми должно твориться торжество динамитной справедливости. В результате полиция регулярно получает анонимные извещения о готовящихся актах; чаще всего они недостаточно конкретны, чтобы перехватить заговорщиков еще до выхода на акцию – но это, безусловно, создает им помехи. Порой даже неразрешимые. Будь иначе – Англия давно бы превратилась только в историческое понятие, в недоброе воспоминание о Царстве Мрака. Но покамест – увы! – она сохраняет возможность окружить все подозреваемые места цепью переодетых наемников, готовых в любой момент наброситься на подозрительного… У меня кровь бурлит в жилах, когда я думаю, какой опасности подвергаются патриоты вроде МакГуайра из-за предательской деятельности своих подлых, продажных коллег.
К счастью, не только британская полиция может оплачивать своих агентов – которым она платит, должен вам сказать, жалкие гроши. Наши сторонники тоже помогают нам как словом, так и делом, то есть финансами. Например, лично я получаю в организации достаточное жалование, чтобы никто даже заподозрить не мог, будто у меня есть резон сдавать собратьев-динамитчиков кровавым лондонским властям. Так что на меня МакГуайр (который и сам до вступления в организацию влачил жизнь буквально на уровне голодной смерти, а вот теперь, слава богу, ведет достаточно обеспеченное существование, позволяющее ему испытывать уверенность в завтрашнем дне) отнюдь не подумал. Вообще я сторонник профессионализма: патриот должен заниматься только патриотической деятельностью, не отвлекаясь на всяческие бытовые неудобства вроде необходимости зарабатывать на хлеб или оплачивать жилье. Разница между нашим подходом и методами британской полиции, как видите, налицо.
Как бы там ни было, стало ясно: наш план взрыва на Лестер-сквер раскрыт. Правительство наводнило площадь своими клевретами. Очень может быть, что главным среди них был седой ветеран с медалью на груди: МакГуайр взглядом оценил ширину плеч старого солдата, увесистость лежащего поперек его колен костыля – и пришел к выводу, что так и есть.
Наш агент понял, что столкнулся с превосходящими силами, с непреодолимым обстоятельством. Стоит ему еще немного приблизиться к памятнику – он неминуемо будет обнаружен и арестован. Причем (вот она, изощренная гнусность правительства!) полиции на площади было более чем достаточно, чтобы скрутить одинокого патриота, но совсем не так много, чтобы защитить его от ярости толпы, когда та осознает, что именно должно было тут случиться. Так что нашему товарищу приходилось опасаться даже не неправого правительственного суда, а бессудной расправы прямо на месте.
К счастью, МакГуайр вовремя понял грозящую ему опасность и принял единственно верное решение: акция отменяется, нужно уходить. Он окинул рассеянным взглядом башни Альгамбры, будто что-то вспомнив, повернулся – и зашагал прочь.
И тут же вдруг осознал, что это решение отнюдь не избавляет его от опасности. В самом деле: ведь саквояж полон динамита, а часовой механизм работает! Уходя, он уносит угрозу с собой.
Разумеется, лондонский центр – не какой-то там район в трущобах, где можно уронить или бросить предмет, который несешь с собой, и никто не обратит на это особого внимания. Так что мысли просто поставить сумку на мостовую и удалиться у МакГуайра даже не возникло.