Странное, необъяснимое возбуждение охватило его. Разворачивая бумажки, он вспоминал, как его расследования и поиски разгадки шифра стали для него своего рода терапией. Его заинтересованность и любопытство спасли от отчаяния. И теперешние его действия, когда он передал банде имя Питера Морана и опоздал исправить свою ошибку, должны бы ошеломить его, но он не чувствовал раскаяния. Наоборот, ему необъяснимо хотелось смеяться, но не начать же это делать здесь, посреди улицы? Он прочитал обе записки с помощью ключа, записанного в блокноте. В первой было следующее сообщение: "Единорог - Левиафану. Штерн подтвердил отставку первого августа". Вторая как будто дожидалась персонально его, и, читая шифровку, он почувствовал озноб. "Дракон - Левиафану. Питер Моран неизвестен. Необходим поскорее адрес".
Джон положил записку о Штерне в конверт и приклеил его снова в тайнике, используя свежие кусочки скотча, ролл которого он захватил с собой. Другую записку он забрал, запихнув конверт в карман, и направился к автобусной остановке. Возбуждение улеглось, но его вновь сменила депрессия. Непонятно, почему это пришло ему в голову, хоть он шел по улице, где ничто не вызывало воспоминаний, ни имени, ни вида, ни какого-нибудь предмета, но он неожиданно и ясно понял, что Дженифер никогда не оставит Питера Морана. Он как-то раньше никогда не принимал этого полностью, всегда надеялся, всегда верил, что замужество само по себе уже серьезный повод вернуться обратно. Но сейчас он так не думал. Пока Питер Моран маячит перед глазами, она останется с ним, а "магнит" вместо магического притяжения будет элементарно отталкивать их друг от друга.
Они - или он, чье зашифрованное имя Дракон, - действительно спрашивали адрес Питера Морана. Джон постоянно думал об этом, и факт, что его собственная записка принята всерьез, удивлял его. Но почему нет? Разве могло быть иначе? Дракон полагал, что записка пришла от Левиафана, а его приказы, видимо, выполнялись беспрекословно. Шифр изменят в конце недели, подумал Джон. Он легко может пропустить сообщении о вводе нового. Поэтому, если бы он хотел отправить им какое-нибудь сообщение, ему следовало бы действовать в течение немногих следующих дней.
Здравый смысл подсказывал выбросить затею из головы. Он - законопослушный горожанин средних лет, порядочный, возможно, даже слишком порядочный. Если бы он был преступником с криминальным прошлым, его жена любила бы его и оставалась с ним.
Вечером, когда он вернулся в свой пустой, одинокий дом, мысли вновь овладели им. Большинство людей в его положении, думал Джон, без колебаний воспользовались бы информацией, случайно попавшей к ним в руки, чтобы нанести удар. Как они назвали бы это? Провести контратаку? Гэвин наверняка знает, но не спрашивать же его об этом?
В среду он выполнил, что давно обещал себе сделать. Он позвонил тетушке и в результате провел следующий день после обеда и весь вечер с ней и дядей. Они не знали об уходе Дженифер, и он не стал расстраивать стариков. Он просто сказал им, что она работает и приехать с ним не смогла.
Один из маршрутов, какими он мог вернуться на "хонде" домой, проходил мимо кошачьей лужайки, и он, конечно же, воспользовался именно им. "Левиафан - Дракону. Люди Октября принять с воскресенья", - прочитал он в записке, которую нашел в тайнике. Джон достал блокнот и, пользуясь шифром "Бронтозавра", приписал внизу под текстом: "22, Фен-стрит, Нанхаус". Затем он вернул записку на прежнее место. "Поскольку я не назвал имени Питера Морана, - успокаивал Джон себя, - то не такой уж важный след им дал и ничего ужасного не совершил".
Но следующим вечером, когда он увидел, как рядом с домом остановилась полицейская машина и мужчина и женщина - явно люди отдела уголовного розыска - вышли из нее, он подумал, что они приехали арестовать его.
5
Они договорились, что Грэхем устроит проверку Чарльзу Мейблдину. Дракону поручалось ни более и ни менее как достать шифр Штерна или Рози Уайтекер. Они теперь, наверное, должны говорить так. Если он действительно вхож в Уттинг, а именно так Дракон и утверждал, то только преданность Московскому Центру помешала бы ему выполнить такое задание. Ну, а если он достанет ключ к шифру, то, вне всякого сомнения, докажет свою верность Лондонскому Центру. Грэхем не собирался выдавать приказ, используя тайник под эстакадой - на самом деле Манго не думал, что Грэхем вообще знает расположение тайника, используя для своих личных агентов (Сциллы и Минотавра) другой, рядом с Шот Тауэр, - а намеревался встретиться с Драконом в Убежище.
Манго, как обычно, предвкушал поездку на Корфу, но в этом году его ожидания омрачали сомнения. Позволительно ли ему так долго - две недели - находиться вдали от центра событий? Ситуация складывалась взрывоопасная, особенно сейчас, когда Рози Уайтекер приняла дела. Манго подозревал, что от этой девчонки можно ожидать чего угодно, ее следует опасаться. А еще ему надо было знать, кто поступит в Уттинг в числе осеннего набора. Ему нужны более энергичные новички, которых можно было бы внедрить в Московский Центр. Мартин Хилман и Тревор Аллан струсили, когда им нарисовали перспективу стать шпионами.
Грэхем собрал свои вещи раньше, чем отправился на Руксетер-роуд, но забыл положить в сумку свои электронные туристические часы. Манго обратил на это внимание и решил напомнить, когда Грэхем вернется с задания. Часы могут понадобиться на Корфу.
Мелодии Монтеверди заполняли дом. Они странным образом гармонировали с запахом черного соевого соуса, который не выветрился с ужина. Ангус был не в духе - или старался выглядеть мрачным и стоическим, что было его способом выражать неудовольствие, - потому что его подружка Диана не ехала вместе с ним. Он, конечно, понимал, это случилось только потому, что он попросил родителей взять ее, когда билеты на самолет и места в отеле были уже заказаны, но это стало вообще непереносимым, когда приехала Гейл. Гейл действительно должна была переночевать у них в доме, так как отъезд намечался утром слишком рано.
Ужин из китайского ресторана был съеден полтора часа назад, и Манго спустился в кухню, чтобы поискать чего-нибудь в холодильнике. Мама варила кофе и, ожидая, когда закипит вода, читала "Ланцет". Отец возбужденно ходил по кухне.
- Если кто-нибудь когда-нибудь во времена моей молодости сказал мне, - Фергус говорил настолько грустно, что лучше бы он злился, - что у меня попросят разрешить подружке сына разделить с ним постель под крышей моего собственного дома, я бы рассмеялся ему в лицо.
- Не рассмеялся бы, дорогой. Презрительно усмехнулся бы.
- Ну, ладно, усмехнулся бы презрительно. Что происходит? Это будет продолжаться и на Корфу? Они так и собираются жить в одной комнате? Это вызывает недоумение. Я считаю это недопустимым.
- С тех пор как ты был молодым, времена сильно изменились. И я всегда тебе об этом говорю. Между прочим, и не пытайся отказать, тебе ясно? Если ты так поступишь, они просто прокрадутся среди ночи, а ты подумаешь, что это ночные грабители. Ты же себя знаешь.
- Я нахожу все это ужасно беспокойным, Люси. Я имею в виду притворство и возможные последствия в целом.
- О дорогой! Успокойся, ничего не случится, я обещаю.
Фергус предупреждающе взмахнул рукой. Он первым заметил, что его младший сын был тут же, на кухне.
- Манго, а я и не заметил, что ты здесь. Ты давно? Слышал, о чем мы говорили?
- Да, - честно ответил Манго, доедая последний кусок грибной запеканки.
- Да? Так постарайся выбросить все из головы. - Другая ужасная мысль заставила его позабыть о Манго. - Люси, твой заказ! Ты должна заказать им двухместный номер!
Люси залила горячей водой кофе в кофейнике.
- Если ты хочешь, чтобы Манго выбросил это из головы, тебе лучше помолчать, пока он не уйдет.
Если до этого Манго не обращал внимания на предмет спора родителей, то после такого предупреждения ему захотелось понять, в чем, собственно, интрига. Но страдальческое выражение отцовского лица перевесило. Он потянулся за кружкой с кофе.
- Уже ухожу.
Ангус сидел, сгорбившись, за компьютером, коробочка с шоколадными трюфелями лежала рядом.
- Это тебе, если хочешь, - сказал Манго, протягивая ему кофе. - Если пойдешь вниз, пошуми немного. Упади, что ли, с лестницы или еще что-нибудь.
Поднявшись в свою комнату, он принялся изучать последнюю шифровку Штерна. Как всегда, она начиналась и заканчивалась цифрами - 9 перед рядом букв и 1132 в конце. Предыдущие две, над которыми он тоже уже порядочно бился, начинались с 5 и 17 соответственно и заканчивались 931 и 1003. Самая первая такая шифровка из тех, что он видел, появилась после того, как Московский Центр обнаружил, что Запад завладел шифровальной книгой Гая Паркера. Она начиналась с 4, а заканчивалась 817. Что они вообще обозначали, эти числа? Только то, что он видел. Начальные числа были всегда очень маленькими, конечные - большие. Он никогда, к примеру, не видел конечное число меньше 700, но и больше, чем 1258, тоже не было.
Возможно ли, что последние цифры были номером дома? Только в Северной Америке номера домов доходили до таких высот. А если номер телефона? Это более вероятно, но загвоздка в том, что здесь в городе после четырехзначного кода всегда шли шестизначные числа, или совершенно произвольный трехзначный номер следовал за более или менее фиксированным трехзначным номером. Так 931 и 817 могли быть последними цифрами в общих десятизначных номерах…
Манго подошел к окну, чтобы закрыть его на ночь. За последнюю неделю сильно похолодало. Конечно же, в Корфу такого не ожидается. Там не будет густых облаков, цепи гор не скрываются в тумане, их покрытые снегами вершины сияют в лунном свете, белые ледники сползают медленно вниз, небо зеленое, как мрамор, появляется… Где оно появляется, он не придумал.
На другом берегу реки Шот-Тауэр одевали в строительные леса. Есть у него время, чтобы составить шифровку для Единорога? Надо, чтобы он разузнал, что и как. Но похоже, что времени нет. Он еще не собрался.
Из-за угла с Хилл-стрит показался Грэхем в своей неизменной футболке с осьминогом и даже в это время в умопомрачительных солнечных очках Черные волосы падали на лоб. Манго поднял приветственно руку, и Грэхем помахал в ответ. Затем он бросил сигарету и затоптал ее.
6
Никогда в жизни он не боялся полицейских. Всегда было ощущение, что они на его стороне, да так оно и было со времени смерти Черри. Вероятно, единственным утешением его и родителей была поддержка полиции, сознание того, что они объединились против человека, который разбил и уничтожил их счастье. Марка Симмса, если они только знали это.
Средних лет ничем не примечательной внешности мужчина и молодая хорошенькая женщина. А почему, собственно, он подумал, что они из полиции? Он был в этом уверен с первого момента, как они вышли из обычной машины без мигалки, без каких-либо других опознавательных знаков спецмашин. Вероятно, потому, что шофер, оставшись в машине за рулем, своим бесстрастным взглядом напомнил ему шофера полицейской машины из того времени, шестнадцать лет назад. Но сейчас они здесь из-за его собственного вмешательства в действия банды, подумал Джон, когда увидел, как мужчина уверенно открыл ворота и пошел по короткой тропинке к входной двери. Это тоже указывало на то, что они из полиции. Любой другой мужчина открыл бы ворота для женщины и пропустил бы ее вперед.
Зазвенел дверной звонок. Хоть Джон знал, что так и должно быть, его звук заставил вздрогнуть. "Боже, какой же я дурак - подумал он. - Они пришли ко мне, потому что из всех мужчин города я единственный, кто имеет самые большие претензии к Питеру Морану. Я его главный враг. Каким-то образом они нашли записку и каким-то образом раскрыли, что Питер Моран неизвестен банде. Будет хуже для меня, если я солгу…"
Почти сразу мужчина сказал - после того как поздоровался и представился инспектором-детективом Фордвичем, - что ему не о чем беспокоиться. Вероятно, его лицо выглядит обеспокоенным, подумал Джон. Они, вероятно, говорили так всегда, прежде чем арестовать, и это ничего не значит. Джон пригласил их войти и провел в гостиную. Инспектор показался ему знакомым. Это смутное чувство узнаваемости переросло в уверенность, когда Фордвич сказал.
- А я был в этом доме раньше, шестнадцать лет назад. Я тогда был констеблем. Не уверен, что вы меня помните.
- Да, нет. Мне кажется, что я вспомнил вас, - ответил Джон.
Вероятно, он тоже изменился, как и этот мужчина. Им обоим сейчас под сорок, и если время не сделало их толстяками, оно уплотнило их мышцы и утолщило кости, бросило седины в волосы. Черты лица несколько расплылись, глаза потускнели. Как контраст, девушка, которую он представил как детектива-констебля Обри, выглядела удивительно молодо. Светловолосая, со свежим лицом, оживленная и энергичная.
Джон беспомощно переводил взгляд с одного на другую, не в состоянии чего-нибудь придумать, чтобы продолжить разговор. Он был убежден, что Фордвич будет с ним играть, держа его в неизвестности, прежде чем дойдет до дела.
- Можно нам присесть?
Джон кивнул. Сейчас он вспомнил детектива лучше. В те дни это был энергичный и живой молодой человек. Он вникал в каждую мелочь их домашней жизни, использовал любой шанс в расследовании, расспрашивал, кропотливо наводил справки и, по-видимому, обладал интуицией и был честолюбив. Его честолюбие, вероятно, сыграло роль в продвижении по службе, но не настолько, чтобы подняться высоко и оставить эту "тихую заводь", которой можно было считать их город.
- Мистер Гриви, у вас есть какие-нибудь мысли, зачем мы здесь? - наконец перешел к делу детектив.
- А что, они должны быть? - Такой осторожный ответ-вопрос полиция, вероятно, слышит часто.
- Нет, если я правильно вычислил, и ничего еще в прессу не попало.
Джон плотно зажмурился. Сразу же на ум пришел Питер Моран. Что-то случилось с ним?
В первый раз заговорила девушка. Ее голос был таким же свежим, как и лицо, мелодичным, но довольно напряженным.
- Думаю, вам все еще больно вспоминать, хоть и случилось все так давно.
Так давно? Что она имела в виду? Даже для особы ее возраста события двухдневной давности не могут быть слишком давними.
- Я объясню, зачем мы пришли, мистер Гриви. В Бристоле арестовали мужчину. Он обвиняется в убийстве молодой женщины. Есть вероятность, что позже его также обвинят в убийстве еще одной девушки и вашей сестры Черри.
7
Марк Симмс, они арестовали Марка Симмса. Джон внимательно посмотрел на полицейских и попытался что-то сказать, но от потрясения дрожали губы.
- Это для вас неожиданность, - сказала девушка-констебль.
Фордвич был менее предупредителен. Он заговорил сначала горячо, нетерпеливо, но затем его речь стала официальной и бесцветной.
- Обвиняемый - мужчина, который жил здесь раньше, приблизительно шестнадцать лет назад. На учете он не состоял, у него даже была приличная работа на одной из фабрик в Руксетере. После того как он отсюда уехал, он попал в психиатрическую лечебницу, где и провел несколько лет.
- Как его зовут? - спросил Джон хриплым от волнения голосом.
- Думаю, я могу вам это сказать. Все равно завтра его имя появится в газетах, так как дело будет рассмотрено в суде сегодня днем. Его зовут Мейтленд, Родни Джордж Мейтленд. Он сын того человека, у которого работала ваша сестра.
Они задержали не того. Он смог спросить имя убийцы, собрав последние силы, теперь же они вновь покинули его, и если он сейчас заговорит, голос прозвучит, он был в этом уверен, как карканье. Фордвич продолжал объяснить причину их визита. Они хотели проинформировать его в первую очередь как единственного оставшегося в живых на сегодняшний день родственника и предупредить его, что могут вызвать в полицию для дальнейшего расследования, и Государственному суду он тоже, вероятно, потребуется как свидетель.
Джон обратил внимание, как смотрела на него девушка. В ее взгляде он видел явное сочувствие. Конечно, она должна думать, что он пришел в такое замешательство из-за того, что дело об убийстве его сестры возобновлено по прошествии стольких лет, но истинной причиной его шока было иное. Он точно знал, что Родни Мейтленд - помнится, он встречал его раньше, по меньшей мере, один раз уж точно - не может быть виновен в смерти сестры, так как преступник - Марк Симмс. Заикаясь, с трудом выговаривая слова, он ухитрился задать вопрос:
- Г-где, вы г-говорите, г-где он п-появится сег-год-ня в суде?
- В магистратном суде, да. Но, как я говорил, дело может быть отложено в связи с обвинением в убийстве вашей сестры.
- Кто-нибудь сообщит мне об этом?
- Как заведено, мистер Гриви. У нас же сохранились ваши подлинные заявления в архиве, ваше и ваших родителей. Я полагаю, вам просто придется подтвердить один или два факта.
Как много они знали об истинной сущности Черри? Без сомнения, все. Этот флегматичный, лишенный воображения мужчина, должно быть, знает всю правду о ней, подумал Джон. У меня нет выбора. Впрочем, не все еще ясно. Я могу пару дней подождать, обдумать, что мне известно, взвесить все. Ведь мужчина, которого они арестовали, так или иначе виновен, виновен в других убийствах. И нечего переживать, что он будет сидеть в тюрьме безвинно.
- Извините, что причинили вам такое беспокойство, мистер Гриви, - собираясь уходить, сказал Фордвич. Его слова прозвучали сочувственно, но выражение лица оставалось презрительным. Он, очевидно, представлял Джона бесхарактерным, слабым мужчиной. Такое отношение выплеснулось в его последнем замечании. - Вы увидите это дело в другом свете, я полагаю, когда сами примете в нем участие и когда справедливость наконец восторжествует.
Но детектив Обри подарила ему приветливую улыбку, сморщив нос, как бы говоря - не обращай внимания, или даже, все будет хорошо, на самом деле будет.
8
Миниатюрность и младенческое личико сына Чарльза являлись источником истинного удовольствия для Глории Мейблдин, чего нельзя было сказать, когда она смотрела на высокую, хорошо развитую дочь Сару. Чарльзу редко давали больше одиннадцати, стало быть, маме одиннадцатилетнего мальчика легко могло быть под тридцать. Однако жаль, что сын настоял, чтобы его подстригли так коротко. Тонкие колечки золотистых локонов, которые осторожно срезала Донна, падали на пол, покрывая волосы предыдущего клиента. Чарльз, сидя между семидесятилетней головой с голубыми волосами, делающей перманент, и рыжеволосой средних лет, выдерживающей пытку под феном, требовал со стальными нотками в голосе, который, к огромному сожалению Глории, на этой неделе начал терять свою дискантную окраску: "Короче!"
- Дорогой, - причитала Глория. - Пожалуйста, не стригись "под ежика".
Она протянула руку с накрашенными фиолетовым лаком ногтями, пытаясь остановить Донну. Чарльз отпрянул назад и вытянул из ее ниспадающего широкого рукава - нитку за ниткой - разноцветные бусы из красных, синих и желтых пластмассовых шариков, совсем не в стиле Глории. Она нервно засмеялась.
- Я чуть не отрезала тебе ухо, - возмутилась Донна. - Сиди спокойно! Я закончу в два счета.