Впрочем, всего этого Гитлер уже не слышал. Совершенно не обращая внимания на Хорти, он уже в который раз взглянул на возвышающиеся над камином часы. Они неумолимо отсчитывали время, оставаясь безразличными к словам и деяниям этих двух людей, к их мании величия и унизительной игре в раболепие ради сохранения собственной головы.
Хорти уже давно заметил, что Гитлер то и дело бросает взгляд на эти часы, стоявшие настолько близко к нему, чтобы он мог следить за движением стрелок, не напрягая свое немощное зрение. В любом случае это представлялось Гитлеру куда более деликатным занятием, чем посматривание на свою карманную швейцарскую луковицу.
Вот только регент Хорти никак не мог понять, что это за странная спешка такая, при которой, нервно наблюдая время, Гитлер тем не менее не спешил завершить разговор, а скорее наоборот, всячески затягивал его.
- Вы не убедили меня, господин Хорти. Вы попросту не в состоянии убедить меня, поскольку я верю фактам, верю донесениям моих дипломатов и разведке. Мне прекрасно известно, как вы готовитесь к переговорам с американцами и кого метите в посредники. Как вы проституируете, извините, распинаясь между янки и англосаксами. Все это крайне позорно и непорядочно с вашей стороны.
Произнесенные Гитлером слова прозвучали более чем резко. Они были откровенно оскорбительными. Однако адмирал успел заметить, что фюрер все же окончательно успокоился. Если он и ворчал, то уже не из неприязни к нему, а как бы по долгу службы. Но "по долгу службы" - это правителю Венгрии было понятно. Сам не раз прибегал к тактике карающего гнева, артистично воспроизводя его даже в те минуты, когда совершенно не хотелось не то что портить себе нервы какими бы то ни было выяснениями, а вообще видеть перед собой того или иного подданного.
Оба они не сразу заметили, что в проеме бесшумно отворенной двери возникла фигура обергруппенфюрера СС Юлиуса Шауба. Да и личный адъютант Гитлера тоже не решался нарушать их молчаливое единоборство, предпочитая, чтобы его случайно заметили.
Прошло не менее двух минут, прежде чем Гитлер, в очередной раз метнув взгляд на часы с амурами и ничем не выдавая того, что видит адъютанта, едва слышно произнес:
- Слушаю вас, Шауб.
- В столице все спокойно, мой фюрер.
Гитлер на мгновение замер, затем резко поднялся и прошелся вдоль окна. От Хорти не ускользнуло, что на благодушное сообщение Шауба фюрер отреагировал так, словно тот сообщил ему о массовом налете на Берлин авиации противника, подобно памятному даже ему, регенту Венгрии, налету на Швайнфурт.
- Вы уверены, Шауб, что там действительно все спокойно? У вас есть точные, надежные сведения?
- Вполне надежные сведения, - не расстался Шауб со своей привычкой отвечать, используя последние слова собеседника. - Ваш личный уполномоченный уже дважды просил связать его с вами. Но поскольку…
- Понятно, Шауб, понятно, - поспешно прервал его фюрер, явно опасаясь, чтобы тот не сболтнул чего-либо лишнего.
- Позаботились о том, чтобы накрыть стол?
- Он накрыт, мой фюрер, - доложил Шауб, вытянувшись так, словно докладывал о только что взятой его войсками вражеской столице. - И фрау Ева уже ждет вас.
Гитлер взглянул на адъютанта, как на городского сумасшедшего, но было уже поздно. Из-за болтливости Шауба регенту Венгрии стало ясно, почему концовка его беседы с фюрером проходила в какой-то странной нервозности и в конце концов была основательно скомкана. Только потому, что у фюрера намечалась встреча с любовницей! Как же это оскорбительно!
- Это не последняя наша встреча, господин регент, - вновь обратился фюрер к контр-адмиралу. - Но я должен быть уверен, что к разговору о ваших союзнических обязательствах возвращаться мы уже не должны. Они святы.
- Видите ли, господин Гитлер, Венгрия - маленькая страна, и наши военные, а также сугубо людские ресурсы… - в очередной раз попытался удариться в дипломатию адмирал, однако фюрер резко прервал его:
- Союзнические обязательства святы, господин регент. И я сумею убедить в этом каждого, кто осмелится усомниться в моем праве и моих возможностях убеждать. Они святы, господин Хорти! Все, я вас больше не задерживаю.
6
Пока Власов доставал из нагрудного кармана свернутый вчетверо листик, руки его предательски дрожали. Заметив это, Скорцени взглянул в лицо генерала-перебежчика с презрительным сочувствием. Не хотел бы он оказаться в его шкуре.
- Это черновик. Здесь мои правки. Поэтому позвольте зачитать.
"Какой же он все-таки жалкий!" - все еще не мог успокоиться Скорцени, вглядываясь в худое, почти изможденное, лишенное всякого аристократизма, свойственного немецким генералам, пролетарское лицо Власова.
- Позволите? - неуверенно уточнил генерал.
Гиммлер как-то недоуменно пожал плечами и, кисловато улыбнувшись, кивнул.
Власов держал листик обеими руками, правая рука его дрожала значительно сильнее, и Скорцени показалось, что перебежчик пытается удерживать ее, сжимая кисть пальцами левой. Получалось, что листик он держал, словно Библию.
- Первое условие…
- Вы начинаете с условий? - поползли вверх брови Гиммлера.
- Я имел в виду условие создания и деятельности самого союза, - нервно уточнил Власов.
- Я просматривал эти записки, - вступился за него Гелен, - там имелось в виду именно то, о чем говорит генерал.
Власов признательно взглянул на руководителя "абвера-2" и продолжил:
- "Общерусский воинский союз", по нашему мнению, должны представлять весьма авторитетные среди русских военных генералы. Хотя бы такие, как Абрамов и Балабин. - Власов приподнял голову, и из-за листа, словно из-за бруствера окопа, посмотрел на Гиммлера.
- Авторитетные среди белогвардейских генералов, - уточнил тот.
- Именно так.
- Потому что ваши красные генералы, - сделал ударение рейхсфюрер на слове "красные", - никакого особого доверия ни у германского, ни у русского белогвардейского генералитета не вызывают.
Власов что-то хотел ответить, но запнулся, мигом растеряв все известные ему немецкие слова, и лишь взглянув на непроницаемое лицо Гелена, вовремя нашелся:
- Совершенно верно. Вы правы.
- Значит, было бы лучше, если бы на их месте оказались два генерала из тех, что обучаются сейчас немецкому языку в лагерях для пленных.
- Но авторитет названных генералов значителен именно в эмигрантской среде, которая тоже важна для нас. Учитывая изменение государственного строя, которое неминуемо…
- Читайте дальше, - с мягкой бесцеремонностью прервал его толкования Гиммлер.
- "Общерусский воинский союз Балкан" мог бы достойно представить генерал Крейтер, - заторопился Власов. - Европейскую белоэмиграцию - господа Руднев и Лямпе. А также руководитель самой организованной и влиятельной части ее - парижской - господин Жеребков, который в нашем комитете мог бы возглавить отдел пропаганды.
- Уверен, что Геббельс не станет возражать, - заметил Гелен. - Он знает Жеребкова.
Гиммлер поморщился, как бы говоря Гелену: "Нашли авторитет - Геббельса! Будет возражать - не будет…"
- От "Национального союза участников войны" - его руководитель господин Туркин.
- "Участников войны"? - переспросил Гиммлер. - Какой? Я спрашиваю: какой войны?
- Ах, да-да, - закивал головой Власов. - Имеется в виду Первая мировая. Ну и, конечно, наша, Гражданская…
- Тогда это меняет дело. Я уж решил, что вы успели создать союз ветеранов нынешней войны.
- Это было бы преждевременным, - подобострастно улыбнулся Власов, вновь поглядывая на Гелена.
- Однако замечу, генерал, что главный вопрос нашей встречи заключается не в создании вами "Комитета освобождения народов России", а в формировании Русской освободительной армии. Настоящей, боеспособной армии. - Гиммлер выдержал паузу и в очередной раз высветил Власова свинцовыми прожекторами своих очков.
- Русской освободительной?! - взволнованно переспросил Власов, машинально приподнимаясь.
- Вам не нравится название?
- Что вы! Благодарю. Я ждал этого момента, господин рейхсфюрер. Верил в это. Но… вы знаете, что я уже не однажды обращался к господину Гитлеру…
- Я знаком со всеми вашими обращениями по поводу создания РОА к руководству Генерального штаба, германскому правительству и самому фюреру. В том числе и с посланием, содержащим просьбу о встрече, которое вы передали Гитлеру в конце прошлого года через гросс-адмирала Деница. Знаю также, что оно осталось без ответа.
- К величайшему сожалению.
- Мне бы не хотелось ни объяснять, ни комментировать причины и ситуации, которые вынуждают фюрера и некоторых других руководителей Германии с сомнением относиться к идее создания Русской освободительной армии. Да в общем-то они хорошо известны вам, и мы об этом только что говорили. Я попытаюсь согласовать этот вопрос с фюрером.
- Вы правы: в объяснениях нет необходимости. Как я уже говорил в начале нашей встречи, мотивы мне действительно понятны.
- Генерал-полковник Гальдер, как и его преемник на посту начальника Генерального штаба вооруженных сил генерал-полковник Цейтцлер, очень активно поддерживали ваше стремление создать вооруженные части РОА. И кое-что уже было сделано. Основа, я бы сказал, заложена. Но случилось так, что в июне 1943 года, на совещании в ставке фюрера в "Бергхофе", в котором принимали участие Кейтель и Цейтцлер, фюрер настоял, чтобы все русские соединения были разоружены, а личный состав использовался исключительно на трудовом фронте. Запретив при этом какие-либо конкретные официальные высказывания по поводу будущего устройства России.
- Значит, приказ разоружить русские соединения исходит от… Гитлера?! - удивленно переспросил Власов. - Простите, я этого не знал. Мне казалось…
- Что вам казалось? - резко, предостерегающе спросил теперь уже Гиммлер. Он не знал, что авторство этой злополучной идеи остается для Власова тайной. И засомневался: был ли смысл открывать ее?
- Видите ли, я верил, что…
И хотя он не договорил, Скорцени прекрасно понял, чему русский генерал верил вплоть до последних дней, - что стоит ему пробиться на прием к Гитлеру, и проблема сразу же будет устранена, все решится как нельзя лучше. Он-то считал, что все беды РОА - результат козней гестапо и СД.
Конечно, гестапо и СД имели свой интерес к особе перебежчика. Скорцени мог бы многое рассказать этому мечущемуся между фронтами и концлагерями генералу по поводу того, как СД, с благословения того же Гиммлера, усиленно просвечивало его самого и его кадры, выискивая среди них агентов русской разведки. Как именно они мешали ему пробиваться в кабинеты Кейтеля, Геринга и того же Цейтцлера. Тем не менее Гиммлер прав: главным препятствием на пути к созданию полноценной освободительной армии с самого начала являлся не кто иной, как фюрер, не желавший даже слышать ни о какой русской армии, ни о каком освободительном движении, ни о каком воссоздании русской империи.
Мало того, Скорцени мог бы оголить перед генералом и некоторые другие тайные пружины незримого конфликта между СС, СД, гестапо и "Русским комитетом" Власова.
Именно в то время, когда Власов зарождал идею РОА, Гиммлер усиленно создавал иностранные соединения эсэсовских войск. Храбрость норвежских и датских легионеров, сражавшихся в дивизии СС "Викинг", упорство югославских коммандос из дивизии "Принц Евгений", действия других национальных подразделений давали рейхсфюреру повод ставить вопрос о формировании множества новых частей СС из украинцев, венгров, хорватов, а возможно, из русских. Но с условием, что они будут находиться в его личном подчинении, а не в подчинении Власова, а, следовательно, - в подчинении Генерального штаба сухопутных войск. Кроме всего прочего, появление на фронтах дивизий Русской освободительной армии мешало бы пропаганде создания "славянской колониальной империи", доминиона Великой Германии.
- Да, таковой была воля фюрера, - произнес Гиммлер, несколько поколебавшись. - Теперь я могу сказать вам об этом. Точно так же, как могу сообщить, что в последнее время Гитлер пересмотрел свои взгляды на эту проблему. По крайней мере, начал придавать ей значительно больше внимания, чем раньше.
"Раскрыв позицию фюрера, Гиммлер, таким образом, пытается укрепить доверие русского генерала к себе, а главное, к генерал-полковнику Цейтцлеру, - понял Скорцени. - По мере того как скудеют мобилизационные ресурсы вермахта, акции русских добровольческих соединений все возрастают и возрастают. Может кончиться тем, что Восточный фронт будет состоять исключительно из русских. А что, русские против русских! - мрачно улыбнулся про себя первый диверсант рейха. - Варварство против варварства. И пусть истребляют друг друга! Пусть самым жесточайшим образом истребляют!"
- Могу сказать вам больше, господин генерал, - выкладывал Гиммлер оставшиеся козыри доверия. - Нам тогда стоило немалых усилий, чтобы помешать разоружению русских батальонов и, сохранив их, как воинские соединения, направить на западные рубежи рейха, в частности, на партизанские фронты Сербии и Хорватии. Именно эти батальоны, уже проверенные и испытанные в боях против врагов рейха, и станут основой будущих дивизий РОА.
- Мы всегда будем признательны вам за это, - слишком холодно для такого случая поблагодарил Власов. - Как, по-вашему, на какое количество дивизий мы могли бы рассчитывать, создавая Русскую освободительную армию?
- А сколько бывших советских войск сражается в рядах вермахта в наши дни?
- Мне это неизвестно, - сказал Власов.
- Исходя из доклада генерал-полковника Курта Цейтцлера во время совещания в "Бергхофе", - полистал бумаги в своей папке генерал Гелен, - к августу 1943-го на стороне вермахта сражались один полк, семьдесят восемь отдельных батальонов и сто двадцать две отдельные роты, полностью укомплектованные из русских. В более крупные соединения их до сих пор не сводили, поскольку таковы были принципы. Также известно, что на сегодняшний день около двухсот двадцати тысяч бывших советских солдат числятся добровольцами-помощниками при германских артиллерийских частях, из расчета четыре-пять помощников на одного германского артиллериста, и еще порядка шестидесяти тысяч русских служат в различных охранных ротах и командах.
- Эти сведения взяты из доклада начальника Генштаба? - недоверчиво уточнил Гиммлер.
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Тогда можно считать, что костяк армии у нас уже есть.
- К этому следует добавить сорок семь тысяч добровольцев, которые без охраны трудятся на железной дороге, - добавил Гелен. - Пока это все.
В кабинете воцарилось какое-то приподнятое молчание. Папка Гелена оказала неоценимую услугу всем присутствующим.
- По-моему, самое время вернуться к нашему вопросу о возможной численности дивизий Русской освободительной армии, - нарушил это молчание Власов. - Все те сотни рот и батальонов, о которых начальник Генштаба докладывал фюреру, убеждают нас в достаточной эффективности использования русских солдат. Можно представить себе, насколько увеличится численность моих войск, когда будет объявлено о создании полноценной Русской освободительной армии.
Узнав о столь огромной численности бывших советских военнослужащих, пребывающих сейчас в составе вермахта, охранных отрядов и команд добровольцев, бывший любимец Сталина явно воспрял духом. Теперь он вел себя так, словно это он сам привел за собой сотни тысяч русских на помощь вермахту, словно это его идеи привели всех этих пленных, перебежчиков и добровольцев с оккупированных территорий в стан вчерашних врагов.
- Думаю, что речь должна идти о не менее чем десяти полнокровных, по военным дивизионным штатам укомплектованных русских освободительных дивизиях.
- Десять дивизий?! - Власов сорвал с переносицы очки, нервно протер их грубоватыми, почерневшими за время пребывания в концлагерях пальцами и, снова водрузив на их нос, победно осмотрел Гелена и Скорцени. Как будто до сих пор они выступали против формирования этих частей.
- Поздравляю, - кротко засвидетельствовал свое почтение Гелен. - Десять полнокровных дивизий - это уже действительно армия.
- Но из этого не следует, что мы должны оголить многие части вермахта, изымая из их штатов всех русских добровольцев. В этом смысле вы можете рассчитывать лишь на определенную часть военнослужащих, причем в основном на офицеров. Пополняться придется за счет лагерей военнопленных, новых перебежчиков и так далее.
Однако никакого внимания его предостережению Власов не придал. Он все еще пребывал в состоянии эйфории.
- Признаться… - благоговейно остановил он свой взгляд на Гиммлере. - Русская армия такой численностью! В боевом содружестве с частями вермахта…
- Но ее еще нужно создать, - заметил теперь уже Гелен. - А это не так просто. Во всяком случае, значительно труднее, чем в сорок втором году, когда наша пропаганда на Восточном фронте могла быть значительно убедительнее.
- Да, это будет непросто, - резко отреагировал Гиммлер, недовольно покосившись на Гелена.
Тот не должен был развеивать эйфорию русского генерала по поводу очередной щедрости рейхсфюрера, и уж тем более - вспоминать о сорок втором, который стал годом сдачи Власова в плен.
- Конечно же, создавать РОА в те времена было бы значительно легче, - согласился будущий командующий РОА с доводами Гелена. - Ведь тогда большевики терпели поражение за поражением.
- Но и теперь еще не все потеряно, - заверил его Гиммлер. - Именно поэтому мы будем содействовать вашим встречам, генерал, с Герингом, Геббельсом, Риббентропом. И особенно - с министром по делам восточных территорий господином Розенбергом.
- С господином Розенбергом отношения у меня складываются не совсем удачно, - признал Власов.
Гиммлер удивленно взглянул сначала на него, затем на Гелена. Для него это было новостью. Во всяком случае, стало ясно, что с нюансами этого конфликта он не ознакомлен.