– Правда? Скажу честно: мне тоже очень по душе наш разговор. Так хорошо, когда беседуешь с кем-то, кому можно доверять! И так редко это случается! А ведь такой разговор – он, ну, словно бы пар выпустить помогает, давление стравить: вовремя проделаешь – и уже гораздо легче… Ну, тогда давайте продолжим. Был со мной еще один случай – такой, что прямо вспомнить не могу без смеха!
Я закурил следующую сигару и приготовился внимать.
– Я в ту пору еще был совсем мальчишкой, но уже считался хорошим специалистом. Так вот, "пас" я как-то в Сити одного толстосума, у которого, всем известно, были очень дорогие золотые часы. Несколько дней я следовал за ним неотступно, ожидая, когда выпадет удобный шанс; и когда мне действительно улыбнулась удача – можете поверить, я ее не упустил. И вот этот финансовый воротила, вернувшись домой, вдруг обнаруживает, что на часовой цепочке у него ничегошеньки-то и нет. А так уж вышло, что эти часы обладали для него какой-то особой ценностью, не сводящейся к деньгам как таковым. Если не ошибаюсь, это был подарок от отца на совершеннолетие или еще что-то в сходном духе… Да, точно, именно так: там на крышке была выгравирована надпись. Я-то, когда часы изъял, ничего такого не заметил, да и не было у меня времени к деталям приглядываться; но отнести их к тому нашему коллеге, который занимается переплавкой золота, мне предстояло лишь наутро, так что успел свою добычу внимательно осмотреть. И понял, что это не просто драгоценный металл определенного веса, а фамильная ценность. Натурально, открываю вечернюю газету, заглядываю в отдел коротких объявлений… Так и есть: бывший владелец, твердо настроившийся вернуть свое имущество, обещает за возвращение часов награду в тридцать фунтов, при этом гарантирует, что "никакие вопросы задаваться не будут". И адрес указан: Каролайн-сквер, 31.
Что тут скажешь: предложение показалось мне заслуживающим внимания. Так что я упаковал часы в пакет, оставил его в одном надежном трактире, где не задают лишних вопросов, – и отправился по названному адресу.
Прихожу. Хозяин как раз обедал – но когда слуга передал, что его, мол, желает видеть некий молодой человек, то спустился из столовой очень даже быстро. Я так понимаю, он уже догадывался, какой такой молодой человек к нему пожаловал и по какому делу… Проницательный такой старикан, умный и, пожалуй, даже добродушный – вот только не по такому вопросу я к нему пришел, чтобы положиться на это последнее качество. Сразу ведет меня в свой кабинет, садится в кресло, выжидающе смотрит…
– Ну что, юноша, – говорит наконец, – с чем вы ко мне пришли?
– По поводу объявления насчет ваших часов, – отвечаю. – Может статься, что я сумею их для вас добыть.
– А-а, так вот кто их у меня стащил!
– Ни в коем разе! – говорю. – Я, если хотите, ничего не знаю и знать не хочу о том, при каких обстоятельствах вы своих часов лишились. Я вообще лишь посредник. Да, меня послал тот, у кого ваши часы в настоящий момент находятся, – но если меня, к примеру, арестуют, то вам, во-первых, нечего мне предъявить, во-вторых же и в главных – это навсегда закроет вам путь к той семейной реликвии, которую вы сейчас хотите вернуть.
– Ладно, – отвечает. – Не буду на вас давить. Возвращайте часы – и вот вам чек на тридцать фунтов.
– Чеком не пойдет. Золотыми соверенами.
– Столько наличности в золоте я у себя дома по понятным причинам не держу. Придется посылать за ней в банк. Времени на это потребуется примерно час.
– Тем лучше! – соглашаюсь я. – Потому что ваши часы я по тем же причинам тоже в своем кармане не держу – во всяком случае, прямо сейчас. Так что давайте пока на этот часок расстанемся, я вернусь с часами, а вы подготовьте деньги.
Словом, я вышел, взял часы из трактира и в положенный срок явился снова. Пожилой джентльмен сидит у себя в кабинете, а на столе перед ним – горка золотых монет.
– Вот ваши деньги, – говорит он.
– Вот ваши часы, – отвечаю я.
Старикан, по всему видно, был рад завершению сделки: прямо-таки схватил свою реликвию, открыл крышку, посмотрел на надпись, убедился, что механизм работает, и с довольным ворчанием запрятал часы в карман пиджака. Посмотрел на меня, улыбнулся – и заявляет:
– Хорошо, юноша, мы уже разочлись, так что теперь давай-ка не будем считать друг друга дураками. Я знаю: ты не просто посредник – ты их у меня и украл. Предлагаю дополнительное соглашение. Расскажи мне, как именно тебе удалось это проделать, и я не пожалею еще пять фунтов в качестве дополнительного приза.
– Мне нечего вам сказать, – говорю я. – Даже с глазу на глаз нечего. А уж для свидетеля, который сидит вон за той портьерой, – нечего вдвойне!
Профессиональная наблюдательность для людей нашего круга обязательна, а уж я-то ею отличался даже в столь нежном возрасте. И, конечно, заметил, что портьера оттопыривается чуть больше, чем в прошлый раз.
– Да, мальчик, ты, как вижу, всегда настороже, – отвечает он даже без особого неудовольствия, все с той же улыбкой. – Что ж, дело сделано – расстаемся. Я теперь тоже буду настороже, так что теперь ты часы у меня так просто не уведешь: отнесусь к их хранению о-о-очень внимательно! Засим более не задерживаю. Нет, не сюда, – я направился мимо него к ближайшей двери, – это дверь в буфетную. Вот выход.
И сам поднялся, открыл мне дверь, только что ручкой на прощание не помахал.
Я вышел на улицу – и тут же как припустил во все лопатки! Уже и после того, как пересек площадь, долго еще петлял, проскакивал через подворотни, путал след. Лишняя предосторожность, скажете? А вот и нет: часы-то снова были у меня – пока я разбирался, будто бы перепутав дверь, пока старик выпускал меня наружу… В общем, хотя он и намеревался "быть настороже", но свой карман не уберег. А поскольку неизвестно, когда он это обнаружил (может, и сразу!), то лучше было не рисковать. Так или иначе, следующим же утром семейная реликвия отправилась на переплавку. Неплохо сработано, правда? Старый финансист думал меня обобрать – но вместо этого я сам дважды содрал с него шкурку!
Эта история подействовала на моего собеседника, как звук военной трубы на старого боевого коня. Раньше он осторожничал – но теперь, поведав о своем триумфе, отбросил сомнения и рвался в бой. Было видно, что даже если он и вправду сменил род занятий, все-таки гордость прошлыми достижениями его прямо-таки переполняет и самое искреннее (допустим) раскаяние в своей преступной деятельности не может с ней сравняться.
– …Да, это была шутка что надо! Но, с другой стороны, случалось и наоборот. Один такой случай мне особенно запомнился: мелочь, но поучительная! Хотя вам он, наверно, тоже известен – об этом было упоминание в одной-двух газетах.
– Возможно – но, прошу вас, рассказывайте!
– Короче говоря, когда я своим нелегким трудом заработал наконец достаточную сумму, чтобы можно было жить со спокойной уверенностью в завтрашнем дне, я на эти деньги купил себе дорогое кольцо с бриллиантом. Ну, знаете, чтобы в случае чего все сбережения были, как говорится, под рукой, причем сразу. Такой вот надежный запас на трудные времена. Буквально только что купил его, даже не успел доехать из ювелирной лавки домой – как вдруг в омнибус входит молодая девица, вся из себя элегантная да стильная, и садится рядом со мной. Клянусь, что я даже и не думал обращать на нее профессиональное внимание, просто сижу себе – и вдруг чувствую в кармане ее жакета (а омнибус был битком набит, нас прямо-таки притиснуло друг к другу) некий предмет, как раз на уровне собственной руки. Мне даже не пришлось его ощупывать, чтобы понять: это кошелек. Ну, такое уже можно назвать провокацией, вы согласны? Когда я садился в омнибус, работать в нем я не собирался, у меня была одна мысль: добраться до дома. Но раз уж такие дела – отчего бы не совместить полезное с еще более полезным?
Работа в движущемся транспорте, как известно, требует особой тщательности, даже когда объект вроде бы находится вплотную и легко извлекаем. Так что я с виду продолжал сидеть, как сидел, – но на самом деле буквально сам вокруг себя обвился и, чуть ли не завязавшись в узел, все-таки сумел втиснуть руку в карман своей соседки. Еще через несколько секунд я добрался до ее кошелька. И надо же такому случиться, что, когда дело было уже фактически сделано, эта юная особа внезапно поднялась, намереваясь выходить! Я едва успел выдернуть руку обратно – хотя, поскольку я профессионал высокого класса, выдернул-то я ее не просто так, а с кошельком. Все было проделано виртуозно, пропажи своего кошелька девушка не заметила – но, как выяснилось, я тоже не заметил кое-чего. Мое кольцо, сэр, мое драгоценное, только что купленное кольцо соскочило с пальца и осталось в ее кармане! То есть я это даже заметил, но позже, когда омнибус уже тронулся. Само собой, вскочил как ошпаренный, выпрыгнул на ходу, бросился к месту остановки, надеясь найти ту девушку, как-то пристроиться к ней в уличной толпе, снова добраться до ее кармана… Но если уж человеку не везет, то не везет: больше я ее так и не увидел.
Судьбе было угодно нанести мне еще один удар, сэр, жестокий удар: кошелек, который я добыл такой дорогой ценой, оказался почти пуст. Жалкие медяки в нем были, четыре пенсовые монеты и одна в полпенса. Представляете?!
С другой стороны – оно, в общем, и поделом мне, болвану: нечего было покушаться на кошелек бедной девушки. Но все-таки как вспомню сейчас, так прямо в жар бросает. Ведь целых две сотни стоило это кольцо, и даже не фунтов, а золотых: представляете – ровно двести соверенов в обмен на четыре с половиной пенса! Эх, была бы возможность перенестись во времени назад… Сейчас-то я знаю, в чем была моя ошибка: надо было, вытаскивая кошелек, согнуть безымянный палец. Если бы Господь дал мне еще один шанс… Господи, прости меня, что я такое несу?! О, я нераскаянный грешник!
Мой спутник, очевидно, был подвержен переменам настроения: только что я сравнил его с боевым конем, воспрявшим при звуках труб, – и вот теперь он уже снова в унынии. Признаюсь, я не собирался поддерживать в нем чувство раскаяния. Моя цель была совершенно иной: подтолкнуть его к дальнейшим рассказам.
– Да, судя по вашим словам, карманные кражи – наиболее рискованная разновидность вашего бывшего ремесла, – произнес я нарочито нейтральным тоном. – Наверно, даже кража со взломом менее опасна…
– Ах! – горячо воскликнул он, моментально выйдя из минорного состояния. – Вот уж где вы попали пальцем в небо, сэр! Да ведь кража со взломом – это высшая игра, вершина мастерства, наилучшее испытание для ловкости рук, силы интеллекта и твердости духа! Кража со взломом – благородный спорт, занятие для избранных. Карманная кража по сравнению с ней – все равно что рыбалка по сравнению с охотой на крупного зверя! Да, вот поистине точное сравнение. Представьте себе большой загородный дом, сэр, со всем и всеми, что его охраняет: прочные стены, огнестрельное оружие, многочисленные слуги, цепные псы… А против всей этой мощи – только вы, одинокий маленький человек, и всех-то у вас сообщников, что верная фомка, верный бурав да ваш собственный ум, унаследованный от славных предков и отточенный годами обучения. И когда вам удается одержать верх, то это – триумф высшего разума над грубой силой, наглядный пример того, что человеческая воля сильнее надежных засовов и прочных решеток!
– Гм… Вообще-то эти сравнения обычно приберегаются для других случаев, – осторожно заметил я.
– О да, сэр! Людям свойственно недооценивать деяния, требующие высшей отваги. Да что там далеко ходить: среди нашего брата тоже распространены веяния насчет "взаимно безопасных методов", а эти адепты новой школы, жалкие непротивленцы, на такой "безопасности" прямо-таки помешаны. Ну нет, я не сторонник таких крайностей! В комплекс моего обучения, да будет вам известно, входил курс, который называется "работа с гарротой". Знаете, что это такое?
– Если не ошибаюсь, испанское орудие казни.
– С них, испанских иностранцев, станется. Но у нас так именуют особый метод ограбления, когда объект сперва придушивают – легонько, до потери сознания, не до смерти, конечно, что мы, преступники какие! – а только потом грабят. Впрочем, сам я участвовал в таком "гарротировании" лишь один раз. Но совсем не потому, что я трусливый сторонник этой вот новомодной "взаимной безопасности", просто такие методы не по мне, сэр. Я человек твердых принципов: все-таки надо давить противника интеллектом, а открытое насилие – последнее дело. Вообще же я перепробовал практически все методы работы. Однажды мне даже довелось быть прикованной к постели вдовой с тремя малолетними детьми! Тоже, скажу я вам, экзотический способ – но хоть придушивать никого не надо.
– Кем-кем вам довелось быть?!
– Прикованной к постели вдовой. С тремя детьми. Малолетними. Ну, знаете – сперва рассылаются объявления, потом организуется благотворительная подписка… Ах да, вы, пожалуй, действительно можете этого не знать… Но, как я вижу, вы всерьез интересуетесь наиболее яркими эпизодами, связанными с нашей профессией. Похвально, сэр, весьма похвально! Хотите, я расскажу вам еще один случай – самый для меня опасный? В тот раз я был как никогда близок к тому, чтобы попасть на каторгу!
– Конечно, хочу!
– Тогда слушайте. Как-то раз мы с приятелем решили на время оставить город и потрудиться в сельском захолустье… не важно, где именно. Наша штаб-квартира была расположена в небольшом провинциальном городе (каком именно – я, уж не обижайтесь, вам тоже не скажу), но работали мы, понятно, не там, а на выездах, в ближней и дальней округе. Работали много, успешно, не покладая рук. Вскоре о нашей деятельности прошел слух – и тамошние домовладельцы сделались, на мой взгляд, даже чуть слишком бдительными да еще постоянно оповещали друг друга о каждом "подозрительном типе", замеченном в окрестностях. Пора было менять планы и место резиденции. Но мой напарник, Малыш Джим, отличался замечательной отвагой – и он решил, что недостойно нашей чести сейчас отступать. Бедняга Джим, он уже давно оставил эту юдоль скорби… Малышом его прозвали не зря: в охвате груди он был всего тридцать четыре дюйма, а если мерить по бицепсу, то вообще порядка двенадцати. Но нет такой мерки, которой можно было бы измерить его сердце, самое великое, самое мужественное во всей Англии!
Он сказал, что раз нам брошен вызов, то мы обязаны его принять; я, что поделаешь, должен был с этим согласиться. А потом оказалось, что "принять вызов" означает, ни много ни мало, ограбить Морли-холл, усадьбу знаменитого полковника Морли…
По-хорошему, полковник Морли был вообще самым последним человеком, к жилищу которого нам следовало бы приближаться. Этот джентльмен отличался проницательностью и хладнокровием, повидал мир в самых разных его проявлениях, а что самое для нас худшее – он, оказывается, гордился своим умением изобличать и задерживать преступников, причем гордился отнюдь не безосновательно. Знай мы обо всем этом тогда – даже Малыш Джим, конечно, не стал бы нарываться. Однако мы ничего не знали.
Причина, которая заставила нас остановить выбор именно на его доме, была, в общем-то, случайной. У полковника недавно работал грум, редкостный бездельник, которого Морли в конце концов и выгнал; он выгнал, а мы – повстречали и расспросили. Этот парень, в злобе на своего бывшего хозяина, нам многое порассказал о доме и даже нарисовал чертеж, простенький, но помогающий лучше сориентироваться.
Морли-холл очень даже прилично охранялся, все двери и ставни в нем запирались накрепко, но шанс у нас все же был. Дело в том, что, по словам того грума, один из люков, выходящих на крышу, запирался неплотно: там был сломан язычок замка, и этого вроде бы никто из домашних еще не заметил. Люк этот вел в один из малых чуланчиков, ну да не важно – окажись мы там, сумеем добраться куда угодно. Однако оставалась весьма серьезная проблема: как нам попасть к тому самому люку, то есть на крышу?
Этого нам бывший грум подсказать не мог. Но общая идея была ясна – и она нам понравилась. Имелся в ней, как сейчас говорят, этакий вот творческий элемент. Ведь настоящий мастер-взломщик думает не только о том, сколько столового серебра он сумеет из дома вынести и какие драгоценности хранятся в секретере. Не менее важно сделать все чисто и красиво. А если такое вдобавок удается проделать так, как прежде никто не делал, то это вообще праздник…
Мы подошли к делу ответственно: сколько-то дней не работали даже по мелочам, вообще залегли на дно, чтобы местные жители успокоились. А потом мы с Джимом выбрали ночь потемнее, осторожно перелезли через ограду (ограда вокруг Морли-холла была серьезная, но нас это не остановило) и подобрались к усадьбе вплотную. Помню, дул сильный ветер, и облака неслись по небу как бешеные. Вокруг не было ни души, а в окнах дома – ни огонька.
Мы внимательно осмотрели дом со стороны фасада, но не обнаружили подходящего способа пробраться на крышу. Тогда Джим решил обойти Морли-холл кругом. Только углубился в сад – и тут же выбегает оттуда, притом в такой радости, словно уже обобрал полковника начисто. Хватает меня за руку, ведет через сад и показывает: "Ну ты только погляди, Билл, – вот уж удача, так удача! Тут днем, верно, ремонтировали крышу или уж не знаю что – но, как бы там ни было, приставную лестницу рабочие на ночь не убрали!" Смотрю – и верно: лестница стоит, как раз до крыши, а рядом с ней на земле какие-то лотки, ведра для строительного раствора, всякий рабочий инструмент…
Мы еще раз осмотрелись, прислушались – все тихо. Выждали немного – нет, тихо все, никакая не ловушка… Ну и полезли вверх: Джим первый, я за ним. Взобрались, сидим на кровле, готовимся после короткой передышки начать пробираться к тому люку – и вот тут происходит самое ужасное, сэр: лестница, по которой мы только что поднялись, вдруг встает торчком и отодвигается от края крыши. А потом начинает бесшумно опускаться, опускаться… и вот она уже лежит на земле!
Сперва мы думали – может, она сама заскользила по влажной почве; это, конечно, вряд ли, но бывает и хуже. Но долго так думать у нас при всем желании не получилось, потому что нас вдруг окликнули.
"Эй, там, наверху!" – гаркнул кто-то из сада.
Мы, вытянув шеи до самого предела и сверх него, постарались осторожненько заглянуть через край крыши, все-таки открыто не показываясь. Видим – внизу, на участке, покрытом декоративными зарослями высокой травы, стоит человек. Ну, мы, понятно, на всякий случай продолжаем молчать, будто нас тут и нет.
К сожалению, он-то знал, что мы там очень даже есть…
"Эй, наверху! Да-да, именно вы двое! Ну, как себя чувствуете? Удобно вам там, надеюсь? Вы, жулье столичное, небось, думали, что у нас в графстве народ ничего не смыслит? Ну и каково ваше мнение по этому поводу сейчас, в свете, ха-ха, всего происшедшего?"
После этого мы не могли уже думать, что остались незамеченными, – но по-прежнему лежим, молчим, что тут скажешь. "Как себя чувствуете", надо же! Конечно, чувствовали мы себя куда хуже, чем хотелось…