- А в бизнесе законы еще круче. Здесь люди бьются не за абстрактные идеи, а за вполне конкретные ценности. Бизнес - это вечная купля-продажа. Соответственно, продать тебя может любой. - Он откинулся в кресле и снова надел на лицо маску простака. - Так и живем! Присоединяйтесь, Кирилл Алексеевич, не пожалеете. Я не так крут, как Гога, но в обиду вас не дам.
- Если это предложение, давайте говорить конкретно.
- Давайте. Кофе, чай, напитки?
- Чай. Без сахара.
- Ириша, нам чаю! - сказал Гаврилов в селектор и жестом Ленина с броневика указал на дверь. Словно по команде она открылась, и Ирочка, как козочка копытцами, зацокала каблучками по натертому до блеска паркету, потом звук пропал - каблучки завязли в густом ворсе ковра.
- Приятного аппетита. - Ирочка, сделав легкий пируэт, удалилась, оставив на столе поднос с чашками и вазочкой сушек. Чашек было три.
Журавлев вопросительно посмотрел на Гаврилова. Тот уже успел сменить выражение лица - теперь оно было жестким, как перед ударом.
- С нами будет третий. Надеюсь, вы не возражаете, - сказал Гаврилов без вопросительной интонации,
Журавлев обернулся. Часть стены беззвучно отъехала в сторону, и в кабинет вошел крупный человек с крепко посаженной на бычью шею головой.
"Похож на графа-анархиста Бакунина, только прическа поаккуратнее", - подумал Журавлев, разглядывая человека, грузно опустившегося в кресло напротив.
- Познакомимся, - начал тот. - С Гавриловым вы уже обнюхались. В свое время он геройствовал в Пятом Главке, гонял диссидентов, пока они его не турнули. О вас до сих пор ходят легенды в московской управе. Ну, я служил в Шестом Главке, а потом под началом Олежки Калугина во внешней контрразведке. Пока он не скурвился, - и презрительно скривил толстые губы.
- А сейчас? - спросил Журавлев, чутко уловив изменение в поведении Гаврилова: вошедший не мог быть его подчиненным, абсолютно исключено.
- Сейчас вот здесь. - Он протянул удостоверение.
- Подседерцев Борис Михайлович, Служба Безопасности Президента РФ, - прочитал вслух Журавлев. Способов защиты бланка такого удостоверения он не знал. Но почувствовал, что не липа. Не тот расклад.
- Люди здесь все из бывших. Ваньку валять не стоит. Хотите верьте, не хотите - проверьте через своих друзей. Один даже у меня в отделе сидит, - сказал Подседерцев.
- Допустим, верю. - Журавлев вернул удостоверение.
- Мог бы вам предложить такое же, но вы откажетесь. Сами же писали в одной из статей: "В Комитет вернусь только на должность Председателя". А таких вакансий, насколько я знаю, пока нет.
- Понятно, - ухмыльнулся Журавлев. "Эту фразочку я влепил в статью, чтобы овцы были целы и волки сыты. Сыграл на вечном противостоянии рядового оперсостава и начальства. Генералы покрутили пальцем у виска, посчитав, что Журавлев окончательно тронулся. А опера не перестали считать за своего. В результате ни те, ни другие в дурь не полезли и нездоровых инициатив не проявили".
- Давайте для начала закроем один вопрос. Чтобы не было недомолвок. - Подседерцев достал сигарету, Гаврилов тут же подвинул ближе пепельницу. - Насчет ваших статей. - Он медленно прикурил. - Врать не буду, сначала реагировал на них негативно. Считал дискредитацией органов в трудный для них период. Потом Калугин открыл рот на полную катушку, и я понял, что вы еще порядочный человек.
- Спасибо за комплимент.
- Не за что. - Подседерцев махнул широкой ладонью, отгоняя от лица дым. - "Певец перестройки" из вас не вышел. Нормальные певцы, вроде Коротича, сделали себе капиталец и умотали за бугор. Остальных затоптали рванувшие к кормушке бюрократы.
- А вы, Борис Михайлович, вовремя поставили на фаворита, да? - поддел его Журавлев.
- Я привык мыслить системно. - Он аккуратно сбил столбик пепла с сигареты. - Что есть перестройка? Пик дележа власти, начавшегося еще после смерти Брежнева. Горбачев разрушил все старые связи, объявив гласность и свободу предпринимательства. У местных элит вырвали рычаги управления потоками материальных ценностей и информации, на чем собственно и держалась их власть. Действовал Меченый по заповеди Макиавелли: "Придя к власти, разрушай старые города и начинай возводить новые. Это даст тебе запас времени". Итак, разоружение подорвало позиции военных, реабилитация диссидентов рикошетом ударила по КГБ. Досталось всем. Но тем самым он подрубил два столпа, на которых держится российский трон. Мне стало ясно, что Горби обречен. И тогда из всех соискателей на престол я сделал ставку на Ельцина. И не из-за его имиджа опального правдоискателя, а потому что знал, доподлинно знал, на репрессии он не пойдет. Власть будет удерживать жестко, но без лишней крови. А это для человека, болеющего за российское государство, вопрос первоочередной.
- Разумно, - кивнул Журавлев.
- Значит, один вопрос мы закрыли. Перейдем ко второму. - Он протянул руку, и Гаврилов передал ему черную кожаную папку. - Здесь ваши предложения по организации операции "Палермо". Не забыли еще? - Толстые губы расплылись в улыбке.
- Можно? - Журавлев потянул к себе папку, раскрыл. "Ни фига себе! Правильно, я печатал. Бумага уже успела пожелтеть. Сколько же лет прошло?"
- Как видите, не все сожгли в августе девяносто первого. Кое-что и нам перепало. Я хочу, чтобы вы на базе конторы Гаврилова провернули эту операцию. Цель прежняя - Гога Осташвили. Правда, цена у него теперь другая. Крут, подлец, стал до невероятности. Кстати, почему "Палермо"? - Он задал вопрос, не давая Журавлеву собраться с мыслями и ответить отказом.
- В честь генерала Де ла Кьезо. Был тогда такой, - машинально ответил Журавлев.
- А, я так и подумал. Как же, человек, за девять месяцев разгромивший "Красные бригады"! Голубая мечта любого опера. Между нами, я глубоко убежден, что эти волосатые террористы отработали свое и просто всем надоели. Их ему банально сдали, не находите?
- Вполне может быть, - ответил Журавлев, задумчиво поглаживая добротную кожу папки. Когда он писал эту докладную, обложка была другая, невзрачно-канцелярская.
- А потом генерала бросили на мафию. У нас, если хотят сломать особо удачливую карьеру, бросают на сельское хозяйство, а в Италии - на борьбу с мафией. В славном городе Палермо его, недолго думая, пристрелили мафиози. - Подседерцев придвинулся ближе, чуть понизил голос. - Потому что на этот раз, как мне кажется, сильные мира сего сдали самого генерала Де ла Кьезо. Печально, но это реальность нашей жизни. Можно играть на противоречиях политических группировок, но упаси бог попасть между ними, когда они бросаются друг другу в объятия. Раздавят, как самосвал курицу.
Журавлев промолчал, и Подседерцев вынужден был продолжить:
- Мне название нравится. Менять не будем. Помните, потом сняли фильм с Лино Винтуро "Сто дней в Палермо"? Генерал правил в Палермо ровно сто дней. Это символично. Потому что на раскрутку операции у нас с вами ровно сто дней. Беретесь?
Журавлев медлил с ответом, разглядывая полустертый вензель на своем портсигаре.
- Неужели все так серьезно, что вы пасли меня два месяца? - спросил наконец он.
- Намного серьезнее. - Подседерцев искоса посмотрел на Гаврилова. "Предупреждал же идиота, что по Журавлеву надо работать на цыпочках. Засветился все-таки, олух!" - Пора кончать с бардаком, называемым "перестройкой". Помните старый анекдот: перестройка, перестрелка, перекличка. Хватит, постреляли всласть. Сейчас основные фигуранты уже определились. Сидят прочно, с ними можно иметь дело. Теперь ради спокойной жизни на ближайшие пятьдесят лет осталось устроить последнюю чистку, прижав к ногтю всех, кто не согласен играть по правилам. И вернуть государству те деньги, что у него под шумок перестройки помыли особо шустрые людишки. Власть, повторюсь, это право перераспределения материальных ресурсов и информации. А власть в нашей стране берут надолго. Минимум на полвека. Теперь понятно?
- Я где-то слышал, что Сталин перед удушением НЭПа заказал тайную ревизию всех капиталов. Верный ленинец знал, что "социализм - это учет и контроль". А у вас как? - спросил Журавлев.
- Не хуже. - Подседерцев покосился на притихшего Гаврилова и добавил: - Я, естественно, запрашивал из архива материалы той сталинской ревизии. Очень качественная работа, и с точки зрения финансового анализа, и с точки зрения нашего ремесла. Будет время, познакомитесь с данными нашей ревизии.
- Даже так? А утечки не боитесь? Я же человек пишущий, могу в творческом азарте и сболтнуть.
- Вы, Кирилл Алексеевич, от большинства пишущих отличаетесь тем, что еще и думаете. И не примите за комплимент, просто констатирую факт. Вот и подумайте, состоялась бы эта встреча, если бы я не решил, что вам можно доверять. А специалист вы такого уровня, что держать вас на голодном информационном пайке просто грех. - Он придвинул папку к себе. - Теперь о деле. Мне никто не мешал присвоить эти материалы и бросить их в работу. Но никто так не владеет материалом, как автор, это надо учитывать. Поэтому вы здесь. А я жду вашего ответа.
- Материал готовился под вполне конкретного человека. Он умер. Дело можно отправить на полку. - Журавлев берег этот козырь до последнего.
- Нет. - Подседерцев положил тяжелые кулаки на стол. - Ваш протеже Кротов слишком умен, чтобы умереть до срока. Сейчас он находится в клинике под Заволжском. Прекрасно себя чувствует, как мне доложили сегодня утром.
"Вот тебе раз!" - подумал Журавлев и не таясь провел ладонью по вспотевшему лбу.
- Беритесь за работу, Журавлев, - тихо сказал Подседерцев. - То, что вам вещал этот Арлекино, - он кивнул на Гаврилова, - абсолютная правда. Так уж сложилось, что Гога почему-то тоже загорелся желанием взять вас под крыло. Причина, надеюсь, ясна. Как ни крути, но вы живой носитель компромата, а Гоге сейчас лишняя компра ни к чему. Он в политику ударился, лаврушечник хренов! - зло скривил губы Подседерцев. - Отсюда вывод: или вы работаете на него, или вы лежите в лесу с дыркой в башке. И то, и другое, как понимаете, гарантирует ваше молчание. - Зачем вам Гога Осташвили? - Суть интереса Осташвили к своей персоне и всю меру опасности Журавлев просчитал моментально, но виду не подал.
- Он один из тех, кто решил играть по своим правилам. Мы готовы закрыть глаза на происхождение капиталов и прошлое человека, если он согласен на отведенное ему место. Гога возомнил себя императором, забыв, что эта вакансия уже занята. Более того, он считает себя крупным политиком. На его деньги развернуто несколько политических инициатив, которые идут вразрез с государственной линией, то есть - единственно верной.
- Ересь диссидентства, - с глумливой улыбкой произнес Гаврилов, - оказывается, так заразна, что и бандиты ею страдают.
- Тебе лучше знать, это ты инакомыслящим в задницу аминазин ведрами накачивал. - Подседерцев хитро подмигнул Журавлеву, давая понять, что им, чистым контрразведчикам, бывший боец идеологического фронта Гаврилов не ровня. Журавлев, отлично знавший эти внутренние лубянские распри о степени незапятнанности мундира, буйным цветом расцветшие после реабилитации диссидентов, чуть кивнул.
- "Палермо" была моей операцией. Задуманной в определенное время, с учетом определенных условий и под вполне конкретные задачи. В чем суть вашего, простите, плагиата? - спросил он, намеренно надавив на самолюбие Подседерцева. Хотел узнать, насколько амбициозен тот, кто, судя по всему, на ближайшие месяцы станет его начальником.
Подседерцев на этот укол даже внимания не обратил.
- Используя давний конфликт Кротова и Осташвили, вы должны построить дело так, чтобы Крот разорил Гогу в отместку за старые обиды. Для Крота это вопрос чести, а для нас - это легенда, на обеспечение которой пойдут все силы. Оперативные возможности предоставит Гаврилов. Все должно произойти как бы само собой. Конец такого человека, как Гога, крах его криминально-финансовой империи вызовет массу вопросов. Все должно быть легко объяснимо в рамках легенды о мести Крота. Соответствующую утечку я организую по своим каналам.
- Вы не знаете Кротова, - покачал головой Журавлев. - Это уникальный человек. Знаете, как его "цеховики" величали?
- "Наш Совмин", - усмехнулся Подседерцев.
- Вот-вот. Вижу, с материалами на Кротова вы знакомы. Неужели вы думаете, что такой человек клюнет на липу?
- А что, месть Гоге для него липа?
- Он отлично умеет разделять дело и личное. А дело для него - это прежде всего перспектива.
Гаврилов смотрел на Подседерцева, подчеркнуто медленно разминающего сигарету. Он знал, какая работа перемалывается у того в голове. Предстояло, зная обреченность Журавлева, обреченность Кротова, приговоренного исчезнуть навеки, сконструировать ответ так, чтобы не дать почувствовать пешкам, что их судьба давно решена королями. В этом и сокрыто высокое искусство управления людьми: заставить хотеть играть, осознавая свою значимость и незаменимость в чужой, по сути, игре.
- И мне, и вам известно, что мафию не повалить. Пощипать можно. Дело святое, - растягивая слова, начал Подседерцев. - Гога на ощип стоит первым номером. С остальными будем разбираться в порядке живой очереди. Если для этого нужно будет продвигать Кротова вверх, будем двигать. - Он посмотрел в глаза Журавлеву. - Если на то сохранится божья воля.
Гаврилов еле сдержался, чтобы не крякнуть от удовольствия. Так тонко Подседерцев обыграл интонацией "сохранится", дав понять, что воля-то есть, но это сейчас, а что будет завтра, нам, подневольным исполнителям, неведомо. Да еще так выразительно показал большим пальцем на потолок, как исконно русский символ не бога, обретающего в неведомых горних высях, а близкого и бестолкового начальника, что сразу стало ясно, такие вопросы не здесь решают.
- Так я и думал. Ничего не изменилось, - тяжело вздохнул Журавлев.
- И поймите меня правильно, Кирилл Алексеевич. - Подседерцев решил побыстрее уйти от опасного поворота темы. - Я вас не вербую, а предлагаю работу. Слава богу, сейчас можно платить профессионалу достойные деньги. Это раньше мы агентуре совали стольник в месяц и пахали на них, как на сивых меринах. Но вы - не агент, хочу, чтобы вы раз и навсегда это уяснили. Вы нанятый на опасную работу профи. Я бы с радостью выправил вам такое же удостоверение, - Подседерцев похлопал себя по нагрудному карману. - Но надо реально смотреть на вещи. Вы давно на вольных хлебах и от бюрократических игр отвыкли. А денег мне не жалко. Для того и сварганили гавриловскую фирму "Рога и копыта", чтобы наши инициативы не били по карманам налогоплательщиков. Да, Никитушка? - Он посмотрел на Гаврилова, приглашая его включиться в разговор.
- Естественно! - улыбнулся тот. - Промышленный шпионаж и контрразведка сейчас стоят хороших денег. Техники у меня завались, спецов могу нанять или перекупить, каких пожелаю. Оперативные возможности, Кирилл Алексеевич, вы вообразить себе не можете! Мы даже вам фирму-прикрытие организовать успели.
- Называется - без меня меня женили! - Журавлев отхлебнул остывший чай. "Мастерски разыграли, черти. Только не строй из себя целочку, старый! Ты же хочешь работать, да? Другого шанса просто не будет. Вот и не делай кислую рожу".
- Гаврилов будет вам платить по пятнадцать штук в месяц. По окончании операции на ваш счет переведут, скажем так, полмиллиончика. Хватит, чтобы безбедно жить в тихой маленькой стране. Будете писать книжки в белом домике с видом на море. - Подседерцев растянул в улыбке толстые губы.
- Даже так? - удивленно вскинул брови Журавлев.
- Я же сказал, денег мне не жалко. В крайнем случае, расплачусь Гогиными. Да бросьте жаться, Кирилл Алексеевич! Не кровью же контракт подписывать… Сейчас, если вы не против и Гаврилов не зажмет, пообедаем, чем бог послал. А уж потом обсудим детали. Согласны?
- Разве я могу сказать "нет" - и выйти из этого кабинета? - поднял брови Журавлев.
- Боюсь, вы правы. Поздно. - Подседерцев в упор посмотрел в глаза Журавлеву.
- Спасибо за откровенность. - Тот не опустил взгляд, лишь чуть прищурил красные, как у всех гипертоников, глаза. - Гарантии моей безопасности?
- Вот. - Подседерцев протянул через стол широкую ладонь. - И вы вновь становитесь неприкасаемым. Еще не забыли, что это такое?
Журавлев понял, что ему предлагают вернуться к своим, вновь стать членом касты неприкасаемых, смотрящих на весь остальной серый люд как на объект агентурных игр и сырье для оперативных дел. Изгою, каким он стал для большинства бывших коллег, такое предложение делается лишь раз. Каста стоящих над и вне закона способна простить "неприкасаемому" все, но только не предательство.
Он секунду помедлил и пожал ладонь Подседерцева. Она оказалась тяжелой и шершавой, как у плотника.
* * *
Спустя три дня Журавлев проводил жену и дочь в Шереметьево.
Пришлось соврать, что последняя книга понравилась французскому продюсеру, и тот готов оплатить работу над сценарием. Журавлев же, как благородный отец семейства, обменял шикарную жизнь в Париже на оплату двухмесячного отдыха жены и дочки в Греции. И сказал жене, что сам перебирается в деревню, писать вдали от московской суеты.
Легенда была высосана из пальца, но родные так легко в нее поверили, что у Журавлева все перевернулось внутри. Оказалось, все годы после увольнения, когда он, неприкаянный, искал себя, они жили надеждой на чудо. И когда оно свершилось, не стали, бедные, разбираться, откуда оно свалилось и кто его организовал.
А организовал Гаврилов. За день выправил загранпаспорта, купил билеты и забронировал номер в маленьком пансионате. Журавлев, как старый опер, сообразил, что в ход пустили накатанный маршрут и пансионат, очевидно, через третьи руки давно откуплен Службой Подседерцева. Гарантии безопасности, таким образом, распространялись и на семью.
Он не знал, что тем же рейсом вылетел человек, предъявивший на контроле паспорт на имя Журавлева Кирилла Алексеевича. Внешне, возрастом, расплывшейся фигурой и одутловатым лицом он напоминал Журавлева. Полного сходства и не требовалось, детального опознания никто проводить не станет. С этого дня бывший подполковник КГБ Журавлев официально числился убывшим с семьей в Грецию. Гарантии безопасности в первую очередь ищут хозяева операций.
Из Шереметьева Журавлев домой уже не вернулся. Два дня просидел на конспиративной квартире, работал с документами. В среду утром он выехал в Заволжск.