9
Величественное здание Министерства иностранных дел занимало часть Дворцовой пощади. Решать судьбы Европы и мира было удобно: перебежал площадь – и уже на приеме Его императорского величества. Правда, пока иностранные дела страны обходилась без венценосца, но и наследника престола было достаточно. Коронация была отнесена на май будущего года, пока не кончится траур по императору Александру III.
Состроив строжайшую личину, на какую был способен, Ванзаров потребовал от министерского швейцара немедленно вызвать титулярного советника Делье, для которого прибыла конфиденциальная депеша из французской миссии. Дедушка в золоченой ливрее и ухоженных бакенбардах отправился выполнять поручение с достоинством британского пэра. А вот надежда русской дипломатии слетела с мраморной лестницы сломя голову, так было любопытно, что за послание адресовано ему. Но, увидев чиновника полиции, Делье несколько оторопел.
– Родион Георгиевич?! Что вы здесь делаете? – брякнул он и тут же поправился: – Как я рад вас видеть... Простите, тут для меня депеша...
Пришлось развеять сладостные мечты. Ванзаров попросил уделить ему несколько минут, без дальнейших уговоров подхватил под локоток, облеченный идеальным сюртуком, и выволок на площадь.
– Этот разговор должен остаться между нами, – предупредил он.
– Что-то случилось? – встревожился Ипполит Сергеевич.
– И да, и нет. Моя единственная задача – спасти вашу карьеру. Понимаете?
Делье напрягся, как конь перед забором, и сдавленным голосом предложил располагать им, как будет угодно.
– Благодарю, я знал, что вы разумный человек, – обнадежил Родион и, не давая передышки, почти приказал: – У вашей жены есть любовник...
Ипполит Сергеевич только крякнул.
– Ваши ответы сугубо конфиденциальны. Помните, я сражаюсь за ваше будущее.
– Да, – только и вымолвил Делье.
– Кто он?
– Нашему браку уже четвертый год, у нас чудесный сын, и вскоре меня пошлют в одну из наших миссий в Европе. И в таких обстоятельствах... – Делье замялся.
– Я помогу: вы не мешаете друг другу. Вернее, смотрите на все сквозь пальцы. Вы – на ее любовника. Она – на вашу пассию. Если все останется в тиши, никакого вреда карьере. Надо взять от жизни все, пока суровая лямка дипломата не скрутила по рукам и ногам.
По дипломатическому молчанию Родион понял, что попал в яблочко, в его самую гнилую сердцевину.
– Скажу больше, ее любовник и дама вашего сердца – из круга ваших друзей, так сказать, людей одного круга. Не будете же вы заводить содержанку из курсисток. Да и Екатерина Павловна побрезгует гусаром или купчиком.
Этот удар разнес яблочную сердцевину в труху. Делье молчал.
– Помогу еще: это Грановский или Хомяков? А может быть, кто-то третий? Поймите, ваше молчание грозит не только вам. Могут погибнуть невинные люди.
– Я не знаю, – буквально вытолкнул из себя признание Ипполит. – Это действительно так. Я не знаю, кто он. Поверьте, я не слепой. Впрочем, Екатерина, кажется, тоже знает обо мне. Но мы воспитанные люди, смогли найти форму общения... Возможно, я здороваюсь с любовником моей жены в нашем клубе велосипедистов, наверняка, он бывает у нас дома. Но я не делаю из этого проблему. Понимаете?
– Что думаете о страхах вашей жены? Вчера Екатерина Павловна убеждала, что ее хотят убить?
Ипполит Сергеевич расцвел обворожительной улыбкой:
– У женщин бывают такие дни, когда... Вот женитесь, узнаете... Позвольте, о гибели кого вы говорили?
Родион стремительно прикинул: Грановского вчера явно не было в клубе, ему не до того. Но почему промолчала сама Екатерина? Это не объяснимо доступной логикой.
– Вы ничего не знаете? – спросил Ванзаров и, не дожидаясь согласия, сказал: – Вчера была убита Аврора Грановская. Когда вы у нее были?
– Какой ужас! – воскликнул молодой дипломат. – Этого не может быть... Я же заезжал к ней в половине десятого... Как?
– На столе коробку конфет не замечали?
– Да какие конфеты! Поцеловал изменнице руку и отбыл на службу... Занудная церемония, не больше... Каждый год одно и то же... Но почему же...
– Почему Екатерина Павловна ничего вам не сказала?
– Это какая-то бессмыслица, – беспомощно заявил Ипполит. – Не могу в это поверить.
– Придется. Как и в смерть Павла Хомякова.
Делье остановился с некрасиво приоткрытым ртом:
– Это глупая шутка?
– К сожалению, нет. Его убили ударом в сердце на Невском проспекте.
К счастью, дипломатическая выучка еще не въелась глубоко, вся гамма чувств – от неверия, до признания, прокатилась по холеному личику. Ипполит Сергеевич считал и рассчитывал, как эти события мгу отразиться на карьере, прямой опасности не нашел, но счел нужным подстраховаться, а потому сжал локоть чиновника полиции и шепотом спросил:
– Что мне делать?
– Как следует поговорить с Екатериной Павловной, – посоветовал Родион. – Выяснить, кто именно ее любовник.
– Это так важно?
– Не представляю, как молодого дипломата пошлют в миссию, если его жена будет отбывать каторгу по обвинению в убийстве...
Родион готов был поклясться, что по телу дипломата пробежала нервная дрожь. А может, показалось.
– Вы полагаете, что Катя... Аврору... – запнулся Ипполит.
– Именно так. От вас зависит вырвать доказательства ее невиновности...
– Сделаю все, что смогу.
– Напомните, что подарили Авроре Евгеньевне?
– Великолепный подарок! Подробное рассмотрение Балканской политики России.
– Жду вас завтра в участке... Да, и вот еще что: Грановский левша?
– Он оберукий, – сказал Делье, так и не подобрав иного слова. – Показывал в клубе фокус: писал двумя руками одновременно. Забавно...
– Раз у нас вышла искренняя беседа... – Родион сделал паузу для понимания значительности момента. – ...Позвольте узнать, что за кольцо со змейкой носите? Масонский знак?
Ипполит замялся.
– А я надеялся, что мы откровенны... Жаль...
– Меня обучили нагнетать... сексуальный заряд, – совершенно серьезно сказал Делье. – Кольцо запечатывает его. Оно связывает высшие силы космоса с моим естеством в единый жгут, как змея, кусающая хвост. Мужская сила значительно укрепилась. Можете проверить...
Проверять Родиону вовсе не хотелось, но в силе мадам Гильотон убедился наглядно. Такая женщина добьется, чего угодно руками оболваненного мужчины. Не зря попала в сахарный пасьянс. Следовало бы усомниться в светлом будущем русской дипломатии, но юному сыщику было не до этого. Закрутившись, он совсем забыл, что Софья Петровна могла телефонировать в участок. Быстро простившись с дипломатом, в котором была запечатана сексуальная энергия, Ванзаров кинулся за извозчиком.
10
Тот, кто хоть раз приглашал даму на свидание, знает: самое сложное придумать, чем ее развлечь. Родион столкнулся с двумя бедами сразу. Первое свидание может стать и последним, если Софье Петровне будет скучно. Угадать вкусы девушки, так мало зная ее, – задачка похлеще обнаружения законов мироздания. Чиновник полиции с ужасом понял, что понятия не имеет, как доставить барышне удовольствие. Невинное, разумеется, и без всяких грязных смешочков, пожалуйста...
Нельзя же примитивно гулять по Невскому или в парке прохлаждаться, к тому же, барышня может не захотеть афишировать их знакомство. Оставалось выбрать развлечение из тех, что предоставляла столица. Выбор был велик, но сложен.
Например, открылся музей-паноптикум. Среди прочих тысячи забавных новостей в нем показывали мальчика-великана Карла Ульбрихта. Двенадцати лет отроду, он весил уже четыреста фунтов и достиг роста двух аршин четырнадцати вершков. Также там были представлены русские лилипуты, укротительница змей г-жа Башкирова и анатомическое отделение, в которое пускали только взрослых. Вход стоил тридцать копеек, а для дам – и вовсе гривенник. Прикинув, как небесная Софья Петровна будет пугаться всякой гадости, которую демонстрировали на потребу невзыскательной публики, от этой идеи Родион отказался. Лучше уж в кунсткамеру сводить.
Далее по списку следовал ресторан. Уж если приглашать барышню на первое свидание, то не в какой-нибудь трактир, где чего доброго случится безобразие, а к самому Палкину. В этом знаменитом заведении сегодня вечером обещали приличный обед. Предполагались: суп-крем "де воляй", "студень царская" из стерлядей, филе "Ришелье" под соусом перегю, жаркое из фазанов и мелкой дичи, а на сладкое – парфе б la Соловьев. Прием блюд услаждала игра струнного оркестра лейб-гвардии Преображенского полка под управление капельмейстера. Стоил такой обед на две персоны чрезвычайно дорого: пять рублей. Родион и от этого решил воздержаться потому, что к обеду полагалось неограниченное количество водки. Он хоть знал меру, но мало ли что, все же первое свидание, а тут – водка. Рюмка-другая пролетит, и не заметишь. А что подумает барышня? Подумает: пьет чиновник полиции, как лошадь, нечего с ним водиться.
Оставались развлечения духовного порядка, например концерты и спектакли. Но в этом лесу Родион плутал, как беспомощный козленок. Не то, чтобы он совсем не отличал оперу от драматического театра, а их обоих от варьете, но проку в них не видел никакого, а потому не интересовался. Правда, слышал, что в столицу приехал с гастролью замечательный негр, имевший бешеный успех у публики. Соль номера была в том, что негр пел, под конец чихал, и из носа вылетали настоящие искры. Но зажгут ли эти искры нужный костер в сердце Софьи Петровны? Грызли сомнения.
И тут на глаза замученному юноше попался газетный заголовок: сегодня вечером знаменитому и непобедимому борцу Моору, которого величали не иначе, как "Еруслан Лазаревич XIX века", между прочим, бросал наглый вызов некий Робине. Вызов был составлен в грубой форме, на кону стояло пятьсот рублей, а потому зрелище обещало быть чрезвычайным. Судьба свидания была решена. И как раз вовремя.
Чиновник Матько, хитро смежив глазки, сообщил, что господина коллежского секретаря просят к телефону приятная дама. Ангельский голос, как показалось разгоряченному юноше, выяснил: нет ли у Родиона Георгиевича срочных дел или обязательств, и будет ли ему удобно... Родион чуть копытом не бил от нетерпения, хорошо, что копыт от природы не досталось, и сдержанным тоном сказал, что им можно распоряжаться, как будет угодно. А Софье Петровне было угодно, чтобы кавалер забрал ее от Соколова.
В панике Родион стал лихорадочно соображать: полагаются ли конфеты или цветы на первом свидании, потом плюнул, в спешке прошелся платяной щеткой по местам, которые достал, и кинулся за извозчиком.
Из парадного подъезда меблированных комнат выпорхнула на Невский такая красавица, что у Родиона дух перехватило. "Неужели эта роскошная дама будет со мной на свидании?" – остатками мозгов подумал он. И свихнулся окончательно. И было от чего.
Софья Петровна постаралась. Она предстала в костюме из плиссированного газа цвета "маис" на чехлах из тафты того же цвета, широкая юбка-клош без всякой отделки и корсаж, надеваемый вниз, перед его свободно задрапирован белым, широким кружевом, образующим на спине род берта, и ниспадающий на рукава в стиле "жокей". Пышные, короткие рукава-ballon были украшены изящными бантами из черного атласа на плечах и у локтя. Талию схватывал черный атласный кушак, воротник-рюш из черного газа, отделан вместо шу – пунцовым маком. Длинные белые перчатки и большая шляпа из соломы, отделанная плиссированным газом цвета "крем", с пунцовым маком и зеленью. Изящный зонтик из шелкового газа цвета "маис" завершал впечатление. Есть от чего задохнуться, не правда ли...
Скатившись с пролетки, одион Родион припал к ручке и ощутил аромат каких-то новых и свежих духов, ему неизвестных.
– Что мы будем делать? – с милой улыбкой осведомилась Софья Петровна, радуясь произведенному эффекту и стараясь незаметно унять разгоряченное дыхание, словно от торопливых сборов.
Чиновника полиции охватила паника, ему показалась, что выбор неверен и вести даму на борьбу – верх безумия, надо что-то придумать. Родион краснел на глазах, рискуя обогнать цветом маки платья, но ничего не мог выдумать, кроме как предложить:
– Не изволите отужинать в "Палкине"?
Хорошенькие губки слегка надулись, васильковые глазки подернулись печалью, и Софья Петровна с мягкой нежностью намекнула, что вечер в ресторане – это не то, о чем может мечтать девушка.
– Ну, тогда поедемте в Измайловский сад, там сегодня французская борьба, замечательные атлеты, – в отчаянье проговорил кавалер, ожидая, что вот сейчас прогонят совсем.
Софья Петровна обрадовалась искренно. Войдя в пролетку, как принцесса на трон, потеснилась, чтобы и Ванзарову нашлось местечко. К ужасу и восхищению Родион ощутил, как теплая и мягкая часть женского тела доверчиво прижалась к его ляжке. Из-за тесноты, разумеется. Без пошлости, попрошу...
Ну, так вот... О чем мы? Ах, да... Софье Петровне мало показалось этакой пытки, и она устроила свою ручку под локтем чиновника полиции. Родиона кинуло в кипящий котел, из которого он вынырнул помолодевшим, хотя куда уж больше.
Пролетка тронулась. Хитро подмигнув, Софья Петровна сказала:
– Ну, кавалер, развлекайте меня...
Блея и заикаясь, Ванзаров начал плести околесицу о погоде и международной политике, Абиссинскому вопросу и Балканскому вопросу, но барышне стало скучно.
– Лучше расскажите, как ищете тех страшных преступников, что зарезали кого-то на Невском и бедную женщину отравили.
Чиновник полиции объяснил, что дело очень темное. Но скорее всего убийца – ближайшая подруга погибшей, хотя не все так просто, и за ней, возможно, кто-то стоит. Что же касается юноши, то здесь пока полный туман: известно, что он велосипедист, но и только.
С глазами, полными восторга, как показалось Родиону, кому же еще, Софья Петровна потребовала подробностей, до которых женщины большие любительницы. Не называя имен, Ванзаров удовлетворил ее любопытство. После чего барышня стала щебетать не умолкая. О чем она говорили дальше, Родион не помнил. Как не помнил, что происходило на ринге, и кто выиграл. Несмолкаемый шум, публика, надрывающаяся от восторга, ароматы пота и опилок – все это осталось смутными мазками. Потому что главная картина была так хороша, что кроме нее ничего не хотелось знать: все те же васильковые глаза. А вы что подумали? Надо же войти в положении Родиона, в самом деле.
Вечер пролетел, как одно мгновение. Софья Петровна яростно болела, хлопала и даже свистнула в два пальца, чем умилила несказанно. Родион бегал за прохладительным лимонадом, за пирожным, еще за какой-то прихотью, но это было в удовольствие. Он готов был к разгулу до утра, с цыганами и медведями, или как там полагается, когда душа рвется наружу. Но Софья Петровна благоразумно попросила отвезти ее назад.
Ступив на тротуар Невского, она взяла его руку и сказала:
– Вам, Родион Георгиевич, очень бы пошли усы.
Ванзаров обещал завести их не откладывая, прямо с утра.
А дальше случилось невообразимое: барышня, чуть приподнявшись, чмокнула разгоряченную щеку.
– До завтра? – спросила она, улыбаясь. – На этом месте. Только теперь я вас повезу. Ну, прощайте... Спокойной ночи...
Родион пролепетал вежливую абракадабру, а потом еще с полчаса торчал, приходя в себя. Пока мутные фонари газового света перестали плясать перед глазами радостными солнышками. Опустошенный душевно и материально, так что даже не осталось полтинника на извозчика, юный сыщик побрел к себе домой на Садовую.
Так хорошо ему никогда не было. Он пообещал запомнить этот волшебный вечер до самой смерти.
11
Посредине всей Большой Конюшенной улицы стараниями городской Думы разбит узкий бульвар с хилыми деревцами. Для удобства публики кое-где расставлены деревянные скамейки. В этот час прохожих почти не осталось. Младший городовой Ермилов, поставленный в ночной пост на угол Невского, приметил, что на одной из скамеек виднеется нечто белое. Но интересоваться не стал.
При очередном обходе через четверть часа, Ермилов разглядел, что пятно было светлым платье. Барышня, прилично и даже богато разодетая, судя по всему, наслаждалась вечерней прохладой и белой ночью. Городовой не стал ее беспокоить. Мало ли что: поссорилась с мужем, вот и гуляет. Ведет себя тихо, без безобразий, не пьяная. Порядок не нарушен – это главное.
До утра городовой еще раз пять проходил мимо, посматривая и прислушиваясь. Ветерок играл цветочками на соломенной шляпе и оборкой платья, но барышня не шелохнулась, сидела так покойно и невозмутимо, что Ермилов не решился беспокоить. Рассвет она встретила на скамейке. Пока к городовому не пришла утренняя смена.
Ермилов доложил старшему городовому Семенову, что ночь прошла без происшествий, вот только дамочка странная на скамейке.
Семенов глянул, внутри у него что-то екнуло, и он торопливо зашагал к середине бульвара. Сменяемый поспешал следом.
Педалаж
"Для того, чтобы достичь действительно блестящих результатов в езде, невозможно обойтись без педалирования. И потому новичку необходимо, как только он научится ездить вперед, тщательно следить за стопой и по мере возможности развивать ее работу".
Там же.
1
Неженатые чиновники департаментов Министерства внутренних дел могли снимать на квартирные деньги, добавляемые сверх жалованья, скромное холостяцкое жилище. Какое и досталось Ванзарову. У него имелась маленькая гостиная, крохотная спальня и кабинет, такой тесный, что еле удалось впихнуть письменный стол. Про кухню и говорить нечего: половину занимала дровяная плита. И только зря переводила место. Готовить на ней все равно было некому. Кроме воскресений и праздников, когда его ждал несравненный обед в родительском доме, питался Родион в трактирах поблизости, или обеды, в час ужина, приносила жена отставного титулярного советника, жившего на последнем этаже. Плата за еду была скромной, а на вкус – домашняя. Чего еще желать! А как же прочие бытовые мелочи? Они решались, на удивление, просто. Обстирывали его прачки из соседней прачечной, костюмы и рубашки шил портной с первого этажа, ботинки чистил сапожник на Сенном рынке, так что Родион Георгиевич был вполне самостоятельным мужчиной в расцвете лет, который героически обходился без забот маменьки. И кто, скажите, от такого счастья захочет жениться? Так ведь нет...
Ночь Родион спал плохо. И не оттого, что боялся предсказаний мадам Гильотон. Страх чиновнику полиции не ведом, как известно. К тому же в мистику он верил куда меньше, чем в логику. Иное мешало закрыть глаза, рождая диковинные видения, и заставляло бегать с голыми ногами на кухню испить водицы. Родиона распирало незнакомое чувство, как забродившее вино – хлипкую бочку. Что это было, он и сам не мог объяснить. Но только казалось, что начнется такая счастливая, безмерно прекрасная жизнь, в которой будет только любовь, семья и прочие сладости. Ванзаров словно опять объелся вареньем, как однажды в имении бабушки. Только тогда живот выворачивало наизнанку, и язык прилип к небу, а тут сердце готово было плясать краковяк. И сил как будто прибавилось.