- Собственно, толкнула его я, а он просто грубо мне ответил. И вообще он ужасно спешил. А номер машины я сейчас не помню - у меня в голове полная каша. Может, попозже все придет в порядок.
- А как он выглядел?
- Противный, - выдала Оля. - Совершенно мерзкий тип. Лицо у него было квадратным и майка дурацкая с "Титаником". Как у малолетки…
В принципе Оля не была уверена, что на ее описании внешности негодяя не отразилось ее личное отношение, которое - что вполне естественно - граничило с глубокой антипатией. Не такой уж он и квадратный, просто грубый. Оля успокоила себя тем, что тот кретин, толкнувший ее, все-таки был именно таким, каким она его описывала. Такой человек приятным быть просто не может.
При упоминании "Титаника" на аристократическом лице сыщика сначала мелькнуло удивление, потом радость.
- Оля, вы в этом уверены?
- Конечно, что я, больная? Я сразу эту майку заметила. Потому что взрослый мужик, а одевается как тинейджер, да еще не продвинутый…
Что такое "продвинутый тинейджер", Виктору Сергеевичу было очень интересно узнать, но времени на выяснение таких деталей у него не было. Поэтому он не стал фокусироваться на этом.
Он повернулся к окну.
- Ну, это все? - поинтересовалась Оля.
- А? - спросил он. Оле показалось, что он как-то странно дернулся. Будто она оторвала его от собственных мыслей.
А когда он обернулся, Оле опять показалось, что она его где-то уже видела. Хотя - где она могла его видеть…
- Я вам больше не нужна?
- Нет, - рассеянно покачал он головой. - Вы мне больше не нужны.
"И все-таки я его уже видела", - она недоуменно пожала плечами. Или у него просто такое типичное лицо?
* * *
- Послушайте-ка, Сашенька! - воскликнула Нина Ивановна с таким видом, как будто ее озарила светлая идея, способная разом спасти все человечество. - У меня есть вино, очень хорошее! Давайте-ка выпьем!
- Давайте, - брякнула я с пионерской готовностью и тут же прикусила язык. Во-первых, с чего это вы, любезная Александрина, решили испробовать на рабочем месте сей благословенный напиток, туманящий мозги? И как, черт побери, к этому факту отнесется ваш Лариков, когда вы заявитесь в "офис" с развеселым выражением на лице, не отягощенным глубокими раздумьями?
Увы, здравая мысль пришла ко мне, как всегда, с громадным опозданием - как трамвай - никогда не придет вовремя! Нина Ивановна, хихикнув, вспорхнула с легкостью студентки-первокурсницы и, заговорщицки подмигнув, исчезла на минуту, после чего вернулась с фужерами и бутылкой красного вина явно домашнего приготовления. Насчет того, что вино домашнее, я не очень-то обольщалась, поскольку некоторый опыт, приобретенный мной в потреблении домашних вин, гласил: "Это только на первый взгляд вино легкое. Через полчаса ты узнаешь, что такое опьянение в полном объеме".
О дурманящих свойствах наливки я узнала быстрее, чем предполагала. Уже через пять минут облик моей собеседницы стал зыбким и подернулся некоторой дымкой. Глаза мои начали слипаться, и я слушала рассказы старой леди, стараясь делать вид, что мне абсолютно все понятно. Но я ничего не понимала!
Единственное, что меня успокаивало - Нина Ивановна, находясь примерно в том же состоянии, что и я, не пыталась посвящать меня в тайны Ивана Евграфовича, а увлеченно пересказывала мне свои романчики и адюльтеры. Зато мы напоминали теперь с ней закадычных подруг, и вино разрушило барьер легкой недоверчивости, через которую мне никак не удавалось пробиться.
- А папа… Ну, не каждым везет с родителями… Он выдал меня замуж за эту скотину, а какого черта?! Только сломал жизнь и мне, и ему! Ни денег, ни ума. Простой, как сибирский валенок, - это после Михаила-то Ниловича!
Ого-го… Я превратилась во внимательного слушателя. "Скотиной" у нас, похоже, назвали Шлендорфа?
- И ведь двадцать лет я прожила с этим скупердяем, двадцать лет, Сашенька! И все это - из-за прихоти моего папаши! Глупой прихоти властелина, требующего полного подчинения! И потом - эти ужасные слухи о том, что мой папа приложил руку к исчезновению Баринова! А вы пишете книжку, и опять же не о Баринове! Да ведь, милая вы моя деточка, если о ком писать, так о нем! Мало того что красавец, умница, так и жизнь его покрыта тайной… А как он любил свою жену, Саша! Так теперь не любят! Не умеют!
Она грустно махнула рукой. Сейчас она казалась мне почти красивой - погруженная в воспоминания о своей детской любви, Нина Ивановна таинственным образом преобразилась.
- Послушайте, но ведь нельзя же так верить слухам, - робко сказала я. - А я и не верю слухам, - дернулась она, выпрямляя спину. - Я, Сашенька, верю только своему собственному слуху. А это разные вещи.
Я боялась спугнуть ее откровенность. Хотя, если честно, мне опять не нравилась моя роль. Ну что это за работа? Все превращаешь в "доступ к информации", даже простая радость человеческого общения омрачается проклятой необходимостью вслушиваться в слова, пытаясь найти ответ на мучающие тебя вопросы!
- Так вот, Саша, я носила это внутри себя так долго, что от этой гнили и сама начала сходить с ума. Наверное, вам придется выслушать это и принять в себя.
Она немного наклонилась, убирая ладонью волосы со лба, и очень тихо, почти шепотом сказала:
- Михаил Баринов… Когда-то его звали не так. И единственным человеком, знавшим, как его звали, был мой отец, по непонятной глупости ставший его близким приятелем. Я слышала этот разговор, как и то, что произошло после ухода Баринова. Мой отец ходил по кабинету, как бы пытаясь побороть себя. Что он искоренял в себе? Остатки честности? Сейчас я уже не могу дать ответ. Баринов мешал ему жить. Пока он работал в университете, мой отец был на вторых ролях. А ему хотелось выйти на первые - поэтому подлость победила. Он позвонил куда-то, и я услышала, как он сказал: "В нашем университете работает белогвардейская сволочь. И ему доверяют воспитание молодежи!" После этого, Саша, я уже не могла относиться к нему по-прежнему!
Она встала, пошатнувшись и ухватившись за спинку кресла, и посмотрела в окно.
- Поэтому, Сашенька, когда он повелел мне выйти замуж за этого недоноска Шлендорфа, я согласилась. Куда угодно, за кого угодно - только прочь от него! О господи! Я просто попала от одного монстра к другому!
В ее словах было так много горечи, что я невольно прониклась сочувствием к этой крупной, но такой беззащитной женщине.
В конце концов, ее жизнь была сломана. Разве это не повод для жалости?
* * *
Легко взбежав по ступенькам, Виктор оказался перед дверью лариковской квартиры-"офиса" и нажал на кнопку звонка. Если сейчас не окажется на месте самого Андрея, он передаст все Саше. Ничего страшного… Но, бог мой, лучше бы Лариков был на месте!
Виктор Сергеевич был в некотором замешательстве - от убийств его пока еще бог миловал. Первый раз за свою работу простенькое дело о наследстве вдруг начало обретать зловещую окраску. Если раньше он был склонен считать "покушения на Володю" всего лишь плодами его фантазии, то убийство Татьяны… Впрочем, отчего он это связывает? Есть ли у него основания считать все эти злоключения звеньями одной цепи? Или…
Может быть, это и совпадение, может быть… Татьяна могла быть замешана и в другую историю, фигура, как говорится, "одиозная" - судя по опросам людей, хорошо с ней знакомых, подозрительных личностей среди ее знакомых было не так уж и мало. Но смешная одежда предполагаемого убийцы? Это тоже - совпадение? Ведь Володя Баринов упоминал именно футболку с пресловутым "Титаником"!
Дверь открылась, прервав цепь логических размышлений Виктора Сергеевича, и Лариков уставился на него удивленно:
- Виктор? Что случилось? На тебе лица нет…
Виктор кивнул коротко, прошел в комнату и опустился в кресло.
- Это наследство все больше напоминает мне проклятие… Убита Татьяна Витальевна.
* * *
Я слушала Нину Ивановну уже внимательно - последствия моего легкомысленного потребления спиртного наконец-то испарились, я была вполне способна не только воспринимать информацию, но и разложить ее по полочкам, отсеяв ненужное и оставив необходимое.
Картинка получалась интересная - например, с этим самым Шлендорфом. Тому Шлендорфу, который почил в бозе недавно в итальянском городке Брешии, муж Нины Ивановны был так, "седьмая вода на киселе". Какой-то двоюродный брат троюродного дяди. Однако вот ведь что интересно - Иван Евграфович тем не менее живо им заинтересовался и, вытащив его из Тарасовской губернии, чуть ли не из самой глубинки, дальше которой уже Казахстан, приволок его в Тарасов, устроил учиться в университет и начал всячески парнем заниматься. Просто как родным сыном. И Нина Ивановна вначале так и думала, что у бедного Ивана Евграфовича жажда по наследнику, что я почла не столь уж далеким от истины, поскольку именно наследник его и интересовал, но - когда Иван Евграфович настоятельно потребовал, чтобы Нина Ивановна вышла за этого самого Петю Шлендорфа замуж, она возмутилась, поскольку ей совсем не нравился этот маленький, белобрысый парень с рябым лицом и раскосыми глазами, почему-то казавшимися Нине пьяными.
Она попробовала отказаться от "предложенной чести", но Иван Евграфович сурово сказал, что настанет момент, когда Нина скажет ему спасибо…
Спасибо она сказать не успела - Потырин скончался раньше, чем достопочтенный супруг, и Нина так и не дождалась великих и богатых радостей, поскольку предчувствия насчет страсти Петра Шлендорфа к спиртному ее не обманули - вся ее жизнь была кошмаром, и, когда Петр Шлендорф отошел в мир иной по причине разрушенной алкоголем печени, Нина Ивановна еще долго думала, с какого это, простите, перепугу ее отцу пришла в голову совершенно странная мысль, что этот маленький человечек с неразвитой речью сможет стать для нее счастьем, за которое она впоследствии будет благодарить отца?
Детей у них не было, и это была удача…
- Постойте, - прервала я ее рассказ, - а родственники? Не было ли у вашего мужа родственников?
- Мать давно умерла. И больше никого не было…
Ситуация опять зашла в тупик. Если предположить, что кому-то из Шлендорфов было известно о наследстве, то напрашивался вывод о том, что все эти покушения на Володю, как наследника, происходить могли оттуда. А теперь отсутствие прямых потомков отметало эту версию! Я посмотрела на часы. О боже! Представив моментально всевозможные картины расправы надо мной господина Ларикова, я вскочила. К тому же наша беседа с Ниной Ивановной подошла к концу. К сожалению, она не знала больше ничего о Баринове - а Вильгельм Шлендорф и вовсе был ей незнаком.
Впрочем, в прихожей она вдруг сказала:
- Постойте, Сашенька! А ведь я только что поняла смысл фразы Баринова: "Я хотел бы уехать, но где я найду человека, ограбившего мою жену?" А потом… Мне показалось сейчас, что именно тогда я и услышала в первый раз свою будущую фамилию… Или мне это показалось?
Она смотрела на меня немного растерянно.
- Давайте поступим так, - решительно сказала я, стараясь все-таки не выходить из роли, - я обработаю этот материал, а вы вспомните еще что-нибудь. И тогда я забегу к вам снова. Ладно?
- А вам не кажется, что у нас с вами получится какой-то исторический детектив? - лукаво спросила Нина Ивановна.
"Если бы исторический, - вздохнула я, - а то совсем он и не исторический, а вполне реальный…"
По счастью, моя собеседница даже не подозревала, какую зловещую роль в происходящем сейчас сыграл ее отец, одержимый жаждой богатства!
* * *
Никита открыл дверь и удивился тому, что в квартире так тихо. Мать обычно, абсолютно не заботясь о том, сколько придется платить, врубала оба телевизора, приемник, и все это так громко верещало на разные голоса из всех уголков квартиры, что Никита не понимал, как она еще может под этот грохот читать!
Сейчас эта тишина показалась ему зловещей. Предчувствие беды неприятно кольнуло Никиту в сердце.
- Мама?
Ответа не было.
Он прошел в комнату матери, почему-то стараясь двигаться неслышно, и с замиранием сердца открыл дверь.
- Мама?
Никого…
Может быть, она задержалась на работе?
Да, конечно, постарался он успокоить себя. В конце концов, мать взрослая женщина, возможно, у нее назначена встреча, о которой она забыла тебя предупредить!
Но ведь он прекрасно знает, что она никогда ни о чем его предупредить не забывала.
А сейчас…
В дверь позвонили. Никита облегченно вздохнул - мама просто забыла ключ и где-то поджидала Никиту, - он же знает, что до него невозможно дозвониться!
Он открыл дверь и замер. Перед ним стоял совершенно незнакомый мужчина лет пятидесяти, с таким странным выражением лица, будто он собирался сказать ему какую-то неприятность.
- Никита Дмитриевич Баринов? - спросил он.
Никита кивнул.
- Мы пытались вам позвонить, но… Нехорошие известия, Никита Дмитриевич…
Он будто боялся продолжать, старательно избегая Никитиных вопрошающих глаз.
- Что случилось? - еле слышно пробормотал Никита, уже предчувствуя, что случилась какая-то огромная беда, способная раздавить его, и сейчас он молился только об одном - все, что угодно, только бы мать была жива.
- Ваша мать…
- Что? - выкрикнул Никита, пытаясь остановить этот катящийся на него черный шар беды.
- Ее убили сегодня. В училище.
Никита почувствовал, как вокруг него все завертелось, яркие краски дня стали серыми, как будто начался дождь, и Никита, ухватившись за стену, чтобы удержаться на ногах, тем не менее сполз на пол.
Мама? Он пытался убедить себя, что это неправда. Мама…
Темнота, в которую он погрузился, была тяжелой и пахла лекарствами и формалином.
* * *
- Кто же так сообщает, дубина?! Если парень сейчас концы отдаст…
Никита медленно приходил в себя. Ему казалось, что все происходящее - только дурной сон, и сейчас он проснется. Как в детстве… "Никита, почему ты кричишь? - Мне страшно. - Но это же только сон, малыш! - А мне все равно страшно, мамочка!"
Ах, да. Ма-моч-ка… Она больше никогда не придет, да? Никогда!
Он сейчас снова был маленьким и беспомощным. Эта ужасная мысль, что мама больше никогда не придет, ударила его, заставляя слезы струиться по щекам. И поделать с этой мыслью он ничего не мог - она, как нарочно, снова и снова возвращалась, подчиняя себе сознание.
Ни-ког-да…
Господи, какой кошмарный бред! Его маму - убили?
Мысль о том, что это самая величайшая нелепость - да за что же ее убивать? - заставила его прийти в себя окончательно.
Он поднялся, обвел взглядом лица, выступающие из странного тумана, и медленно, с трудом ворочая языком, произнес:
- Как это случилось?