- Я уже давно. Спроси коммерческого директора, отпустит он тебя в декретный отпуск или нет? Все вопросы можно решить здесь же, так, Леша?
- Так, так. Вам уже пора, скоро годовщина свадьбы.
- Ну, еще три месяца, успеем. Как, Аня?
Обмениваясь шутками, они прошли в сад. Сюда, к старым раскидистым яблоням, Алексей вынес с утра стол и положил кирпичики по бокам вырытой ямы, чтобы на них класть шампуры. Одуванчики вокруг уже были не желтыми, а белыми, легкий ветер поднимал вверх тончайшие кружевные семена, и временами сад напоминал комнату, в которой вспороли и выпотрошили бабушкину пуховую подушку.
- Вот заразы, в рот ведь будут лезть. - Леонидов кивнул на поляну одуванчиков.
- Ничего, этим не отравишься, особенно если чем-нибудь этаким запить. Ты водку-то будешь, Леонидов? - Серега выразительно кивнул на влажную прозрачную бутылку, по которой каплями стекала расплавившаяся на жаре прохлада из ледяной морозилки.
- А то! Да под шашлычок, эх! - Алексей придвинул кастрюльку с мясом и вручил Барышеву шампур. - Угольки я нажег, можно закладывать.
Часа через полтора мужчины, уже слегка объевшиеся и захмелевшие, растянулись под яблоней на зеленой травке и блаженно разглядывали плывущие по небу белые мохнатые облака.
- Смотри, Серега, вон то - вылитый верблюд.
- Где? Какой верблюд? Это скат.
- Сам ты скат, у него же два горба. А за ним какая-то ящерица.
- Акула.
- Откуда эта морская тематика? Ты не в круиз собрался?
- Какой там круиз! К матери в Тамбовскую губернию. Мне там как раз и будет ежедневный круиз вокруг двадцати соток картошки.
- Когда поедешь-то?
- В конце августа, на урожай.
- Вообще по человеческим ассоциациям можно многое узнать. Вот тебе то акулы в этих облаках мерещатся, то скаты. Значит, на работе проблемы: какая-то хищная рыба норовит тебя пожрать.
- Не будем о неприятном. Если тебе в белом и пушистом видится верблюд, это что?
- А я верблюд и есть. Еще и убийство какого-то писателя навьючили. До кучи, значит.
- Кстати, разобрался с его шедеврами?
- У тебя хотел кое-что спросить. Ты сейчас как?
- Ну, если больше пить не будем, то вполне. Неси творение. Как там оно называется?
- "Смерть на даче".
Алексей на всякий случай посмотрел, что делают женщины, и успокоился: обе надели купальники, разлеглись на солнышке и шептались о чем-то настолько женском, что он не решился даже подойти. В прохладном доме Леонидов прихватил прозрачную папку с распечаткой и пошел к Барышеву под яблоню. Вместе они склонились над "Смертью…".
- Так, ну это про тебя и Сашу. Гнусно, ничего не скажешь. Мерзкий тип, рожу бы ему набить, да помер, к несчастью.
- А дальше интересно. Там он пишет про себя, про писательские муки и про то, что ни в чем этом не виноват.
- И что? Где мысль?
- Я тут сделал несколько выдержек, подчеркнул интересные места. Ты послушай. Нет, не смотри сюда, а так, на слух, что тебе это напоминает? - Леонидов отодвинулся и с выражением и акцентами на нужных словах зачитал: - "Истина - это не последняя, а предпоследняя инстанция, последней всегда остается вера, хотя она слепа, а истина зряча. Выходит, что в человеке главенствуют слепые чувства, так кто он после этого?"
- Философ. Не любил парень людей, а?
- Вот еще: "Семья - это попытка установить более тесные узы с людьми, которые кажутся тебе близкими по духу, но в итоге оказывается, что в кругу, куда тебя пытаются затащить, столько лишних! обитателей, что начинаешь думать: а стоит ли?"
- Не женат, значит, был парень, а?
- После такого вывода, как следующий, не удивительно. Вот послушай: "Любовь - это один из самых слепых инстинктов, целиком основанный на противоречиях, нелепостях и недоразумениях. Отсутствие в ней логики подразумевает отсутствие разума, отсутствие разума - отсутствие воли, а отсутствие воли - полную деградацию личности. Значит, любовь - низшее из чувств, так почему оно тогда самое великое для человека?"
- Бред.
- Не бред, а определенная жизненная концепция. Отрицание основных человеческих ценностей. Вот что это за бред. А вот уже ближе к теме: "Мой Бог - это моя совесть, назвать меня неверующим нельзя, но то, во что верю я, для других неприемлемо. Поэтому со своей жизнью я имею право поступать согласно своей религии, а она не пассивна по отношению ко всему, а активна". Ну? Серега?
- Стой-стой. Он был псих?
- Писатель. Улови мысль - три заданных вопроса и один ответ: "…со своей жизнью я имею право поступать…"
- Самоубийца?
- Вот. И я так подумал. Был задуман неплохой спектакль, голова у парня варила: умудрился и к Саше зайти, и платок стащить, и пуговицу отодрать. Зачем подставлял? Непонятно. Мстил за детскую обиду? Такой зрелый, сложившийся человек, писатель, красавец, талант и помнить про какую-то девчонку? Не поверю.
- Тогда что? Ты понял?
- Сначала подумал, что понял. После десяти листов такого чтива совершенно был уверен, что Клишин - самоубийца, причем помешанный на собственном величии. Не было мотива: почему? Я объяснил это легкой шизанутостью, больше ничем. Да, его не публиковали, но Павел Андреевич не бедствовал: дачку ты сам видел, дамочки по нему с ума сходили, и дамочки, заметь, не бедные. Словом, мужчинка был не из дешевых. Статейки в газеты пописывал, гонорары получал, славы не было, это да. Но ведь непризнанные гении тем и утешаются, что уверены, будто настоящий талант современники не понимают. Рассудит, мол, история, а памятники у нас ставят только после смерти. Больная страна, страдающая некрофилией, как я недавно по телевизору услышал. Так что безвестность писателя - это не повод.
- А что же повод?
- Да ничего. Его убили, Серега.
- Ты же сам…
- Да, пока не прочитал вот это: "…Мое тело лежит у стола, потому что я не смог умереть сидя. В сидячей позе есть смирение, а я хочу просто упасть, ни на миг не согнув коленей. Я хотел посмотреть в глаза Ему и спросить: "Ну что, ты доволен?" Его изображение висит в углу, и никто в этом доме не смеет зажигать перед ним свечу в дни великих религиозных праздников, потому что те, кто сюда придут в этот вечер, не верят ни во что, кроме стакана с ядом, стоящего на столе. Если я прав, то лежу сейчас возле стола, голова левой щекой собирает с пола пыль и остатки опилок, правая нога чуть согнута в колене, левая выпрямлена, глаза открыты и остекленели, руки раскинуты, ладони открыты. Я ухожу пустой, все оставив здесь. А все - это моя последняя книга…"
- И что? Из чего ты, Леша, сделал вывод, что писателя убили? Я ничего не нашел.
- Вот и я сначала ничего не заметил. Так, прочитал, пробежал глазами, пропустил, пошел дальше, а потом вдруг всплыло. Я видел труп Клишина, Серега. И он лежал точно в такой же позе, какая здесь описана.
- Ну и что?
- А то. Ты можешь сколько угодно позировать, прицеливаться к стакану с ядом и видеть себя после смерти красивым и спокойным. Можешь даже выпить этот цианистый калий и приготовиться красиво упасть, но, когда яд начинает действовать, в дело вступают инстинкты, самый могучий из которых у человека - желание жить. Ты видел, как умирают от мгновенно действующего яда? Прежде всего наступает удушье, человек хватается руками за горло, потому что яд парализует, сердце останавливается и воздуха не хватает. Тем более повернутая в нужную сторону голова, нога, согнутая в колене. Нет, Серега, ему просто подыграли, еще теплое тело положили согласно сценарию, так он и окоченел.
- Погоди, значит, убийца дал яд, потом посмотрел, как Клишин корчится в агонии, тут же передвинул его к столу и заботливо по книге все устроил? Да это же монстр!
- Не знаю, кто это. А главное, не пойму - зачем. Такое ощущение, что написали пьесу, всем раздали роли, даже мне и моей жене, хотя мы не соглашались ни на какое действо, занавес подняли и она началась. Только парадокс в том, что пьесу написала жертва, то есть тот человек, который на события теперь влиять никак не может. Понимаешь? Но действие-то идет! Каким образом он мог заставить актеров исполнить свои роли так близко к тексту, с убедительностью, и, главное, зачем? Ты понимаешь?
- Я все равно ничего не понимаю. Слушай, давай выпьем, что ли? - Он принес нагревшуюся бутылку, два стакана, плеснул туда водки и, чокнувшись с Алексеем, продолжил мысль: - Я человек физически сильный и не такое повидал в жизни в бытность свою в горячих точках на службе в Вооруженных Силах. Я боюсь только того, чего не могу задушить голыми руками, - всякой мистики и привидений.
- Брось, тут не мистика. Это какой-то розыгрыш, рожденный больным воображением, но породил его человек.
- Хочешь взять неизвестного монстра за жабры?
- Ну, во-первых, не хочу, чтобы эта "Смерть…" появилась в печати. Во-вторых, не могу представить, что его поймает Игорек Михин. А про милиционеров ты у Клишина читал?
- Что, честь мундира задета?
- А не надо всех считать глупее себя. Я и Сашке уже об этом говорил, и тебе повторяю.
- Ну, если тебе будет нужен еще раз взломщик с руками, способными согнуть железную кочергу…
- Ты мне всегда нужен. Знаешь, Барышев, я тебе втайне иногда завидую: если бы я был таким высоким, здоровым, сильным и, главное, спокойным. Ты по жизни идешь без всяких дурных мыслей, как по проспекту, а я все закоулки какие-то ищу, меня в стороны швыряет, и помойки на пути часто попадаются, не то что на твоих элитных тротуарах. Но когда мы вместе, то ты - вроде как моя действующая рука.
- Так. Стакан поставь.
- Ладно, я понимаю, что сам, вроде Клишина, начинаю нести бред. Последнюю не надо было пить, пардон. Все, забыли. Пойдем, что ли, купаться?
- А ты не потонешь после водки и шашлыков?
- А ты, Серега, на что? Я видел в санатории, как ты плаваешь. Парочку Леонидовых за волосы из воды вынешь одной левой.
- Раз доверяешь, тогда пойдем. Женщины! Купаться! - заорал Барышев так, что Анечка с Александрой вздрогнули и вскочили.
- Сережа, ты нас напугал! - накинулась Аня на мужа.
- А чем вы так увлеклись? Пошли охладимся, дамы.
Речки в деревне Петушки не было, не повезло местным жителям с природным водоемом. Но жадные до отдыха дачники скинулись на экскаватор и вырыли пруд, вполне пригодный для купания. Сначала на берега завезли несколько машин речного песка, чтобы создать иллюзию настоящего пляжа, но песок со временем куда-то рассосался, местами зарос травой, и теперь все зрелище напоминало большую грязную лужу, особенно после того, как местные ребятишки перемесили все дно, бултыхаясь целый день у берега. Конечно, вода в пруду прозрачной и без того не была - дно илистое. Через пару лет после того, как пруд вырыли, в нем завелись пиявки и лягушки, но, когда на улице больше тридцати градусов жары, уже все равно, с кем вместе ты будешь плавать, в смысле с какими животными.
Женщины еще жались и косились на мутную воду, не плывет ли что-нибудь зеленое лупоглазое, а Барышев с Леонидовым уже бултыхнулись с разбега прямо с мостков и поплыли, отфыркиваясь, к противоположному берегу.
- Ух, хорошо! - заорал Леонидов. - Сашка, ныряй!
Александра с Анечкой робко сползли в воду по деревянной лестнице.
- Ой, лягушка!
- На суп ее! - крикнул Барышев. - Дамы, ловите зеленых, вечером сварим!
- Дурак здоровый, - сказала, подплывая к нему, жена. - Не бултыхай ногами, я плаваю плохо. Саша! Ты где?
Они обе по-лягушачьи поплыли на середину.
Берег пруда был облеплен желающими пересидеть огненный день в периодическом общении с прохладной водой; люди с надеждой поглядывали в высоченное, пронзительное, голубое небо, но оно не обещало ничего, кроме того, что завтрашний июньский день будет таким же жарким. Оводы кружили у воды, натыкаясь на потные тела, лениво кусая их, падали, сбитые лениво отмахивающимися от них руками. Все вокруг расплавилось и изнемогало в ожидании сумерек, которые, может быть, принесут долгожданную прохладу.
Этот жаркий летний день, казалось, не предвещал ничего неожиданного.
Глава 3
ПАШИНА ЛЮБОВЬ
1
Старший оперуполномоченный капитан Михин пришел ровно в десять утра, когда все еще спали, потому что накануне часов до двух ночи играли в карты. А потом никак не могли расстаться с теплым летним вечером, который вовсе не спешил переходить в ночь, а висел над поселком на пару с полупрозрачным серпом месяца. Они раскачивались рядом: кусок земного спутника и парящая в духоте темнота, рождая ощущение мягкости, когда совсем не хочется спать.
Потом Леонидов все-таки задремал и видел сладкие сны, уткнувшись в теплое Сашино плечо. Ему было жарко даже под легким покрывалом, так нагрелась за день терраса. Вместе с ослепительными солнечными лучами в дом ворвался громкий стук во входную дверь: человек был настойчив и уверен в том, что его непременно должны впустить. Алексей выругался нехорошими словами и пошел открывать.
- Здрасьте! - шутливо поклонился он, узрев на пороге Игоря Михина. - Имею право без ордера никого не впускать в свое жилище, потому как владею им безраздельно на правах частной собственности.
- Алексей Алексеевич, мне срочно.
- Что? Новые улики против меня?
- Как раз нет. Вечером в пятницу прислали из Москвы вот это. - Он потряс перед Леонидовым толстым конвертом. - Пришло в ГУВД начальнику самого сурового отдела с соответствующим пояснением, что, мол, убит такой-то и о своей смерти хочет сообщить то-то и то-то. Пока они там разобрались, кто такой Клишин, где и как его убили и куда все это девать… Да… Вчера читал, читал и теперь не знаю, что с этим делать.
- А что там? - Алексей с опаской кивнул на конверт.
- "Смерть на даче". Продолжение.
- Когда отправили? Откуда? Почтовый штамп смотрели?
- Конечно. В понедельник отправили.
- Значит?…
- Значит, это не Клишин, а кто-то другой. Клишина в понедельник схоронили. Да вы сначала прочитайте, интересные вещи пишет, а с вас подозрение полностью снимается.
- Спасибо ему. Что ж, проходите, Игорь Павлович.
- Да ладно уж там… Павлович.
- Ну тогда ты теперь просто Игорь, а я просто Алексей. Сейчас еще просто Серега подвалит, ты, главное, его не пугайся.
- Такой страшный?
- Не то слово - зверь!
Леонидов прошел на кухню и поставил на плиту чайник.
- Игорь, ты завтракал?
- Ну…
- Понятно. Сейчас чайник закипит, я пока тут по началу пробегусь.
Леонидов открыл конверт, вынул сложенные пополам листки и вытащил первый.
СМЕРТЬ НА ДАЧЕ (ОТРЫВОК)
"…о любви. Я сидел с одним приятелем на крыльце своей дачи, и мы вместе наслаждались теплой ночью, которая обволакивала нас, как вата: мягко, пушисто и стерильно. Он вздохнул:
- Эх, сейчас бы с девочкой да в какой-нибудь ароматный стожок, а, Паша?
- Пойдем.
- А девочку?
- Да полно.
- Слушай, как это у тебя так получается? Вот мне почти сорок, я до сих пор не женат, и не потому, что не хочу: дошел уже до такого состояния, что все равно на ком.
- Ну и дурак.
- Да? А я вот их, баб, боюсь со всеми их закидонами. Меня одна в институте бросила, но это я еще могу понять, потому что денег ни хрена не было и хаты тоже, но сейчас? Была у меня одна девка: не фотомодель, конечно, но видная. Пожили немного, а чуть прижало меня, так она тут же тряпки собрала и слиняла. Как тебе? Потом, конечно, выправился, дела снова пошли, так думал, что вернется, а ничего подобного. Звонил, а она тянет, отговорки какие-то ищет, то занята, то мама болеет, то брат в институт поступает - ерунда, в общем. Любила бы, так прилетела в тот же миг, да что я говорю - просто тогда не ушла бы. С тех пор маюсь так, со случайными, но не везет, душа ни к кому не лежит. Может, нет никакой любви, надо просто заплатить хорошо? Но ты же, Паша, никому не платишь?
Я засмеялся:
- Но денег не беру.
- А предлагают?
- Отстань.
- Нет, ну ты скажи, предлагают? Я, конечно, понимаю, что по сравнению со мной ты мистер с журнальной обложки. Но не в одной же красивой роже дело? Или в ней?
- Не в ней, успокойся.
- Но почему? Слушай, познакомь меня с какой-нибудь своей, которая уже надоела. Я не гордый, может, и мне перепадет.
- Это уже было. Не пройдет, знаешь ли.
- А почему?
- Я раньше жалел всех своих приятелей, которым в любви не везло, знакомил, сводил, сватал, советы глупые давал, а потом остыл к этому делу. Бабы все равно принцев ждут, это у них на уровне генетики, хотя и есть свой нормальный, карманный, прикормленный муж, чего уж больше? А все равно у каждой глубоко в душе эта мечта, чтоб на белом коне, да в ноги, да была бы только ночка, а к ночке "мерседес".
- Но у тебя же нет "мерседеса"?
- Зато я родился принцем, а это тоже на уровне генетики. Понимаешь, нельзя отобрать у человека мечту: во-первых, жестоко, а во-вторых, она неистребима, как сурепка на наших подмосковных полях. Уж сколько мы в детстве ее пололи, пололи, а ты глянь сейчас - ее еще больше. И как растет, зараза, как растет! Ну знакомил я своих женщин со своими холостыми друзьями. Но скажи ты мне, кто, видя перед собой желанную звезду, обратит внимание на тусклую, пусть и надежную для жилья планету?
- Ну и самомнение у тебя, Клишин.
- Поспорил бы я с тобой на какую-нибудь красотку, да и это уже было - скучно. Знаешь, я бы с удовольствием раздал всем своим друзьям по кусочку этот дар - вызывать в людях сильные чувства, очень сильные, но, наверное, это могут только поэты.
- Ладно, спать пошли.
- А с девочкой в стожок?
- Я уже не хочу. После твоих измышлений любая потенция пропадет.
- Видишь, значит, могу вызывать сильные чувства?
- Да ну тебя.
Конечно, я рисовался перед ним, перед удачливым приятелем-бизнесменом. И в моей жизни бывали провалы по части женского пола* не такой уж я неотразимый. Просто когда-то уже решил, значит ли что-нибудь для меня любовь, и сделал свой выбор…"
Тут Леонидов наконец обратил внимание на давно уже закипевший чайник. Он оторвался от рукописи и посмотрел Михину в лицо:
- Неплохое начало, а, Игорь?
- Про принцев на уровне генетики? Это мне понравилось, потому что самому в любви не везет, а почему - не понимаю.
В кухню заглянул Барышев, увидев постороннего, застеснялся своего голого торса: он был в багряных атласных трусах, а остальные части тела прикрывала только рельефная мускулатура.
- Серега, заходи, свои.
Барышев протиснулся в дверь.
- Это Игорь Михин, ты в курсе, а перед тобой, Игорь, тот самый страшный Серега.
- Леонидов, ты зачем обо мне лжешь?
- Я про внешний вид говорю, а не про твое добрейшее содержание.
Капитан и бывший десантник пожали друг другу руки, Барышев сел к столу.
- Что это ты чтением с утра занялся, Леха?
- А это та самая "Смерть…". Продолжение Игорь принес, в пятницу пришло в ГУВД. Только я пока ничего интересного не нахожу: так, какие-то размышления о личном. Где же криминал?
- Дальше читай. - Михин протянул руку. - Давай основное выберу?
- На, я пока на стол соберу, пусть женщины подремлют, их здесь как раз и не надо.