Выходит, она проспала часа три? М-да… И сон плохой. "Не к добру этот сон с убийством, - подумала Вера. - Не припомню, чтобы мне снились подобные сны". Она хмыкнула: "Надо сходить к самой себе на прием. А для начала займем мозги и руки обыденными, привычными движениями".
Она умылась, разложила вещи по местам, переоделась. Посмотрела в окно. Оно выходило во двор гостиницы. Вверх поднимался холм, весь укрытый седой бородой замерзшей травы. Внизу, во дворе виднелись какие-то гаражи и подсобные помещения. Все острые углы были скрыты плавными овалами и дугами снежного покрова.
"Зачем я здесь? - подумала вдруг Вера. - Я так же нужна этому фестивалю, как рыбке джакузи. Ей и так хорошо… Здесь ведь все свои. Кино, вино, домино… Ну, не домино, конечно. И все же… Встречи, речи. Хлеб- соль, наверное, или как это у них бывает. Кинотеатры. Счастливые зрители. Автографы. Фотографы. Цветы. Интервью. Поклонники. Журналисты… Короче говоря, лучи славы. При чем здесь я? Тьфу!.. Начинается "перепиливание опилок". Срочно чем-то себя занять! А, вот: организую-ка я завтрак, плавно переходящий в обед. И потом прогулку. Мы с Лидой не позавтракали в поезде, несмотря на настойчивые уговоры проводника. Лидка, понятно, непременно хотела завтракать с фестивальщиками. Но я-то совсем не обязана сковывать себя обязательными ритуалами среди чужих людей".
Через полчаса Лученко, подкрепившись в кафетерии на первом этаже и с теплом вспоминая пахучие сдобные рогалики, вышла на улицу. Вдыхая львовский морозный воздух, она с интересом вертела головой. И, как всегда, пыталась почувствовать город, прислушаться к нему. Как ко всякому новому знакомому. Улицы, перекрестки, скверы… Дома, дворы, неожиданные переулки… Все это казалось странно родственным. Будто она тут уже была. Так возникает мгновенная симпатия при знакомстве с человеком располагающим, приятным в общении, не напрягающим - через минуту разговора кажется, что вы знакомы много лет. А город? Он напоминал Вере какие-то уголки старого Киева, где причудливая смесь готики и барокко, рококо и ампира образует непередаваемый коктейль, атмосферу музея под открытым небом, ощущение театра прошедших времен.
Ты думаешь, это ты его рассматриваешь, глазея по сторонам? Как же! Это он прищурился на тебя, гостью, своим не допускающим фамильярности шляхетским взглядом. Оценивающе смотрит сквозь узкие фасады и готический рисунок средневековых улиц. Раздумывает, достойна ли ты того, чтобы подпускать так близко. И постепенно - так и быть! - решает раскрыться. Львов открывается тебе, как и подобает многоопытному соблазнителю, неспешно и постепенно. И возникает странное ощущение: этот город все про тебя знает. Может быть, знает недолго - всего несколько часов. Может быть, он тебя обманул, показал себя с наилучшей своей стороны, а недостатки тщательно спрятал. Но все равно вы уже не чужие…
Прохожих было немного. Вера залюбовалась галичанками. Как женщина, она сразу же заметила: здесь девушки, дамы и даже старушки носят шляпки. Прохладный город, укрытый вуалью легкой изморози, украшен шляпками на женских головках, как занавес аппликациями. В невесомом тумане плыли строгие фетровые "ракушки" и кокетливые крохотные "таблетки" с вуальками, кланялись бархатные чалмы всевозможных оттенков и велюровые колпачки без полей. Пушистыми шариками перекатывались норковые береты и песцовые боярки, гордо несли себя каракулевые папахи. Озорные модные разноцветные ушанки хлопали мохнатыми ушками. Весь этот цветник был щедро сдобрен пряжками, брошами, стразами, помпонами.
Вера шла по узкому тротуару, невольно улыбаясь. Вдруг улыбка на ее губах сама собой погасла. Что такое? Не хочется дальше идти. Она прислушалась к улице, к себе. Внутри правого уха, где-то глубоко в черепной коробке комариным писком звучали сердитые голоса, а один голос медленно пульсировал: "Нет!.. Нет… Не надо!.. Страшно… Страшно…"
Лученко давным-давно знала одну свою особенность: если ей куда-то не хочется идти, то лучше не ходить. Любопытство тут неуместно. Однажды вот так она не пошла к киевскому главпочтамту, а потом арка здания обрушилась. Погибли люди… Десятки киевлян назначали встречи у входа на главпочтамт, это ведь так удобно… Часто опасность оказывалась не столь сильной, а просто где-то собирались митинги противоборствующих партий, происходили столкновения с милицией. Вера чувствовала дискомфорт за несколько кварталов, ничего о столкновениях заранее не зная. Многократно убедившись, что интуиция ее не обманывает, она привыкла доверять своим ощущениям, даже мимолетным. И никогда не шла туда, где ей становилось не по себе, либо уходила из мест, где предощущалось что-то негативное.
Но сейчас, неожиданно для самой себя… Она еще ничего не поняла - а ноги уже сами повернули в узкую стрельчатую арку двора. Внутри него оказался еще один двор и тоже арка, уводящая вдаль, и за ней арка… Да что ж такое, что это за анфилада бесконечная?! И людей нет, только снег, снег, и в снежных прогалинах виднеется булыжник, только старинные прутья каких-то решеток, лепнина вокруг узких окон… Вера проскочила арки и оказалась в последнем дворе. К ее удивлению, он широко распахнулся сквериком и видом на дальнюю улицу. А слева, у глухой кирпичной стены высокою здания, столпились люди.
Люди?..
Увы, да. Черные на белом снегу, как вороны. Несколько человек прижали к стене одного. Они не решались подойти к нему близко, но шаг за шагом приближались, размахивая руками и выкрикивая что-то. И была неумолимо ясна их враждебность.
Люди… Они собираются в стаи, подчиняясь древнему инстинкту. Когда им страшно. Когда им непонятно. В надежде на соседа: может, ему понятно. И тогда не так страшно.
Люди собираются в стаи очень быстро. Только что было несколько человек, а через мгновение глядишь - стая. Даже один человек может быть стаей…
Но сейчас их было несколько. Какие-то строители в бушлатах и касках, несколько теток и пара подростков, старик с собакой. Собака не переставая лаяла, но не заглушала выкриков:
- Это ж точно он! Вампир!
- Смотри, какой бледный, и когти!..
- Кровь нашу прилетел попить!
- Копати його… Копати! - с ударением на "О" сказал кто-то.
Прижавшись спиной к темному кирпичу, у стены стоял молодой человек. Действительно мертвенно-бледный, без шапки, с черными волосами до плеч. За плечами у него висел удлиненный, выше головы рюкзак. Он испуган, но больше удивлен. Определенно не понимает, чего от него хотят эти, минуту назад мирные горожане.
А горожанам, похоже, только осинового кола не хватало для решительных действий. Уже поднялись руки. Уже исказились лица.
Вера мимолетно подумала: в рюкзаке у него гитара. Но отмахнулась от лишней мысли, сосредоточилась. Одно мгновение, как всегда, просчитывала: что делать? - как именно? - не просчитала и положилась на импровизацию.
- Это что ж такое делается, а!!! - закричала она.
Готовые к самосуду граждане подпрыгнули от неожиданности. Даже собака замолчала и удивленно склонила голову набок. А Лученко, ни мгновения не теряя, протиснулась вперед, к окруженному парню, на ходу доставая пудреницу из сумочки.
Сзади заговорили, опомнившись:
- Гражданочка, вы того… Осторожнее…
- Это же вампир! Он по городу ходит.
- Копати його тре…
Тронул и плечо, потянули за полу дубленки. Скорее. Вера резко обернулась к этим вытаращенным глазам, исказившимся лицам. И ткнула в их сторону раскрытой пудреницей.
- Смотрите! Вы!!!
Поднесла зеркальце к лицу окруженного парня.
- Ну?! Видите? Смотрите. Подойдите ближе! - Повелительной интонацией, натренированной мощностью голоса. - Вампиры не отражаются в зеркалах! Он - отражается?!
Неожиданное вмешательство постороннего сорвало наметившийся сценарий уличного самосуда. В округлившихся глазах группы испуганных людей появилось что-то осмысленное.
- Подойдите вы, - велела Лученко старичку с собакой. - Да, вы! Посмотрите, скажите громко - он отражается?
Старик послушно подошел, таща на поводке свою собаку, посмотрел. Кивнул и ответил хрипло:
- Отражается. - И закашлялся.
- Ну и шо… - сказал было подросток, но продолжить не успел. Вера громко спросила:
- У кого есть крест? Вампиры не могут прикасаться к священным предметам. Есть крест? Что молчите? Как не стыдно!!!
Последние слова прозвучали как пощечина. Все попятились назад, кроме одной тетки, явно жительницы этого двора. Она достала из-за пазухи крест на цепочке. Одновременно подростки потихоньку, прячась за широкие спины двух строителей, улизнули, один говорил другому: "Тре було його копати…" За ними отошел старик.
- Дотронься, быстро. - Вера сосредоточилась на парне.
Только сейчас до него стало что-то доходить, и, похоже, он совсем остолбенел. Однако, повинуясь громкому приказу, протянул руку и дотронулся до креста. На правой руке у него были отросшие ногти.
- Это студент. - Вера объясняла оставшимся, как малым детям. - Он учится играть на гитаре. Поэтому на
правой руке отрастил ногти. Чтобы струны громче звучали. Что, первый раз в жизни музыканта увидели? А?
Тетки отошли, поминутно оглядываясь и крестись. Один строитель в бушлате двинул локтем в бок другого.
- Это… мы тут… того… прощения просим, - сказал он и утащил приятеля в сторону.
Двор опустел.
Вера перевела дух, спрятала пудреницу.
- Что же вы, дружочек, - сказала она студенту. - Быстрее реагировать надо. Как чувствуем себя?
- Спасибо… Великое спасибо. - У парня появился легкий румянец, но губы дрожали. - Нормально…
- Так, - сказала Лученко. - Тут за углом должно быть кафе. Есть? В вашем замечательном городе всегда есть кафе за углом. Ведите. Ну, шагаем, не стоим на месте.
Черноволосый студент, немного все-таки заторможенный и замороженный, послушно вывел неожиданную спасительницу со двора.
- Что значит "копати"? - спросила его Вера.
- Пинать ногами, - ответил парень и передернул плечами - видимо, от озноба.
Вера успокаивающе сжала его локоть: "Все уже позади". Они свернули в узкий проход между домами, вышли в какое-то непонятное место: то ли двор, то ли аллея. На доме висела табличка: "пров. Крива Липа". Увидев вывеску "Бар "Пес", они спустились в полуподвал. Спасенный парень, потирая дрожащие ладони, сел на высокий табурет у стойки.
- Чаю, будьте так любезны…
Бармен взглянул на него искоса, буркнул:
- Тут такой фигни не наливают! - и налил студенту грамм пятьдесят коньяку из плоской бутылки. Дождался, пока тот выпьет, и тогда уже налил чаю.
Вера усмехнулась. Ну, тут он придет в себя!.. Надо оставить парня, он стесняется меня, не знает, как благодарить… Тем более что мне действительно не помешает выпить где-нибудь кофейку.
Она поднялась по истертым ступеням вверх, на морозный воздух. Город уже не казался таким дружелюбным. Массовая истерия - неприятная штука. Неужели достаточно парочки идиотских статей в газетах, чтобы так перепугать мирных обывателей? Значит, достаточно. Знакомо, известно издавна. Психологические эпидемии. Кроме влияния статеек происходит взаимозаражение людей страхом, взаимоиндукция и цепная реакция агрессии. Все это уже было, и не раз. Ведьмомании, охота на якобы одержимых бесом… Всякие идеологические и религиозные всплески с оттенком истерии. Тот же фашизм… И прочие, менее агрессивные психологические эпидемии вроде внезапного увлечения чем-то модным, разных суеверий. А вампиробоязнь, кстати, в Средние века возникала регулярно. В Сербии, кажется, или в Австрии в восемнадцатом веке даже распространяли правила-рекомендации по мерам безопасности при встрече с вампиром. Своеобразные инструкции, так сказать, памятка пользователя…
И ведь главное, что попавшие под влияние массового страха, как вот сейчас вампиробоязни, совершенно не понимают, что происходит. Не способны отдавать себе отчет, что заражены психологической инфекцией, индуцированы кем-то - соседями, средствами массовой информации. И свято уверены в правоте своего поведения. А у некоторых потом наступает мучительное, стыдное прозрение…
5
Вера миновала два узких сумрачных квартала, зажатых между высокими старыми домами, и увидела долгожданное кафе. Вошла в дверь, откуда в зимнюю стужу просачивались бодрящие кофейные ароматы. Уютно, полутемный маленький зальчик, посетителей всего три- четыре человека, остальные столики пустуют - то, что надо. Взяла у подошедшей девушки книжечку-меню, задумалась. Как всегда, экспрессо? Или капучино?.. Так, что тут у них… Ага, вот что я хочу сегодня; кофе по- восточному. Кажется, его готовят на раскаленном песке. И профитроли.
Едва лишь ей принесли заказ, подошел мужчина профессорского вида.
- Чи нэ мае пани запалкив? - обратился он к Вере. Седоусый, с курительной трубкой в руке.
Вера застыла, не зная, что ответить. Что еще за "запалки"?
- Выдко, не мае, - вздохнул галичанин с неподражаемой бархатной интонацией. Забавно, но кажется, "профессор" явно намеревался познакомиться с приятной панянкой!.. Он неторопливо вернулся к своему столику.
До Лученко донеслись обрывки столь же непонятных слов: "Мы выкладатымем се…" "Такым побытом…" "Боны допомынаються одного…" Вдруг послышалось: "Вампиров в наш просвещенный век существовать не может. Разве что в налоговой инспекции". Собеседник говорившего тихонько рассмеялся и ответил: "Я тоже удивляюсь, как легко наши добрые сограждане поддаются панике…" Вера насторожилась и прислушалась. Но ей помешали: к ее столику подсел мужчина. Положил на скатерть небольшой блокнот и тщательно отточенный карандаш.
- Вы пейте кофе, а я вас порисую, - предложил незнакомец. - Да? Пока вы будете смотреть в окно. У вас лицо примечательное.
Сказано это было с таким обаянием, что Вера не стала возражать.
- Что такое "запалки"? - спросила она, с наслаждением отпивая кофе из тяжелой керамической чашки.
- Спички. Здесь так знакомятся.
Вера улыбнулась краешком губ. "А ты знакомишься, рисуя женские профили. И хочешь подловить меня на вопросе "Чем же мое лицо примечательно?" Нет, этот номер у тебя не пройдет. Такой метод знакомства стар как мир…"
- А вот у вас самое обычное лицо. Лицо пирата, - обозначила Лученко.
- Как вы сказали? - удивился рисовальщик. И вдруг рассмеялся, весело прихлопывая в ладоши. - Вы не поверите, но в кругу друзей меня так и называют - Пират!
Он действительно напоминал матроса, сошедшего наконец на берег после долгого плавания. Коренастый, небольшой, лицо самое обыкновенное, нос пуговкой, глаза лукавые, зеленоватые, седеющие на висках волосы торчат густым ежиком. Круглая голова на широкой шее, в вороте клетчатой рубашки виднеется полосатая тельняшка. Усат и бородат. Детская улыбка выскакивает из бороды внезапно, как котенок из клубка шерсти. Наверняка нравится женщинам, особенно вот этой гремучей смесью пирата и ребенка. Из зеленой безрукавки с кучей карманов торчат карандаши, фломастеры, блокноты, ручки. "В общем - канцтоварищ", - подумала Вера и улыбнулась только что придуманному слову.
- Вы тоже на фестиваль? Я вас с Лидушей видел, когда вы поселялись, - заметил Пират.
-А я на вас не обратила внимания.
-Это естественно, - ничуть не тушуясь, сказал незнакомец. - Чтобы обратить на меня внимание, со мной надо пообщаться. Хотя бы полчаса. Тогда вам станет интересно и вы заметите, какой я обаятельный и привлекательный. - Он помедлил в ожидании ответа, но женщина промолчала. - А теперь вы должны сказать, что я от скромности не умру. - И снова детская улыбка вынырнула из пушистой бороды.
-Банальностей я стараюсь не говорить… Почему вы не со всеми, не на фестивальной тусовке?
- Они поехали на неправильную экскурсию. Мне это неинтересно. И я решил пойти своим путем, - лукаво подмигнул зеленый глаз.
-Да? А что же такое "неправильная экскурсия"? - Все-таки ему удалось ее удивить.
- Неправильная - это такая, когда после завтрака тебя запихивают в туристический автобус и навязывают экскурсию по городу. Ты усаживаешься с покорностью пациента, ждущего обязательной прививки. В воздухе сразу повисает что-то монотонное о XIII веке, о галицком князе Даниле и его сыне, в чью честь и назван город… Шведский король Карл… Захвачено… разрушено и восстановлено… Нет, это неправильная экскурсия.
- Какая же, по-вашему, правильная?
- Когда ногами. В вашем случае - ножками, - не удержался Пират от лукавого комплимента. - Нельзя город рассматривать из окна автобуса, так он ничего не расскажет. Его нужно обойти, неторопливо всматриваясь. Для экскурсий, что ли, мы бросаем все свои дела и трясемся в поезде, несемся в самолете? Не могли мы дома, что ли, справочники почитать? Нет! Мы едем в другие места на свидание с Городом. Чтобы узнать его лицо и понять характер. Чтобы наполниться им. Чтобы потом, спустя много времени, доставать свои воспоминания, как драгоценности из сундука, и любоваться ими, и переживать их снова…
- Вы бывали раньше во Львове? - спросила она Пирата.
-Лет сто назад. Хотите, побродим?
-Почему бы нет?
Львов укрыл их черепицей уютных домов, башнями, рельефными фасадами, увитыми чугунной вязью балконов. Он запутал двух гостей кажущейся бессистемностью переулков и улиц. Старая брусчатая мостовая в ледяной крошке была совсем не удобна для транспорта и пешеходов, зато придавала городу еще одну краску давнего прошлого. Когда они пересекали очередную улицу, Пират крепко придержал Веру за локоток. И она почувствовала себя надежно.
Пожилая дама в какой-то сложной шляпке опознала в них приезжих и решила осчастливить рассказом о месте, где они с кощунственной беззаботностью все разглядывали. Пришлось внимать. Не все слова Вере были понятны, но общий смысл она уловила. Оказывается, улицу эту, как водится, несколько раз переименовывали. Она известна с XVIII века как улица Святого Яна, а позже Академическая. Сто с лишним лет назад здесь протекала река Плотва, затем ее зачем-то упрятали под землю…
Вера и Пират поблагодарили неожиданного гида и пошли дальше. Он предложил взглянуть на город с самой высокой точки - от Высокого замка. Ну, с высокой так с высокой. Они прошли мимо Арсенала и памятника первопечатнику Ивану Федорову, по скользкой дороге забрались куда-то вверх и оказались на Замковой улице. Вера любовалась открывшимся видом на центр города. Соборы, башни, костелы… Красночерепичные крыши, припорошенные снегом, - точно брусника во льду…
Пирату, пыхтящему после крутого подъема, почему- то сделалось ужасно весело. Он принялся лепить снежки и кидаться ими, как ребенок. Вера охотно поддержала забаву: прочь, грустные мысли, до свидания, меланхолия!..
Посмотрели на Львов сверху? Посмотрели. Теперь вниз, в старый город! Пробовать многослойный пирог истории на взгляд, запах, цвет. Словно ты пробуешь на вкус само время. Оно, время, дано и человеку, и городу от рождения, а прошлое наращивается культурными слоями, приобретается трудным опытом. Но лишь человек не хранит, что имеет. Город же тщательно сохраняет, сгущает все накопленное. Одни только названия улиц - словно театр времени: Галицкая, Ставропигийская, Друкарская, Подвальная…