Все ожидали, что он скажет еще что-то, однако фюрер как-то слишком уж неожиданно умолк, застав при этом врасплох не только министра иностранных дел, но и каждого из них.
И все же стоило взгляду фюрера вновь решительно остановиться на фон Риббентропе, как Гиммлер, Борман, Кейтель и Йодль сразу же сбросили с себя напряжение, словно опутывавшие их тела цепи. По опыту совещаний, которые в последнее время происходили здесь, в "ситуационном блоке", почти ежедневно, хотя и с разными участниками, они знали: труднее всего приходится тому, на кого выбор падет первым. Но вот жертва определена. Можно облегченно вздохнуть и насладиться передышкой.
- Так что вы можете сообщить нам о положении дел в будапештской Цитадели, в этой цитадели предательства? Говорите же, Риббентроп, говорите!
20
Хейди устало вздохнула, вновь вернулась в постель и вытянулась во весь свой росточек рядом с покоренным ею гигантом. На какое-то время она затихла, затем повернулась лицом к Власову, хотела что-то сказать, но вместо слов генерал вновь услышал легкий, романтический вздох.
- Вы что-то хотите мне сказать, Хейди, но не решаетесь. Какую мысль вы казните своим молчанием?
- Неплохо сказано, мой генерал генералов: "Какую мысль вы казните своим молчанием?" Никогда не пробовали писать что-либо, кроме армейских донесений?
- Никогда. Какое там писать? Всю жизнь - в стремени, да на рыс-сях.
- Еще одно ваше упущение, мой генерал генералов. Такой полководец, как генерал Власов, должен оставить после себя хотя бы одну книгу.
- Какую еще книгу? - настороженно спросил генерал.
- Книгу вашего бытия, мой полководец. Воспоминания, записки. Вам ведь есть что вспомнить: советник Чан Кайши, командир механизированного корпуса, сражавшегося на западных границах Союза, оборона Киева и Москвы.
- Кому в Германии нужна книга генерала, оборонявшего Москву? - с ленцой в голосе спросил Власов.
- Кому?! - азартно оживилась Хейди. - Да лишь бы она появилась. Не представляю себе, чтобы в Германии нашелся хотя бы один офицер армии фюрера, который бы не захотел прочесть воспоминания генерала той армии, которая ему противостояла. А какой ценностью будут обладать ваши мемуары о создании Русской освободительной армии. Причем ценность их останется неразменной независимо от того, каковой будет судьба самой армии.
- Вы настолько серьезно говорите об этом? - постепенно вытравливал из своего голоса иронию мятежный генерал. - Не знаю. В голову никогда не приходило, - с солдафонской прямотой объяснял Власов. - И сомневаюсь, стоит ли тратить на это время.
- Это должна быть суровая книга сурового и по-своему талантливого, хотя и не очень везучего, генерала, - не обращала внимания на его солдафонское ворчание Хейди.
Как всегда, когда эту германку охватывало пламя очередной идеи, она впадала в страстное самовнушение, в романтическую воинственность, в фанатическую веру в свое призвание. И тогда доводы ее становились такими убедительными, как будто любая высказанная мысль, любое желание или пророчество способны были материализовываться.
- Невезучего, это верно подмечено.
- Если мои слова неприятно поразили вас, значит, считайте, что я их не произносила. Учитесь слышать в словах и друзей, и врагов своих только то, что вы желаете услышать, что способно возвышать вас не только в глазах толпы, но и в ваших собственных глазах. Поэтому вернемся к книге. Это должна быть исповедь полководца, оставшегося без своей армии, без своей страны и своего народа, но решившего, что все это он вновь способен обрести своим мечом. Великая книга великого воина - вот что должно появиться из-под вашего пера, мой генерал генералов!
Самое удивительное, что Власов начинал верить в искренность этих порывов Хейди. В своем восприятии хрупкой на вид, миловидной германки он прошел несколько этапов: сначала ему казалось, что это всего лишь случайное мимолетное знакомство, затем он перестрадал уверенностью в том, что Хейди ему специально подсунули, чтобы следить за ним, привязать его к Германии, к рейху и сделать предельно управляемым. Потом он вдруг решил, что Хейди, эта эсэс-вдова, всего лишь расчетливо выходит за него замуж, артистично изображая некие чувства, которых на самом деле не существует. Она потеряла надежду заполучить достойного мужа-германца и теперь готова оказаться в постели с русским, зато генералом.
И лишь в последние два-три дня, когда их общение стало более или менее интенсивным и постоянным, генерал вдруг увидел перед собой тот, особый, тип женщины, которая специально создана для сотворения очередного Наполеона, Цезаря, Гарибальди или черт знает кого еще. Одно абсолютно ясно: рядом с такой женщиной невозможно оставаться обычным, рядовым, приземленным. Будь ты хоть окопным солдатом, хоть незаурядным злодеем или серым канцелярским служакой, оказавшись рядом с Хейди, ты неминуемо превратишься в "великого". Пусть даже это будет великий злодей или великий неудачник.
"Великий неудачник, - мысленно ухмыльнулся Власов, - это как раз для тебя. Поскольку именно на великого неудачника ты обречен самой судьбой".
И все же… Он начал всерьез верить в искренность намерений этой фурии - вот что происходило с Власовым в эту ночь, в которой секс становился всего лишь чувственной вуалью, под которой сотворялся очередной тайный союз честолюбивой женщины и честолюбивого полководца. Очень честолюбивой женщины и еще более честолюбивого, хотя и подрастерявшего веру в себя, полководца.
- Так что не волнуйтесь, мой генерал генералов, - нежно погладила она своего мужчину по оголенному, слегка вздрагивающему от ее прикосновений бедру. - Когда и чем бы ни завершилась эта война в Европе, мы еще успеем потолковать с ней языком Наполеона.
- Как и с твоими родственниками и друзьями?
- Мои родственники и друзья, Андре, - приподнялась она на локте, - это даже не тема для разговора. Особенно когда мы в постели. И вообще, давай условимся: в постели нас должны занимать только две вещи: любовь и наше общее будущее. Все остальное слишком мелочно, чтобы тратить на него время священнодействия на брачном ложе.
- Условились, - охотно согласился Власов.
- Но на всякий случай знайте: родственников, знакомых, руководство СД, СС, гестапо и даже растленного, загнивающего абвера я уже давно сумела убедить: раз мой генерал генералов сумел храбро удержать Москву, не допустив туда германские армии, захватившие до этого Париж, Варшаву, Прагу и множество других столиц, значит, теперь он сумеет точно так же храбро добыть эту самую Москву.
- Вот как?! - приподнялся на локте Власов.
- Вы даже не представляете себе, мой генерал генералов, что за убийственный козырь подсунула тогда, в сорок первом, в карточную колоду вашей судьбы сама история.
- И этот козырь все еще кого-то убеждает?
- Еще как, Андре, еще как! - по-заговорщицки рассмеялась Хейди, плотнее прижимаясь к нему всем своим тельцем. - Кого-то, конечно, и раздражает, но все равно - аргумент…
- Но ведь они-то знают, что оборонял тогда Москву не я один. Под моим командованием была всего лишь одна из полевых армий.
- В том-то и дело, Андре: под вашим командованием была целая армия! Причем ничуть не меньшая по численности, чем армия Александра Македонского в пору ее величия.
- …Хватит фантазий, Хейди! Это была всего лишь одна из нескольких подмосковных армий! - не унимался Власов, понимая, что нельзя, чтобы она постоянно находилась под наркотиком собственных иллюзий. - Одна из нескольких! Рядом со множеством других генералов. И они, эти генералы, все прекрасно помнят.
- Да ни черта они не помнят, мой генерал генералов. В этом я давно убедилась, сумев убедить половину германского военного бомонда в том, что оборонял эту самую Москву вы один. И что вы думаете? Они - кто охотно, а кто не очень, - но верят. Учтите, никакой Геббельс не способен сотворить вам такую славу, какую способна сотворить любящая, верящая вам женщина, мой генерал генералов. Разве вы в этом еще не убедились? Так что осталась самая малость…
- Взять Москву?
На сей раз Хейди с ответом не торопилась. После минутного молчания, она, очевидно, готова была возобновить разговор, однако поднебесье над горной долиной, в которой располагался санаторий, вновь наполнилось равномерным, но мощным гулом моторов. Поскольку гул этот постепенно смещался к западной оконечности долины, то было понятно, что это возвращается после воздушного удара та волна англо-американских ночных бомбардировщиков, которая еще недавно летела на восток.
Русский генерал и германка мысленно провожали вражескую эскадрилью в полном суеверном молчании.
- Вы задали совершенно прямой и нелукавый вопрос, - напомнила генералу неугомонная арийка.
Даже если бы вся эта воздушная эскадра принялась разносить ее санаторий на камешки, то и после этого ничто не смогло бы заставить ее прервать нить разговора с Власовым. Она все еще свято придерживалась ею же установленного правила: в брачном ложе заниматься только любовью и планированием их общего великого восхождения к вершинам славы.
- Наверно, я вас удивлю, мой генерал, однако у меня есть два варианта ответа на него.
- Излагайте оба, Хейди, и главное - откровенно, чтобы так: в стремени, да на рыс-сях.
- О, нет, сегодня ограничимся только одним ответом.
- Считаете, что два - было бы слишком много для одной ночи?
- Можно сказать и так. Но мне не хочется, чтобы высказанные в одну ночь, эти ответы внесли еще большую сумятицу в ваши помыслы и вашу душу, чем та, что уже переполняет вас. Остановлюсь на основной, точнее, на основополагающей, как говорят философы, позиции. У вас будут как минимум сутки, чтобы основательно осмыслить ее.
- Набираюсь мужества выслушать вас, Хейди.
- Вам непременно нужно взять свою Москву. Потому что это ваш Рубикон. Во что бы то ни стало взять, не повторяя при этом ошибок ни Бонапарта, ни фюрера Третьего рейха. В этом ваш Олимп и ваша Голгофа. Скажите, что должна сделать для этого я лично, и я все сделаю.
"Может, мне действительно подсунули ее для поднятия, так сказать, боевого духа? - в который уже раз предался сомнениям Власов. - Как злого демона, толкающего меня со всей моей ратью в поход на родную землю? А почему бы и нет? Первым заподозрил ее в этом мой генералитет. Пошли разговоры: "Променял на немку. Всех нас, офицерский корпус, всю армию променял, причем не просто на бабу, а еще и на немку! Теперь у нас появился еще один командарм - эсэс-вдова!" А вслух произнес:
- Пока что я и сам плохо представляю себе, насколько это может оказаться реально, и что для этого следует делать прежде всего мне самому.
- Вы должны будете поднять весь свой народ и непременно взять ее, Андре! - не обращала внимания на его страхи и сомнения Хейди Биленберг. Лично она обладала способностью верить во все, о чем говорила, и хотела, чтобы точно так же вел себя ее героический избранник. - И тогда памятники бесстрашному русскому генералу Власову, борцу за свободу великого народа и борцу против коммунистической чумы, возвысятся во всех столицах Европы. Ведь говорят, что среди русских немало отменных солдат - разве не так?
- Они неплохо сражаются, когда приходится изгонять врага с родной земли. Но не тогда, когда по своей же родной земле их призывают пройтись огнем и мечом.
- По земле большевиков, Андре. Земле, жидо-коммунистами у них отобранной и жидокоммунистами же оскверненной. Теми жидокоммунистами, которых наслал на твою землю германский шпион и убежденный педераст Ульянов-Ленин, умудрившийся затем совершенно разграбить вашу страну, пооткрывав себе и своим соратникам счета за рубежом, в самых престижных и надежных банках мира. Многие у вас, в России, все еще не знают об этом. Но они должны узнать. Мы развернем такую мощную пропаганду, что доктор Геббельс заскулит от зависти.
- Кажется, у вас появился опытный консультант по истории России?
- Естественно, - подтвердила Хейди, ничуть не смутившись. - Иначе и быть не могло: появился. Я этого не скрываю.
- Кто именно, если сие не есть тайна?
- В числе первых можете назвать своего бравого офицера связи капитана Штрик-Штрикфельдта.
- Вашего, Хейди, давнего друга, в стремени, да на рыс-сях?
- Об этом лучше умолчать. Так или иначе, а на полноценную, святую ревность, мой генерал генералов, вы все равно не способны. Так что этому консультанту вы доверяете?
- Еще как! Проверен и надежен. Но ведь, похоже, что не он один работает на вас.
- Вы правы. Появился еще один, имеющий доступ к самой секретной разведывательной информации, относящейся к России. Вот только назвать его пока что не имею права. Так что в принципе я могу получить любую информацию, какую только пожелаю, и делиться с тобой. А, как вам мои успехи, полководец полководцев?!
- Потрясающе! Может быть, этот человек сумеет организовать мне встречу с Гитлером?
Хейди задумчиво посопела и поерзала плечиками, как это делала всегда, когда он пытался что-либо делать не так, как ей хотелось бы, или когда всерьез задумывалась над создавшейся ситуацией.
- Это очень важно для тебя, Андре? - произнося его имя, Хейди, частенько переходила на "ты". Обращение на "вы" было сопряжено только со специально для него придуманным самой Хейди обращением "мой генерал генералов", что в ее представлении было чуть ли не выше "генералиссимуса".
- Крайне важно. Иначе мне придется идти на Москву не с армией, а с остатками армейского обоза. И не наступать, а сдаваться. И времени уже не осталось.
- Надо подумать.
- Для долгих раздумий времени у нас тоже уже не осталось.
- Тем более, следует хорошенько подумать… Кстати, почему вы никогда не надеваете медаль, которой вас наградил фюрер?
- Следует полагать, что это уже замечено?
- Следует полагать.
- Приму во внимание.
- Во всяком случае, постарайтесь ее не потерять. Если честно, то через своих покровителей я уже пытаюсь вести переговоры с представителями руководства Франции и других государств, на территориях которых действуют части РОА, о том, чтобы вы были отмечены наградами этих стран. Мысленно уже вижу стенд наград генерала Власова, начиная от китайского Золотого Ордена Дракона, который мы попытаемся найти или продублировать, и заканчивая наградами США. А почему бы и нет? Что вас удивляет? Через несколько месяцев вы станете самым надежным соратником Америки в борьбе против коммунистической России. Единственным и незаменимым. Как в свое время этот ваш адмирал, как его там?.. - пощелкала она пальчиками.
- Адмирал Колчак. Правитель Сибири. Еще тот вояка был.
- Вот видите, сколько у вас достойных примеров для подражания, мой генерал генералов. Так действуйте же!
Луч прожектора прошелся по их третьему этажу, по генеральской палате, которая теперь почти всегда была в распоряжении Власова - стоило ему только появиться в санатории; наткнулся на высящуюся чуть в стороне скалу, а затем пополз вверх, скрещиваясь с лучом прожектора, стоявшего на вершине соседнего холма.
Эти прожектора установили здесь лишь неделю назад, в придачу к разбросанным по окрестным холмам орудиям зенитной батареи, и с тех пор прожектористы шарят не столько по небу, сколько по окнам санатория, что не раз вызывало у Хейди бурю возмущения.
- А ведь знаешь, - неожиданно произнесла она после довольно долгого молчания, - какое-то время я действительно была убеждена, что это ты один сумел отстоять Москву. И даже не находила в этом ничего странного. Не зря же утверждают, что ты был самым талантливым генералом Сталина. И что он якобы принимал тебя в своем кабинете даже ночью.
- Скажи еще - "самым любимым", - горько ухмыльнулся Власов. - А что ночью принимал меня - это правда. Но все знают, что он любил работать по ночам.
Хотя ответы его были неохотными и достаточно суховатыми, однако немка действительно затронула наиболее тонкие струны его сомнений. Ведь не окажись он в плену, сейчас, возможно, уже в звании генерал-полковника командовал бы фронтом. Военная карьера всегда была высшим мерилом его жизненного успеха. А так, кто знает?..
И потом, до Кремля ведь можно было дойти еще там, в России, командуя красноармейцами. И необязательно было идти к нему через Берлин.
21
Да, ритуальная жертва была избрана, и теперь все ожесточенно смотрели на нее, понимая, что их собственное спасение заключается в жертвенной гибели избранника вождя, а значит, избранника смерти.
- Не буду многословным, мой фюрер, - грузно поднимался Риббентроп. - В левой руке он держал развернутую кожаную папку с бумагами, а правой поспешно перелистывал их. - Достаточно сослаться на последние сообщения вашего личного уполномоченного по Венгрии бригаденфюрера СС Эдмунда Везенмайера.
- Кого-кого?! - поморщился Гитлер.
- Генерала войск СС Везенмайера, - растерянно повторил Риббентроп, не зная, как ему воспринимать такую реакцию фюрера.
- И что же такого сообщает нам Везенмайер? - насторожился вождь, поглядывая при этом на рейхсфюрера СС Гиммлера; уж кто-кто, а тот должен был знать свой генералитет.
- Бригаденфюреру Везенмайеру действительно поручено было изучить ситуацию в стане нашего ненадежного союзника, - подтвердил рейхсфюрер.
- Он считает, - продолжал тем временем фон Риббентроп, - что антигерманские настроения, которые проявляются сейчас в Венгрии, во многом объясняются тем, что правительство данной страны не провело ни одной расовой чистки в своем обществе, которое в результате оказалось насквозь пропитанным сионистской гнилью.
- А что, это важный довод, очень важный, - неожиданно поддержал его Гитлер, на время забывая о своем хроническом невосприятии министра иностранных дел. Сейчас ему нужны были веские доказательства того, что вторжение в Венгрию и переворот в ней вызваны были крайней необходимостью, сложившимися там обстоятельствами, и вот теперь он их получал. - Но вы уверены, что Везенмайер и в самом деле сумеет подкрепить свои умовыводы хоть какими-то конкретными фактами?
- Вот одно из его донесений, - потряс листиком бумаги Риббентроп. - В нем прямо указывается на причастность к событиям сионистских кругов этой страны. Пожалуйста: "Основная причина, - сообщает бригаденфюрер СС, - той пораженческой позиции влиятельных кругов Венгрии и саботажа совместных целей войны объясняется наличием в стране еврейского населения. В количественном отношении евреи составляют около десяти процентов всего населения Венгрии. А среди жителей Будапешта даже достигают тридцати пяти". Что, добавлю от себя, мой фюрер, вообще немыслимо.
Риббентроп оторвал взгляд от бумаги и почти торжествующе осмотрел собравшихся. Сейчас он казался сам себе человеком, докопавшимся до высшей и последней истины, до которой не дано было докопаться никому другому.