- Я только что дал задание Иванцову просмотреть крупные дела за последние три года. Пока, думаю, этого достаточно. Можешь радоваться, - фыркнул Костя, - начальник пошел на поводу у подчиненного.
- На тебя это так не похоже! Но что случилось, Костя?
- Просто, поразмыслив над твоей бредятиной, я решил, а чем действительно черт не шутит? Ведь нельзя же полностью исключить, что кто-то из этой компании или они все вместе проходили по какому-нибудь делу? Уголовному, а может быть, и гражданскому. Ну, в общем, посмотрим. Если даже имеется хотя бы одна сотая процента, уже помощь. Но больше я надеюсь, что тебе удастся разговорить Молчанова. И тогда уже отпадет нужда искать преступника, он сам вычислится.
- Хорошо бы нам слона поймать большого... Ну а если Молчанов закроет рот на замок? Я ж не могу и в самом деле угрожать ему арестом. Он скажет, я все известное сообщил вашему следователю, оставил своего человека - начальника охраны, ну а сам от всех волнений решил отдохнуть. Что, не имею права? Я что, на государственной службе? Дисциплину нарушил? Вот и все аргументы. А то, что мы начали дело по факту его исчезновения, то как начали, так и кончим, если он с помощью все тех же своих друзей-приятелей выйдет на нашего генерального. Еще и нам врежут за эту, как ее - помнишь? - неавторизованную активность... Вот разве что по-человечески с ним как-то... Если он способен пойти на это. Да и Слава что-то любопытное там у него раскопал. Знать бы, другое дело. - И вдруг сказал без всякого перехода: - Костя, а ведь ты мне сегодня всю жизнь поломал.
Как это? - Костя взглянул поверх очков и напряженно наморщил лоб.
- А в прямом смысле. Я ведь собирался сегодня схватить Ирку и отволочь в загс для написания заявления. А ты меня вместо этого - в Сибирь. Теперь ведь могу и передумать.
Костя хмурился и смотрел недоверчиво, желая понять - всерьез ли говорит Турецкий или, как обычно, лепит горбатого? Кто его, однако, разберет! И Костя спросил неуверенно:
- Но ведь, судя по твоему очень неискреннему виду и явно жульническим замашкам, до сих пор тебя вполне устраивала этакая легкая и фривольная жизнь казака?
- Костя, - Турецкий постарался говорить как можно серьезнее, - все когда-нибудь кончается.
- А ей-то ты сказал об этом? - проявил прозорливость Костя.
- Что ж я, псих, что ли? Да она меня может знаешь куда послать? Ей нельзя давать времени на раздумье: за шкирку и...
- Ты говорил про подол, - напомнил Костя.
- Это одно и то же, просто с другого конца. Костя, Ирку надо брать с налету, в глубоком пике, понимаешь? Чтоб она не могла ни вправо, ни влево.
- А может, ты ошибаешься? И она, как вполне нормальная женщина, по неизвестной причине связавшая жизнь с таким оболтусом, как ты, только и ждет, когда ты ей скажешь ласково: моя дорогая и так далее, ну что обычно говорится в таких случаях?..
- А что говорится? - Вопрос Турецкого был коварен, но Костя не купился на него.
Ты хочешь узнать, что я сказал Леле? - Он наивно и беззащитно взглянул на Сашу, и тому почему-то стало неловко. Ибо Костины семейные отношения были табу, а для него, Турецкого, в первую очередь. Таких нежных и уравновешенных отношений надо было еще поискать. Им пришлось пережить вместе такое, что никому не пожелаешь, но их чувства друг к другу остались такими же чистыми и глубокими, как в первый день творения. Ни с кем нельзя было сравнивать этот семейный триумвират: Костя - Леля - Лидка, иначе можно было бы усомниться, что на земле вообще осталась хоть какая-то малая доля справедливости. Нет, не туда заехал брат Турецкий, и, пока не поздно, надо выруливать.
- До ваших отношений, Константин Дмитриевич, нам, конечно, далеко, сами понимаете, время не то, молодежь пошла, знаете ли... Да и Ирка не похожа, по-моему, на княгиню Волконскую, которая, если помните, кинулась за своим мужем в Сибирь. От Ирки такого не дождешься.
- Знаешь что, дорогой мой, - ласково улыбнулся вдруг Костя, - а пошел бы ты со всеми своими розыгрышами...
- Ну вот, - принял оскорбленный вид Турецкий, - в кои-то веки вызовешь начальника на откровенный, душевный разговор, как тебя сразу же отсылают по известному адресу!
- Ну если вопрос стоит таким образом, что ж. - Костя снял телефонную трубку и, зажав микрофон ладонью, сказал, глядя поверх очков: - Я вызываю срочно машину, время еще есть, мы заезжаем на Фрунзенскую, едем в загс, кажется, это где-то в районе Пироговки, неподалеку, и вы в моем присутствии подаете заявление. Ну, вызываю машину?
Турецкий онемел.
- Так ведь... Отчего ж не подать? Подать всегда можно. Но разве в этом дело? Сегодня у нее - да, а завтра? Наверное, ее устраивает такое положение, - попробовал было снова заморочить он голову Косте.
А Костя, покачав трубку в ладони, небрежно бросил ее на аппарат и после паузы сказал:
- Не в ней, дорогой мой, дело, а в тебе. Это тебя устраивает вольная жизнь. Потому что ты уверен: она рядом, никуда от тебя не убежит... ибо ей некуда бежать, а ты об этом никогда не думал... и она тебя поддержит, выручит, даже раны твои боевые залечит, чего ж тебе еще?
Костя сказал это таким спокойным и чуточку печальным голосом, что у Саши перехватило дыхание. Боясь все испортить какой-нибудь глупой шуткой, он только молча вздохнул.
- Я бы тебе вот что посоветовал. Езжай-ка ты домой и проведи вечер с ней вдвоем. Машину я тебе подошлю. На тот случай, если княгине захочется вдруг проводить тебя в Сибирь. До Домодедова. И запомни, пожалуйста, у тебя отличная толстая кожа, она быстро затягивает даже ножевые и пулевые отверстия. А у Ирины кожа нежней, она женщина, а с ними случается, что неловко сказанное слово может сделать рану пострашней пулевой, которая не затянется, как ты ее потом ни лечи. В общем, вали отсюда, надоел.
В Листвянке было пронзительно светло от солнца. Отражаясь в байкальской воде, оно било с такой силой, что все вокруг казалось залитым сияющим серебром. Сразу заболели глаза. Машков понимающе хмыкнул и протянул Турецкому солнцезащитные очки.
- Тут без этого нельзя, ослепнуть можно.
- Да, красота потрясающая. А что, разве Байкал у вас не замерзает? - спросил Саша.
Вообще-то замерзает, но нынче весна теплая, ранняя. То ли еще будет! - пообещал майор. - Ну, давайте сходим позавтракаем. Николай Николаевич, - нагнулся он к водителю, - ты как, с нами пойдешь или домой? В принципе ты нам сегодня больше не нужен, решай. - Шофер что-то сказал, и майор махнул ладонью. - Езжай, мы дадим знать.
Машина развернулась и укатила обратно в тайгу. А Турецкий с Машковым поднялись по недлинной улочке на высокий берег, где стояло вполне современное, в окружении одноэтажных деревянных домов за высокими заборами, здание гостиницы, где был и ресторан. Вот, оказывается, и сюда дошла цивилизация? Оно конечно, Байкал, туристы, их теперь стало особенно много из-за рубежа, вот и обслугу приходится держать соответствующую.
Ковры, пальмы в кадках, высокие зеркальные окна, лаком покрытое дерево, бронза... Пахнуло чем-то старым московским, что уже, к сожалению, отошло, а где-то и умерло. Вроде "Гранд-отеля", старого "Савоя". Официант был под стать этой удачной старинной копии. Вежливый, предупредительный, он не удивился столь ранним посетителям, порекомендовал омулька на закуску, а на горячее - по желанию: мясо, птица, рыба? Оленинка есть, кабанчик, можно тетерочку в сметане, желаете - хариуса запечем с картошечкой... Господи! - взмолился Турецкий. - Разбуди меня! Где я?
Машков взял на себя руководство.
- Как насчет омулька? - спросил он провокаторским тоном. - На море все враз выветрит. Рекомендую. - И, не дожидаясь ответа, показал: - Графинчик. Ну, харьюз нас впереди ждет, поэтому давайте-ка котлетки из оленины отведать гостю предложим. Ну и я за компанию. Насчет птицы сомневаюсь. Дробь потом из зубов выковыривать, сказал серьезно. Но официант оценил шутку:
- Эт-то бывает!
- И еще прошу, времени у нас как раз до прихода "Ориона", потому, как говорится...
Понял, - элегантно склонил голову набок официант.
А он, этот майор, оказался вполне свойским, добродушным парнем и не имел никаких иных мыслей, кроме как хорошо встретить и угостить по-сибирски, по-байкальски, тоже хорошего человека из Москвы, который вот прилетел да так и улетит через день-другой и вряд ли когда вспомнит, что бывал в этих краях. Так пусть хоть что-нибудь останется на память. Нормальное, ненавязчивое гостеприимство - много ли вообще человеку надо? Он и сам, этот майор, отдыхал от трудов своих, пользуясь благоприятным случаем, когда еще выпадет возможность просто посидеть в застолье, поговорить с информированным приезжим человеком, тем более следователем по особо важным! И он откровенно и без всяких подковырок и двусмысленностей задавал прямые вопросы, на которые было очень легко так же прямо и отвечать - про все, но, главным образом, конечно, а что же дальше, дальше-то куда?
Они как-то незаметно перешли на "ты" - Миша, Саша, - поскольку были примерно одного возраста. Сблизил и очень вкусный завтрак, о котором Турецкий еще недавно не мог и мечтать.
Разговору хватило на весь завтрак и путешествие до пирса, где только что пришвартовался довольно крупный катер со всякими непонятными лебедками и антеннами на крыше рубки. Это и было местное гидрографическое судно "Орион".
Капитан судна, или как он сам себя представил - шкипер, оказался крепким седовласым мужиком с лицом, иссеченным задубевшими под байкальским баргузином морщинами. Поздоровавшись и более ни о чем не справляясь, он вынул пробку из никелированной трубы переговорного устройства и произнес в нее:
- Антипыч, заводи, в море пойдем.
Под ногами затарахтело, забухало, потянуло запахом солярки, высокий нос катера вдруг побежал вдоль горизонта, и Турецкого мягко качнуло. "Орион" отвалил от пирса.
Без очков было бы, конечно, худо. Все вокруг сияло и искрилось, вода приобрела совершенно фантастическую прозрачность и нежную зеленоватую голубизну. Наклонившись над бортом, Саша посмотрел в воду и обомлел: было ощущение, что днище катера в буквальном смысле ползет по камням. Машков с улыбкой сказал:
- Под нами шесть метров глубины. Но и на десяти будет то же ощущение. Брось в воду монетку - и увидишь, как она ляжет на дно. И даже в размерах не изменится. Во фокус! Такая вода чистая, как линза. Сейчас выйдем в море и пойдем наверх. Тут недолго, часа три с небольшим.
- А почему вы все говорите - море?
- Ну а как же, - с уважением в голосе сказал майор. Мы батюшку иначе и не называем. Байкал-батюшка! Славное море... Это у нас в крови.
Из рубки появился шкипер и сказал:
- Сейчас нас Антипыч расколоточкой угостит.
- А это что такое? - спросил Турецкий
- Увидишь, - подмигнул Машков.
На палубе открылся люк, и из него выбрался чумазый молодой совсем парень в тельняшке с закатанными рукавами, огляделся и швырнул на палубу несколько небольших серых полешек, которые морозно стукнули по железу.
Шкипер тут же подхватил одно, положил на разостланную на крышке люка газету и невесть откуда взятым топориком быстро и легко порубил полешко на небольшие куски.
- Прошу, - сказал гостям.
Машков наклонился, взял кусок и стал с аппетитом его жевать.
- Давай, давай, - подтолкнул Турецкого, - жми, пока не разморозился, это ж наш знаменитый харьюз! Ну хариус. Его опускают в тузлук - знаешь? - крепкий солевой раствор, и тут же замораживают. Расколотка, понял?
Саша попробовал и понял, что ничего подобного в жизни не едал.
- Когда улетать будешь, постараемся достать тебе на дорожку несколько штук. Дома снова заморозишь и расколачивай себе на здоровье. Не то, конечно, лучше, когда вот такой свежачок, но кто не пробовал, язык откусит.
Вот в таких поучениях и прошла морская дорога, показавшаяся совсем короткой из-за доброй беседы и не выразимых простыми словами красот, которые разворачивались вокруг. Меняла цвет вода, синело, зеленело небо, надвигался и отступал в дымку причудливый берег с огромными, похожими на великанов скалами. Ветер свежел, и вскоре Турецкий почувствовал, что из него начисто вымело и усталость от ночного рейса, и легкий хмель завтрака, осталось лишь ощущение какого-то бодрящего кровь полета.
5
Подкаменка оказалась небольшим - с десяток домов поселком, разместившимся по высокому байкальскому берегу. Короткий пирс выбирался из-под нависающей скалы, пересекал узкую песчаную полоску берега и выступал в море метра на три, не больше. Так, во всяком случае, казалось. Здесь вообще почему-то теряли свои истинные размеры все предметы. Почти вертикальная деревянная лестница вела в гору, и Турецкий с Машковым, держась за потемневшие от ветров, дождей и просто времени перила, поднялись наверх, в поселок.
Машков уверенно шел впереди, и скоро они подошли к рубленному из толстенных бревен дому с небольшой застекленной верандой. Постучав, Машков толкнул дверь и вошел, кивком приглашая следовать за собой. Из-за стола поднялся чем-то отдаленно напоминающий Славу Грязнова человек - крепкий на вид, стройный и даже с легкой рыжинкой в волосах. Из-под пышных его усов торчала папироса.
- Здравствуйте, Виктор Семенович, - протянул руку Турецкий и представился сам.
- Знаю, знаю, - хрипловатым баском откликнулся полковник. - Ну прошу садиться. Хотите тут или в дом пройдем? Тут будет попрохладней и курить можно, ежели хотите. А в доме хозяин не очень уважает.
- Давайте здесь, - охотно согласился Турецкий, сел на предложенную мощную табуретку и достал из кармана плаща сигареты с зажигалкой.
- Ну что скажу, - начал Виктор Семенович, - здесь он, Молчанов-то ваш. Владимир Иванович. Вон в доме напротив проживает. У Афанасьева, егеря местного. Он и прежде здесь частенько бывал. Не новичок в наших-то краях. Охотник хороший. Оттого и приезжает. Сами к нему пойдете или компанию составить?
- Давайте сначала попробую сам. Ну а уж если не выйдет разговор, тогда вашей помощи попрошу.
- Пойдемте, провожу, - просто сказал Никитин и встал. - Посиди пока, Михаил, - кивнул Машкову.
Они медленно прошли по улице, на которой все дома стояли по одну сторону, словно в шеренгу, и у следующего дома, такого же мощного, как тот, где расположился Никитин, остановились.
Вон он, дрова колет, - показал на высокого худого человека, сноровисто размахивающего топором, Никитин. - Идите смело, собака у них на цепи. Гавкнет пару раз и успокоится.
Турецкий решительно шагнул к приоткрытой калитке.
- Хозяева! К вам можно? - крикнул громко.
В ответ, как и говорил Никитин, дважды лениво рыкнул пес и, загремев цепью, снова улегся в своей будке. Молчанов не откликнулся, продолжая с удовольствием колоть дрова.
Турецкий подошел поближе, помахивая кейсом, и остановился в двух шагах, наблюдая. Наконец Молчанов боковым зрением обнаружил постороннего, с маху вогнал топор в колоду и выпрямился, вытирая рукавом потный лоб.
- Вам кто нужен? - спросил не очень дружелюбно, и голос его был резок и неприятен.
- К вам я, Владимир Иванович. Следователь из Москвы.
- А какие у вас могут быть ко мне дела? - сказал он с вызовом. - Я разве натворил чего в столице-то?
-Да в общем, как вам сказать? Натворили, можно и так.
- И где же это случилось? - с насмешкой спросил он. - Позвольте узнать?
- В гостинице "Россия", где был убит ваш помощник, а вы, сославшись на высокие инстанции, ввели следователя в заблуждение и сбежали, не дав необходимых показаний. А ведь это статья сто восемьдесят вторая - отказ или уклонение свидетеля от дачи показаний. До шести месяцев исправительных работ. Или штраф. Но это уж суд решит.
Одну минуточку. Я дал все необходимые показания... Их записали, чего еще? Какие ко мне могут быть претензии? Там остался мой человек с моим прямым указанием отвечать на все вопросы. Чего вам еще от меня надо?
- Ну, Владимир Иванович, - улыбнулся Турецкий, - не можете вы давать следствию ни прямых, ни косвенных указаний. И вопросы вам будут задавать до тех пор, пока это нам необходимо. А вы противопоставили себя закону... Вот я и прилетел сюда, чуть ли не на край земли, за вами... - Турецкий сделал паузу и добавил: - Следом. Кстати, даже на моей памяти не раз бывало, когда свидетеля приходилось задерживать и доставлять к следователю, извините, под конвоем. Вот и в данном случае высказывались соображения об объявлении вас в розыск.
Если бы приезжий следователь орал и ругался, Молчанову было бы легче. Такой матерный диалог его бы устроил больше - поорали, остыли, договорились. Что они, следователи, не люди, что ли? Всем жрать охота, а часто не на что. Вот и... предмет договора. До сих пор, во всяком случае. А этот - какой-то иезуит, что ли? Говорит с подковыркой, с улыбочкой, спокойненько, и ведь не врет же, сукин сын, и арестовать может, и в вагонзаке в Москву доставить... И статью навесить... Ну насчет исправительных работ - кто ж ему позволит! Штраф - черт с ним, это пустяки, каким бы он ни был. Но вот пока дойдет до него!
Понимая слабость своей позиции, Молчанов решил больше пока не задираться, а постараться кончить дело миром. Тем более что тут, на Байкале, и природа сама к тому располагает, и запасы в леднике у приятеля-егеря, ну да и напиток мужской, от которого дух перехватывает, на таежной панацее настоянный.
Ну что ж, как говорится, - всем своим видом демонстрируя, что сказанное его убедило, вздохнул Молчанов, - тогда, раз уж вы проделали столь долгий путь, не буду вам мешать исполнять закон. Берите меня и спрашивайте. Все отвечу как на духу. Ничего от вас не утаю... А это, значит, вы нынче на "Орионе" прибыли?
- Да, - согласился Турецкий. - Ну раз мы с вами, наконец, поняли друг друга, разрешите представиться: следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации Александр Борисович Турецкий.
Молчанов очень выразительно отреагировал на "особо важного", мимикой подчеркнув свое уважение к птице столь высокого полета.
Они расположились на такой же утепленной веранде, как и в том доме, где остановился Никитин. Видимо, дома в этом поселке строили по одному удобному, годами и опытом выверенному проекту. Летом здесь в зависимости от желания можно сделать и тепло и прохладно, а зимой очень удобно использовать для хранения продуктов.
Уселись за самодельным, рубленым столом на такие же громоздкие табуретки. Тщательно соблюдая все необходимые формальности, Турецкий предупредил об ответственности, задал первые общие вопросы и перешел к личности Григория Овсянникова, бывшего теперь помощника Молчанова. Кто он, что, имел ли причины ожидать нападения и так далее.
Владимир Иванович послушно ответил на все вопросы, но было заметно, что думает он совершенно о другом и отвечает механически, соблюдая максимум возможной в его положении вежливости.
Наконец на каком-то очередном вопросе, заданном Турецким размеренным, немного занудливым тоном, он не выдержал и взорвался:
Да что вы все не про то! Что вы мне тут всякую хреновину, понимаешь!
Турецкий переждал эту нервную вспышку и спросил по-прежнему размеренно и сухо:
- У вас есть что добавить?
- Ну а я про что? Я уж там, в "России" - будь она трижды проклята! - талдычил вашему следователю, что не Гришу должны были убить, а меня. Просто ошибка у них вышла! Вот поэтому я и... того...
- Что ж, давайте рассмотрим и эту версию. Итак...