Состоялся суд. Потерпевшая очень не хотела, чтобы ее жених присутствовал на нем. Ей повезло: процесс состоялся в то время, когда моряк находился в очередном плавании.
После суда невеста потребовала копию приговора. И обязательно с круглой гербовой печатью. Она вышла замуж за моряка и тут же переехала жить в его город (сам он был из Чернигова).
А в судьбе Глаголева произошел поворот. Все началось с того, что он был отмечен в приказе прокурора республики. Потом появилась заметка в журнале "Социалистическая законность". Глаголева взяли в штат.
Правда, после этого дела Евгений Родионович на следовательском поприще особенно ничем себя не проявил.
Вот кому поручил Измайлов расследовать дело о чемодане, набитом дефицитными товарами и найденном в радиомастерской на рынке.
Получив задание от прокурора и вернувшись в свой кабинет, Евгений Родионович Глаголев достал из шкафчика новенькую папку для дел, надписал, вложил туда акт об изъятии чемодана, составленный народными контролерами. Вторым документом было постановление о возбуждении дела и принятии его к своему производству. Ставя число, Евгений Родионович посмотрел на перекидной календарь.
Восемнадцатое июня, вторник.
Затем Глаголев решил составить план следственно-оперативных мероприятий. "Правильно и полно составленный план - полдела в нашей работе", - учила его первая наставница, следователь Инга Казимировна Гранская.
Евгений Родионович вынул из ящика стола чистый блокнот и записал на первой странице:
"1. Поговорить со старшим лейтенантом Коршуновым.
2. Допросить Зубцова.
3. Допросить контролеров.
4. Проверить личность Зубцова.
5. Сделать запрос на базу горпромторга, поступали туда джинсы, майки и сумочки, подобные обнаруженным в чемодане, или нет".
Глаголев поставил цифру 6, но что делать по этому пункту, так пока и не придумал.
"Там увидим", - решил следователь, набирая номер телефона старшего инспектора ОБХСС. По согласованию Измайлова с начальником горотдела милиции Коршунов был прикреплен к делу о таинственном чемодане.
Они договорились тут же встретиться. Старший лейтенант рассказал следователю о том, как вчера развивались события. Поделился своими впечатлениями о Зубцове. По линии угрозыска продолжались поиски владельца чемодана по словесному портрету неизвестного, составленному со слов радиомастера. На этом и расстались, наметив необходимые мероприятия.
Глаголев решил встретиться с Зубцовым. Но прежде зашел в городское управление бытового обслуживания, чтобы ознакомиться с его личным делом, поговорить с кадровиком.
На рынок он добрался за час до обеденного перерыва.
В помещении мастерской было несколько любопытных мальчишек. Они во все глаза смотрели, как Зубцов, в безукоризненно белом халате и при галстуке, колдовал с миниатюрным паяльником над микросхемой.
Увидев посетителя, мастер положил паяльник на подставку.
- У вас что? - спросил он. - Сдавали в ремонт?
- Ничего не сдавал, - ответил Глаголев, бросив взгляд на мальчишек. Я бы хотел побеседовать с вами…
Зубцов поднялся. Ростом он и впрямь был под стать Михаилу Боярскому и, наверное, подражал внешне - длинные прямые волосы, усы…
- А ну, орлы, прошу освободить помещение, - обратился он с улыбкой к любопытной детворе.
Те стайкой выпорхнули из мастерской. Зубцов закрыл дверь и перевернул табличку надписью "Обед" наружу.
- Следователь прокуратуры Глаголев, - показал свое удостоверение Евгений Родионович.
- Я так и понял, - сказал мастер, нажимая клавишу на магнитофоне. Стало непривычно тихо. - Поговорим здесь или?.. - он показал на дверцу в стене.
- Лучше там, - ответил Глаголев.
Зубцов провел его в подсобное помещение. Оно было без окон. На стеллажах лежали конденсаторы, сопротивления, мотки разноцветных проводов, радиолампы, корпуса от транзисторных приемников и магнитофонов.
- Вас устроит? - показал Зубцов на низенькую табуретку возле небольшого стола.
- Вполне.
Глаголев сел. Мастер примостился на корпус от старого приемника. Он был спокоен все время, пока следователь заполнял бланк протокола допроса, лишь изредка проводил пальцем по кончикам усов.
- Пожалуйста, расскажите, каким образом вчера в помещении оказался чемодан с джинсами, майками и сумками? - попросил Глаголев.
Зубцов обстоятельно, однако без особых подробностей, изложил то, что было уже известно следователю.
- Значит, вы утверждаете, что впервые видели человека, оставившего у вас чемодан? - спросил Глаголев.
- Ну, этого я не могу утверждать, - возразил мастер. - По-моему, он заходил как-то… У меня столько бывает народу…
- Ага, все-таки заходил, - ухватился за это признание Евгений Родинович. - Зачем он заходил? Может, сдавал что-то в починку?
- Возможно. - Зубцов вдруг грустно улыбнулся: - Евгений… Кажется, Родионович?
- Да.
- Евгений Родионович, прошу вас, не надо ловить меня. Поверьте, я искренне хочу помочь вам… Сегодня всю ночь не спал, вспоминал того мужчину. Ведь со мной вчера беседовал ваш товарищ… Но, увы! - он развел руками.
- Значит, больше ничего не можете вспомнить?
- Как только что-нибудь припомню, тут же вам сообщу. - Мастер откинул со лба свисающие волосы.
Глаголев испытующе посмотрел на собеседника, подумал: скорее всего, Зубцов говорит искренне.
А мастер продолжал:
- Вы знаете, я даже специально просмотрел сегодня книгу заказов, квитанции, надеялся: может быть, вспомню… Профессиональная привычка. Встретишь в городе человека - и сразу в уме: "Спидола-240", ферритовая антенна треснула. Или - "Соната", испортился переключатель громкости… Вы понимаете, о чем я говорю?
- Вполне, - кивнул Глаголев.
- Так вот, даже профессиональная память не помогла. Не помню - и все тут.
- Хорошо… А вашу мастерскую часто используют, как… - Евгений Родионович некоторое время подыскивал нужное выражение. - Ну, как камеру хранения?
- Бывает. И знаете почему?
Не дожидаясь ответа, Зубцов поднялся и поманил за собой следователя.
Они вышли.
- Видите? - указал мастер в окно.
Напротив на двери с надписью "Камера хранения" висел огромный замок.
- Третий день гуляет Гаврилыч, - пояснил Зубцов. - Приемщик. Неплохой мужик, ей-богу, но раз в месяц обязательно запивает… Придите завтра будет на месте. У него четко - три дня, не больше… А куда людям деваться? Приедет какая-нибудь старушка из района. У нее покупки или еще что. Меня знают. Как-никак десять лет в этой мастерской… Вот и идут.
Они вернулись в подсобку.
- И все-таки, - сказал Глаголев, - одно дело доверить вам мешок редиски, а другое - чемодан с добром на внушительную сумму… - он покачал головой.
- Еще не такое бывает, - усмехнулся мастер, ущипнув ус. - В прошлом году история была… Заваливается утром один тип. Знаю его, отличные груши выращивает, как мед, так и тают во рту. Дерет, правда, безбожно, но не об этом речь… Заваливается, значит, изрядно пьяный. Говорит: можно чемоданчик оставить? А почему бы нет? Ставь, отвечаю… Ушел. Так до вечера и не забрал… На следующий день является. Физиономия сизая, весь трусится. С похмелья. И вдруг, представляете, расплакался, как баба. Мужичище - во! - Зубцов развел руки у плечей. - А слезы ручьем. Спрашиваю: "В чем дело?" Он мне: "Понимаешь, браток, деньги вчера потерял". "И много?" - спрашиваю. "Жена, - говорит, - послала в город мебель купить, а я не удержался, купил бутылку, другую. Видно, перебрал, вот кто-то воспользовался и украл деньги, а может, сам потерял…" Посочувствовал я ему, конечно, а потом выношу чемоданчик-то, дескать, забери… Он, как увидел свой чемодан, чуть не задушил меня в своих объятьях. Деньги-то, пять тысяч, в чемодане были! А он по пьянке и запамятовал, где оставил…
Зубцов замолчал.
- Что ж, бывает, - сказал следователь.
Уловив в этих словах недоверчивые нотки, мастер обиженно произнес:
- Можете проверить. В Капустино живет. Фамилия Небаба. Запомнил, потому что смешная… Этот Небаба привез мне живого гуся и ящик груш. Все в гости зовет… - Зубцов пожал плечами: - Не понимаю, неужели честность и порядочность теперь такая редкость?
То, что радиомастер действительно честный и душевный человек, говорили следователю и начальник отдела кадров их управления, и директор рынка. Подтвердил он и насчет Гаврилыча, приемщика камеры хранения: есть у него слабость - любит выпить. Давно директор собирается уволить его, да работник он честный…
Когда Глаголев выходил из ворот рынка, Зубцов садился в "Жигули".
- Может, подвезти вас? - спросил он следователя.
- Спасибо, я пройдусь, - вежливо отказался Евгений Родионович.
Он долго смотрел вслед отъехавшей машине. Она была приметная, двухцветная - голубой низ и слоновой кости верх. На границе цветов была прилажена никелированная полоса. Более того, на радиаторе владелец прикрепил украшение от "Чайки", а на колпаки колес - хромированные накладки в виде спиц.
"Ну и наворотил мишуры!" - подумал Евгений Родионович.
До конца рабочего дня следователь успел допросить народных контролеров, обнаруживших чемодан, побывать на базе горпромторга и встретиться еще раз со старшим лейтенантом Коршуновым.
* * *
Придя домой, Захар Петрович удивился - жены еще не было.
- Где мама? - спросил Измайлов у сына, переодеваясь в домашнее.
- Кажется, в гороно вызвали, - ответил сын, не отрываясь от экрана.
Захар Петрович глянул на часы: все учреждения уже закончили работу. Он прошел на кухню. Над неприбранной использованной посудой - Володина привычка, с которой оба родителя боролись безуспешно, - роились мухи.
Измайлов поставил разогревать обед, размышляя о том, как завтра с утра засядет за доклад для предстоящей конференции. Хорошо, что в его распоряжении еще два выходных дня.
А план поехать в воскресенье в Матрешки безнадежно рухнул. Придется послать на участок Галину и Володю. Надо непременно окучить молодые саженцы. И полить - погода стоит сухая, жаркая, не погубить бы молодые, неокрепшие деревца.
Не успел он приступить к еде, хлопнула дверь. Жена.
- Извини, Захар, - зашла она на кухню, даже не переодевшись в халат. - Так перепсиховала, что забыла обо всем на свете…
- Что случилось? - тревожно посмотрел он на нее. - Да, есть будешь?
- Неохота, - Галина Еремеевна опустилась на стул. - Я просто посижу. - Она сцепила руки и положила на скрещенные пальцы голову. - В общем, ничего страшного. А ты ешь…
Захар Петрович с нежностью посмотрел на жену и подумал: "Какая она у меня все-таки красивая!"
В свои тридцать восемь лет Галина Еремеевна и впрямь еще сохранила стать и свежесть молодости. Черные, как вороново крыло, волосы чуть вились, большие бархатно-карие глаза лучились. Кожа у нее была белая, и это создавало удивительный контраст. Галина зачем-то всегда стремилась летом загореть и тогда походила на какую-то туземку из южных стран, хотя Захару Петровичу нравилась белизна ее кожи. Такую он ее встретил под северным небом Сыктывкара, где служил в военной прокуратуре. Студентку педагогического института.
Познакомились они случайно. Приятель, следователь военной прокуратуры, уговорил Захара Петровича поехать за город на Вычегду, попытать рыбацкого счастья. Следователь знал отличное место, где брали сиги и судаки.
Но удача обошла их стороной - поймали несколько окуней, да и то маломерок, разве что для кошки. А рядом, метрах в пятидесяти, какая-то девушка таскала одну за другой крупные сверкающие рыбины. Преодолев мужскую гордость, незадачливые рыбаки подошли к рыбачке. И оба были очарованы ее глазами - две яркие звезды в белую ночь.
Стоял июль, время студенческого отпуска. Но Галина не поехала в свой родной Хановей - городишко неподалеку от Воркуты. Там жила ее семья: отец-рыбак, мать и еще семеро сестренок и братишек. Галина подрабатывала летом (в детском саду, в пионерском лагере), чтобы учиться зимой.
Военные юристы пригласили девушку на вечер в Дом офицеров. Началось соперничество. Галина предпочла Захара Петровича.
Под Новый год сыграли свадьбу в Хановее. Измайлов в первый раз попробовал строганину - свежезамороженный таймень, нарезанный тончайшими пластами и посыпанный солью.
А специальность жена Захара Петровича выбрала под стать своим увлечениям - зоологию, потому что была отличным рыболовом, приходилось ей и бить зверя в тундре. Правда, теперь она с неохотой вспоминает, как ходила с ружьем на песца. Галина стала яростным защитником природы. В школе уже несколько лет действовал кружок "Белый Бим", созданный по ее инициативе и держащийся на ее энтузиазме.
В прошлом году она выдержала настоящий бой с такой солидной организацией, как Главное управление охотничьего хозяйства и заповедников при Совете Министров РСФСР. Конечно, не одна. Но душой и главным воителем была она.
А дело заключалось в том, что в зоомагазине в Зорянске появились в продаже певчие птицы: щеглы, коноплянки, чижи. По соседству с канарейками - искони домашними певуньями - эти пугливые дети лесов и полей выглядели жалко и нелепо. Как Главохота согласилась выдать разрешение на отлов птиц в лесах вокруг Зорянска, местные любители природы понять не могли.
Галина Еремеевна подняла сначала школьников - участников кружка "Белый Бим". Те ходили по домам, в которые попали дикие птицы из зоомагазина. Картина выглядела прямо-таки трагической - около девяносто процентов птиц погибло. И тогда в Москву полетели телеграммы с требованием остановить заведомое уничтожение щеглов, коноплянок, чижей. Было составлено резкое письмо, где говорилось, что это наносит непоправимый урон фауне. Тем более, что вокруг была зона интенсивного земледелия, а значит, усиленно применялись ядохимикаты, вредно действующие на все живое. Да еще этот отлов для продажи. И не только в Зорянске…
В столице не сразу обратили внимание на протесты местных природолюбов. И тогда Галина сама поехала в Москву, где обратилась за поддержкой к крупным ученым-орнитологам. Она даже побывала на телевидении у ведущего передачи "В мире животных".
В результате всех этих усилий отлов был запрещен.
- Ну, рассказывай, - попросил жену Захар Петрович. - Опять воевала?
- Воевала, - кивнула Галина.
- С кем, если не секрет?
- С Бердяниным.
Это был директор их школы.
- По какому поводу?
В Галине Еремеевне, по-видимому, опять вспыхнуло пламя прошедшего конфликта.
- Сам посуди, Захар, какое семя мы взращиваем в ребенке, заставляя его накалывать на булавку бабочку или жука? С детства разрешать губить жизни живых существ! Разве это гуманно?
- Нет, не гуманно, - согласился Измайлов.
- И ради чего? Чтобы в кабинете директора висел еще один диплом…
- Какой диплом? - не понял Захар Петрович.
- За участие в выставке внеклассных работ. - Галина Еремеевна встала, подошла к окну. - Начнем с того, что в какую-то светлую в кавычках голову пришла мысль наградить на прошлогоднем городском смотре нашу школу за лучшую коллекцию насекомых. Бердянину понравилось. Собрал нас сегодня и дал задание на лето - каждому классу в начале следующего учебного года в обязательном порядке представить коллекцию… Все приняли это как должное. Еще, говорят, надо соревнование устроить! Кто больше! Я даже опешила. От жары, что ли, думаю, отупели? Встала и заявила, что категорически против. Бердянин аж позеленел. Раскричался, что я-де всегда против течения… Я объясняю: непедагогично приучать детей к умерщвлению живых существ… Уж больно ему это слово не понравилось - умерщвление. Я, заявляет, в педагогике тоже не новичок, и мы должны готовить учеников к научной деятельности… А какая наука без опытов над животными? Вон, Павлов над собаками экспериментировал… Нашел пример. То Павлов, а это - дети… Да и бессмысленно все это - насекомые на булавках. Пользы для науки никакой… Я это все высказываю, а он мне знаешь что в ответ? "Если ловить бабочек сачками негуманно, непедагогично, ненаучно, то почему в детских магазинах продают эти самые сачки?"
- Вот это довод… - улыбнулся Захар Петрович. - И он тебя не убедил?
- А тебя? - бросила жена.
- Я как-то не задумывался над проблемой продажи сачков.
- Я ему говорю: ловить - еще не значит убивать. И все же, мне кажется, что многие не задумываются, когда предлагают детям орудия для мучения живых существ. Доходы считают, а убытки нравственного порядка их не волнуют. А жаль! Очень жаль…
Галина Еремеевна замолчала.
- Так тебя никто и не поддержал? - уже серьезно спросил Захар Петрович.
- Кое-кто пытался. Массальская, наша химичка, старик Гринберг… Ты бы видел его, - улыбнулась вдруг жена. - Я, говорит, хоть и сухарь-химик, но бабочек люблю живых. В детстве ловил их сачком, но никогда не убивал, а отпускал… Представляешь, седой Гринберг с сачком?
- А при чем здесь гороно?
- Директор пожаловался… Позвонила Доброва, замзавгороно, попросила зайти. Зачем вы подрываете авторитет директора? Ну, я опять не выдержала… Да, на мое счастье, зашла Самсонова.
- Это не жена Глеба Артемьевича, директора машиностроительного завода?
- Да, она. Вера Георгиевна сейчас работает старшим инспектором гороно… Послушала наш разговор и, представь себе, поддержала меня… Доброва смягчилась, говорит: ладно, разберемся.
- И вы до сих пор сражались с Добровой? - посмотрел на часы Захар Петрович.
- Сражение давно закончилось… Потом мы с Верой Георгиевной разговорились. Ты знаешь, в ней что-то есть…
- Вот не подумал бы, - удивился Захар Петрович. - Видел ее раза два. Странное впечатление. Какая-то вялая, бесцветная…
- Я тоже считала ее сухарем. Придет на урок, посидит молча, вопроса не задаст и уйдет, слова не скажет.
- Полная противоположность мужу. Глеб Артемьевич - человек общительный, вокруг него все бурлит и клокочет. Остроумный и веселый…
Их беседу прервал Володя:
- Мама, там пацаны журавля принесли, - заглянул в комнату сын.
Галина Еремеевна поспешила в коридор. Вышел и Захар Петрович.
Трое мальчишек лет восьми - десяти стояли, переминаясь с ноги на ногу, а на полу, печально распластав крылья, лежала большая серо-пепельная птица.
- Боже мой! - воскликнула Галина Еремеевна, наклоняясь над ней и осторожно беря в руки поникшего журавля. - Где вы его взяли? Что с ним?
Мальчик постарше взволнованно стал объяснять:
- Мы купались на Голубом озере, вдруг девчонка подбегает. Мальчики, говорит, там птица лежит. Мы побежали. Смотрим, в кустах журавль. И так смотрит, ну, вот-вот помрет. Жалко ведь. Вот мы и взяли его… Вы его вылечите? - с надеждой посмотрел он на Галину Еремеевну.
- Конечно, вылечим! - заверила она, поглаживая птицу.
- У него лапа больная, - сказал другой мальчик.
- Володя, помоги, - попросила Галина Еремеевна сына.
Вместе они осторожно перевернули журавля. Одна нога у него была неестественно подвернута.