– Здравствуйте, синьор, – одарив Охотника быстрым, но таким теплым и беззащитным взглядом, от которого у давно отвыкшего от женской ласки Ярослава невольно и мгновенно заныло в груди и – что скрывать? – даже ниже, Настя поставила поднос с графином и бокалами на столик, быстро налила в них зелено-желтый, с плавающими кусочками лимона прохладительный напиток, затем подхватила поднос и, более не глядя на гостя, торопливо вышла из кабинета, бережно прикрыв за собой дверь, так, что та даже не щелкнула язычком замка.
– Ну, как она вам? – заметив, какими пришибленными глазами Охотник проводил упорхнувшую чаровницу, не без довольной ухмылки спросил полковник. – Хороша, а?
– Кто бы спорил, – вздохнул, выдавив кривую улыбку, Ярослав. – Красавица. Повезет парню, которого полюбит такая девушка…
– Наверное, вы правы, – вынужден был согласиться Иван Федорович. – Я два года пытался найти ей мужа здесь, в Бразилии. Разумеется, русского. Кавалеров подходящего возраста не так чтобы слишком много, но кое-какой выбор есть. Я всех по именам и в лицо знаю. Как и их родителей… Уважаемые люди, с титулами, с деньгами. А она – ни в какую. Не настоящие они все, говорит. Что значит не настоящие, спрашиваю? Молчит. Глаза отводит… Может, хоть в Париже себе достойного жениха найдет. Там наших много осело. Тысяч тридцать, а то и все пятьдясят. Часть спилась, еще в первые годы, поистаскалась, но многие хорошо устроились. Оккупацию пережили. Один – граф Вяземцев-старший – сейчас даже в Сорбонне преподает. Пишет: каждый двадцатый студент – русский…
В груди у Охотника, как пойманная в силок дикая птица, тщетно рвалось, норовя выскочить наружу, трепещущее сердце. Он уже понял: зацепило, несмотря на по-прежнему живущую в душе, никуда не исчезнувшую за два месяца разлуки с семьей, такую же крепкую, как и раньше, любовь к Светлане. И вдруг – Анастасия. Девушка, живущая на другой стороне глобуса. Сколько она тут находилась? Двадцать секунд? Полминуты? А вот ведь – словно ножом острым по сердцу прошла, оставив после себя сладкую боль и рану. Зачем ему все это, здесь, сейчас?! В двух шагах от логова эсэсовцев? Когда не ясно – что будет с ним через день, через час, через минуту. Когда между ними не может быть ничего, потому что так не бывает…
Взгляд Ярослава упал на бокал с приятно пахнущим цитрусом лимонадом. Он взял его и жадно припал губами, осушив за три больших глотка. Утер губы тыльной стороной ладони. Сказал, глядя поверх плеча полковника:
– Отличная вода. Действительно освежает. Так что вы скажете о тех двух фрицах?
– По стечению обстоятельств оба носят имя Леон. Носатый блондин – Леон Браун, охранник. Он и красавица Мерседес вместе уже без малого год, фактически с самого ее появления в конторе по продаже билетов. Во время войны Браун был телохранителем кого-то из бонз рейха… Второй – тот, что старше, темноволосый, откликается на герра Соммера. Серьезная фигура, но не босс. Где-то посередине, между охраной и хозяевами рудника. Инструктор по физподготовке охраны Вервольфштадта. Настоящий мастер. Гоняет псов серьезно, и в хвост и в гриву. Положит любого двухметрового молодца за полминуты. Местные мужчины, работающие на руднике, не раз видели, как он показывал, на что способен, выходя на бой сразу с тремя противниками – на голову выше, вдвое моложе и тяжелее себя. Сначала играл с ними, как кот с мышами, выматывал, доводил до бешенства, а затем срубал одного за другим, как бревна. А ведь ему почти столько же лет, сколько мне. Крепко за пятьдесят. Кроме рукопашного боя Соммер отлично владеет стрелковым оружием… Что его сподвигло на тот доверительный разговор с Мерседес – одному Богу известно. Вместе я видел их всего однажды… Может, Соммер пытался за ней ухаживать? Но это же почти бессмысленно. Мерседес давно встречается с Брауном и, как большинство местных женщин, вряд ли предпочтет мужчину в возрасте крепкому молодому самцу. Поверьте, я знаю, о чем говорю.
– Соммер часто выходит за пределы рудника? – глухо осведомился Охотник.
– В общем, как все, – подумав пару секунд, пожал плечами Клименко. – Здесь, в сонном и скучном Лас-Суэртосе, немцы отдыхают редко. Особенно после того, как начались эти варварские убийства. Разве что в "Чайной розе"… Больше тут делать нечего. И деньги тратить негде. Офицеры предпочитают сорить деньгами в Сан-Паулу. Там много магазинов, ресторанов, игорных домов и полно борделей. От дешевых до весьма роскошных. Однако на старой калоше "Гаучо" немцев практически не встретить. Зачем зря тратить восемь часов, передвигаясь с черепашьей скоростью? Пусть и в отдельной каюте. В Вервольфштадте около двух дюжин быстроходных катеров, на которых можно за два с половиной часа добраться до Сан-Паулу. Для особых же случаев на руднике имеется небольшой самолет. Но им пользуются только хозяин, Майне, и еще пара человек из его ближайшего окружения.
– Логично, – не удержался от ухмылки Ярослав. – Перевозить алмазы по реке, даже на нескольких быстроходных катерах одновременно, с вооруженной до зубов охраной, слишком опасно. Самолет – идеальный вариант. Стало быть, никакой периодичности в выезде Соммера с территории рудника не существует?
– Послушайте, капитан. Я понимаю, что в целях сохранения секретности вы не имеете права посвятить меня, своего добровольного помощника, чьими стараниями вы здесь и оказались, в причину столь безрассудного поступка. Даже с учетом того, что я, битый лис, решивший на старости лет помочь Отечеству, – уж простите за прямоту – рискую в данной ситуации гораздо больше вас? Посудите сами: стоит немцам узнать, кто именно навел военную разведку СССР на затерянный в дебрях Мату-Гросу алмазный рудник, – псы немедленно уничтожат не только меня самого, но также мою жену и дочь. В то время как вы, капитан, при самом неблагоприятном ходе операции, рискуете лишь своей, безусловно, драгоценной, но все-таки одной-единственной жизнью… Мне кажется, Ярослав, раз мы действуем сообща, между нами не должно быть никаких тайн. Впрочем, я не вправе настаивать. Могу лишь твердо обещать – я и мои товарищи, те, которые сейчас находятся наверху, будем помогать вам всецело. В любом случае. Обратного пути уже нет. Нужно доводить начатое дело до конца. Да поможет нам бог.
Иван Федорович перекрестился и выжидательно посмотрел на Охотника. Ярослав нахмурился. Помолчал. Наконец сказал:
– Вы правы, полковник. Секретов быть не должно, – и подробно, избегая лишь ничего не значащих деталей, рассказал изумленно качающему седовласой головой колчаковцу, кем был до "пропажи без вести" нынешний инструктор из Вервольфштадта и какие личные отношения связывали их, начиная с 1933 года, когда Ярослав поступил на первый курс иняза ЛГУ. Не забыл Охотник упомянуть и о жене Светлане с маленьким сыном, названным в честь деда Ленчиком. И это последнеее откровение капитана оказало на Ивана Федоровича самое сильное впечатление. Когда Ярослав замолчал, то, к своему немалому удивлению, вдруг разглядел, что в уголках глаз крепкого духом старика застыли, влажно поблескивая, так и не скатившиеся по щекам, едва заметные капли слез.
– Боже милостивый, – прошептал Клименко, снова перекрестившись. – Бывает же такое. Чтобы столько разбитых вдребезги, разлетевшихся по всему миру осколков одного зеркала вдруг взяли и сложились в одно целое. Здесь, в Лас-Суэртосе. Невероятно…
– Теперь вы знаете, почему мне прежде всего необходимо встретиться с Сомовым, – бесцветно сказал Ярослав. – И почему генерал отправил в Бразилию именно меня.
– Это – чудовищное испытание для сердца, нервов и души, – заметил Клименко. – Но, увы, на его месте я сделал бы то же самое, мой мальчик. Никто, кроме тебя, не сможет поставить точку. По велению Господа нашего судьбе было угодно сделать меня, верного сына царя и Отечества, слепым орудием в руках человеческого правосудия. Но только ты должен развязать этот клубок. И ты это сделаешь!.. Я тоже не могу понять, что побудило профессора в сорок четвертом году встать на сторону фашистов, когда исход войны был уже очевиден. Бог ему свидетель и судья. Но я твердо уверен – после того, как Соммер узнает о внуке, сдать тебя он просто не сможет. В противном случае он просто потеряет право впредь называться человеком… Хотя… где гарантия, что, оказавшись в СС, он уже не перешагнул эту грань раньше?.. Однако мы отвлеклись. Ты спросил меня, как можно гарантированно встретиться с Соммером вне пределов рудника? Есть одна возможность. Завтра понедельник. По понедельникам, рано утром, именно инструктор доставляет в полицейский участок Лас-Суэртоса конверт с деньгами – своего рода премия за лояльность в случае необходимости – и передает его лично в руки знакомому тебе лейтенанту Апорту. Львиную долю этих денег толстяк, разумеется, оставляет себе. У него не только огромный живот, но и большая семья, одиннадцать детей. Старшие сыновья живут и учатся в Рио, им нужно помогать. Так что своим тупицам, Мигелю и Родриго, он дает в понедельник по двести пятьдесят реалов. Столько же, сколько платит им государство в месяц. Какая сумма находится в конверте – точно неизвестно. Я думаю, тысячи три, не меньше.
– Откуда такая подробная информация? – на всякий случай уточнил Ярослав.
– Городок у нас маленький. Все обо всех известно. Мигель – племянник дона Эскуэльо, владельца хлебной лавки в соседнем доме. А еще – известный пьяница и трепло. Когда напьется, то чешет языком направо и налево. Сядь к нему за столик, налей рюмку-другую – и ты уже его приятель до гробовой доски. Так что о взятке, которую немцы носят в полицейский участок, знает весь город. И если завтра, часам к пяти, ты займешь место в кустах, неподалеку от участка, то сможешь перехватить профессора. После того, как он отдаст конверт толстяку… Слава?
– Да, Иван Федорович.
– С Соммером мы разобрались. Если мне не изменяет память, речь шла о трех немцах, к которым у Москвы есть особый интерес. Кто оставшиеся двое? На моих фотографиях было девять человек.
– Щекастый, похожий на бульдога, с круглым носом.
– Я не сомневался, что он будет в числе приговоренных, – кивнул Клименко. – Это – сам хозяин Вервольфштадта. Сейчас он зовется Клаус Майне. Но это, видимо, не настоящее имя?
– Его зовут генерал Рудольф Шальке. Из дивизии СС "Мертвая голова". Он – седьмой номер в общем списке приговоренных к смертной казни, – ответил Охотник. – Другой – худощавый, сутулый, очень высокого роста. Похож на Бабу Ягу из детских книжек.
– Это врач, – вздохнул Иван Федорович. – Чертовски неприятный тип. От него пахнет смертью даже на расстоянии. Генрих Графф. Но за глаза его называют доктор Шлех. Я не очень хорошо владею дойчем, но то, что "шлех" – это задница, сообразил.
– Жопа – это вернее, – презрительно фыркнул Ярослав. – Только слишком мягкая кличка для такого гада. Настоящее имя Вольфганг фон Тиллер. Он действительно эскулап. Только не из тех, кто лечил раненых в полевом госпитале. В драной палатке, под свист пуль и взрывы снарядов. Фон Тиллер предпочитал глубокий и безопасный тыл. И место главного врача в концентрационном лагере "Саласпилс", в Латвии, под Ригой. Его пациентами, а точнее – подопытными кроликами для варварских экспериментов были преимущественно обитатели детского барака…
– Дальше не стоит, увольте! – махнул рукой полковник. – Подонок! Значит, и здесь чутье меня не обмануло. Что ж. Такую тварь я бы с огромным удовольствием прикончил собственными руками. Шлех, насколько мне известно, входит в ближайшее окружение хозяина. Остальные семеро – мимо?
– К сожалению, – вынужден был признать Охотник. – В спецотделе Генштаба на них ничего нет. Но это еще не значит, что они – только исполнительные служаки, слепо выполнявшие приказы командиров и не замаравшие себя убийствами детей и мирных жителей. СС – не армия. Там невиновных нет в принципе. У каждого сержанта руки по локоть в крови. И если была бы техническая возможность провести полномасштабную диверсию, я бы без малейших колебаний поднял на воздух весь рудник. В тот момент, когда на его территории не будет рабочих. Кстати, у них выходной есть? Или добыча алмазов идет непрерывно?
– Это называется свободный день. Один раз в две недели. В воскресенье, – хмуро кивнул Клименко. – А по поводу виновности СС… Я целиком согласен. Даже до наших далеких берегов доходила информация о зверствах легионов Гиммлера. Но после того, как в Бразилии появились "беженцы", все словно отрезало. О чужой войне местная власть и пресса теперь предпочитают даже не вспоминать. Кому в Южной Америке есть дело до миллионов русских, погибших по другую сторону Атлантики? Разве что нам, горстке дряхлых патриотов. До гробовой доски мысленно и сердцем связанных с потерянной родиной…
Некоторое время они сидели молча. Затем Иван Федорович вновь раскурил потухшую трубку, поднялся с кресла и предложил:
– Мне кажется, нам стоит на время прервать нашу беседу и подняться наверх, мой мальчик. Я познакомлю тебя с женой и своими друзьями. Там мы сможем пообедать все вместе, а потом уединиться в гостиной и вчетвером обсудить дальнейший план действий. Ты не против, капитан?
– Я не против, полковник, – грустно улыбнулся, вставая, Охотник. И чтобы сделать старику приятное, добавил: – В этом доме вы – командир. Я, как гость и как младший по званию, вынужден следовать не только правилам хорошего тона, но и принятой в армии субординации.
– Приятно слышать, – глаза колчаковца чуть сузились, придирчиво буравя Ярослава. – Если красный офицер говорит такие слова белогвардейцу – значит, для России еще не все потеряно. Следуйте за мной, капитан. И, между прочим, я еще до сих пор так и не слышал вашу фамилию. Как прикажете вас представить жене и друзьям? Между прочим, потомственным дворянам. Если для вас, большевиков, знатное происхождение до сих пор хоть что-нибудь да значит, – не без подначки ввинтил Иван Федорович.
– Моя фамилия Корсак, – произнес Охотник. – Князь Ярослав Михайлович Корсак. К вашим услугам.
– Вы – князь?! – удивленно обернулся направившийся было к двери старик. – Простите… Не ожидал… Еще раз прошу прощения… Дипломат Михаил Александрович Корсак случаем не ваш родственник? Мой дядя, и он в конце прошлого века на протяжении трех лет служили по иностранному ведомству, в Харбине.
– Угадали. Это мой родной дедушка. Отец моей мамы, княгини Анастасии Михайловны Корсак. Она в те годы тоже жила в Харбине. Я никогда не знал своего настоящего отца. А мать не хотела о нем говорить. Поэтому фамилию и отчество мне дали в честь деда… – впервые в жизни вдруг испытав странные, ни на что не похожие, но – безусловно приятные душе чувства сопричастности с великой историей родной страны, признался Ярослав. – Маму арестовала Чека, в тридцать седьмом. Спустя три года я узнал, что она умерла от пневмонии, в лагере. После ее ареста я подался в бега. При помощи профессора Сомова сменил документы и стал Корнеевым. Для всех, кроме сенсея и жены. Только они, двое во всем мире, знают – кто я на самом деле…
Охотник сам поразился, с какой невероятной легкостью он вдруг открылся этому, еще час назад совершенно незнакомому пожилому человеку. С которым его связывала лишь древняя русская земля и общая цель, основанная на ненависти к фашистам.
– В таком случае, – справившись с секундным изумлением, солидно произнес Клименко, – позвольте поздравить вас, князь!
– С чем? – удивился Ярослав.
– С тем, что людей, посвященных в ваш страшный секрет, сегодня станет ровно втрое больше! И еще…. Не сочти за бессмысленный высокий штиль, но я искренне хочу пожелать тебе и твоему поколению дожить до того благословенного времени, когда ты сможешь сжечь свой фальшивый советский паспорт с чужой фамилией и бесовским гербом и вновь, во всеуслышание, объявить себя князем Корсаком. Не только за границей, но и дома, в Санкт-Петербурге. Жаль, что мне, старому, этого времени не дождаться. Но оно обязательно настанет, верь мне. Еще в текущем, двадцатом веке!..
Ярослав, выслушав колчаковца, лишь скептически дернул уголком рта и ничего не ответил. Молча покинул кабинет и вслед за стариком поднялся наверх по ступенькам деревянной лестницы. Так же, как абсолютное большинство из двухсот пятидесяти миллионов жителей Советского Союза, тогда, в начале сорок седьмого, он даже представить себе не мог, что пророчество тоскующего по России бывшего царского офицера действительно станет явью…
Двое шустрых старичков из Рио узнали Охотника сразу, многозначительно переглянувшись, едва он появился в дверном проеме просторной комнаты и, повинуясь жесту полковника, вышел из-за спины Клименко на всеобщее обозрение, ощущая на себе пристальные взгляды четырех пар глаз.
– Внимание, господа! – торжественно объявил Иван Федорович, расправив плечи и придав голосу официальный тон. – Рад сообщить, что у нас в доме дорогой гость! И не откуда-нибудь, а прямо из России! Да-да, господа, из Санкт-Петербурга! Только вчера днем сошел с корабля на берег. Позвольте вам представить, князь Ярослав Михайлович Корсак. Потомственный дворянин. Внук дипломата. Мой покойный дядя, Илларион Александрович, которого вы все отлично знаете, и дед князя на протяжении трех лет вместе служили по иностранному ведомству в Харбине! Невероятное совпадение! Теперь, князь, позвольте вам представить мою семью и моих друзей. Моя супруга, Рамона…
– Здравствуйте, князь, – стройная полногрудая женщина, не вставая со стула – все, кто находился в комнате, сидели вокруг сервированного приборами большого овального стола, – улыбнулась и протянула Охотнику руку для поцелуя. Ее русский был безупречен. – Для нас это большой сюрприз. Последний, известный мне человек из России прибыл сюда без малого двадцать лет назад. Что привело вас в Бразилию?
– Работа, – Ярослав, несколько смущенно шагнув навстречу крупной, пышущей здоровьем бразилианке, был вынужден наклониться и прикоснуться губами к ее руке.
– Моя дочь, Анастасия, – двигаясь дальше вдоль стола, полковник нежно погладил девушку по блестяшему водопаду спадающих на плечи черных волос. – Вы только что имели удовольствие видеть ее внизу, князь, в моей конторе…
– Вы… надолго к нам? – скользнув по Охотнику полным любопытства взглядом, тихо спросила Настя и тотчас смущенно отвела глаза, подав руку.
– Как получится, – поцеловав бархатную кожу, треснувшим голосом ответил Ярослав. – Приятно познакомиться с вами, синьорита.
– Мне тоже… очень приятно, – улыбнулась девушка.
– Ну, а с моими боевыми братьями – поручиком Михайловским и штабс-капитаном Красельниковым князь уже имел возможность увидеться вчера вечером, в Сан-Паулу, – хитро прищурился Иван Федорович. – По воле случая оказавшись за соседним столиком в ресторане гостиницы и став свидетелем урока хороших манер, который Владимир Николаевич преподал одному из банды житанов… Присаживайтесь за стол, князь. Рамона, скажи Лус, пусть накрывает на стол!