Вчера Хёттль вызывался свести его с Салаши, однако штурмбаннфюрер отказался. Еще не хватало выслушивать идеологические бредни этого псевдодуче. И потом, если понадобится, "отца нации" позовут, приведут, доставят в наручниках и поставят перед ним, Скорцени, на колени.
Единственное, что он сделал, так это запросил в местном гестапо досье на Салаши и внимательно всмотрелся в фотографию. Лицо заурядного конокрада, цыгана-полукровка, в ипостаси которых предстают теперь четверть мужчин Венгрии. Нация полукровок, состоящая из цыгано-венгров и венгро-цыган, с миллионным конгломератом иудеев в самом центре столицы страны - вот что такое современная нация венгров!
"В крови твоей матери тоже венгерская кровь", - напомнил себе Скорцени. Но это не вызвало в нем чувства принадлежности к венгерской нации. И не изменило отношения к венграм-полукровкам. Единственное, что открылось ему в связи с этим воспоминанием, - он вправе решать судьбу Венгрии в не меньшей мере, чем любой из этих вшивых салашистов.
"Каждому свое время… Стоит ли винить Салаши в том, что он рвется к власти? Война - это его время. Как, впрочем, и твое. Кем бы ты был, не будь войны? "Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным". Жаль, что эти слова впервые произнесены Геббельсом, а то можно было бы считать их своим родовым девизом".
- Здесь Штубер, - прервал его раздумья телефонный звонок. - Группа готова.
- Что обещает нам агент Хорват?
- Только что подтвердил, что встреча генерала состоится в ранее названном им "Храме".
- Хорват со своими людьми пусть войдет в "Храм" и останется в нем. Обе группы - захвата и прикрытия - к "Храму".
- Выполняем, господин штурмбаннфюрер.
Скорцени положил трубку и молча уставился на висевшую на стене картину. Золоченая пластина, прикрепленная к нижней части массивной рамы, свидетельствовала, что это была репродукция картины Франсиско Гойя "Дон Бартоломе Суреда". В расхристанном пальто, со шляпой в руке, дон Суреда выглядел в этой комнате еще более нелепо, чем его прототип в жизни.
"Интересно, из какого музея Европы утащили эту копию ценители искусства от службы безопасности?" - задался вопросом Скорцени, ясно осознавая, что думать-то он должен сейчас совершенно о другом.
Через несколько минут он уже сидел в черном забрызганном грязью "хорьхе". Любой полицейский мог решить, что машина только что проделала сотни километров по сельским дорогам и в Будапеште оказалась проездом. Машин с таким внешним видом в городе сейчас было немало. Правда, "хорьх" Скорцени уже давно не появлялся за пределами города. Тем не менее, пытаться разглядеть его номер было делом почти безнадежным.
Припарковав машину за два квартала от отеля "Ритц", Скорцени вышел из нее и, не спеша, прошел оставшееся расстояние пешком. Дежурившие здесь Родль и еще трое агентов в штатском сделали вид, что не заметили шефа. Правда, обер-диверсант сразу же признал их поведение неестественным: появление такого статного господина на почти пустынной улице просто невозможно было не заметить.
Обе машины его агентов стояли за углом. Дверца одной из них открылась и оттуда, держась рукой за руль, выглянула Лилия Фройнштаг. Улыбка на ее лице, конечно же, предназначалась Скорцени. Унтерштурмфюрер приглашала его в машину независимо от того, шло ли это на пользу операции и допустим ли был этот зов в принципе.
"Похоже, что после Италии я потерял отменного унтерштурмфюрера и хладнокровного диверсанта. Зато она считает, что взамен приобрел любящую женщину, - с легким раздражением заметил Скорцени. - На самом деле все не так. Стало одной больше - только-то и всего".
И все же присутствие Лилии, ее улыбка немного разрядили напряжение, с которым он осматривал площадь перед отелем. Сегодня Скорцени начинал целую серию акций, из коих должна была состоять его гросс-операция "Цитадель" и венцом которой должна стать операция "Бронированный кулак". Обер-диверсант рейха заметно волновался, хотя и не желал признаваться себе в подобной слабости. Это было волнение чемпиона мира, который опасался не силы неопытного соперника, а случайного, нелепого поражения. Самое страшное - когда ты не можешь, не имеешь права проиграть.
- Не знаю, насколько важно ваше участие именно в этой боевой акции, - улыбаясь и приветливо разводя руками, приближался Скорцени к Лилии Фройнштаг, - но в любом случае старайтесь не отлучаться от машины.
Со стороны его приближение к строго одетой леди выглядело попыткой уже далеко не юного джентльмена возобновить с ней случайно прерванное знакомство.
- Я не для того прибыла сюда, чтобы не отлучаться от машины, - улыбка, которой Фройнштаг озаряла Скорцени, не имела никакого отношения к произносимым ею словам. Она была рассчитана на контрразведывательную публику.
- Есть говорить честно, леди, то мне хотелось запереть вас в номере, взять, так сказать, под домашний арест. Но подумал, что не честно будет лишать вас возможности записать в свою биографию участие еще в одной операции, за участие в которой все коммандос будут представлены мною к наградам.
- Как трогательно с вашей стороны, сэр, - отреагировала Фройнштаг на его "леди". - Теперь я буду с особым рвением молиться за вас.
- С чего это вдруг? - проворчал Скорцени, уже намеревавшийся идти дальше.
- Должен же кто-то подписать представление меня к награде.
- Вы неисправимы, Фройнштаг, - в прежнем духе проворчал Скорцени, вспомнив, однако, что еще не было случая, чтобы Лилия хоть раз намекнула ему по поводу повышения в чине и награждения.
Но зато о ней никогда не забывал начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер, который после каждой операции обязательно интересовался: "Вы коммандос Фройнштаг уберегли?", а беря в руки списки представляемых к наградам, прежде всего спрашивал: "Коммандос Фройнштаг, надеюсь, не забыли?"
И Скорцени так и не смог понять, то ли грозный и всемогущий шеф СД подобным образом желает подчеркнуть свою внимательность и оказать обер-диверсанту дружескую услугу; то ли сам положил глаз на одну из немногих своих диверсанток. Спросить об этом у Кальтенбруннера он не решался, неудобно было, а Лилия от разговоров на эту тему безоговорочно уходила.
Кстати, термин "коммандос", которым обычно пользовались англичане, прижился в РСХА только благодаря навязыванию его Кальтенбруннером.
Тем временем на площади перед отелем все было готово к акции "Комендант". Из девяти машин, которые Скорцени насчитал у "Ритца", три принадлежали службе безопасности. Все они были развернуты задками к бордюру и на полкорпуса выдвинуты, а водители их оставались на местах. Очень важно, отметил про себя обер-диверсант, чтобы все знали свое место, и до конца придерживались сценария операции.
Штубер, Зебольд и еще трое агентов двумя группами прокурсировали у входа в отель и вернулись к машинам.
Чуть в стороне, припарковав свой "остин" у газетного киоска, прохаживались Ланцирг и тот русский поручик, фамилию которого Скорцени все никак не мог вспомнить. Иное дело, что он хорошо помнил, что Ланцирг и поручик должны были отрезать коменданту путь к отступлению и прикрывать остальных участников операции в случае вооруженной стычки с его охраной.
"Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным!" - вспомнилось Скорцени. - Похоже на вступление к "Молитве диверсанта".
29
Штурмбаннфюрер вновь взглянул на часы. Встреча коменданта Будапешта с агентом, который выдавал себя за человека, имеющего большие связи с Лондоном, должна была состояться через полчаса. Обычно генерал появлялся на встречи ровно за пять минут. В пунктуальности он все еще оставался верен себе, не в пример политическим и любовным привязанностям. Однако сегодня любовные привязанности ему простятся.
Чтобы излишне не маячить, Скорцени, он же доктор Вольф, неспеша прошелся по площади и, даже не взглянув на подавшегося к нему швейцара, вошел в вестибюль отеля "Риц".
Тут уже все были в сборе: двое людей Хёттля стояли у ступенек, ведущих в ресторан, еще один внимательно знакомился с расписанием поездов, висящим слева от окошечка администратора. В чем, в чем, а в прилежности ему не откажешь. Создавалось впечатление, что он не просто ищет запись о нужном ему поезде, а, явно демаскируясь, наизусть заучивает все расписание. "Не стреляйте в пианиста, он играет, как может!" - написано было в одной из техасских пивных. Такое грешное заведение, а слова почти библейские.
"При стянутой сюда массе агентов возможна только одна неожиданность: что операция пройдет без неожиданностей", - нервно подергал израненной щекой Скорцени. Мало нашлось бы людей, готовых поверить в то, что подобные операции уже не вдохновляли его, а главное, не приносили удовлетворения.
Если учесть, что еще не менее трех коммандос находится на втором этаже, где должна была бы состояться встреча генерала с агентом по кличке Лорд, то Хёттль явно перестарался. Однако менять расстановку диверсантов в последний момент не имело смысла. В любом случае генерал окажется схваченным. Или в крайнем случае убитым.
Да, похищенным или убитым. И это явится предостережением Хорти. Серьезным предостережением, которое, однако, не рассчитано на покаяние. Нет, сам Хорти, возможно, и предастся покаянным мыслям своим, попытается вновь выйти на кого-то из высшего руководства рейха, скорее всего, на Бормана, которого не раз принимал у себя и в Будапеште, и в венгерском посольстве в Берлине. Но это уже ничего не даст.
Ошибка адмирала как раз и будет заключаться в том, что он решит, будто после такого жесткого предупреждения СД даст ему время для размышлений и сумеет использовать его в своих интересах. Ничего подобного! Он, Скорцени, не подарит ему больше ни минуты передышки. "Сказки Венского леса" для Хорти кончились.
Все последние годы регент очень боялся, что фюрер захочет пристегнуть Венгрию к Германии по австрийскому образцу. Так вот, теперь ему уже бояться нечего: превращать его Цыганию в часть рейха никто не намерен. Иное дело, что фюрер твердо намерен превратить ее в часть национал-социалистического мира. Хотя бы в виде полигона для испытания идеи нацизма в неарийских полуазиатских странах.
В течение двух-трех дней он, Скорцени, проредит весь высший эшелон власти, одного за другим выбивая его чиновников, будто зубья из деревянной сгнившей бороны. Это будет похоже на кошмарный сон. Вальпургиевы ночи на берегах Дуная.
Войдя в ресторан, Скорцени окинул его взглядом профессионала. Полупустой. Три невостребованные девицы за столиком, на котором бутылка вина была скорее бутафорией, нежели средством единения этих дам. В другом углу - несколько лысоватых, располневших господ. Нет, от этих людей коменданту ждать помощи бессмысленно.
Оставив теплый уютный отель, штурмбаннфюрер, поеживаясь, вернулся на площадь. Хотя с удовольствием посидел бы в ресторане, за столиком, соседствующим с девицами.
Реки уже не видно было. Густой туман поднимался из-за кромки крутого берега, будто из преисподней. Клубы его вал за валом накатывались на набережную, постепенно превращая и людей, и дома в призрачное видение.
- Еще бы полчаса - и в густом тумане мы действовали бы, словно под покровом ночи, - вслух обронил Скорцени, приближаясь к машине Фройнштаг.
У него оставалось минут пятнадцать, и не было никакого смысла окончательно засвечиваться. Даже притом что площадь постепенно поглощается серым саваном осеннего Дуная.
Унтерштурмфюрер Фройнштаг молча открыла переднюю дверцу и проследила, как этот гигант грузно и неуклюже вваливается в салон, захватывая и наполняя его не столько телом, сколько исходящей от его ауры магнетической силой. Как только дверца закрылась, салон машины сразу же показался Фройнштаг слишком тесным и удушливым. А сама она - чем-то лишним, что мешает гиганту чувствовать себя в этом убежище спокойно и комфортно.
- Как вы тут, Фройнштаг?
- Сижу, награду отрабатываю, - все еще не могла простить ему оскорбительного напоминания о представлении к медали.
- Достойное занятие, - спокойно признал Скорцени. - Кажется, вы хотите сообщить мне еще кое-что?
- Заметить, как здесь тепло и уютно. Парни справятся и без вас, штурмбаннфюрер, - взволнованно, полушепотом проговорила она. - Не думаю, чтобы комендант города привел с собой целый взвод охраны.
- У него-то как раз есть такая возможность. Только вряд ли генерал воспользуется ею. Каждый лишний человек - еще один свидетель.
Слегка пригнувшись, Лилия осмотрела пространство вокруг машины. Родль со своими людьми маячил в нескольких шагах впереди, за корпусами соседних машин; случайных пешеходов в этом переулке тоже не наблюдалось.
- Такое впечатление, будто мы одни-одинешеньки на пустынном берегу реки, - как бы про себя проговорила Фройнштаг. Взглянула на Скорцени, помолчала и, видя, что он не решается или не желает развивать ее романтические фантазии, добавила: - Мне часто вспоминается Италия.
- Еще бы!
- Что вы имеете в виду под своим "еще бы!"? - сразу же насторожилась Лилия, отшатнувшись и втискиваясь между рулем и дверцей.
- Ничего, кроме восторга.
- Восторга чем? Или кем?
- Стоит ли уточнять?
- Я отучусь уточнять сразу же, как только вы приучите себя договаривать. Когда вы научитесь говорить, а не намекать непонятно на кого или что. Впрочем, можете не уточнять. Италия - это прежде всего княгиня Мария-Виктория Сардони.
Скорцени прекрасно понимал, почему Фройнштаг не хотелось бы вспоминать о Сардони. Не только потому, что эта женщина стала объектом ее ревности, но и потому, что в свое время была объектом ее лесбиянских вожделений.
- Не в пример вам я не стану называть ни одного имени, способного осложнять наши нынешние отношения.
- Как по-рыцарски это сказано!
- В сексуальном плане лично мне больше вспоминается Россия, - с солдатской непосредственностью добил ее Отто. - И тоже по ночам.
- Россия? Допустим. Только почему вы опять умолкли? Договаривайте. Чем она вам помнится, эта, всему рейху осточертевшая, Россия? Оргии в местечках? Групповой секс перед расстрелом очередной группы подпольщиц? - мстила ему Лилия. - Со мной можете быть откровенным. Как солдат с солдатом. Мне ведь тоже есть чем поделиться.
Скорцени мрачно ухмыльнулся. После того, что ему пришлось узнать от Сардони некоторые подробности "развлечений" Фройнштаг в бассейне виллы, Лилии уже вряд ли удалось бы заинтриговать его какими-либо подробностями.
- Почти оргии, - задумчиво согласился Скорцени. - Правда, несколько своеобразные. А в общем, - покаянные сны с видением кошмаров. Вы счастливый человек, Лилия, вас они наверняка не посещают.
"Кошмары" Марии-Виктории Сардони давно перестали угнетать его. В конце концов, они с Фройнштаг солдаты и, в лучшем случае, стоят друг друга.
- Ко мне это придет к старости, штурмбаннфюрер, - не без намека ответила Фройнштаг. - А пока все еще снятся огненные сны молодости. - Она вновь осмотрела все вокруг. - Еще немного такого тумана, и мы останемся совсем одни. Окутанные мраком таинственности.
Выжидающе взглянув на Скорцени, она улыбнулась и положила руку ему на ногу, чуть выше колена. Грубая ткань не смогла сдержать ни тепла ее ладони, ни той энергии, которую она излучала. Однако Фройнштаг неотрывно, почти с мольбой, смотрела ему в глаза, и Скорцени не решился отнять ее руку.
"Я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана!" - совершенно не к месту всплыла в сознании эта фраза, давно ставшая его заклинанием.
30
- Ну что, Розданов, как вам эта королевская охота? - подсел Штубер в "пежо", в котором уже нашли убежище от всепоедающего тумана Гольвег и поручик.
- Одним провинциальным мерзавцем станет меньше, - мрачно ответил тот, подвигаясь и уступая место гауптштурмфюреру рядом с собой, на заднем сиденье.
Гольвег устроился за рулем. Налегая на него грудью и обхватив руками, он неотрывно всматривался в поворот дороги, на котором через несколько минут должен был показаться "мерседес" коменданта.
- По крайней мере, в этой стране, - кивнул Штубер.
- Почему же? Вообще в мире.
- Вашими устами заговорила гордыня, поручик. Истинно русская, "дворянско-белогвардейская" - как заметил бы по этому поводу известный вам бывший красный командир Рашковский.
- Про-вин-циаль-ный мерзавец! - болезненно и с нескрываемым отвращением отрекомендовал его поручик.
Само упоминание об этом человеке, трусе и предателе, было нарушением табу. Имя майора не должно было возникать ни в одном разговоре с ним, о чем гауптштурмфюреру хорошо известно.
- Тут я с вами согласен. Ибо случай особый. Но что поделаешь: когда нашу идеологию не воспринимают истинные рыцари войны, в их числе неминуемо оказываются перебежчики из тех самых трусливых ротных командиров, телами которых усеяно все пространство от Карпат до Ельни. Правда, тела принадлежат более храбрым, но неудачливым собратьям.
- Так оно получается в этой жизни.
- Да только начал я разговор не ради поминания Рашковского, при всем нашем свинском неуважении к майору. Ходят слухи, что после этой операции вы будете посвящены в члены СС.
Розданов с удивлением взглянул на Штубера. Он ожидал увидеть улыбку шутника или удостоиться похлопывания по плечу. Но гауптштурмфюрер неотрывно смотрел на изгиб дороги, и лицо его оставалось похожим на серый шлем-маску рыцаря.
- Посвящение в СС? Это что, всерьез?
- Обещание самого Скорцени, поручик, то есть я хотел сказать: господин лейтенант вермахта. А в недалеком будущем унтерштурмфюрер СС. Признаюсь, моя роль в этом скромная. Или, может быть, СС кажутся вам слишком замаранными? Откровенно, поручик. Мы в гестапо не доносим. Нам доносят.
- Принять благословение из рук Скорцени - это честь, - по-унтерофицерски отрубил Розданов. - Это честь даже в том случае, если бы нас посвящали в дьяволы.
- А вы, оказывается, почитатель Скорцени?
- Всегда был почитателем солдатского мужества. И потом, хотел бы я знать, кто в этой бойне не замаран.
Розданов сразу понял, что разговор затеян не случайно. Гауптштурмфюрер зондирует почву по поручению первого диверсанта империи. Отказаться - значит подписать себе приговор. От чести быть "посвященным" отказываются только с отказом от жизни. Став офицером СС, он будет посвящен в верные паладины фюрера, в верные "паладины первого ранга", принимающие обет на веру, повиновение и желание сражаться за фюрера и честь СС.
Правда, ваффен СС - еще не СС второго класса, к которым принадлежит Скорцени, а с недавних пор, как он узнал, и Штубер, "научившиеся убивать и умирать" и обреченные на бессмертие, уготованное им вечной памятью арийской расы. Но все же…
Розданов уже встречал немало бывших белогвардейских офицеров, удостоившихся чести войти в состав посвященных Черного легиона. Все они говорили об этом с гордостью.
- В сущности, вы уже состояли в СС.
- Что вы имеете в виду?
- Насколько мне помнится, в вашем личном деле сказано, что вы служили в отборной белогвардейской части под командованием генерала Корнилова.
- И всегда говорил об этом с гордостью.
- Кажется, вас называли корниловцами, а? Черные мундиры, черепа, кости?..