– Ясно, – хмуро буркнул Щербатов. Под глазами майора залегли темные круги. Было видно, что милиционер долго не спал и чертовски вымотался. – Ладно. Вашего коллегу мы допросим отдельно, на предмет выяснения, откуда у него такая сумма. А к вам у нас претензий нет. Пока. Вот, распишитесь. Здесь и здесь.
– Простите, – напрягся Кацнельгогель. – А… мои деньги? Когда я смогу получить их назад?!
– Сейчас и получите, – ухмыльнулся, дернув щекой, Щербатов. – Подпишите протокол и расписку, что украденная у вас из портфеля сумма в тридцать тысяч рублей возвращена вам в милиции в целости и сохранности.
– Конечно, конечно! – обрадованно залепетал толстяк, мигом схватил перо, обмакнул его в чернильницу и подмахнул обе бумаги. Щербатов выдвинул ящик стола, достал пачку денег и отдал нетерпеливо ерзающему на стуле Кацнельгогелю, буркнув:
– Пересчитайте. Чтобы потом без претензий.
– Это лишнее, – поклонился толстяк, задом, как камчатский краб, ретируясь к двери прокуренного кабинета. – Всего доброго. Прощайте.
Щербатов только небрежно махнул кистью руки – проваливай.
Когда Ярослав и майор остались вдвоем, милиционер протянул Охотнику пачку с папиросами.
– Спасибо, я не курю, – отказался Ярослав.
– Это тебе спасибо, капитан, – вымученно улыбнулся Щербатов. Ребром ладони протер слезящиеся, покрытые красной сеткой лопнувших капилляров глаза. – У нас за последний месяц двадцать семь заявлений от обворованных граждан. Все – в нашем районе. Но у меня людей – раз два и обчелся. Некому работать. Покосила война наших мужиков… Кроме этих проклятых краж еще ведь и квартирные, и гоп-стоп, и бытовуха всякая, и убийства… Мы, конечно, как могли, пасли этих ухарей, да все без толку. Они, сволочи, ушлые! Агентура у них не дремлет. Каждого из моих сотрудников уже давно в лицо знают. А ты взял и повязал их, тепленькими. С поличным. И денег сбросить не дал… В общем, по старому русскому обычаю… с меня причитается, Ярослав Михайлович. Я серьезно.
– Возможно, я бы и не заметил, но… Просто после вчерашнего. Товарищ майор. Я хочу кое-что добавить по поводу кражи. Вчера вечером у моих знакомых в трамвае, предположительно этого же маршрута, украли кошелек с деньгами и продуктовыми карточками. Сдается, это дело рук этих двух, рыжего и усатого.
– Скорее всего, – согласился Щербатов. – Только это дохлый номер. Не пойман – не вор. Мы, конечно, будем с ними работать, но по личному опыту могу тебе сказать, капитан, что такие профессионалы колоться и брать на себя лишний срок не станут. Получат за один сегодняшний эпизод по три года – и привет. Отсидят, погуляют с недельку и обязательно примутся за старое. Знаю я эту воровскую породу. Почитай двенадцать лет в милиции… Но, на всякий случай… Как фамилия знакомых?
– Я, честно говоря, не знаю, – улыбнулся Ярослав. – Я ведь только вчера на гражданку вернулся. Почти полгода в госпитале, в Чехословакии, провалялся. С контузией и ранением. Ну, и на Московском вокзале, у стенда с расписанием пригородных поездов, случайно познакомился с агрономами из Морозово. Я как раз туда собирался, к другу. Они мне и сообщили, что теперь до колхоза автобус ходит. Слово за слово, разговорились. До автобуса еще было время, я решил прогуляться, а они в писчебумажный магазин поехали, на трамвае. Когда мы снова встретились, я узнал, что у них щипач украл кошелек. А там – все деньги и карточки, до конца месяца. Так что где живут – примерно знаю, а фамилию не спрашивал. Варвара и Шурик.
– Я-с-сно, – кивнул, что-то быстро черкнув на листе бумаги, майор. – Значит, фронтовик? – Щербатов положил перо и поднял на Ярослава заинтересованный взгляд. – В каких войсках воевал?
– В парашютных. Десантник.
– Это серьезно, – сухо обронил милиционер и задумался. Вокруг рта майора пролегли глубокие морщины. – Значит, еще не устроился? В смысле работы.
– Нет. Я как раз на встречу ехал, – сообщил Ярослав. – Насчет работы.
– Тогда, может, к нам, в милицию, а, Ярослав?! – встрепенулся Щербатов. – Мужик ты, судя по всему, серьезный. Опытный. Под пулями вражескими ходил. Смерти в глаза смотрел. Нам такие сотрудники сейчас позарез нужны. Как кровь. Как воздух. Что скажешь?
Вместо ответа Охотник недвусмысленно поднял и повертел в руках свою приметную темно-коричневую трость с костяной рукояткой. Но на Щербатова эти манипуляции не произвели ни малейшего впечатления.
– По поводу ранения не беспокойся, – отмахнулся майор. – Хромота – не помеха. Вон в соседнем кабинете сидит старлей Амельченко, вообще без одной руки! Отличный сотрудник, между прочим. Кучу безнадежных дел раскрутил… У нас в милиции, Слава, ведь не только руками, ногами, оружием и кулаками надо уметь работать, но и головой. Причем гораздо больше, чем всеми остальными частями тела. Хотя кое-кому это может показаться странным, – Щербатов зло фыркнул. – Главное – у тебя есть хватка. Есть хребет! Подучишься месяц на курсах, постажируешься еще с месячишко – и в бой. Если будут вопросы – мужики всегда помогут. Мы ведь здесь как одна стая, друг за друга горло перегрызем. Так что блатные в чем-то правы, клича нас, милицию, волками. Я тут на днях поймал себя на мысли, что, когда урки говорят мне "легавый", я прихожу в бешенство. А когда называют волком, мне, черт побери, даже приятно. Значит, ненавидят, но – уважают. Так что? Соглашайся.
– Я подумаю над вашим предложением, – ответил Ярослав, тактично уклонившись от ответа. Просто не хотелось прямо в глаза говорить майору "нет". – Такие серьезные поступки на бегу не делаются. Вы же понимаете…
– В общем, имей в виду, Корнеев, – резко вставая и протягивая Охотнику руку, бросил Щербатов. – Если надумаешь, я тебя сразу приму. И комнату отдельную в общежитии дам. Эх, мне бы таких, как ты, десантников, десятка два, я бы уже давно всю местную бандоту и гопоту к ногтю прижал, – мечтательно вздохнул майор. – Ладно. Удачи тебе. Если что понадобится – обращайся напрямую. Всегда помогу. А по поводу твоих вчерашних знакомых не беспокойся. Я твой должник. Сделаю, что смогу. Душу из этого рыжего вытрясу, но узнаю – он или не он их лопатник сработал. Ну, бывай!..
– Всего добро, – Ярослав стиснул сухую, крепкую ладонь милиционера и вышел.
Оказавшись на улице, Охотник сразу же свернул налево, к Сенной, но тут его неожиданно окликнули. К удивлению обернувшегося Ярослава, это был толстяк Кацнельгогель, собственной персоной. Он мок под нудным снегом с дождем, втиснув свою огромную тушу под узкий козырек эркера, нависающего со второго этажа дома. По тому решительному виду, с которым искусствовед бросился вдогонку своему недавнему "спасителю", можно было сообразить, что он прохлаждался здесь последние несколько минут не просто так, дыша свежим влажным воздухом и любуясь дивной архитектурой Никольского Морского собора, а ждал именно его.
– Ярослав Михайлович! Голубчик, подождите! – запыхавшийся от бега на десять метров толстяк остановился рядом с Охотником, сипло дыша и морщась от бьющего прямо в лицо липкого снега. За время их не столь долгого пребывания в участке погода испортилась окончательно. – Уделите мне одну минуту вашего драгоценного времени! Вы ведь не слишком торопитесь? Иначе не затевали бы всей этой истории с поимкой воров, так ведь?
– Логично мыслите, Эраст Григорьевич, – улыбнулся Ярослав. – Слушаю вас, – он внимательно разглядывал искусствоведа, силясь догадаться по выражению его одутловатой физиономии, что толстяку еще нужно. Карманники в камере, деньги свои он получил. Одним словом, гражданская справедливость восторжествовала. Кажется, на этой мажорной ноте можно было бы и откланяться. Ан нет.
– Ярослав Михайлович, давайте хоть в подворотню зайдем, – быстро бросив взгляд на дверь отделения милиции, кивнул на ближайшую арку Кацнельгогель. По-свойски взяв Охотника под руку, потерпевший почти поволок его в проходняк, бубня под нос: – Тут же просто настоящая буря! Как вам это нравится?
Оказавшись в арке, искусствовед достал из кармана пальто носовой платок, вытер мокрое, раскрасневшееся лицо. Затем аккуратно сложил платок и убрал назад. Ярослав терпеливо ждал.
– Голубчик, – вновь обратился к нему толстяк, понизив голос до громкого шепота, – я искренне поражен вашей смелостью! В…э-э… вашем не совсем здоровом положении рискнуть ввязаться в этакую переделку – это, я вам скажу, не каждому по зубам. Вы мужественный человек!!!
– Ерунда, – хмыкнул Охотник. – Это не переделка – пустяк. Но все равно спасибо.
– Не торопитесь! Дайте мне еще несколько секунд! – видя, что Ярослав собирается уйти, попросил Эраст Григорьевич. – Увидев меня, вы, конечно, задали себе вопрос – что ему от меня надо? Я вам отвечу. Я остался, чтобы предупредить вас. Оказав мне… и милиции содействие, вы тем самым, вполне вероятно, поимели себе большую проблему. Сейчас я все объясню!.. Дело в том, что примерно с месяц назад, в одном из коммерческих ресторанов нашего города, где я ужинал с… э-э… одной дамой, я имел неприятность практически нос к носу встретиться с неким человеком по прозвищу Святой. Настоящего его имени и фамилии я не знаю. Но все урки называют его именно так – Святой. Уверяю вас, это страшный человек! Его власть в преступном мире нашего многострадального города поистине безгранична! Будучи по сути своей бандитом, он выглядит как артист эстрады. Безупречные манеры, дорогая одежда, но внутри – сплошная гниль!
– Очень интересно, – вздохнул Ярослав. – Только не могу взять в толк, при чем здесь я?
– Не торопитесь! Выслушайте меня ради вашего же блага! Так случилось, что много лет назад, еще в двадцатых годах, мне однажды приходилось сталкиваться с этим человеком. А точнее – этим нелюдем в человеческом обличье. Я тогда хорошо его запомнил и сейчас сразу же узнал… Понимаете, как правило, люди, тесно связанные с произведениями искусства, то есть – с большими ценностями, хорошо информированы. В том числе и о тех людях и событиях, о которых не принято говорить вслух и тем более – писать в газетах. Иначе не выжить. Вы меня понимаете?
– В общих чертах, – нахмурился Ярослав.
– Так вот! Я осторожно навел некоторые справки и теперь точно знаю, к а к о е место в уголовном мире Ленинграда занимает Святой. И я весьма наслышан о его жестоких, варварских, средневековых повадках. В частности, о том, что Святой никогда и никому не прощает нанесенных ему обид. Даже по мелочам. А арест любого из членов его банды – это прежде всего потеря денег. А значит – обида…
– Клоните к тому, что эти оборванцы входят в банду Святого?
– Я не клоню! Я кричу об этом во весь голос! И никакие они не оборванцы! Это профессиональные воры, специалисты высочайшей квалификации! А значит, уважаемые среди блатных люди… Голубчик, Ярослав Михайлович. Я весь в волнении, признаюсь честно! Как на приеме у доктора Канторовича, дай бог ему легкую смерть! Потому что я – осел. Почему осел, спросите вы? Я вам отвечу. Потому что слишком поздно вспомнил, где видел этого рыжего парня. А видел я его в ресторане, за столиком у Святого. Святой абы кого к себе за стол не посадит и водку с ним пить не будет. А я ему – в морду! Со всего плеча… Кажется, даже нос сломал. Обидно мне стало, вот и не удержался… Теперь нам обоим могут грозить серьезные неприятности. Святой злопамятен. Я не удивлюсь, если уже сегодня вечером перед ним на стол ляжет записка, где разборчивым милицейским почерком будут указаны имена, фамилии и адреса тех двух людей, благодаря которым два уважаемых среди уголовников щипача ближайшие годы проведут на лесоповале. То есть адреса нас с вами! В общем, вы как хотите, а я завтра же увольняюсь из Русского музея, собираю вещи и уезжаю в Одессу. К брату. У него там дом, на берегу моря.
– Неужели все так серьезно? – тихо спросил Охотник, тяжелым, не моргающим взглядом проникая в самую глубину расширенных от ужаса зрачков Кацнельгогеля. В том, что толстяк боится, и боится до смерти, не было ни малейших сомнений.
– Очень – слишком мягко сказано, – как-то резко обмякнув, грустно шмыгнул носом искусствовед. – Неужели вы думаете, что я, известный в среде коллекционеров собиратель и один из членов экспертной комиссии Русского музея, настолько истеричная натура, что готов по пустякам сорваться с насиженного места, оборвать выгодные связи и пустить прахом столько усилий? Нет, Ярослав Михайлович, милый мой… Я – Эраст Кацнельгогель, битый лис. И кое-чего повидал. Кое-чего кое о ком в этом городе знаю… В том числе о Святом. И о его методах мстить за обиду. Я, скажу вам по секрету, даже совершенно точно знаю, где этот ядовитый скорпион отсиживался всю войну! На мельнице, в окрестностях Свеаборга, на новых северных территориях! Глухонемого из себя изображал! Да так ловко, что красноармейцы его сразу оставили в покое… Ах, Ярослав Михайлович, голубчик. Мы с вами только что, сами того не ведая, подложили этому нелюдю огромную лохматую свинью. И Святой, как пить дать, будет мстить. Сто к одному. Так что и не уговаривайте, – замахал руками толстяк, как будто Ярослав только что на коленях умолял его остаться, – завтра же уезжаю в Одессу! Жизнь дороже. Зачем мертвому еврею деньги?
– Предлагаете мне сделать то же самое? – Охотник катнул желваки.
– Увы, – вздохнул Эраст Григорьеич, – это самый лучший выход из создавшегося положения. Никто не заставляет вас покидать Ленинград навсегда. Но отсидеться годик-другой где-то подальше от владений Святого просто жизненно необходимо.
– Что ж, благодарю за информацию, – кивнул Ярослав. Поймав руку искусствоведа, он стиснул мягкую, холодную и влажную от пота ладонь. – Как говорили древние, кто предупрежден, тот вооружен.
– Я рад, что смог хоть чем-то быть вам полезен, – старомодно приподняв шляпу, сказал толстяк. – Хотя… видит бог, зря вы сели именно в этот трамвай. Положа руку на сердце, сейчас я предпочел бы лишиться тридцати тысяч рублей, чем спасаться бегством и, как следствие, терять гораздо больше. Прощайте. Желаю вам уцелеть, капитан. Надеюсь, больше никогда не увидимся.
И Кацнельгогель, ссутулясь, направился прочь из арки проходного двора, почти шаркая дном висящего в руке драного кожаного портфеля о щербатый асфальт.
Ярослав проводил искусствоведа долгим, задумчивым взглядом. О себе он в эти секунды совершенно не думал. В черепной коробке набатом звучало только одно имя – Светлана. Из-за его сегодняшней инициативы ей теперь угрожала опасность. Самое противное было в том, что Охотник понял со всей очевидностью – в одиночку с коварным бандитом ему, увы, не справиться. Однако трусливо бежать с адреса в Метелице было по меньшей мере унизительно. Если толстяк не преувеличивает степень грозящей им опасности, то единственным человеком, кто мог реально помочь предотвратить месть Святого, был майор Щербатов…
Когда Кацнельгогель, дойдя до угла дома, повернул и скрылся из виду, Ярослав решительно направился обратно в околоток. Как гласит народная мудрость, клин вышибают клином. Или, как изредка выражался профессор Сомов, на каждую хитрую задницу всегда найдется член с винтом. Через полминуты Охотник снова сидел в прокуренном до невозможности кабинете майора. По мере того как Ярослав излагал вновь открывшиеся благодаря толстяку малорадостные факты, изможденное от недосыпания и дьявольской усталости лицо Щербатова становилось все жестче. Черты лица с провалившимися глазницами заострились настолько, что, казалось, о них, прикоснувшись случайно, можно запросто порезать палец.
Когда Охотник закончил, майор закурил очередную папиросу и сказал, глядя Ярославу в глаза:
– Знаешь, а ведь тебя мне сам бог послал, капитан. Дело в том, что такие теневые дельцы от живописи, как этот… искусствовед… с кем попало откровенничать не станут. Особенно с нами, с милицией. Ушлые типы, осторожные. Такие в блокаду хлеб с маслом каждый день втихаря под одеялом ели. К тебе же он отчего-то сразу проникся и, кроме всего прочего, даже в горячке рассказал, где именно собирается осесть, сбежав в Одессу. Невероятно. Внешность у тебя, что ли, располагающая, а, Ярослав?
– Об этом вам лучше спросить у Кацнельгогеля, – заметил Охотник. – Что вы собираетесь делать, майор? Я, разумеется, дилетант, но, мне кажется, в опасениях толстяка есть зерно истины. Вы на все сто процентов уверены, что ни один из ваших подчиненных не связан с бандитами?
– Мне бы очень хотелось ответить "нет", – на секунду опустив взгляд, глухо сказал Щербатов. – Но… не все так просто. К сожалению. Но я могу твердо обещать, что кроме меня вот этот протокол, – майор со стуком накрыл ладонью лежащий перед ним на столе документ, – лично сможет прочесть только один человек – мой непосредственный начальник, подполковник Огнев. За него я ручаюсь. Более непримиримого борца с преступностью даже представить сложно. А что касается стукача… есть у меня на этот счет одна задумка.
– Это тайна?
– Тебе, Слава, я верю. Как и толстяк, – криво улыбнулся майор. – Слушай, что я придумал. Сейчас я перепишу протокол, слово в слово. С той лишь разницей, что в твоих анкетных данных укажу адрес нашей, милицейской, служебной квартиры. Предназначенной для тайных встреч с агентами из числа уголовников. О ее существовании знают только двое – я и Огнев… А потом сделаю все возможное, чтобы при желании беспрепятственный доступ к протоколу получило как можно большее число наших сотрудников. Я просто оставлю его на столе, а сам уйду, забыв закрыть кабинет. Но прежде распоряжусь выставить на конспиративной квартире засаду… В общем, если информация утечет к Святому и он клюнет, решив отомстить тебе за все хорошее, в течение ближайших двух-трех дней обязательно пожалуют гости. Наверняка – не с пустыми руками. Вот мы их и встретим. Как положено. С музыкой и танцами.
– Толково, – вынужден был признать Ярослав. – Одно плохо – придется засветить квартиру.
– Ерунда, – отмахнулся окутанный клубами едкого табачного дыма Щербатов. – Ради такого дела не жалко. Я поговорю с начальством, что-нибудь придумаем. Эту квартиру заберут, дадут другую. С голым задом и без места встреч с агентурой не оставят…
– Вы сказали, что в дубликате протокола измените только мой адрес, – напомнил Охотник. – А как же толстяк? Разве ему нечего бояться?
– Здесь лучше оставить все как есть. Адреса проживания всех серьезных барыг, включая Кацнельгогеля, Святой… или кто-то из его окружения и так знают. И в данном случае, заметив несоответствие, мгновенно насторожатся. Это нам ни к чему. А толстяк… Он ведь все равно собирался уезжать в Одессу. Так зачем ему мешать? По мне, так чем меньше будет в городе таких вот… искусствоведов… тем меньше шансов у соседей однажды поутру найти его труп в ограбленной квартире. Так что пусть летит белым лебедем. Скатертью дорожка.
– Значит, я могу быть полностью уверен, что адрес в Метелице бандиты не узнают? – Ярослав испытующе посмотрел на Щербатова.
– У меня есть одна старая привычка, Слава. Я редко чего-то обещаю, – после затянувшейся паузы наконец ответил майор. – Но уж если пообещал – так значит, так тому и быть. Еще вопросы есть?
– Пожалуй, нет, – Охотник поднялся со стула. Заметил, во второй раз крепко пожимая ладонь милиционера: – Продуктивное у нас с вами вышло знакомство, а, товарищ майор?
– Да уж, – хмыкнул Щербатов. – Все, давай. Надо работать. На всякий случай загляни ко мне через недельку. Вдруг Святой клюнет и будет результат по засаде.