А потом однажды она встретила Марка Симмса. Марк был красивый и высокий, с прекрасной стройной фигурой и широкими плечами. У него были темные глаза и ослепительно белые зубы. Он был далеко не глуп и к тому же имел отличную работу. Джон не верил своим ушам, когда она однажды объявила, что они с Марком обручились. Джон подумал, что по своей наивности Черри что-то перепутала, ошиблась, неправильно истолковала какое-нибудь его высказывание о браке. Но когда он встретил Марка, он понял, что так оно и есть. Все именно так, как сказала Черри. И что удивительно, это не было жестом сочувствия или, наоборот, равнодушия, скажем, к внешности. Нет, было ясно видно, что он влюблен. Достаточно хотя бы один раз увидеть, как он смотрел на нее, чтобы понять…
Все произошло в этой самой комнате дома на Женева-роуд. Именно в ней Черри познакомила его с Марком. Семнадцать лет назад, точнее, почти восемнадцать. И вот теперь он снова здесь, все такой же стройный и красивый, с такими же великолепными зубами и слегка поседевшей, но по-прежнему густой шевелюрой. Несостоявшаяся женитьба почти, а может быть, полностью забыта. Хотя Джон не был уверен, что Марк сумел забыть его сестру. Он, конечно, смог найти другую женщину и даже женился на ней, но все равно, в его сердце была только Черри.
Марк и Колин Гудман смотрели по телевизору мультики. Они все вместе были в пабе, оттуда переместились в итальянский ресторан, а сейчас здесь все трое сидели в его гостиной, попивая "Карлсберг", с включенным на полную мощность электрокамином. Марк курил трубку.
Они не встречались целую вечность, точнее, лет десять, но, столкнувшись сегодня вечером в пабе, не почувствовали никакой неловкости. Все было также, как в те дни, когда Марк ухаживал за Черри и собирался стать Джону зятем.
"Я обиделся на него за ту женщину и что он женился на ней. Что было, то было. Я ждал, что он останется верен Черри всю жизнь. Боже, какой я дурак! Женитьба ровным счетом ничего не изменила. И лучше бы мне оставить все обиды и негодование при себе. Бедный Марк!"
Джон включал телевизор в основном на спортивные программы или новости. Мультфильмы он не любил. В ожидании, когда гости досмотрят их, он принес еще пива, вычистил пепельницу, достал пакетики с сырными чипсами и арахисом. В ресторане они без остановки болтали о каких-то пустяках, но ни один не решился затронуть вопросы, действительно их интересовавшие. И сейчас Джон задумался, правильно ли он поступил, попросив Колина присоединиться к ним, чтобы избежать беседы тет-а-тет и чувствовать себя по возможности уверенней. Ему казалось, что в воздухе витает дух исповеди, тоска по откровенности. Он понимал, что никогда не решится, но ему страстно хотелось поговорить с Марком о Дженифер, когда тот вспоминал Черри. У них есть что сказать друг другу, но вряд ли они начнут прямой разговор, пока здесь Колин.
Мультфильмы закончились, а смотреть шоу, которое последовало за ними, никто не захотел. Джон выключил телевизор. "Моя тайная война" Кима Филби лежала на низеньком столике. Он стоял между телевизором и диваном, на котором устроились Колин и Марк. Стол, как почти вся мебель в доме, был куплен еще матерью. Это был массивный дубовый стол с обитой оливковой кожей столешницей. Мать всегда полировала его до блеска. Джон перехватил взгляд Марка и неожиданно для себя заметил, каким грязным, захватанным руками он теперь стал. На крестовине, что соединяла ножки стола в нескольких дюймах от пола, как гриб-поганка, присохла грязь.
"Обычно мужчины не замечают такого, - подумал Джон. - Вот женщины другое дело".
Но Марк смотрел вовсе не на грязь. Его заинтересовала книга, он протянул руку и взял ее. Джон вспомнил, как Марк любил читать, хотя Черри почти никогда не открывала книгу.
Филби не увлек Джона. Он начинал читать, но оставил это занятие на середине книги. Романтик-мужчина - ладно, сентиментальный, почему бы так не сказать? - это не в его вкусе. Описываемые события тоже не были ему интересны, хватало и своих собственных. Марк медленно листал страницы, а другой рукой рассеянно таскал арахис.
- Ты все еще бьешься над тем кодом? - спросил Колин. Джон кивнул. - У Джона есть приятель, который присылает ему зашифрованные письма, только он не может прочитать их, - объяснил Колин, но, видимо, Марка это совсем не заинтересовало. Джон ни с кем бы не стал обсуждать свою догадку, но, похоже, Марка не интересовали дела других людей, впрочем, как и они сами. Его любимым словом было слово "Я". Отец Джона как-то сказал, что Марк сам себе лучший друг. Тогда Джону слова отца показались не совсем справедливыми, но сейчас он в этом не был так уверен.
- Книгу издали в 1969 году. В том году я встретил Черри. Я всегда вспоминаю этот год, как год встречи с моей Черри.
- Неужели это было так давно? - Колин выглядел растерянно, голос прозвучал хрипло.
- Мы были обручены с ней почти два года, - ответил Марк. Джон перехватил его взгляд, и ему показалось, что в них застыла печаль, нет, более того, - горе. Джон был уверен, что Марку хотелось открыть душу и он продолжил бы говорить о Черри, если бы не было Колина. Джон почувствовал себя неловко. И он еще посмел обвинить Марка в эгоизме? Но Марк промолчал и положил книгу на стол.
- Это очень хороший роман, я читал о нем, я имею в виду Филби, - продолжил Марк. - О нем очень здорово написал Тед Олбери. - "Когда он говорил о Черри, - подумал Джон, - его голос звучал совсем иначе, чем сейчас". - Я не помню названия его книги, но, думаю, тебе скажут в библиотеке.
Джон сказал, что спросит обязательно, но про себя добавил: "Если вспомню". Колин посмотрел на часы. Было уже за одиннадцать, и последний автобус давно ушел. Марк предложил подвезти Колина, и тот согласился.
Дождь, который только слегка накрапывал, когда они пришли, сейчас разошелся не на шутку. Джон предложил зонт дойти до машины, но они отказались. Марк попрощался с ним за руку, но это получилось почти официально. За весь вечер он ни разу не упомянул имени Дженифер. Это заставило Джона подумать, что Колин, возможно, успел рассказать Марку кое-что в ресторане еще до поездки на Женева-роуд. Джон представил, как они сейчас едут в машине и Марк пытается узнать, что же действительно произошло у него с женой. Колин, конечно же, расскажет, что она сбежала с парнем, с которым раньше была помолвлена. Колин может еще добавить, что с браком покончено, но Джон отказывался думать так. Он предпочитал говорить себе, что они расстались только на время. Джон поежился, представив, как эти двое - несмотря на то что он любил их, что они были его друзья - болтают о его разорванном браке и, возможно, сравнивают с собственным опытом Марка.
Он написал ответ Дженифер и отправил письмо по дороге в ресторан. Ну, не совсем по дороге, так как он сделал крюк, чтобы заглянуть на кошачью лужайку. Там он отклеил пластиковый конверт и, скопировав слова в свой блокнот, попытался снова приклеить его в щели колонны. Но, возможно, из-за сырости пленка плохо приклеивалась к металлу. Собравшись уходить, он увидел пожилую женщину, которая переходила дорогу. В одной руке у нее была бутылка молока, а в другой - сумка на колесиках. Она, скорее всего, направлялась кормить котов. Вряд ли она заметила, что именно он делал под эстакадой, но на всякий случай он с независимым видом повернул к церкви, за которой на набережной - он точно знал это - был почтовый ящик.
Джон опустил письмо и подумал, что раньше понедельника его из почтового ящика не вынут. Но в любом случае она должна получить письмо к среде. Она просила не звонить ей, но ничего не говорила о письмах. Возможно, Питер уходил из дома раньше, чем доставляли почту? Хотя зачем безработному человеку это надо?
Он начал письмо словами: "Самая любимая Дженифер". Конечно же, он встретится с ней, продолжал Джон. Он страстно желает встретиться с ней в Хартлендских Садах в три часа дня в следующую субботу. Он надеется, что солнце будет сиять для них, написал он, но зачеркнул и начал все сначала…
Вытряхнув пепел, он поставил пепельницу и стаканы в мойку, вернулся в гостиную, сел у камина и снова взял книгу Филби. Филби был шпионом, и это были мемуары шпиона. Почему бы шифровальщику не использовать первое предложение этой книги для кода? Это вполне возможно, как, впрочем, любое другое. Джон достал блокнот и принялся сравнивать зашифрованное послание с первой строчкой "Моей тайной войны". Снова неудача! Ну и пусть! Почему это должно волновать его? И неожиданно он осознал, что, как только он получил письмо от Дженифер, тайны кошачьей лужайки стали меньше занимать его, меньше, чем он ожидал, защищать рассудок от расстройства. Он еще какое-то время разглядывал шифровку и размышлял, но постепенно эти размышления уступили место воспоминаниям о времени, когда они были вместе. Наиболее яркими были воспоминания об их второй встрече, когда он рассказал ей о Черри, а она ему о Питере Моране.
- Я думаю, моя семья была самая обыкновенная, - сказал он ей тогда. - Особо никто ничем не интересовался и ничем не выделялся. Отец работал на почте. Не помню, чтобы мама когда-нибудь где-то работала. По-моему, ей это даже в голову не приходило. Но были очень счастливой семьей, мы не ссорились, никому не завидовали. Мы с сестрой были, в общем, послушными детьми, но и родители не слишком давили на нас, позволяя развлекаться самим. И мы всегда заботились друг о друге, старались предупредить каждое желание. Нам нравилось видеть всех счастливыми. Мы постоянно смеялись, это не звучит глупо? Я имею в виду, что у нас были семейные шутки, смешные словечки, мы рассказывали обо всех смешных случаях на работе. Это происходило каждый вечер, когда семья собиралась за столом. Мама не всегда нам верила и обычно говорила: "Спорим, ты этого не делал? Ты все придумал для красного словца!"
Дженифер смотрела на него изучающе. Ее лицо было добрым, но загадочным одновременно.
- Это так не похоже на вас. По крайней мере, на то, что я о вас уже знаю.
- Тогда я был другим. Я очень изменился. Такая смерть никого не оставила прежним. Мир раскололся.
- Ваша сестра собиралась замуж?
- Да, через два месяца. Ее жених проводил у нас много времени, хотя в нашей семье не было принято приводить в дом друзей. Но Черри и я сломали этот обычай. Для Черри казалось естественным привести Марка в дом пообедать с нами и даже оставить его иногда на ночь. - Заметив ее вопросительно-изумленный взгляд, Джон почувствовал, что краснеет. - Нет, ты не так поняла. У нас было только три спальни, и мама стелила ему внизу на кушетке.
- А что случилось?
- Однажды она просто не вернулась с работы домой. Была зима, и темнело рано. Марк звонил ей на работу, это у Бекгейта, но ему ответили, что Черри уже ушла. А они собирались куда-то пойти и договаривались, что он ее встретит. Ее тело нашли на ступеньках той лестницы, что ведет на набережную, ниже Ростокского моста. Ее задушили. И того, кто это сделал, так и не нашли. Никаких следов не было, ничего.
- Это так изменило вас? - спросила девушка. - И всю семью?
- Да, это было, как… - Он на секунду задумался. - …Как удар молнии. Нас будто прокляли. В следующем году с отцом случился удар, когда ему сказали в полиции, что больше не будут заниматься делом Черри, что закрывают его. Да, это должно было когда-то случиться. Наверное, должно. В результате инсульт. Отец был прикован к постели годы. Мама ухаживала за ним. Может, это похоже на мелодраму, но с того момента мама перестала улыбаться. Я больше никогда не слышал ее смеха. Мы держались вместе, ища поддержки, все трое. Ты понимаешь? Но утешить друг друга нам было нечем.
- Значит, вы оставались с ними? Я имею в виду, вы жили дома?
Конечно же, дома, а разве могло быть иначе, подумал Джон, но просто кивнул головой. Дженифер казалась изумленной, как если бы он принес жертву. Он рассказал ей о смерти отца, о матери, но ни слова не проронил о своем одиночестве. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в них светилась решительность. У нее было слегка расширяющееся к вискам лицо с полными щечками, бледной кожей с редкими веснушками. В уголках ее прелестного рта очаровательно смотрелись глубокие ямочки. Лицо выглядело как-то удивительно мягко. И во всем ее облике было что-то неповторимое. Ее голос, ее пристальный взгляд, ее прикосновения. О! Бесспорно, ее прикосновения, хотя в их первые встречи он мог только догадываться об их сладости, нежности.
Ему доставляло удовольствие рассматривать книги с репродукциями картин знаменитых художников, сравнивать лица знакомых ему людей с портретами из книг, искать сходство. Если Черри была похожа на карлика Веласкеса, Марк Симмс выглядел как поэт и ученый Паравичино на картине Эль Греко, то Дженифер - ну, Дженифер была как Юнона Рембрандта.
- Вы интересно рассказываете о своей семье, - сказала она. - Мне бы хотелось узнать о них больше. А если бы вы познакомились со мной тогда, пригласили бы на обед?
Это было так неожиданно, что Джон покраснел от смущения. Заикаясь, он сказал:
- Ты же была так молода, почти ребенок.
- Не-ет, если бы я была как сейчас, пригласили?
- Тогда да. Конечно же.
Она отвела взгляд.
- Знаете, моя семья совершенно не похожа на вашу. Правда, мой отец тоже долго болел. Он то ложился в больницу, то выписывался из нее. Он заставлял нас страдать. Это звучит ужасно, но это правда. Он просто измучил нас. Правда, мама научилась скрывать ото всех свои чувства. Я ничего не хочу говорить о ней плохого, но ее интересы не заходили дальше погоды, магазинов и сплетен соседей. Она не говорила больше ни о чем. Вы понимаете, о чем я?
- Думаю, да, - кивнул Джон.
Насупившись, Дженифер опустила глаза.
- Я расскажу вам, что со мной случилось, - сказала она. Голос прозвучал незнакомо, он никогда не слышал его таким, ни раньше, ни потом. - И о мужчине, за которого я собиралась выйти замуж. Это самое ужасное в моей жизни. Можно я расскажу вам?
"Обижаешь!" - хотелось крикнуть ему, вместо чего кивнул головой, и девушка, прямо глядя ему в глаза, начала…
Вскоре после этого он привез ее сюда, и дом, до этого заполненный только призраками - Черри за руку с Марком, мать, разучившаяся улыбаться, - перестал быть самым пустым местом на свете. А вот сейчас и духи ушли, и пустота вернулась.
Джон ногой выключил электрокамин и, дотянувшись рукой под стол, стер ладонью пушистую пыль.
9
В конце первого после праздников дня в Центре садоводства всегда было много посетителей. Когда у людей выдается больше свободного времени, чем в обыкновенный уик-энд, они, внимательно приглядевшись к своим садам, цветникам и так далее, неожиданно находят, что только новый кустарник будет здесь к месту или только эти многолетние растения смогут изменить вид их садика где-нибудь в Сиссингхерсте или Кью. И именно поэтому, отработав день, они спешат за приобретением, по их мнению, самого главного растения. Они требовали проросшие клубни георгинов и луковички гладиолусов, эффектных цветов, которые Джону почему-то не нравились. Он нечаянно подслушал, как Гэвин убеждал женщину купить Eucalyptus salicifolia, чтобы она украсила северную сторону сада. Его совет был, мягко говоря, неточен, так как в тени это растение вряд ли бы прижилось, и лучше приобрести gunnii, если уж он так любит латынь. Гэвину не нравилось, когда ему что-либо подсказывали, хотя Джон делал это очень мягко и только наедине. Джон вспомнил остролистный эвкалипт, который рос в Хартлендских Садах, но суровые морозы двух прошедших зим погубили его. Джон и Дженифер гуляли там тогда в марте и видели это бедное погибшее дерево. Его ствол был похож на обглоданную кость, а сухие и сморщенные листья трещали на ветру.
Он прошел в теплицу проверить африканские маргаритки и герберы, которые он выращивал из семян. Вот бы увидеть, как они цветут у себя на родине, в Намакви. Он читал, что там засушливые равнины, где месяцами, а то и годами не бывает дождей. Но когда наконец дождь проходил, то на следующий день бескрайние просторы безжизненных равнин мгновенно покрывались морем восхитительно ярких цветов. Это, должно быть, как обещала Библия, что и в пустыне расцветут розы…
Образ Африки заставил его снова вспомнить "Копи царя Соломона". Надо заглянуть в Центральную библиотеку по пути домой, возможно, ее уже вернули. И еще надо выяснить, возможно ли найти книгу о Филби, если он забыл имя автора, а название и вообще не знал.
Гэвин кормил скворца кусочками бразильского ореха, который, казалось, очень нравился птице. И только сейчас Джон заметил, что Шэрон покрасила ногти в бледный желто-зеленый цвет, как цвет жадеита. На душе было не спокойно, но он не понимал, из-за чего.
Уходя, он попытался пошутить.
- Шэрон, сколько покупателей спросило тебя, почему у тебя зеленые пальцы?
- Пятнадцать, - ответила она серьезно. - Я считала.
Девушка-библиотекарь сказала, что знает несколько романов о жизни Кима Филби. Джон не захватил с собой "Мою тайную войну" и попросил продлить срок.
- О, да! Конечно. Вот книга "Обратная сторона тишины". Мне кажется, там есть ссылки на собственную книгу Филби. Возьмите, это Тед Олбери.
Имя мгновенно всплыло в памяти, как будто прозвенел звонок Библиотекарь вывела на экран компьютера титульный лист книги.
- Я посмотрю, на месте ли она.
Обе книги были на месте. И "Копи царя Соломона", и "Обратная сторона тишины". Джон почувствовал неизмеримую радость. У него будут две отличные книги, две захватывающие книги. Он примется за них в субботу.
Палисадник завалило розовыми лепестками. Сильный ветер срывал с дерева последние. Еще почти два часа будет светло, так что у него предостаточно времени, чтобы все это убрать, срезать завядшие головки бледно-желтых нарциссов и, возможно, высадить в грунт среди луковиц гладиолусов сибирскую желтофиоль. В этом году он собирался подвесить к эркерному окну корзиночки с бегонией и пеларгонией. Дженифер понравилось бы, она любила цветы, если они не в саду на клумбах… "Остановись, - приказал он себе. - Цыплят по осени считают. И еще слишком далеко до желаемого. Она вовсе не собирается возвращаться сюда в субботу вечером". Одна только мысль об этом заставила его сердце бешено заколотиться. А если предположить, что такое возможно? Если она именно так и хочет сделать? Питер Моран однажды повел себя как свинья и спокойно может еще раз сделать то же самое. Люди его типа вряд ли меняются.
- …Мы жили вместе, - рассказала она. - Я была единственной девушкой, с которой у него завязались серьезные отношения. Он хотел на мне жениться, но я сначала не решалась. Мы просто спали вместе. А потом у меня заболела мама, и мне пришлось вернуться к ней. Но мы с Питером уже к этому времени обручились, свадьба намечалась на август. У мамы был рак, но у таких больных бывают улучшения, знаешь, даже у тех, у кого более поздняя стадия, чем у мамы. Впрочем, мне бы не хотелось говорить о ее болезни. В общем, ей стало легче, и она решила устроить настоящее шоу. Она мечтала о длинном белом платье для меня, о пышной свадьбе. Я сдалась ее уговорам, к тому же Питер, в общем-то, и не возражал. Я подумала, что это будет… ну, это будет последний в ее жизни праздник, последнее действительно большое событие. Мы разослали приблизительно двести приглашений. Белое платье! Боже, как это ужасно! Вы согласитесь? Особенно с кринолином, мама непременно хотела с кринолином. И фату, длинную, ниспадающую волнами фату. И белые цветы. А я не хотела белые. Мне нравятся яркие, и здесь я настояла на своем. Розовые георгины, помпоны, циннии…