Цветы тоже не сработают - ни для Леоны Тримейн, ни для кого-либо еще. Нет, в жилые дома доставляют и всякое другое - спиртные напитки, мороженое, пиццу с анчоусами, - но я уже использовал этот трюк, и повторить его вряд ли удастся. Я подумал об изменении облика. Можно, к примеру, притвориться слепым. Темные очки у меня имеются, единственное, что необходимо, - так это белая тросточка. Или же можно предстать священником или врачом. Священники и врачи обладают правом входить куда угодно. При наличии стетоскопа или высокого белого воротничка человек может войти туда, куда не пробраться с помощью кредитной карточки.
Но только не сюда. Они непременно позвонят и проверят, действительно ли меня ждут.
По улице неспешно проплыл бело-синий полицейский автомобиль. Я шагнул в сторону, чтобы лицо оказалось в тени. Машина проехала на красный свет и продолжала двигаться дальше.
Но нельзя же торчать здесь до бесконечности! Нет. И потом, в помещении куда как уютнее, и сидеть куда удобнее, чем стоять. И поскольку пока что я не в силах придумать способ и работать сегодня мне, по всей видимости, не придется, почему бы и не выпить чего-нибудь крепкого?..
Я перешел через улицу, завернул за угол и направился к "Большому Чарли".
Это оказалось куда более роскошное заведение, чем можно было бы предположить по названию. Пышный ковер, приглушенный свет, банкетные столики в темных углах, пианино, бар с удобными мягкими стульями у стойки. Официантки в накрахмаленных черно-белых униформах и бармен в смокинге. И я обрадовался, что на мне костюм, и застеснялся своих спортивных туфель и дешевой шляпы.
Впрочем, я тут же сорвал последнюю с головы и сунул под одну из банкеток. И заказал себе одинарный ячменный скотч с капелькой содовой и ломтиком лимона с кожурой. Заказ почти немедленно доставили в огромном, высотой в человеческий рост, хрустальном бокале, по виду и на ощупь напоминавшем настоящий "Уотерфорд". Возможно, он таковым и являлся. За деньги, которые драли здесь за один такой напиток, в любом магазине можно было бы купить целую пинту виски, так что в "Большом Чарли" вполне могли позволить себе потратиться на хорошую посуду.
Нет, я не пожалел ни о едином истраченном на виски центе. Я потягивал напиток и размышлял, отпивал глоток и снова впадал в задумчивость, а тем временем пианистка с прикосновением пальцев быстрым и точным, словно у массажиста, и голосом, напоминающим тающее масло, наигрывала и напевала что-то из Коула Портера. И я позволил своим мыслям унестись… нет, не слишком далеко, всего лишь за угол, к "Шарлеманю", и пытался придумать СПОСОБ.
Способ всегда есть. Где-то на середине второго бокала я подумал: а почему бы не позвонить из автомата и не сообщить, что в здании заложена бомба? Тогда они будут вынуждены эвакуировать всех жильцов. И я могу смешаться с толпой, а затем войти вместе с остальными. И если бы в этот момент на мне оказалась пижама или халат, кому бы в голову пришло, что я не из этого дома?
Но где сейчас достанешь пижаму или халат?
Я нашел несколько довольно любопытных ответов на этот вопрос, самый оригинальный из них подразумевал ограбление магазина "Брукс бразерс", и как раз допивал третью порцию виски, как вдруг к моему столику подошла женщина и сказала:
- Так то же вы? Потерянный, заблудший, позабытый?..
- Э-э… Милн, - вспомнил я.
- Правильно!
- И дальше чья-то там мать… Джеймса… Джеймса Моррисона…
- Уэзерби Джорджа Дюпре, - подсказала она. - Послушайте, а как это я догадалась, что вы можете это знать, а? Наверное, потому что выглядите вы таким ранимым… И таким одиноким. Говорят, что одиночество взывает к одиночеству. Не знаю, кто это сказал, но вроде бы не Милн. Нет, точно не он.
- Наверняка нет, - ответил я, и между нами воцарилось молчание. Мне следовало бы пригласить ее присесть, но я этого не сделал.
Потому что в том не было нужды. Не дожидаясь приглашения, она сама опустилась в кресло рядом - жутко самоуверенная то была особа. На ней было черное платье с низким вырезом и нитка жемчуга, и пахло от нее дорогими духами и дорогим виски, правда, что касается последнего, то другого в "Большом Чарли" просто не подавали.
- Я Ева, - сказала она. - Ева де Грассе. А вы?..
Я едва не сказал "Адам".
- Дональд Браун, - ответил я.
- А какой у вас знак, Дональд?
- Близнецы. А у вас?
- О, у меня несколько, - ответила она. Взяла мою руку, перевернула ладонью вверх, провела по линиям кончиком алого наманикюренного ногтя. - "Податливость" - один из них. "Скользко, когда Мокро" - другой.
- О…
Официантка по собственной инициативе принесла и поставила на стол две порции виски с содовой. Интересно, подумал я, сколько надо еще выпить, чтоб эта женщина начала казаться привлекательной. Нет, совсем уж непривлекательной назвать ее, пожалуй, нельзя, просто она была намного старше меня. Хорошо сложенная, очень ухоженная. Наверняка неоднократно делала подтяжки и носит корсет. По возрасту она годилась мне… ну, если не в матери… нет, она вполне могла быть младшей сестрой моей матери. Нет, вообще-то никакой младшей сестры у моей матери не было, но…
- Живете где-нибудь поблизости, Дональд?
- Нет.
- Так я и думала. Вы из провинции, я угадала?
- Но как вы могли догадаться?
- Просто иногда человек чувствует кое-какие вещи. - Рука ее опустилась мне на бедро и легонько сжала его. - И вы совсем одиноки в этом огромном городе…
- Это так.
- И поселились в каком-нибудь безликом отеле, да? Нет, комната вполне удобная, я уверена, но она безлика, бездушна. И в ней так ужасно одиноко.
- Ужасно одиноко, - эхом откликнулся я и отпил глоток виски. Еще одна, максимум две порции, и мне станет совершенно наплевать, с кем я и где. И если у этой женщины имеется постель, пусть самая непритязательная, я мог бы улечься в нее и отключиться до рассвета. И пусть бы повел себя при этом не слишком галантно по отношению к даме, зато был бы там в полной безопасности. Потому как, Господь свидетель, разве мог я в таком состоянии блуждать по улицам города при том, что меня разыскивает добрая половина сотрудников нью-йоркского департамента полиции?..
- Вам вовсе не обязательно ночевать сегодня в отеле, - мурлыкнула она.
- Вы живете поблизости?
- О да, совсем рядом… Я живу в "Большом Чарли".
- В "Большом Чарли"?
- Да.
- Здесь, что ли? - тупо удивился я. - Вы живете в этом заведении?
- Да нет же, глупенький. - Она еще раз дружески ущипнула меня за бедро. - Я живу в настоящем "Большом Чарли". Большом "Большом Чарли". Ах, ну да, вы же приезжий, Дональд. И не понимаете, о чем я, верно?
- Боюсь, что нет.
- "Шарлемань" - это то же самое, что "Карл Великий". А "Карл Великий" - это то же самое, что "Большой Чарли". Так называется мой дом, потому что у его владельца была парочка дружков-педиков и звали их Болен и Мэнни, и он вполне бы мог назвать этот дом "Более или Менее", но этого почему-то не сделал. Впрочем, откуда вам знать такие вещи, вы же не здешний. Откуда вам знать, что прямо здесь, за углом, находится огромный жилой дом под названием "Шарлемань".
- "Шарлемань"… - повторил я.
- Да, именно.
- Жилой дом.
- Правильно.
- Прямо за углом. И вы в нем живете…
- И снова вы правы, Дональд Браун.
- Тогда, - сказал я, отставляя недопитое виски, - тогда я просто не понимаю, чего мы еще ждем.
Я узнал привратника, и консьержа, и Эдуардо, улыбчивого лифтера, тоже узнал. Но ни один из них не узнал меня. Они не обратили на меня не то что ни малейшего, вообще никакого внимания. На мне могла оказаться хоть шкура гориллы, они бы и тогда бровью не повели. Ведь как-никак мисс де Грассе проживала здесь, к тому же, полагаю, я был далеко не первым молодым человеком, которого она, подцепив в "Большом Чарли", затаскивала к себе, и уж совершенно точно не скупилась на чаевые, чтоб они держали свои глаза как и положено держать - скромно опущенными долу.
Мы поднялись на лифте на пятнадцатый этаж. По дороге от бара к дому я старался дышать как можно глубже, но разве достаточно нескольких, пусть даже самых огромных глотков загрязненного нью-йоркского воздуха, чтобы перебить воздействие трех с половиной больших виски, и в лифте я ощутил легкую тошноту и головокружение. И яркий свет, горевший в нем и совершенно беспощадный к моей спутнице, тоже не помог. Мы подошли к двери в квартиру, и она отпирала ее своим ключом куда дольше, чем делаю я в подобных ситуациях без оного, но я предоставил ей эту честь и спокойно наблюдал за ее стараниями до тех пор, пока дверь не открылась.
Оказавшись внутри, она воскликнула:
- О, Дональд! - и заключила меня в объятия. Ростом она оказалась почти с меня, и вообще ее было слишком много. Нет, толстой или там бесформенной назвать ее было никак нельзя. Просто ее было много, вот и все.
Я сказал:
- А знаете что? Думаю, самое время нам с вами выпить по рюмочке.
Мы выпили три. Причем она свои - вполне добросовестно, я же украдкой выплескивал содержимое в кадку с пальмой, которая, судя по внешнему виду, и без того доживала последние дни. Возможно оттого, что ее подавляла обстановка.
Квартира напоминала цветной разворот журнала "Новости архитектуры" - минимум мебели, множество покрытых коврами возвышений. Украшением служила одна-единственная фреска, являвшая собой сплошное завихрение каких-то круговых линий и круговоротов. И ни одного прямого угла. Да Мондриана бы наверняка стошнило при виде ее, не говоря уже о том, что для того, чтоб выкрасть это так называемое произведение искусства, пришлось бы сносить всю стену.
- Ах, Дональд!
Я надеялся, что она вырубится после всего этого неимоверного количества виски. Однако, похоже, оно на нее вообще не действовало. А я, надо сказать, с течением времени трезвее не становился. Потом я сказал себе "Да какого, собственно, черта!", а вслух: "Ева", и мы вошли в клинч.
Никакой кровати в спальне не оказалось, вместо нее посредине размещалось еще одно возвышение, покрытое ковром. Но предназначение свое оно исполнило, как, к собственному удивлению, и я.
Странно все же… Сперва я изо всех сил старался не думать о младшей сестре своей матери. Что должно было возыметь свой эффект, особенно с учетом того, что никакой сестры у нее сроду не было. Затем я попытался сыграть на разнице в нашем возрасте, воображая себя похотливым юнцом лет семнадцати, а Еву - зрелой опытной женщиной лет тридцати шести. Но и это тоже не помогло - очевидно, я слишком уж вошел в роль, и побороть смущение и жеребячью неуклюжесть никак не удавалось.
В конце концов я сдался, забыл, кто мы и что, и это сработало. Не знаю, помогло ли тут виски, или, напротив, помешало, но я вдруг перестал думать о том, что происходит, и тогда, будь я неладен, все и произошло.
Вот и поди знай.
Глава 22
Самое трудное после этого было дождаться, пока она уснет, и не уснуть самому. Я одергивал себя, как только сознание начало затуманиваться, уплывать куда-то в потаенные глубины, следуя по запутанным неведомым тропинкам, ведущим в Страну Сна. И всякий раз я вздрагивал и возвращался в состояние бодрствования, и всякий раз бывал на волосок от сна.
Когда наконец ритм ее дыхания изменился, я выждал еще минуту-другую, затем соскользнул со спальной платформы на пол. Ковер был толстый, и я, бесшумно ступая по нему, собирал разбросанную одежду, затем отнес ее в гостиную и оделся. Я уже подошел к двери, как вдруг вспомнил про пятифутовый футляр и вернулся за ним. "Готова поспорить, вы архитектор, - сказала Ева, - и спорим, там у вас чертежи". Я спросил, как это она догадалась. "О, эти очки, - ответила она, - и эта шляпа. И эти совершенно удивительные расхожие туфли. Черт возьми, Дональд, да ты типичный архитектор!"
Я выглянул в глазок, отпер дверь, тихо притворил ее за собой. Подумал было использовать отмычки, чтоб запереть за собой дверь, но потом решил, что не стоит. Ведь Ева ведет такой образ жизни, что спать с незапертыми дверями для нее дело привычное. И если так, то вполне вероятно, что, уходя, гости прихватывали с собой и ее кошелек. И вполне вероятно, что она расценивала подобные действия не как кражу, но как guid pro duo. Они же, в свою очередь, несомненно считали это справедливой платой за свои старания.
Я вышел на лестницу и спустился на одиннадцатый этаж. С минуту никак не мог вспомнить, какая из дверей ведет в квартиру Эпплинга, затем увидел скважину от фальшивой сигнализации, к которой никакой системы сигнализации подключено не было. При мне находилось кольцо с отмычками и тонкая стальная полоска, с помощью которой можно без проблем вскрыть любой замок фирмы "Пуляр", но что-то меня остановило.
И слава Богу, потому как в квартире были люди. Я расслышал какой-то невнятный звук, заставивший меня приложить ухо к двери, и тогда уже совершенно отчетливо услышал нечто напоминающее дурацкий смех, каким смеются персонажи телевизионных комедий. Заглянул в глазок и - о, чудо! В квартире горел свет.
Эпплинги вернулись. И вполне возможно, именно сейчас, когда я, как сирота, стою на пороге их дома, мистер Э. небрежно перелистывает один из ограбленных альбомов с марками. И в любой момент может испустить трагический вопль и насмерть перепугать тем самым супругу, отчего все телефильмы тут же вылетят у бедняжки из головы. После чего он вполне свободно может кинуться к двери, распахнуть ее настежь и обнаружить… что?
Пустой коридор, потому как к этому времени я уже находился на лестнице и поднимался наверх. Я поднялся на три этажа, оказавшись, таким образом, на пятнадцатом, где я оставил Еву де Грассе, секунду в нерешительности стоял на площадке, затем поднялся еще на один этаж и отпер дверь отмычкой.
За запертой дверью о чем-то отчаянно спорили, но то была другая дверь, не Ондердонка. На его двери красовалась прикрепленная липкой лентой бирка, возвещавшая о том, что данное помещение опечатано нью-йоркским департаментом полиции. Печать носила чисто символический характер и не препятствовала входу в квартиру Ондердонка. Препятствием мог бы стать замок фирмы "Сигал", очень хороший замок, но я уже открывал его однажды, и никаких сюрпризов он для меня не таил.
Но сразу отпирать его я не стал. Сперва прислушивался, приложив ухо к двери, затем заглянул в глазок, потом нагнулся и проверил, не выбиваются ли снизу полоски света. Ничего. Ни света, ни звука, ни шороха, ровным счетом ничего. И я вошел.
Кроме меня в квартире Ондердонка никого не оказалось. Никаких тел, ни живых, ни мертвых. Чтобы окончательно убедиться в этом, проверил и обшарил все, даже в кухонные шкафы заглянул. Затем повернул кран и долго спускал воду, пока не пошла горячая, как кипяток, - приготовить растворимый кофе. Нельзя сказать, что полученный напиток протрезвил меня, я остался пьяным, но, по крайней мере, окончательно проснувшимся пьяным, а не засыпающим на ходу.
Я выпил кофе, передернулся и взялся за телефон.
- Берни? Ну, слава Богу! Я чуть с ума не сошла от беспокойства. Думала, с тобой что-то случилось… А ты, случайно, не из тюрьмы звонишь, нет?
- Нет. Не в тюрьме. Я в порядке. А как у вас с Элисон? Все о'кей?
- Да, нормально, без проблем. Ну и сцена была, я тебе доложу! Думаю, на пути к выходу мы вполне свободно могли прихватить хоть саму "Мону Лизу", но только выставлена она в Лувре. Ой, знаешь, чуть не забыла самое главное. Кот вернулся!
- Арчи?
- Да, Арчи. Мы с Элисон пошли и выпили чуток, потом еще малость выпили, потом вернулись домой. И Юби так и кинулся навстречу приласкаться, что вовсе на него не похоже… Ну, я стала его гладить, потом поднимаю глаза и вижу: Юби-то, оказывается, сидит на другом конце комнаты, а кот, которого я глажу, сам старина Арчи Гудвин, чтоб мне провалиться на этом месте! И тот, кто влез в квартиру и выкрал его, точно таким же образом влез снова, чтобы вернуть, представляешь? Замки остались нетронутыми, как и тогда в первый раз.
- Поразительно… Выходит, нацистка сдержала свое слово?
- Сдержала слово?
- Ну да. Я передал ей картину, а она в ответ вернула кота.
- Но как ты нашел ее?
- Это она меня нашла. Теперь не время объяснять, все слишком сложно. Самое главное - Арчи снова дома. Как его бакенбарды?
- Отсутствуют с одной стороны. Ну и немного нарушено чувство равновесия. Особенно заметно, когда дело доходит до прыжков. Прямо не знаю, что и делать. Может, подстричь и с другой стороны или дождаться, пока те не отрастут?
- Поживем - увидим. Заниматься этим именно сегодня тебе не обязательно.
- Это верно. Элисон страшно удивилась при виде кота. Не меньше, чем я, честное слово!
- Верю.
- Послушай, Берни, ты что затеял? Собрался коллекционировать этого Мундрейна, что ли? Насколько мне известно, пара его картинок висит в Гуггенхайме. Может, у тебя на очереди теперь этот музей?
- С тобой всегда приятно говорить, Рей, дружище.
- Взаимно. Ты что, окончательно рехнулся, что ли? И только не говори мне, что это не ты! Я видел тебя по телевизору. В шляпе. Более тупой шляпы в жизни своей не встречал! Я сперва ее узнал, а уж потом тебя.
- Что, неплохая маскировка, а?
- Но в руках у тебя ничего не было, Берн. Что ты сделал с Мундрейном?
- Сложил во много-много раз и сунул в шляпу.
- Так я и думал! Ты сейчас где?
- В желудке зверя, Рей. Послушай, я нашел тебе работенку.
- У меня уже есть работа, ты что, забыл? Я офицер полиции.
- Ну, какая к чертовой матери это работа. Лицензия на воровство, и все тут. Как там говорится в "Касабланке"?
- "Сыграй-ка еще раз, Сэм".
- Нет, смысл тот, но говорит он другими словами. Он говорит: "Сыграй, Сэм" или "Сыграй эту песню, Сэм", что-то в этом роде. Он никогда не говорил: "Сыграй-ка мне еще раз, Сэм".
- Нет, ты все же поразительный тип, Берни!
- Я вовсе не эти слова имел в виду. Я имел в виду фразу: "Собери всех подозреваемых", вот что. И именно эту работу тебе и надобно произвести.
- Что-то я никак не врублюсь.
- Сейчас объясню, и врубишься.
- Берни, тут у нас такое творилось, ну просто сумасшедший дом! Только теперь немного улеглось. Ну, как тебе мой ребенок, а?
- Настоящий боец!
- Звонил его папаша-тупица. Начал орать: как это я позволяю такие вещи и что он всерьез подумывает о передаче родительских прав ему через суд. В том случае, разумеется, если я не соглашусь снизить сумму алиментов и выплат на ребенка, ну и далее в том же духе. Джейрид заявил, что скорее будет жить в Хьюлетт, чем с этим выжившим из ума боровом. А как ты думаешь, он может выиграть дело в суде?
- Я сильно сомневаюсь, что он подаст в суд. Но кто его знает, я же не адвокат. А как Джейрид держался на допросе?