Многоплановый социальный роман, посвященный жгучим проблемам современности: зарождению класса предпринимателей, жестокой, иссушающей душу и толкающей на преступление власти денег. Читателю предлагается увлекательный роман, в котором переплелись судьбы и сложные отношения многих героев. В нем есть не только злость и ненависть, но и любовь, и самопожертвование, и готовность отдать жизнь за любимого человека… Второе название романа - "Оружие для убийцы".
Содержание:
-
Глава 1 1
-
Глава 2 2
-
Глава 3 3
-
Глава 4 7
-
Глава 5 7
-
Глава 6 8
-
Глава 7 9
-
Глава 8 11
-
Глава 9 12
-
Глава 10 12
-
Глава 11 13
-
Глава 12 14
-
Глава 13 14
-
Глава 14 16
-
Глава 15 18
-
Глава 16 18
-
Глава 17 19
-
Глава 18 21
-
Глава 19 21
-
Глава 20 22
-
Глава 21 23
-
Глава 22 24
-
Глава 23 24
-
Глава 24 26
-
Глава 25 26
-
Глава 26 28
-
Глава 27 28
-
Глава 28 29
-
Глава 29 29
-
Глава 30 29
-
Глава 31 30
-
Глава 32 31
-
Глава 33 32
-
Глава 34 32
-
Глава 35 34
-
Глава 36 34
Михаил ГЕРЧИК
ОРУЖИЕ ДЛЯ УБИЙЦЫ
Журнальный вариант
Глава 1
Шевчук ожидал Колосёнка, то и дело нетерпеливо поглядывая на часы. Олег опаздывал, пока, правда, всего на двенадцать минут, но Шевчуку это показалось дурным знаком: обычно он бывал точен. Неужели все сорвалось?
Как и договаривались, Шевчук стоял возле рекламной тумбы на улице Солнечной, там, где она начинала свой крутой и стремительный спуск к стадиону. Было время, которое поляки называют "час шэры": короткий зимний день уже истаял, а вечер еще не наступил. Даже уличные фонари еще не зажглись, и все вокруг казалось унылым, зыбким и серым: небо над головой, по которому ветер гнал клочья набухших влагой туч, слежавшийся ноздреватый снег вдоль тротуаров, усталые и словно размытые лица прохожих, обшарпанные стены домов, лента обледенелого шоссе с редкими машинами. Серо, безрадостно было и на душе у Шевчука. Он ждал встречи, которой предстояло изменить его жизнь, осуществить все, о чем он мечтал в последние годы, и боялся ее, а особенно того, что за нею неумолимо должно последовать, и чувствовал, что не огорчится, если Колосёнок вообще не приедет.
Утром оттаяло, на асфальте появились черные проплешины, снег превратился в грязное месиво, хлюпавшее под ногами, но к полудню снова ударил мороз, и все вокруг окоченело. Дорогу подернула тускло поблескивавшая ледяная корка, тротуары стали скользкими, как каток, и люди шли, покачиваясь и осторожно переставляя ноги, чтобы не упасть. Замерзшие деревья звенели в сквере у Шевчука за спиной стеклянными ветками; этот хрустальный перезвон тупо отдавался в висках. "Еще пять минут, - подумал он, подняв воротник дубленки и засунув руки в карманы, - пять - и ни секунды больше".
И тут послышался скрежет плохо отрегулированных тормозов.
Голубенький "москвичок" Колосенка прополз метра на три дальше того места, где стоял Шевчук, и наконец остановился. Олег вылез из машины в расстегнутой куртке и махнул Шевчуку рукой.
- Привет. Заждался?
- 0паздываешь.
- К старикам в деревню ездил, кабанчика с батей завалили. Свежины домой прихватил, яблок, картошки… Подохли бы без стариков на нашу зарплату. А погодка сегодня - сам видишь: гололед, а у меня резина лысая и тормоза барахлят. Надо бы прокачать, да все времени не выберу. Я зимой почти не езжу, только иногда в деревню, а так стоит под окном. Бабки принес?
- Как договорились. А ты?
- Само собой. Пошли в машину, там теплее. Холодрыга, черт бы ее…
Сгорбившись, Шевчук втиснулся в старенькую, побитую пятнами ржавчины машину. Привыкшему к просторному салону "БМВ", ему было тесно и неудобно. Зато худенький, шустрый Колосенок чувствовал себя вполне комфортно.
- Давай.
Шевчук достал из кармана плотный конверт.
- Можешь не пересчитывать. Точно, как в аптеке.
Колосенок открыл конверт, зашуршал купюрами.
- Не сомневаюсь. - Краем глаза Шевчук заметил, что у него вздрагивают пальцы. - Хочется в руках подержать, никогда столько не держал. Помнишь анекдот о карлике и баскетболистке? Как он прыгал по ней и кричал: "Господи, неужели это все мое?!"
- Твое, твое, - Шевчук достал пачку "Мальборо", закурил, протянул Колосенку. - Через неделю получишь остальное. Можете оформлять документы. Ты тоже поедешь? Или только жена с сыном?
- Они. Втроем дорого. Им ведь в Ганновере с месяц, наверное, прокантоваться придется, а может, и больше. - Колосенок сунул конверт в карман куртки, обернулся, взял с заднего сидения спортивную сумку. - Держи.
- Тяжело, - охнул Шевчук, едва не выронив сумку.
- Защитный контейнер. - Колосенок в две затяжки докурил сигарету и выбросил тлеющий фильтр в приоткрытую форточку. - "Это ж, братцы, радиация, а не то что купорос…" - помнишь такую песенку? Дай еще одну.
- Возьми всю пачку, у меня еще есть. Ну что, разбегаемся?
- Погоди, - Колосенок закашлялся и навалился грудью на руль. - Послушай, Володя, мне нет никакого дела, зачем тебе понадобилась эта хреновина, только не вешай мне лапшу на уши насчет каких-то мифических опытов, ладно? Я ведь не идиот, все-таки незаконченное высшее… И с этой фигней не первый год вожусь. Так вот, учти: она убивает. Надежнее и точнее, чем автомат Калашникова. Из автомата можно промазать, можно лишь ранить - и человек выживет. Эта штука бьет без промаха и без осечек. От нее умирают не мгновенно, а медленно, постепенно, за пару недель, за месяц, и такой смерти я не пожелал бы даже своему злейшему врагу. - Заметив, что Шевчук нетерпеливо дернул ручку дверцы, удержал его за локоть. - Постой, я еще не кончил. Послушай ради своей же собственной безопасности. Развинтив контейнер, ты увидишь металлическую капсулу, размером с таблетку от головной боли. Большая половина ее мощности уже израсходована в кобальтовой пушке, поэтому ее списали, но того, что осталось, хватит, чтобы убить или искалечить кучу людей. Пятнадцать-двадцать часов, и весь остаток жизни человек проваляется в больнице, несколько дней - и ни одна больница в мире уже не поможет. - Колосенок перевел дыхание и облизнул пересохшие губы. - Надеюсь, теперь ты понимаешь, какую жуть держишь в руках, как осторожно нужно с ней обращаться. Настоящий ящик Пандоры… Не нервничай, в контейнере она безопасна, хотя долго носить с собой я бы ее не стал. - Достал еще одну сигарету, вытер рукавом вспотевший лоб. - Ты же знаешь: мне просто позарез нужны деньги на операцию Митьке. Надо спасать мальца. Не могу смотреть, как он умирает. Если бы не он, я никогда… А впрочем, зачем я об этом…
- Вот именно, зачем? - хрипло проворчал Шевчук. Уткнув подбородок в пушистый мохеровый шарф, он закрыл глаза.
Колосенок с хрустом потянулся.
- Все тело замлело. Ладно, значит так: через неделю в четыре на этом же месте. Вернешь контейнер и остальные деньги. Я положу его назад в хранилище, и никто в мире не узнает, что какое-то время его там не было. И все, разбежимся, как в море корабли. Только не вздумай меня надуть. Мне терять нечего, учти. Если я не получу обещанного, такая таблеточка вполне может однажды оказаться в твоей машине. Или дома. Или на даче. Сам понимаешь: подбросить ее - как два пальца об асфальт… И тогда тебе каюк. И всем твоим тоже. Поверь, это не пустая угроза. Ради Митьки я пойду на все, даже на нары. Усек?
- Усек, - ответил Шевчук. У него вдруг село в горле, а язык словно приклеился к небу. - Послушай, Олег, я не собираюсь тебя обманывать, мне это ни к чему. Но ты слишком много болтаешь, а это может плохо кончиться для нас обоих. Помнишь: болтун - находка для врага.
- Не боись, - криво усмехнулся Колосенок, - отныне я буду молчать, как партизан на допросе. Это сейчас меня развезло. Ты ведь, к счастью, понятия не имеешь, что это такое - видеть, как умирает твой единственный сын, а ты ничем… абсолютно ничем не в состоянии ему помочь. Если бы я мог продать свою почку… Поверь, я продал бы ее куда охотнее, чем связываться с радиоактивным кобальтом, не нравится мне все это, честно. Но у меня нет выхода. Вот я и дергаюсь, как окунь на крючке. - Колосенок достал конверт с деньгами, открыл, словно проверяя, не исчезли ли они, сунул обратно. - Слушай, Володя, посиди пару минут, а… Сбегаю куплю бутылку и конфет Митьке.
Шевчук кивнул: спешить некуда. Олег вылез из машины, торопливо прошел вдоль ограды сквера и нырнул в переулок.
Когда Олег исчез, Шевчук опустил боковое стекло. Улица была пустынной, ветер гнал по тротуару ледяную крупу. Вот и свершилось… Назад хода нет. Судьба Андрея решена. Не зря когда-то в университете его прозвали "железной задницей", он и сегодня просиживает за своим столом с утра до ночи. За три дня наберется часов двадцать пять облучения. Что ж, как говорится, за что боролись, на то и напоролись. У меня тоже нет иного выхода, не только у Колосенка. Наверное, в этом все дело - нет выхода. Два медведя в одной берлоге не уживутся. Один должен уйти.
Шевчук достал новую пачку сигарет, закурил, пряча в ладонях зажигалку от ветра, тянувшего в приоткрытую форточку. Почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, выбросил сигарету. Прочертив огненную дугу, она полетела вниз по косогору.
Появился Колосенок. Он шел, словно пританцовывая на скользком тротуаре, держал в отставленной руке сумку, в которой позвякивали бутылки.
- Чуть не грохнулся, вот было бы смеху! - Колосенок сел в машину, захлопнул дверцу. - Может, замочим это дело?
- Как-нибудь в другой раз. Мне вечером ехать, и тебе за рулем пить не стоит.
- Да я так… Ну что, до встречи?
- Будь здоров, - ответил Шевчук. - Привет Асе и Митьке.
Колосенок кивнул. Далеко внизу, там, где Солнечная пересекалась с Подгорной, на светофоре зажегся зеленый свет. Затарахтел мотор. "Москвич" лихо отвернул от тротуара, лизнул фарами ледяную корочку на дороге и, набирая скорость, покатил к перекрестку.
Документы для выезда Аси и Митьки в Германию на операцию были готовы уже давно. Оставалось получить визы и заказать билеты на самолет. Колосенок подумал: как объяснить Асе, откуда взялись деньги? Одолжил Шевчук? А что, так и скажет - одолжил. Есть же на свете добрые люди! За год, за два соберем - отдадим.
Пухлый конверт с долларами приятно согревал душу. Через неделю он вернет капсулу в хранилище - и все. Ищи - свищи! Это ж надо, чтобы так повезло!
Впереди на светофоре замигал зеленый. Не успею, подумал Олег, надо тормозить. Плавно нажал на тормоз, но педаль вдруг провалилась под ногой и с глухим стуком уперлась в пол.
Последнее, что он увидел, был красный, как налившийся кровью бычий глаз, сигнал светофора, приближавшийся к нему с невероятной скоростью, и вылетевший слева, с Подгорной, на перекресток бензовоз. Колосенок еще лихорадочно переключал рычаг передач, чтобы хоть как-то притормозить взбесившуюся машину, когда она с грохотом врезалась в бензовоз.
Больше он ничего не видел и не слышал.
Глава 2
Проводив взглядом отъехавшего Колосенка, Шевчук через сквер отправился на работу. Дорожку посыпали песком, шагать по ней было куда легче, чем по обледеневшему тротуару, сумка тяжело оттягивала руку.
Это будет идеальное убийство, думал он. Идеально спланированное и осуществленное. Ни один сыщик в мире не сможет его раскрыть, даже знаменитый лейтенант Коломбо, который распутывает самые невероятные и загадочные дела. Что такое пистолет, снайперская винтовка или там магнитная мина по сравнению с этой пилюлькой?! Шум, гром, невольные свидетели, следствие, страх… Лютый страх быть схваченным и гнить в тюрьме до конца своих дней. А тут… Ни цвета, ни запаха, тишина, как на кладбище. Ну, умрет человек от лучевой болезни, так ведь от нее умирают сотни людей. Кому придет в голову исследовать, откуда у Пашкевича болезнь, где он ее подцепил, да и как это установить?!
Когда Шевчук вернулся в издательство, рабочий день уже закончился. Большинство кабинетов опустело, люди разошлись. Только в компьютерской и наверху у Пашкевича все еще горел свет. Компьютерская работала в три смены, до полуночи, ну а Андрей, как правило, засиживался на работе допоздна.
Шевчук отомкнул свой кабинет, разделся. Сел, уперся локтями в стол, сцепил пальцы, положил на них голову и оцепенел. Пусто было на душе, и в голове пусто, все, что следовало обдумать и решить, он уже обдумал и решил. Оставалось лишь одно - довести задуманное до конца. Но именно теперь он почувствовал, что решительность оставляет его. Предстояло убить человека. Друга, ставшего врагом. В мыслях это было легко и просто: подложил таблетку и - прости, прощай. Сейчас его охватило смятение. Ну да, никто не узнает. Никто, кроме Колосенка и меня. Колосенок не в счет, он и впрямь будет молчать, но куда деваться от этого знания мне? Конечно, Андрей сам виноват, что все так получилось. Это он, сволочь, сделал меня убийцей, он! Он загнал меня в угол, а ведь известно, что даже крыса, загнанная в угол, становится опасной. Крыса…
В конце коридора, возле винтовой лестницы на второй этаж, послышались голоса Пашкевича и его шофера и телохранителя Виктора Стрижака. Шевчук поднял голову. Он знал, что шеф обязательно заглянет, и не хотел, чтобы тот застал его в нелепой позе роденовского мыслителя. И Андрей, конечно же, зашел. Поджарый, спортивный, ничуть не располневший в свои сорок восемь, в модном черном кашемировом пальто с легкомысленным белым шарфиком, без шапки. Редкие белесые волосы расчесаны на косой пробор, чтобы прикрыть уже обозначившуюся на макушке плешь, лицо узкое, острое, как у хорька, голубые, словно замороженные, глаза. Было в его облике что-то жесткое, хищное, какая-то постоянная бульдожья готовность вцепиться собеседнику в горло. Перебивая застоявшийся кислый запах табака, кабинет наполнил аромат дорогого французского одеколона.
- Ты еще здесь? - удивился Пашкевич. - Я недавно звонил, никто не ответил.
- Ходил в магазин за сигаретами. Присядь на минутку, есть разговор.
Пашкевич положил свой портфельчик на стол.
- Только покороче, меня дома ждут. Слушай, а может, ты все-таки подскочишь к нам? С зятем своим встретишься, с Вероникой. И Лариса будет рада.
Шевчук побледнел. Пашкевич прекрасно знал, что он ненавидит своего зятя, банкира Некрашевича, и не поддерживает с ним никаких отношений, это приглашение было еще одной попыткой унизить его. Хотел ответить резкостью, но сдержался: теперь это уже неважно.
- Извини, не могу. Рита и так целые дни одна. А Ларису я поздравил по телефону, она на меня не обидится.
- Кстати, как Рита?
- Неважно.
- Два года прошло… Подлая это штука - инсульт.
- Да уж… - Шевчук придвинул к себе толстую папку, продолжать разговор о Ритиной болезни ему не хотелось. - Я тебе как-то говорил… Прислали книгу, перевод с английского, автор американец. Кто такой, неизвестно. На обложке вместо фамилии - Аноним. Какой-то псих держит у себя в подвале на цепи семь женщин и развлекается с ними. Жуткая порнуха, садизм, садомазохизм. Покруче "Эммануэли". Ума не приложу, что с этим делать. И съесть гадко, и выбросить жалко.
- Каким тиражом это можно было бы издать?
- При небольших затратах на рекламу - фантастическим. Любителей подобного чтива у нас хватает. Думаю, за пару месяцев тысяч пятьсот - семьсот размели бы.
- И никаких авторских прав, - мечтательно вздохнул Пашкевич - литературные агентства по защите авторских прав в последнее время здорово попортили ему печень. - Какие права у анонима? А?
- Да шут с ними, с правами, я не об этом. Понимаешь, год-другой назад я бы даже не задумывался. Редакционные расходы мизерные, прибыль сумасшедшая…
- Тогда чего ж мудрить?
- Ну, во-первых, ты сам запретил нам принимать без тебя решения по спорным книгам. А эта книга - спорная. Россия приняла закон о порнографии, ты же знаешь. Да и наши вой поднимут. А у нас уже одно предупреждение есть. Как бы лицензию не забрали.
- Лицензия - не проблема, будет другая. А вот если подведут под закон… - Пашкевич побарабанил пальцами по столу. Ногти у него были ухоженные, покрытые бесцветным лаком; видно, над ними совсем недавно потрудилась маникюрша. - Если подведут под закон, тогда всю прибыль сожрут налоги. М-да-а…
В приоткрытой двери показалась голова Стрижака в норковой ушанке. На коричневом меху ярко поблескивали снежинки.
- Андрей Иванович, кончайте базарить, а! Второй раз машину грею. Цветы замерзнут. Лариса Владимировна нам обоим головы оторвет.
Пашкевич встал.
- Ладно, занеси распечатку мне, как-нибудь полистаю, тогда и поговорим. Запасной ключ от кабинета в приемной, в нижнем ящике Людиного стола.
- Как-нибудь - не получится, это надо решить в ближайшие день-два, иначе переводчик заберет ее и передаст в другое издательство. Кстати, у тебя уже давно без движения лежит оригинал-макет романа Энни Уокер "Утренняя звезда". Конечно, ты почти месяц пробыл в Америке, но мог же посмотреть до отъезда. Мы подобрали семь ее книг, все долицензионные, а работу начать не можем. Завтра кто-нибудь нас обставит - и ты же первый сдерешь с нас шкуру. Ты нам не доверяешь, Андрей, вот в чем беда, своей домработнице ты доверяешь больше, чем мне и Грише. Это твое дело, но в таком случае заставь ее, черт возьми, шевелиться.
Пашкевич зло прищурился: ядовитые шуточки о том, что в "Афродите" ни одна книга не выходит без одобрения его домработницы Клавдии, приводили генерального директора в ярость.