- Еще как завидую! - Марго захохотала.
Оказавшись в кабинете, Петр Иванович плотно прикрыл за собой дверь. Он мгновение постоял неподвижно, прислушиваясь к женскому смеху, доносящемуся из гостиной, а затем повернулся к Саликову.
- Присаживайся, Леша, присаживайся. Разговор есть.
- Это я уже понял. Алексей Михайлович подошел к огромному, как летное поле, рабочему столу Щукина, сел в шикарное кожаное кресло и не мигая уставился на лампу под салатовым абажуром, озарявшую кабинет приятным мягким светом. Петр Иванович обогнул стол и уселся на свое обычное место - в такое же кожаное кресло, только гораздо более старое и потертое. Оно заскрипело, но не трухляво и жалко, как развалина, а благородно, словно подчеркивая свою аристократичность. Петр Иванович хлопнул по мягкому подлокотнику крепкой ладонью и задумчиво произнес:
- Какую мебель раньше делали, а? Не то что сейчас. Из отечественного так вообще выбрать нечего. Все приходится из-за границы везти. Алексей Михайлович пожал плечами.
- Импортное надежнее, - рассудительно произнес он.
- Ну, бог с ним. - Петр Иванович переложил на столе какие-то бумажки, а затем спросил без тени улыбки: - Как у тебя дела-то, Леша? Саликов пожал плечами еще раз.
- Смотря что вы имеете в виду, Петр Иванович.
- Ладно-ладно, со мной можешь не юлить. - Щукин откинулся в кресле, вольготно вытянув ноги. - Ты понимаешь, о чем я. Алексей Михайлович понимал.
- Все в порядке, - ответил он спокойно и ровно, думая о чем-то своем. - Вам не о чем беспокоиться, Петр Иванович. Все в полном порядке.
- Мне не о чем беспокоиться? А тебе? - Щукин посмотрел на гостя. Взгляд его вдруг стал цепким, внимательным.
- А мне есть, - невозмутимо произнес Саликов, хотя в голосе и промелькнула легкая напряженность. - Мне, Петр Иванович, много о чем беспокоиться нужно.
- Например? Ты скажи, может, вместе что придумаем. Может, помогу чем. А то, я смотрю, ты меня совсем со счетов сбросил. Что скажешь, Леша? Они оба превосходно понимали, о чем говорят. Но даже здесь не называли вещи своими именами.
- Это вы, я смотрю, меня со счетов списываете, - размеренно и спокойно ответил Саликов. - Вместе с Сулимо крутите какие-то дела за моей спиной, а потом ставите перед фактом. На, мол, Алексей Михайлович, радуйся.
- Ты о чем это, Леша? - нахмурился Щукин.
- О танках, Петр Иванович, о танках, - тихо и внешне равнодушно ответил Саликов. Он достал из кармана пиджака носовой платок, извлек соринку из глаза, сложил платок и вновь спрятал его в карман. - О танках и БМП, которые вы мне пригнали две недели назад.
- А-а, ты об этом…
- Об этом, Петр Иванович, об этом. О чем же еще?
- Что за тон, Леша?
- А вы чего ожидали, Петр Иванович? - Саликов вдруг наклонился вперед, посмотрел Щукину в глаза и добавил зло, с нажимом: - Думали услышать заверения в вечной любви и верности? Так мы не красны девицы, Петр Иванович. Зачем вам понадобилась бронетехника?
- Не твоя забота, Леша! - резко ответил Щукин. - Тебя данный вопрос не касается! Твое дело - выполнять указания начальства! Сказано - делай.
- Да, меня, конечно, не касается. Я всего лишь исполнитель. - Алексей Михайлович откинулся в кресле и вновь заговорил спокойно, даже чуточку безразлично: - Именно это я и скажу на комиссии Генштаба. Мол, мое дело - выполнять приказы руководства.
- Да ты, Леша, никак пугать меня вздумал?
- Ну что вы, Петр Иванович. Мне ли вас пугать. Я так… рисую перспективы на будущее. Чтобы потом не удивлялись. Щукин пожевал безвкусный кондиционированный воздух, недобро глядя на гостя, и протянул пасмурно:
- Не понимаю я тебя в последнее время, Леша. Что-то ты крутишь. Вот и люди говорят: забываться стал. Большим начальником себя почувствовал. Смотри, как бы падать долго не пришлось. Или ты, может быть, думаешь, что я без тебя не обойдусь? Так у нас в стране незаменимых нет. Вон того же Сулимо посажу на твое место. Или этого Володю. Прибылова. Он, думается мне, счастлив будет.
- Ваш Сулимо - мясник. Он руками работать мастер, а головой… Что касается Володи… Счастлив-то он будет, тут вы, конечно, правы. Вот только долго ли? Молод еще Володя для таких дел. У него глазки-то от жадности разбегутся, вы еще и чай допить не успеете, а в дверь уже люди из прокуратуры постучат. - Саликов говорил скучно, тем самым тоном, которым взрослые объясняют детям совершенно очевидные вещи. - Так что вместе нам падать придется, Петр Иванович. Всем. Стаей. Вы же меня не спросили, когда состав с танками в Новошахтинск погнали. Вас не заботило, как я его оттуда на базу перегонять стану. Вас же не волновало, где и как мне укрывать тридцать пять единиц бронетехники. Вас не заботит, что скажут технари. - Щукин смурнел все больше. - А то, что мне пришлось ветку надстраивать лишний раз, это как? Ведь она почти наверняка "засветилась", а значит, "засвечена" и сама база. Да и состав вы "засветить" умудрились… Кстати, о людях… Это ведь идея Сулимо? Я имею в виду технику. Сулимо? Щукин пожевал губами, подумал, кивнул:
- Его.
- Я так и думал. Жаден больно ваш капитан. А жадность - преотвратительнейшее качество. До беды доведет, и оглянуться не успеете.
- Так он мне сказал, что, мол, Алексей Михайлович не против. Мол, сам идею подсказал. - Щукин развел руками. - И что покупатели самолетов не отказались бы бронетехнику взять. Вот я и подумал, что лишние тридцать миллионов нам не помешают.
- Ну да, а прикрывать пропажу техники опять-таки пришлось мне.
- Это уж извини. Я ведь не мог отсюда, из Москвы, приказы отдавать.
- Не могли, - согласился Саликов. - А ваш Сулимо - идиот. Я сказал ему насчет Чечни: война, мол, эта - золотое дно. Понимающие люди на ней огромные деньги заработают. Он мне: как тут, мол, не пойму, кусок поиметь? Я ему схемку примерную и набросал. Так он, в обход меня, к вам. Кретин. Покупатели-то технику возьмут. Это не вопрос. Да только в такой ситуации жадничать - грех. С танками этими возни выше головы и риск громадный.
- Ладно, с Сулимо я потолкую, - жестко пообещал Щукин.
- Чего уж теперь… - вздохнул Саликов. - Ладно. Теперь нам в два раза быстрее крутиться нужно. Кстати, вы бумаги на таможню отправили, Петр Иванович?
- Не успел пока. Когда тут… - Щукин развел руками.
- Завтра же постарайтесь отправить, - не то приказал, не то попросил Саликов. - Пока дойдет, пока то да се. Дай бог в неделю уложиться. А больше у нас времени нет, Петр Иванович. Сами знаете.
- Да уж знаю, Леша, знаю, - кивнул тот. - Ладно, насчет бумаг я распоряжусь. Завтра и уйдут.
- Хорошо. Саликов достал из кармана пачку "Мальборо", вытащил сигарету, покрутил в руках, посмотрел на нее внимательно, словно выискивая какие-то изъяны, и решительно сунул обратно.
- И правильно, Леша, - улыбнулся Петр Иванович. - И правильно. Лучше рюмочку выпей. Это, знаешь, восемнадцатилетним хорошо, пока здоровье как у быка, всякой дрянью себя травить. А сейчас и без никотина дерьма навалом. Ешь отраву, дышишь ядом да испарениями разными, еще не хватало самому себя в гроб загонять. Чай, не мальчик уж, о здоровьичке-то думать надо. Думать. Организм, он ведь не железный… Саликов сунул пачку в карман.
- Ну а вообще-то Сулимо тебе как? - возвращаясь к основной теме, спросил Петр Иванович.
- Ума бы побольше - цены бы человеку не было, - ответил Саликов. Щукин расслабился. Обвинения, похоже, кончились.
- Что-то ты мне давно не звонил?
- А что звонить-то? - Саликов дернул крепким плечом. - Случится что, тогда и позвоню.
- Когда случится, поздно будет, - философски заметил Щукин. - А что с этим собираешься делать? - Он мотнул головой в сторону двери. - С Прибыловым. Владимиром Андреевичем.
- Пусть пока у нас на заводе понежится. Поруководит. Там и Сулимо за ним приглядит, да и я присмотрюсь потщательнее.
- Не боишься?
- А чего бояться? - усмехнулся Саликов. - Он-то думает, что завод реальный. Старается.
- Не болтает?
- Пока не болтает. Ну а если начнет, как-нибудь справимся. Любую проблему решить можно. Было бы желание.
- Может быть, лучше разъяснить полковнику, что к чему?
- Стоит ли? Пусть думает, что он большая шишка. Нам же спокойнее. А чтобы старался получше, надо пообещать ему Москву и небо в алмазах.
- Думаешь, поверит? - Улыбка Щукина стала еще шире.
- А почему нет? Ему же самому хочется в это верить. Не с кем-нибудь, с самим Щукиным Новый год празднует.
- Ну ладно, как скажешь. - Петр Иванович неторопливо открыл ящик стола и принялся складывать в него бумаги. - Самолеты-то последние пришли? Саликов посмотрел на часы.
- Должно быть, уже пришли.
- "МиГи-29", как договаривались?
- "МиГи", - ответил Саликов серьезно и вдруг улыбнулся. - У заказчика-то нашего губа не дура.
- Ладно. Дура - не дура, не нам судить. Он платит. И платит хорошо. А кто платит, тот и музычку заказывает.
- И мы вместо оркестра.
- Выходит, так. - Щукин задвинул ящик и запер его на ключ.
- Но теперь-то, сам понимаешь, Леша, ситуация сложилась однозначная: либо пан, либо пропал. Кашу мы уже заварили, выходить из игры поздно. Саликов едва заметно усмехнулся. Что ж, иного он и не ожидал. Этот жест - запирание ящика на ключ - характеризовал ситуацию лучше любых слов. Несмотря на то что они со Щукиным в предстоящем деле являлись едва ли не самыми близкими партнерами и должны были бы цепляться друг за друга, доверять друг другу во всем, получалось, что в основном - в безопасности - между ними определенная дистанция. Заперев ящик на ключ, Петр Иванович как нельзя лучше дал понять, что дружба дружбой, а денежки врозь. И что у него, Щукина, есть свои секреты, касающиеся данной операции, в которые Саликову хода нет. Хотя при этом Алексей Михайлович не мог не отдать Щукину должного - тот прикрывал его, как и обещал. Во всяком случае, пока. И намерен прикрывать до того момента, пока денежки не упадут им в карман. А вот что будет дальше… Щукин строит свои планы, он, Саликов, свои. Время же - великий судья - покажет, чьи планы лучше и тоньше.
- К какому числу ты подготовишь эшелон? - вдруг спросил Петр Иванович. Саликов шевельнул бровями.
- Теперь время поджимает… Придется постараться, но, думаю, к пятому все будет готово. Щукин прищурился.
- Постарайся, Леша. Срывов не будет? Саликов снова едва заметно улыбнулся.
- Во всем уверен только Создатель, Петр Иванович, а мы лишь простые смертные.
- Это ты, когда помрешь, архангелам объяснять станешь, - раздраженно заметил Щукин. - А сейчас, здесь, мы - власть. И большая, чем господь бог. Так что действуй. Как говорится, даю тебе карт-бланш. Саликов кивнул, показывая, что принял распоряжение к сведению.
- С бронетехникой возни будет много. Шутка ли - тридцать пять единиц. Суета начнется, а я не люблю суету.
- Кто ж ее любит? Но раз уж надо посуетиться - придется посуетиться. Ничего не поделаешь. Как говорится: любишь кататься, люби и саночки в гору возить. Денежки-то нравится получать?
- Нравится, - спокойно подтвердил Саликов. - Но суетиться надо при ловле блох, а нам придется суетиться по делу. В спешке-то самые большие ошибки и допускаются.
- А ты не допускай ошибок! - хмурясь, заметил Щукин. - Далась тебе эта бронетехника!
- Далась, Петр Иванович. Мы операцию без малого два месяца прорабатывали, а теперь из-за того, что у вашего Сулимо глаза оказались слишком завидущими, все может пойти коту под хвост.
- Во-первых, не у "вашего" Сулимо, а у нашего. Ты не путай. - Петр Иванович вдруг усмехнулся и заговорил совершенно спокойно, без тени раздражения: - Во-вторых, ты сам ему идейку подкинул, не забывай.
- Я и не забываю. Кто ж знал, что у него жадность преобладает над здравым смыслом.
- Теперь знай. Ну и, в-третьих, существует такой немаловажный фактор, как интерес покупателя. Первое правило торговли помнишь? "Спрос порождает предложение". А второе правило: "Клиент всегда прав". Так-то. Скажут: "Заверните" - завернем и ленточкой перевяжем. Попросят нарезать на дольки - нарежем на дольки.
- Дольками, - поправил Саликов.
- Что?
- Нарежем дольками.
- Какая разница! Кстати, шибко умные пойдут сейчас грузить чугуний. - Щукин засмеялся и добавил: - Ничего не поделаешь, Леша. Если есть люди, готовые за что-то заплатить, найдутся и те, кто это что-то достанет. Закон рынка. Нравится нам или нет, но он существует. Не мы бы эти танки добыли, так какой-нибудь другой умник нашелся бы. Чего ж деньги упускать, раз сами в руки плывут?
- Как скажете, Петр Иванович. - Саликов выглядел хмурым. Щукин так ничего и не понял.
- Да ладно, развеселись, Леша, - засмеялся Петр Иванович. - Новый год все-таки. Праздник. Расслабься.
- С вами расслабишься, пожалуй.
- Расслабься, расслабься. - Петр Иванович поднялся из-за стола, подошел к Саликову и похлопал его по плечу. - Зажатый ты какой-то, Леша.
- Нормальный, - устало отреагировал тот. Оба двинулись к двери. Уже на пороге Щукин остановился и, посмотрев Саликову в глаза, спросил:
- А самолеты-то надежно прикрыл?
- Надежно, - ответил Саликов. - Никто концов не найдет.
- Ну и хорошо, - улыбнулся Петр Иванович. - Смотри, это на твоей совести.
- Знаю.
- Вот и отлично. Кстати, о технике, - напомнил Щукин. - Камовские "вертушки", о которых ты говорил. "Акулы"‹"Черная акула" - название боевого вертолета "КА-50" конструкторского бюро Камова. Не имеет аналогов в мире, так как полностью управляется одним человеком.›, три штуки. Те, что приятелю в часть, - усмехнулся он. - Ушли твои "вертушки". Уже недели две как.
- Я знаю, - кивнул Саликов. - Справлялся.
- Видишь, Леша, что я ради тебя делаю, на что иду? В частях денег не хватает, а я твоему знакомцу вертолеты проплачиваю. Знаешь, каких трудов мне стоило главного уговорить? Это тебе не какие-то там вшивые танчики-самолетики. Тут штучный товар. Ну да ладно, чего для хорошего человека не сделаешь! Запомни это, Леша.
- Уже запомнил, Петр Иванович, - серьезно ответил тот. - Только если бы не мой "знакомец", то и двух "МиГов" у нас сейчас не было бы. И потом… - Саликов усмехнулся. - За "вертушки" вы платили из государственного кармана, а денежки за самолеты положите в свой.
- Ну ладно, хватит о делах. Пойдем, - кивнул Щукин. - А то там должны Пугачеву показывать. Любишь Пугачеву-то? Саликов пожал плечами.
- А я, знаешь ли, уважаю. Пошли еще по рюмочке пропустим. Порадуем твоего Володю своим обществом.
Глава 4
Максиму Леонидовичу Латко, помощнику военного прокурора округа, исполнилось сорок два за неделю до Нового года. Для своих лет он выглядел вполне прилично: достаточно высок, крепок, по-военному осанист. Правда, за последний год что-то пошел вширь. Над брючным ремнем однажды утром вдруг обнаружился округлый, плотненький, как узбекская дынька, животик - следствие злоупотребления персональным автотранспортом. Заметив пузцо, Максим решил бегать по утрам, но через месяц с удивлением констатировал, что "трудовая мозоль" ничуть не уменьшилась и даже вроде бы, наоборот, пошла в рост. Для него это явилось откровением, кроссовки были заброшены в дальний угол, а утренние пробежки канули в Лету, пустив редкие круги. К сорока волосы на затылке Максима начали редеть, а к сорока двум от них осталось только воспоминание и вполне отчетливая лысина размером с кофейное блюдце, абсолютно не гармонирующая с длинным хрящеватым носом, острыми зелеными глазами, тонкими губами и упрямо-волевым тяжелым подбородком. О трупе солдата, найденном дорожниками на окраине Новошахтинска, Максим узнал первого января в одиннадцать часов утра. Он как раз сел за стол, чтобы съесть порцию холодного салата "оливье", оставшегося от вчерашнего праздничного стола. В эту-то секунду и зазвонил телефон. Первым предположением было, что кто-то из старых друзей решил поздравить его с наступившим уже Новым годом.
- Максим! - закричала из комнаты жена Ира. - Максим, возьми трубку! Максим Леонидович, которого в военной прокуратуре за глаза называли не иначе как Удав, шумно отодвинул табуретку, поднялся и зашлепал тапочками по коридору. Ближайший телефон висел на стене у входной двери.
- Ирк, это ж тебя! - крикнул он на ходу.
- Если меня, тогда и подойду, - отреагировала жена и засмеялась.
- Веревки из меня вьет, - вздохнул Максим. Он вытащил трубку из держателя и хрипло выдохнул в нее: - Алло! - Отвернулся, кашлянул и добавил, на сей раз звучнее и громче: - Слушаю вас.
- Максим Леонидович? - послышался в трубке голос Хлопцева, главного военного прокурора округа, солидный такой, раскатистый баритончик, важный, насыщенный чувством собственной значимости. - С наступившим тебя.
- Спасибо, Федор Павлович. Вас также. Хлопцев помолчал секунду, словно раздумывая, переходить к делу сразу или все-таки чуток обождать приличия ради. Максим поморщился. Он знал такие паузы. Если предстояло сообщить какую-нибудь неприятную новость в праздник, когда люди заведомо заняты, собираются куда-нибудь уезжать или садиться за стол, а их надо тащить по морозу к черту на рога, - ради дела, понятно, не для баловства, - Федор Павлович Хлопцев всегда выдерживал такую вот паузу, мялся.
- Как отпраздновали? - наконец разродился следующим вопросом Хлопцев.
- Спасибо, Федор Павлович, хорошо.
- Наверное, поздно легли? - с непередаваемо фальшивым сожалением осведомился Хлопцев. "Господи, а если даже я лег под утро? Что это изменит? - подумал Максим. - Неужели он вздохнет и скажет: "Ну, тогда, Максим Леонидович, ложись отсыпайся"? Что за глупости, в самом деле? Надо бы как-нибудь оборвать эту экзекуцию". Впрочем, ответил он бодро и весело:
- Да нет, Федор Павлович, легли, согласно уставу, в десять вечера. В шесть встали. Уборку казармы произвели. Хлопцев засмеялся.
- Бодро звучишь, Максим Леонидович. Рад за тебя. - Хлопцев помолчал пару секунд, а затем голосом, тонущим в бездне печали, поделился новостью: - Знаешь, Максим Леонидович, мы вчера на окраине Новошахтинска труп нашли. Максим предполагал что-то подобное. Не стал бы Хлопцев беспокоить его по пустякам первого января. Раз позвонил домой, значит, случилось что-то серьезное. Самострел или убийство. Дезертиры и прочее могли бы подождать и до завтра. Однако Максим не удержался, поддел:
- "Мы", Федор Павлович, это вы с кем-то еще или "мы, Николай Второй"?
- В смысле "мы - российские граждане", Максим Леонидович, - не обиделся Хлопцев. - Дорожники его обнаружили.
- А милиция была?
- Была, конечно. Куда же им деться-то? Все как положено. Протокол осмотра, предварительное заключение судмедэксперта. Короче, все.