– А вы как думаете? В прошлом году Гришу Арефьева уволила. Кстати, это не так просто было, за него многие заступались, но Елизавета Петровна сумела на своем настоять.
И за что она этого Гришу уволила?
– За дело, разумеется. Точнее, за безделье. – Аня еле заметно улыбнулась. – Ему вообще ничего нельзя было поручить, даже письмо заказное отправить! "Да-да-да, считайте, что все уже сделано!" – передразнила она. – А сам побежит по своим делам и все забудет или, того хуже, перепутает. Ну и зачем держать такого, скажите, пожалуйста? Он, конечно, очень славный, с ним весело всегда было, но как от работника – только суета и неразбериха. Я вздохнула свободно, когда его уволили…
Аня внезапно замолчала, только сейчас обратив внимание на блокнот в моих руках.
– Вы что, и про Гришу записываете? Зачем? Он к вашему делу уж точно никакого отношения не имеет.
– Если не имеет, то мы его и не побеспокоим, – пообещал Гоша. – Но вы себе не представляете, Аня, как часто человек, казалось бы никакого отношения к проблемам нашего клиента не имеющий, как раз и является первопричиной этих проблем!
– Но Гриша действительно ни при чем. – Аня явно жалела, что упомянула бывшего сослуживца. – Он, конечно, сердился, когда его уволили, наговорил всякого и Елизавете Петровне нахамил, но это он от расстройства, только в первый момент! А потом Гриша даже благодарить ее приходил. Он сейчас такую хорошую работу нашел, представителем по связям с общественностью в совместной фирме, российско-итальянской, там и деньги, и поездки заграничные – с нашей жизнью не сравнить! Он Елизавете Петровне духи подарил французские и коробку конфет из дьюти-фри… Нет, Гриша не мог ей ничего плохого сделать, это точно! Тогда уж лучше Васнецова поищите, Алексея Дмитриевича! Он, правда, по собственному ушел, без скандала, но я-то знаю, чье это было желание! – Судя по всему, Алексей Дмитриевич Васнецов не пользовался симпатией секретарши. – Елизавета Петровна поймала его на махинациях с фондом и сказала, что, если он сам не уволится, она в прокуратуру заявление напишет.
– Что за фонд? – быстро спросил Гоша.
– И что за махинации? – уточнила я.
Аня несколько секунд молчала, потом неохотно ответила:
Я не знаю всех подробностей. Алексей Дмитриевич принимал участие в работе какого-то фонда помощи пенсионерам. Там собирались деньги от благотворителей, и из бюджета губернского тоже немного перечисляли. Ну, сами понимаете, чтобы получить материальную помощь, пенсионерам нужно было документы собрать: в смысле, если деньги на лечение нужны – то справку от врача, если на установку телефона – то бумаги из телефонной компании. Хотя никто эти документы не проверял, разве что уж совсем наглую липу отсеивали. И естественно, ничего не хранили – кому она нужна, эта макулатура. Вот Васнецов и договорился с одной женщиной из этого фонда. Алексей Дмитриевич находил пенсионеров, таких, не слишком щепетильных, которым тысяча рублей лишней не будет.
– Тысяча рублей никому лишней не будет, – заметил Гоша. – Я так понимаю, что с пенсионерами, желающими в афере поучаствовать, проблем не было?
– Никаких. Алексей Дмитриевич выглядит очень солидно и тоже человек немолодой – он с пенсионерами быстро договаривался. Составлял им бумаги соответствующие и направлял в фонд, к той женщине. Она принимала документы, и в течение недели пенсионер получал пять тысяч. Тысячу забирал себе, а остальное отдавал Алексею Дмитриевичу.
– Нагло, – оценил Гошка. – А почему Елизавета Петровна так мягко с ним поступила? Даже уволиться позволила по собственному желанию?
– Там же все на пенсионерах было завязано. – Сочувствие, прозвучавшее в голосе Ани, было гораздо уместнее и симпатичнее того равнодушного тона, которого она придерживалась в первые минуты знакомства. Вообще, вне стен областной администрации ее лицо и манеры быстро смягчались, из неприступно-секретарских становились обыкновенными, вполне человеческими. – Те, что материальную помощь получали, они, конечно, не имели на это права, – продолжала девушка. – Но и миллионеров среди них не было. Люди ведь эти деньги не на водку тратили – на лекарства, на вещи зимние… Если против Алексея Дмитриевича дело заводить, их всех надо тоже в суд тащить как участников махинации. Да и огласка – Елизавета Петровна не хотела, чтобы ее сотрудник в громком уголовном деле одним из главных действующих лиц оказался. А дело громким получилось бы, не сомневайтесь. У нашего губернатора врагов хватает. Пресса такой вой подняла бы – сотрудник областной администрации уличен в финансовых махинациях с деньгами для неимущих пенсионеров! А кто, интересно, создал ему для этого все условия, не сам ли наш губернатор? А с кем, интересно, этот жулик делился, не с самим ли губернатором? Им же лишь бы грязи намутить побольше, никому ведь не придет в голову просто посчитать: Алексей Дмитриевич с этой женщиной из фонда за месяц не больше двух-трех человек оформляли, не так уж много денег в том фонде. Даже если бы они половину денег высоким покровителям отдавали, сколько это получается? Шесть тысяч рублей в месяц? И что, с такой мелочовкой соваться к губернатору?
– Шесть тысяч – это очень неплохие деньги, – не согласилась я. – Тем более если их платят просто так.
– Разве что для школьного учителя, – презрительно дернула плечом Аня и взяла с блюдечка остаток миндального пирожного.
Я сделала глубокий вдох. Вот, пожалуйста, реформа народного образования в действии! И вот оно, место школьного учителя, в нынешней системе ценностей! Кто такая эта Аня? Всего лишь секретарша при чиновнице областного масштаба, но даже она позволяет себе свысока относиться к людям нужнейшей и благороднейшей профессии! К людям, которые, невзирая на административный пресс и смешные зарплаты, продолжают учить и воспитывать детей, а значит – формировать будущее страны! Ничего, сейчас я прочищу ей мозги, сейчас я выдам краткий курс истории нашей Родины с указанием места в этой истории работников народного образования!
Кто-то пнул меня в щиколотку, попав точно по больному месту. Я охнула и покосилась на Гошку – напарник ответил мне безразличным взглядом и поднес чашку к губам. Понятно. Что ж, он, как всегда, прав: для выступления в защиту угнетенных учителей сейчас не время и не место. Точнее, совсем не время и совсем не место. Я медленно выдохнула, и Гошка одобрительно кивнул. После чего, давая мне время, чтобы окончательно успокоиться, обратился к Ане:
– Как их найти, этих уволенных товарищей, вы можете подсказать?
– Насчет Алексея Дмитриевича я не знаю, мы с ним и по работе-то нечасто встречались, а с тех пор, как он ушел, я его вообще ни разу не видела. Знаю, что у него квартира в центре города, где-то на Гоголя. А про Гришу… – Она замялась, потом спросила, почему-то не у Гошки, а у меня: – У него неприятностей не будет? Понимаете, я не хочу, чтобы у него из-за меня были неприятности.
– О чем вы, Аня! – Я старательно скопировала фирменную Гошину улыбку. – Вы же сами говорите, что Арефьев в этой истории ни при чем. Так какие могут быть неприятности? Мы просто встретимся, убедимся, что к проблемам Елизаветы Петровны он отношения не имеет, и с легким сердцем обо всем забудем!
Аня открыла было рот, но я перебила ее еще до того, как она сказала первое слово:
– А вот поговорить с ним мы обязаны, это уже вопрос профессионализма! В работе детектива есть определенные правила, и мы должны их придерживаться.
– Да я и не спорю. – Аня неохотно открыла сумочку и достала изящную кожаную визитницу. Покопалась в ней и положила на стол ламинированную карточку с фотографией. – Вот. Гриша дал, когда в последний раз заходил. – Она отвела глаза в сторону и добавила, словно оправдываясь: – Он не только мне, он всем такие раздал, кого только встретил. Хвастался, понимаете?
– Понимаю. – Я с интересом разглядывала карточку. – Такой визиткой грех не похвастаться.
Конечно, визитными карточками сейчас никого не удивишь, и заказать себе подобную безделушку – никаких проблем. У меня тоже есть, правда, не личная, а, так сказать, рабочая, за счет фирмы. На простом картонном прямоугольнике, без всяких типографских изысков, напечатано: "Маргарита Рощина, сотрудник детективного агентства "Шиповник", лицензия №…" А на другой стороне – адрес офиса и служебный телефон. Я же сейчас держала в руках чудо-карточку, делающую честь нашей полиграфической промышленности. Или не нашей? В какой фирме господин Арефьев работает, в российско-итальянской? Пожалуй, тут именно итальянская сторона постаралась. Элегантная светло-серебристая поверхность, маленькая, но четкая цветная фотография, изящная вязь золотых буквочек, переливающийся голографический значок в уголке… Я повернула карточку и посмотрела на другую сторону. Все то же самое, только вместо кириллицы – латинский шрифт, не менее затейливый. "Григорий Арефьев" я прочитала легко, а вот со следующей строкой, информирующей о месте работы и должности, не смогла справиться.
– Что это за язык?
– Итальянский, – объяснила Аня. – Гриша на выбор давал, с английским текстом или с итальянским. Я взяла с итальянским, это необычнее. Я ведь Грише звонить не собираюсь и карточку просто так взяла. Как сувенир. Понимаете?
– Чего ж тут не понять, – прежде чем я успела хотя бы кивнуть, грубовато ответил мой напарник, чемпион мира по бестактности. – Раз эта визитка сувенир, значит, нам вы ее не отдадите. Рита, спиши данные.
Аня порозовела, но возражать Гоше, а тем более делать благородные жесты и предлагать мне не трудиться с переписыванием, а просто забрать визитку не стала. И как только я дописала последнюю букву, цапнула карточку со стола.
– Но вы мне обещали, – напомнила она.
– Да не беспокойтесь вы! Рита же сказала, это обычная и достаточно формальная процедура. Ну вот с вами мы говорим, что у вас от этого, неприятности какие-нибудь случились?
– Пока не знаю. – Аня натянуто улыбнулась, пытаясь обратить свои слова в шутку.
– Хорошо, мы действительно еще не закончили разговор. И есть шанс, что я вдруг превращусь в злого Серого Волка и проглочу вас, как Красную Шапочку. – Гошка нахмурился и старательно защелкал зубами. С моей точки зрения, злого волка он изображал не слишком удачно, но Ане понравилось. Она немного расслабилась и хихикнула. А Гоша поторопился закрепить успех: – Вот видите! Кстати, в милиции вы три дня назад побывали, и там с вами тоже побеседовали, а где неприятности? Евгений Васильевич, наверное, вам те же вопросы задавал, что и мы?
– Ой, этот ваш Евгений Васильевич! – отмахнулась Аня. – Он почти ничего и не спрашивал, он сам говорил и хотел, чтобы я его слова подтвердила. Дескать, ничего удивительного, если Елизавета Петровна эту женщину, жену ее бывшего мужа, действительно отравила. Я ему сразу сказала: не могла она ничего такого сделать, просто по характеру своему – не могла! Я же с Елизаветой Петровной четыре года вот так, – она выставила ладони перед собой и сплела пальцы, – вот так проработала! Она ни в какие разборки вступать не стала бы, побрезговала! Елизавета Петровна бы с этой женщиной и слова не сказала бы, не то что травить! – Забыв про свою сдержанность, Аня забыла и о том, что совсем недавно уверяла нас: о личности своей начальницы она ничего не знает. – Говорю этому следователю, говорю, а толку нет. Он все свое талдычит: "Но при определенных обстоятельствах Перевозчикова могла подсыпать сопернице отравы". Я ему объясняю, что не может быть таких обстоятельств, чтобы Елизавета Петровна за один стол с этой соперницей села, а он снова, как шарманка, одно и то же… И голос такой скрипучий!
– А про недоброжелателей Перевозчиковой он у вас что, не спрашивал? – немного удивилась я. В общем-то я знакома со стилем работы Сухарева и знаю, что он склонен отдавать предпочтение самой простой, сверху лежащей версии. Но раньше он и другими вариантами не пренебрегал. По крайней мере, столь откровенно.
– Ничего он не спрашивал, он хотел, чтобы я на Елизавету Петровну наговорила. А я ему твердила, что Елизавета Петровна ни на какое преступление не способна. Два часа воду в ступе толкли.
– И чем дело кончилось? – Гошка слушал эмоциональный рассказ с нескрываемым удовольствием.
– Да ничем. Я показания свои прочитала – записал он за мной правильно, все как я говорила. Я их подписала и ушла. А что он мог сделать? Сейчас не тридцать седьмой год, чтобы заставлять на честных людей клеветать. А Елизавета Петровна – честный человек.
Когда мы вернулись в офис, Александра Сергеевича еще не было.
– Где же "наше все"? – громко удивился Гошка, заглянув в кабинет. – Неужели до сих пор в управлении?
– Он домой заехал, пообедать, – объяснила Нина. – Скоро будет. Вы, наверное, тоже есть хотите?
– Нет, мы в кафе были. Ты не в курсе, Сан Сергеичу удалось что-нибудь интересное узнать?
– По телефону он мне ничего не сказал. Но обещал вернуться к пяти.
– К пяти? – Гошка выразительно оглянулся на большие электрические часы над дверью. На часах яркими красными огоньками горели цифры 17:01. – Надо понимать, он уже здесь, просто мы его пока не видим.
– Начальство контролируешь? – Баринов вошел в приемную и хмуро осмотрел нас. – Обнахалился ты, братец, вот что я тебе скажу. В следующий раз сам поедешь с Сухаревым разговаривать.
– Что, все так плохо? – Гошка среагировал не на слова, а на интонацию.
– Почему же, все могло быть гораздо хуже. Мы как-никак оптимисты. – Шеф снял пальто, аккуратно повесил на плечики и убрал в шкаф. Потом потер руки, неожиданно улыбнулся и указал в сторону своего кабинета: – Пойдем обменяемся информацией.
Как только все устроились на привычных местах, Александр Сергеевич заговорил:
– Прежде всего привет вам всем большой от Стрешнева. Я с ним в коридоре встретился, перекинулись парой слов.
– Что-нибудь интересное он сказал? – с умеренным любопытством поинтересовался Гоша.
– По нашему делу – ничего. Порадовался, что никаким боком к работе по Перевозчиковой не причастен, и посочувствовал Сухареву. Сказал, что на того давят со всех сторон. Евгений Васильевич не сомневается, что новую супругу своего благоверного отравила Елизавета Петровна, и взял бы ее под стражу еще на прошлой неделе. Но опасается – все-таки дама, приближенная к губернатору. Вот он и ждет указаний от начальства. А начальству тоже неохота с администрацией связываться, они требуют неопровержимых улик, а еще лучше – признания.
– Но пока подозреваемая на свободе, от нее чистосердечное признание фиг получишь, – с полным пониманием сложной ситуации, в которой оказался Сухарев, продолжил Гоша. – Когда человек в камере закрыт, его гораздо легче склонить к добровольному сотрудничеству.
– Сам-то он как насчет сотрудничества? – спросила я. – Согласен поделиться информацией?
– Без особого энтузиазма. Рассказал мне в общих чертах то, что мы уже знали от Перевозчиковой, плюс некоторые детали. – Баринов вынул из кармана два сложенных вчетверо листа бумаги и развернул их. – Значит, так. Подругу, в квартире которой умерла Перевозчикова, зовут Алла Николаевна Брагина, проживает она по адресу: улица Советская, дом шестнадцать, квартира девяносто семь. По показаниям госпожи Брагиной, Наталья Перевозчикова явилась к ней около девяти вечера, точное время Брагина не помнит. Но звонок в службу скорой помощи зафиксирован в двадцать один ноль семь. Скорая прибыла на место в двадцать один двадцать пять. Перевозчикова к этому времени уже находилась в коме, и все реанимационные мероприятия эффекта не дали – врачу оставалось только констатировать смерть. Он же, врач, и вызвал милицию.
Александр Сергеевич положил один листок на стол и быстро проглядел второй.
– Угу, докладываю дальше. Госпожа Брагина, несмотря на то что находилась в глубоком шоке, сразу же заявила, что отравительницей является Елизавета Петровна Перевозчикова, первая супруга мужа погибшей. Ей об этом сообщила сама Наталья Перевозчикова перед смертью. Точного изложения последних слов покойной Сухарев, правда, добиться не смог, в протоколе зафиксированы варианты: "Наташа сказала мне, что ее отравила Елизавета, первая жена ее мужа" и "Наташа сказала, что ей стало плохо, как только она вышла от Елизаветы". А также: "Наташа сразу мне сказала, что это дело рук Елизаветы".
Второй лист лег на стол рядом с первым, и шеф продолжил, уже не глядя в бумаги:
– Кроме того, Евгений Васильевич добавил одну интересную подробность: патологоанатом сообщил, что незадолго до смерти Наталья Перевозчикова пила джин и ела гречневую кашу с гуляшом. Гуляш не простой, а какой-то очень острый, с приправами. И джин, и гуляш вполне годятся для того, чтобы замаскировать огромную дозу мышьяка.
– А доза была огромная? – Гошка, который успел взять со стола листки с заметками Баринова, на мгновение отвлекся от их изучения.
– Лошадиная. Даже непонятно, как Перевозчикова до подруги добралась. Патологоанатом утверждает, что смерть наступила не более чем через полчаса после приема пищи.
– Перевозчикова утверждает, что выставила Наташу около семи, – сообщила я. – Еде же тогда она поужинала? Сухарев что говорит?
– Сухарев не верит Елизавете Петровне, – напомнил Александр Сергеевич. – И считает, что ужином Наталью Денисовну угостила именно она.
– Эта дамочка, Наталья Денисовна, могла поесть где угодно. – Гоша аккуратно, по сгибам, сложил листки и вернул их на стол. – До девяти у нее времени достаточно было.
– А Сухарев… – снова заикнулась я.
– Все, что возможно, я из него выжал, – перебил меня шеф. – Где покойная ужинала, нам придется самим выяснять. – Он взял карандаш и начал ритмично постукивать им по столу. – Теперь ваша очередь, докладывайте.
Я послушно раскрыла блокнот. Сначала рассказала о нашем неудачном походе в банк, потом, сверяясь с записями, изложила содержание беседы с Елизаветой Петровной и с ее секретаршей. Гоша слушал, откинувшись на спинку стула, рассеянно кивал и не сделал по ходу моего выступления ни одного замечания или дополнения. Если кто не понял, то объясняю: это весомый комплимент моему умению передавать содержание разговоров близко к тексту.
Когда я закончила, шеф попросил:
– Теперь общее впечатление. Как ты считаешь, могла Перевозчикова отравить Перевозчикову из-за того, что Перевозчиков… тьфу ты! Давайте по именам: покойница у нас будет Наташа, а клиентка – Елизавета Петровна, иначе сплошная путаница получается! Итак, Рита, как ты считаешь, могла Елизавета Петровна отравить Наташу?
– Не рискну утверждать что-то уверенно, – осторожно ответила я. – С одной стороны, убийство на почве ревности, классическое. С другой стороны, с Елизаветой Петровной такой экстрим не очень вяжется. Слишком она суровая женщина. Я верю, что она после развода действительно вычеркнула мужа из своей жизни, такая может.
А что касается ее отношения к Наташе… Я обратила внимание, что Елизавета Петровна за все время нашего разговора ее ни разу по имени не назвала. Только "она", и все.
– Пару раз прозвучало "эта женщина", – поправил меня Гоша. – Но имени, Рита права, ни разу не прозвучало. Хотя, вполне возможно, потому и не прозвучало, что у нашей клиентки рыльце в пушку. Муки совести и прочие тонкости женской психологии.