Вот утешитель нашелся! И, пожалуй, не слишком-то надежный малый.
Мы двинулись к машине. Обычное, черное лондонское такси. И какими чарами Джоан удалось заставить этого типа поехать за город среди ночи! И еще меня интересовало: включен ли счетчик? Включен.
- Садись скорее, здесь хоть ветра нет.
Я повиновался. Из чемодана она достала свой свитер и теплую куртку на молнии - явно мужскую. И снова извлекла из сумочки ножницы. Несколько быстрых разрезов - и останки моей рубашки на сиденье. Двумя длинными полосами она перевязала мне запястья. Таксист наблюдал внимательно, потом высказался:
- Нет, это дело для полиции!
Я покачал головой.
- Обычная драка.
Он показал мне крюки, притащенные из телефонной будки:
- А это как назвать?
Я отвел глаза.
- Выкиньте их в канаву!
- Ничего, пригодятся для полицейских!
У меня уже не было сил повторять.
- Я же сказал, никакой полиции…
На его разочарованной физиономии появилось выражение - мол, видали мы и таких. Он пожал плечами, исчез во мраке и вернулся уже без крюков.
- Они в канаве за будкой. Это если вы передумаете.
- Ладно, спасибо.
Джоан кончила бинтовать, помогла мне одеться и застегнула молнию. Пару меховых варежек удалось натянуть без особой боли. А уже после этого - Джоан достала термос с горячим бульоном.
Она поднесла чашку к моим губам, и я посмотрел в ее черные глаза. Я любил Джоан. Да и как можно не любить девушку, которая глубокой ночью позаботилась о горячем бульоне.
Таксист тоже хлебнул бульона. Потопав ногами, заметил, что становится холодновато, и повез нас в Лондон.
- Кто это сделал? - спросила Джоан.
- Потом скажу.
Она не настаивала. Вытащила из чемодана отделанные мехом домашние туфли, толстые носки и свои эластичные брюки.
- Обойдусь носками, брюки мне не снять, - отказался я, и сам услышал, какая усталость звучала в моем голосе.
Джоан не стала спорить. В тряской машине она опустилась на колени, сняла с меня мокрые носки и туфли и надела сухие.
- Ноги у тебя ледяные.
- Я их совсем не чувствую.
Туфли были велики мне и уж тем более велики для Джоан.
- Это его туфли? - спросил я.
- Да.
- И куртка?
- Я ее купила ему на Рождество.
Вот, значит, как. Не самая подходящая минута, чтобы это услышать.
Помолчав и как бы решившись на что-то, она сказала:
- Но я ее не отдала ему.
- Почему?
- Она не вполне соответствует его респектабельной жизни. Вместо нее я подарила золотую булавку для галстука.
- Подходяще.
- Прощальный подарок, - сообщила она спокойно.
Я-то знал, что все это далось ей нелегко.
- Ты что, из железа сделан, Роб?
- Было железо, да проржавело малость.
- Прости, что мы так долго. Понимаешь, еле нашли.
- Главное, что ты приехала.
В тряской машине руки и плечи ныли без передышки, а когда я пытался усесться поглубже - протестовала ободранная спина. В конце концов я закончил путешествие, сидя на полу и положив голову и руки на колени Джоан.
Я, конечно, привык к ударам. Ведь в моей профессии физические травмы - фактор неизбежный. Особенно в первый год, когда скакал на самых плохих лошадях, все части моего тела были сплошь в синяках. Случались и переломы, и вывихи. Но это ни в малейшей степени не влияло на мой оптимизм: все идет как надо. Я был уверен, что не разобьюсь. Уж такое у нас, жокеев, упругое строение организма, что можно трахнуться и снова быть готовым к работе. Если и не на следующий день, то во всяком случае куда быстрее, чем предполагают медики.
У меня даже свой метод выработался, как справляться с этими травмами: надо не обращать на них внимания и стараться сосредоточиться на чем-то другом. Но в тот зловещий вечер этот метод не слишком-то помогал. Например, когда я уже в теплой комнате Джоан наблюдал, как мои пальцы из желтых становились черными, будто древесный уголь, а потом раскалялись докрасна.
Джоан включила оба мощных обогревателя и потребовала, чтобы я сразу же сменил брюки и трусы. Было как-то неловко позволить ей раздевать меня. Но она сделала это как нечто вполне обычное. Похоже на возвращение в детство, когда нас купали в одной ванне.
В бутылочке оставалось всего три раскрошившихся таблетки аспирина. Я проглотил все сразу. Потом Джоан сварила кофе и держала чашку, чтобы я мог пить. В кофе было полно коньяку.
- Согреет, - коротко заметила она. - Слава богу, ты наконец перестал дрожать.
Вот тут-то мне и стало покалывать пальцы. Покалывание превратилось в жжение. А потом начало казаться, будто пальцы зажали в тиски и закручивают все крепче и крепче. Вот-вот пальцы не выдержат давления и отвалятся.
Джоан отерла пот у меня со лба.
- Ну все в порядке?
- Угу…
Она кивнула, подарила мне ослепительную улыбку, с детства заставлявшую вздрагивать мое сердце, и принялась пить кофе.
Боль была ужасной. И продолжалась слишком долго… Я опустил голову. А когда поднял, она глядела на меня, и ее глаза были полны слез.
- Прошло?
- Более или менее.
Мы оба взглянули мне на руки, которые горели огнем.
- А ноги?
- В порядке.
- Надо промыть ссадины у тебя на спине.
- Нет, утром. Я слишком устал…
Она не спорила. Разрешила лечь в свою постель одетому. В ее черных брюках и голубом свитере я выглядел, как второсортный балетный танцор с похмелья. В подушке была вмятина от ее головы. С чувством удовольствия я положил на нее свою голову. Джоан заметила мою улыбку и поняла ее правильно.
- Ты в первый раз в моей постели. Но и в последний!
- Имей жалость, Джоан!
Она уселась на краешек тахты и лукаво взглянула на меня.
- Это нехорошо для кузенов.
- А если бы мы ими не были?
- Но мы-то кузены! - вздохнула она.
Она наклонилась, и я не удержался. Обнял ее, притянул к себе и поцеловал по-настоящему. Я сделал это впервые в жизни и вложил в этот поцелуй все свое так долго сдерживаемое и подавляемое желание. Поцелуй получился слишком страстным, даже каким-то отчаянным. На секунду она расслабилась, смягчилась и ответила. Но так мимолетно, что я решил: это мне показалось.
Я отпустил ее. Она тут же вскочила и глянула на меня без гнева и без любви. Потом молча подошла к дивану в другом конце комнаты, завернулась в одеяло, улеглась и погасила свет.
В темноте до меня донесся ее спокойный голос:
- Спокойной ночи, Роб!
- Спокойной ночи, Джоан, - ответил я вежливо и уткнулся в ее подушку.
XIII
Время тянулось медленно, в комнате было тихо. Кровь в пальцах еще неистово пульсировала. Сегодня во второй половине дня они должны прийти в норму, и можно будет работать. Обязаны прийти в норму, вот и все!
Рассвело. Я услышал, как Джоан пошла в свою маленькую совмещенную кухню-ванную, чистила там зубы и варила свежий кофе. Донесся аромат жареного.
Субботнее утро. День Зимнего Кубка. Я медленно перевернулся с живота на бок. Все мышцы от шеи до талии были поражены скованностью.
В комнату вошла Джоан.
- Кофе.
- Спасибо.
- Как ты себя чувствуешь? - прозвучало совсем уж по-больничному.
- Жив. (Молчание). Ну, продолжай же, - не выдержал я. - Или стукни меня разок, или улыбнись. Но не стой с таким трагическим видом, будто сгорел Альберт-холл.
- Ну черт с ним, с Альберт-холлом, Роб! - Ее лицо осветила улыбка.
- Мир?
- Мир.
Она даже присела на краешек тахты. Морщась от боли, я принял сидячее положение. Руки мои напоминали связки говяжьих сосисок.
- Который час?
- Около восьми. А что?
Восемь. Скачки начнутся в два тридцать. Я начал обратный счет. Мне надо быть в Аскоте, самое позднее в час тридцать. А поездка туда в такси займет примерно пятьдесят минут. С возможными задержками - час. Чтобы привести себя в готовность, у меня остается примерно четыре с половиной часа. А чувствовал я себя так…
К какому же способу прибегнуть? Турецкие бани с парилкой и массажем? Но у меня слишком ободрана кожа. Можно размяться в гимнастическом зале. Можно проехать в парке верхом - это было бы наилучшим выходом в любой день, кроме субботы, когда парк набит ребятишками…
- В чем дело? - спросила Джоан.
Я ей объяснил.
- Ты это всерьез? Ты действительно собираешься? Сегодня?!
- Собираюсь.
- Но ты же не в форме!
- Об этом и идет речь - как побыстрее вернуть форму.
- Но тебе нужно хоть денек отлежаться в постели.
- Завтра полежу. А сегодня я скачу на Образце - участвую в борьбе за Зимний Кубок.
Она пыталась настаивать, но я объяснил, почему мне это так нужно. Насчет ненависти Кемп-Лора к жокеям и про все, что случилось со мной накануне вечером. Это заняло много времени. Передавая ей эпизод в пустой кладовой, я прятал глаза. Мне почему-то ужасно неприятно было говорить об этом зверстве. Даже ей. А повторить это я уже не смогу никому.
- Все понятно, - сказала она. - Так с чего начнем?
- С горячей ванны и завтрака. И, если можно, послушаем сводку погоды.
Она включила радио. Передавали какой-то модерновый концерт. Наконец истерическая музыка прекратилась и последовал прогноз погоды.
- "Во многих частях страны прошлой ночью отмечались слабые заморозки, - настораживающе мягким голосом сообщил диктор. - Сегодня они ожидаются вновь, особенно на открытых местах. В большинстве районов в ближайшие несколько дней ожидается сохранение холодной погоды".
И далее:
- "Послушайте объявление:
Распорядители скачек в Аскоте обследовали скаковую дорожку в восемь утра и сделали следующее заявление: на ипподроме прошлой ночью была отмечена температура два или три градуса мороза. Но так как земля у барьеров защищена соломой, скачки состоятся обязательно".
Джоан выключила радио.
- Ты окончательно решил ехать?
- Бесповоротно.
- Тогда, пожалуй… Я вчера смотрела эту передачу… "На скаковой дорожке"…
- Да ну!
- Если я дома, иногда смотрю ее с тех пор, как ты в ней начал участвовать.
- И что?
- Он, - теперь ей не надо было объяснять, кого она имеет в виду, - почти все время говорил о Зимнем Кубке: о лошадях и тренерах и т. д. Я все ждала, что он тебя назовет, но он все насчет того, какая замечательная лошадь Образец, а о тебе - ни словечка. Он объявил: это такие важные скачки, что он сам лично будет комментировать финиш и сам возьмет интервью у победителя. И если тебе удастся выиграть - ему придется описывать, как ты это сделал. Что само по себе будет для него достаточно горькой пилюлей. А потом еще публично поздравлять тебя на виду у нескольких миллионов зрителей…
Я смотрел на нее пораженный.
- Грандиозная идея!
- Помнишь, как он интервьюировал тебя после той скачки на второй день Рождества?
- Это была та самая скачка, которая и решила мою судьбу. Слушай, но ты довольно старательно смотрела эти передачи!
Ее это немного озадачило.
- Ну… А разве не тебя я видела прошлым летом на своем концерте в Бирмингаме?
- А я-то думал, что прожекторы слепят вам глаза! - Я откинул одеяло. При свете дня черные брюки выглядели еще более несуразно. - Пожалуй, пора действовать. У тебя есть бинты и что-нибудь дезинфицирующее?
- Всего несколько обрывков эластичного пластыря.
- А бритва?
- Я снимаю ею с ног пушок, - извиняющимся голосом объявила она. - Я составлю список, что нужно, и сбегаю в аптеку. Я быстро.
Когда она ушла, я выбрался из постели и залез в ванну. Сказать это - просто, а сделать куда труднее. Ощущение такое, будто слишком старательная прачка пропустила меня лишний раз через отжимной пресс. Поразительно, что сотворил со мной Кемп-Лор при помощи столь примитивных средств. Я пустил воду, снял брюки и носки. Голубой свитер прилип к спине, а самодельные бинты - к запястьям. Пришлось улечься, не отдирая их, и ждать, пока они отмокнут.
Постепенно тепло сделало свое дело, и я смог шевелить плечами и поворачивать голову. Все добавлял и добавлял горячей воды, так что к возвращению Джоан лежал в кипятке по горло - даже пар от меня шел.
За ночь она высушила и отгладила мои трусы и брюки. Одеваясь, я наблюдал, как она раскладывает покупки на кухонном столе. Завиток темных волос свесился на глаза, лицо сосредоточенное, рот решительный. Что за девушка!
Она промыла мои ссадины дезинфицирующим раствором. Высушила и прикрыла салфетками, смазанными цинко-касторовой мазью. Ее прикосновения был легкими, и все она делала быстро и ловко.
- А у тебя внушительные мускулы. Ты, наверное, очень сильный…
- Ну, сейчас это какое-то желе, - вздохнул я и, натянув куртку поверх принесенного ею светло-зеленого джемпера, засучил рукава.
Джоан осторожно размотала кровавые повязки на запястьях. Кое-где они прилипли, хоть я их и отмачивал. А то, что находилось под повязками, представляло собой весьма тревожное зрелище - особенно теперь, когда мы смогли увидеть все при дневном свете.
- Нет, с этим я не справлюсь, - в отчаянии заявила она. - Ты должен пойти к врачу.
- Только вечером, - пообещал я. - А пока забинтуй-ка снова.
- Раны глубокие, легко получить инфекцию. Роб, не сможешь ты с этим скакать. Право, не сможешь!
- Я окуну их в таз с раствором деттоля, а потом ты снова забинтуешь, чтобы не было видно.
- Больно? (Я не ответил). Конечно, больно. Глупости спрашиваю. - Вздохнув, она принесла таз, вылила в воду деттоль, так что она стала молочно-белой. И я окунул руки.
- Это предохранит от инфекции. А теперь… Аккуратные, плоские повязки. Как можно незаметнее.
Она заколола концы бинтов крохотными булавками, и белые, совсем узкие манжеты стали выглядеть опрятно. Под скаковым камзолом они будут незаметны.
- Отлично, - одобрил я, опуская рукава куртки, чтобы прикрыть их.
- А когда ты собираешься в полицию?
- Не пойду я туда.
- Но почему? Почему? - не могла она понять. - Ты можешь предъявить ему иск за нападение или за нанесение тяжких телесных повреждений. Или как там это называется…
- Предпочту сражаться по-своему… Для меня невыносима даже мысль, что я должен обо всем рассказывать, да еще подвергаться врачебному осмотру, позволить себя фотографировать… Чтобы потом вся эта гадость появилась в газетах…
- Наверное, ты чувствуешь себя униженным… И в этом все дело?
- Может быть, - ворчливо согласился я.
Она рассмеялась.
- Смешные все-таки существа мужчины!
Горячая ванна хороша, жаль действует недолго. Надо закрепить достигнутое гимнастикой. А именно этого меньше всего желали мои измученные мышцы. Но я все же сделал несколько нерешительных движений, пока Джоан жарила яичницу. И после того, как мы поели, уже более решительно вернулся к своим упражнениям. Ведь если я, не достигнув гибкости, окажусь на спине у Образца - нет шансов на победу.
После часа интенсивной работы я все-таки добился того, что смог поднимать руки выше плеч.
Джоан убирала квартиру, а когда я сделал передышку, спросила:
- Долго ты собираешься бить поклоны?
- До самого отъезда в Аскот.
- А почему бы нам не сходить на каток? Это хорошее упражнение, и уж, конечно, интереснее того, что ты делаешь.
- Ты просто гений, Джоан.
- Ну я-то считаю, что тебе следовало бы полежать в постели.
В числе постоянных абонентов катка на Квинсуэй мы значились с тех пор, как едва научились ходить. Но вместе не катались лет с шестнадцати. Однако все навыки в танце на льду, к которым мы приучены с детства, очень быстро вернулись.
После часа, проведенного на катке, напряжение в мышцах отпустило с головы до ног. Да и Джоан, скользя по льду рядом со мной, разрумянилась, и в глазах засверкали ослепительные огоньки.
В двенадцать мы, подобно Золушке, ускользнули.
- Послушай… ну как теперь, не так больно?
- Все прошло.
- Лгунишка! Но вид у тебя не такой бледный, как раньше.
Мы отправились переодеваться. Главное - натянуть перчатки. Хотя пальцы были уже не такими распухшими и красными, но пульсация в них прекратилась, кожа потрескалась во многих местах.
Джоан сказала, что не поедет со мной в Аскот: будет смотреть по телевизору.
- И ты уж постарайся победить!
- Могу я приехать после скачек к тебе?
- Конечно, - удивилась она, что я спрашиваю. - Желаю удачи, Роб!
XIV
По дороге я поддерживал тепло и упругость пальцев беспрерывными упражнениями - "игрой на рояле". Если водитель такси видел все это, он, пожалуй, решил, что я страдаю пляской святого Витта, да еще в тяжелой форме.
Когда я с ним расплачивался у ворот ипподрома, он объявил, что останется тут и рискнет немного поволноваться. И я договорился, что он отвезет меня обратно в Лондон.
- Можете что-нибудь подсказать? - спросил таксист, пересчитывая мелочь.
- А как насчет Образца в главной скачке?
- Не знаю, - поджал он губы. - Не очень-то я верю в этого Финна. Говорят, он выдохся.
- Не всякому слуху верь, - улыбнулся я. - До встречи.
- Да уж ладно.
Я направился прямиком к весовой. Часы на башне показывали пять минут второго. Сид - главный конюх Джеймса - стоял у дверей.
Увидев меня, он подошел.
- Значит, вы все-таки здесь!
- А почему бы и нет?
- Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.
В раздевалке меня встретил гардеробщик:
- Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.
- Значит, вы все-таки приехали? - заметил и Питер Клуни.
Тик-Ток спросил:
- Какого черта, где ты пропадал?
- Откуда все взяли, что я не приеду?
- Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать.
- Очень интересно! - угрюмо процедил я.
- Не обращай внимания. Главное, что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, - весело закончил он. - Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.
- Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.
- Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?
- Еще бы!
- А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!
Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.
- Где вы были?
- В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?
- Бог его знает, - пожал он плечами. - Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если…
Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.
Он перевел разговор на скачки:
- Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку.