– А ты обожди разоряться раньше времени. Сейчас похлеще пулю услышишь. Фактики – это так, подстраховка ему и подтверждение его крутизны. А вообще он с прискорбием вынужден был сообщить, что, в связи со смертью Димона наш канальчик на таможне тю-тю. В смысле, будет прикрыт.
Повисла тишина. Лишь ветер шумел за стенами, скребся в стеклопакеты, хлопал плохо закрепленной ставней.
Карновский, рисуясь, выпустил два сигарных кольца – покрупнее и поменьше, полюбовался и продолжал:
– Но и это еще не все. Есть возможность сохранить канал за нами. А для этого он убедительно просит нас помочь ему в одном дельце. Так, пустяк. Мы должны убрать того хмыря, который завалил Димона. Более того, он предложил нам план действий. Он пронюхал, что в "Крестах" сидит наш парень, Башан, который и рекомендует нам действовать через него – мол, тот и так сидит за мокруху, ему что за одного отвечать, что за двух, без разницы. Взамен нам сохраняют канал… Вот теперь все.
– И как этот хрен вообще на тебя вышел? – Южный плеснул себе вина – когда ему предстояло садиться за руль, он избегал крепких напитков.
– Знаешь, он как-то мне не докладывал, – в голосе Карновского впервые прорезалось раздражение, и стало ясно, что его спокойствие напускное.
– А как выглядит?
– Обыкновенно, – пожал плечами Карновский. – Даже, я бы сказал, нарочито заурядно. Без примет. Встреть по-новой – не узнаешь. Правда, на откровенную шестерку не похож. Все же взгляд выдает определенное… положение. На мой нюх – порученец при пахане.
– Все зависит от того, какой пахан, – раздумчиво сказал Южный. – При ином пахане шнырем быть почетней, чем…
– Хоре философить! – перебил Родик, нервно катая по столу апельсин. – Он сказал, от кого пришел?
– Сказал, что его я могу называть Иван-Петровичем или Иван-Иванычем, ему, мол, по барабану. Сказал, что передает пожелание весьма уважаемых и влиятельных людей, но называть их имена не уполномочен… На мой взгляд, вполне достаточно того, что он знает о нас излишне много.
– Ты хочешь сказать, – внимательно посмотрел на него Южный, – что его командировал Гаркалов-старший?.. А что, очень может быть. Во-первых, у папаши Гаркалова имеется прямой интерес замочить того хмыря – отомстить за сына. Во-вторых, обещание сохранить канал на таможне. Старшему это под силу. В-третьих, эта осведомленность. Меня, например, ничуть не удивляет, что папаше может быть известно о нас все.
– Намекаешь, сынок ему стучал? – нахмурился Родик.
– Стучал вряд ли – че ему на себя самого стучать… А вот папашка мог поручить своим шестеркам разузнать, чем это сынуля столь оживленно занимается в Питере. Поскольку возможностей у папашки хватает, ему все и разведали в наилучшем виде: тачки, мол, Димон дорогие тырит. А папашка, видимо, решил, что это нестрашно, что не даст, в случае чего, сынку погореть. Нехай дитя тешится – кровушка-то молодая бурлит. А поумнеет, опыт этот пригодится для более серьезных дел. Тем более, перевоспитать сына ему все равно не удалось бы, а перекрой сыну кислород своими возможностями – еще неизвестно, куда Димочку понесет… В общем, папашка успокоился, но информацию приберег до времени.
– А этот шнырь тебя никак не прессовал? – спросил Родик у Карновского. – Типа, что натравит мусоров?
– Пока нет, – сказал Карновский. – Но думаю, все впереди. И я не буду удивлен, если в скором времени он снова нарисуется и предложит еще что-нибудь – под тем предлогом, что эти фактики вскорости могут лечь на стол людей в погонах. А то и тех, кто предпочитает насквозь цивильное шмотье…
– Не думаю, – пожевал губами Южный. – Из нас киллеры, как из ведра корона. У нас ведь другой профиль… Если он действительно от папаши Димона, то, полагаю, добьется своего и отвалит. Гаркалову бизнес наш на хрен не нужен, он так низэнько не летает.
– Да о чем вы болтаете? – Родик в сердцах швырнул апельсин в огонь. – Вы че, в натуре собрались в киллеры податься? Какой-то пидор разводит нас, а вы яйцами только брякаете! И на кой хер нам в это ввязываться? У нас своих дел не разгрести, а еще в мочилово лезть! Мы ж мокрым не занимаемся!
– А Башан? – напомнил Карновский.
– И где теперь этот Башан?! Сам влип, и чуть всех нас за собой не утащил!
– Ты посчитай, Родик, сколько мы потеряем, если накроется эта лыжня на таможке, – негромко сказал Южный. – Пока новый канал проложим… Если вообще проложим. Но даже не это главное…
– А че? – Родик успокоился так же быстро, как и завелся. И Карновский всерьез подозревал, что компаньон давно и прочно сидит на коксе. Да и перед встречей наверняка заправил ноздри парой "дорожек".
– Конкуренты, – ответил Родику Южный. – Если мы упустим канал, его приберут в два счета. А даже если не приберут, то узнают о нашей неудаче и вообразят, будто мы сдулись. И кому-то из конкурентов в головенку обязательно закрадется нехорошая мысль: а не отхватить ли от них кусочек, пока ребята не на коне. А следующая непременная мысль – а не прибрать ли все наше хозяйство подчистую…
– То есть ты склоняешь подписаться на мокруху? – Родик в одиночку налил себе водки и выпил залпом. Его никогда не волновало, сколько он зальет в себя водки, перед тем как сесть за руль "чероки".
– Я ни к чему не склоняю, я просто размышляю вслух, – сказал Южный.
– Ну, положим, мы вписываемся, – не успокаивался Родик. – И как нам это провернуть? Это ж "Кресты"! Ну и что с того, что там Башан парится! Как его подписать, как его подвести?
– Как подвести – не проблема, – вместо Карновского ответил Южный. – Пересечься человеку с человеком в "Крестах" легко, были б бабки. А вот как подписать Башана – это да, вопрос. Добровольно взять на себя еще одну мокруху… Башан, конечно, не семи пядей во лбу, но не идиот же! Тем более, пока он еще надеется, что дело и с первой мокрухой накроется медным тазом, что он выйдет из крытки весь такой белый и пушистый…
– А если не Башана напрячь? – высказался Карновский.
– А кого еще? – усмехнулся Родик. – Закрывать кого-то спецом? Да та же фигня, только еще заморочней!
– Погодите.
Карновский поморщился и размочалил сигару в тяжеленной пепельнице.
– Есть одна идея. Кажется, можно попытаться и подписать именно Башана. Он делает дело, а потом включает дурика. Ну, кричит, там, дрыгается, бросается на всех, сопли, пена на губах, все дела… Поскольку налицо натуральное немотивированное мочилово, то его везут в психушку на экспертизу. А там никого даже подмазывать не придется! Это Башану мы скажем, что лепилам бабла заслали, типа чтоб нарисовали они тебе верную справку. А лепилы и вправду нарисуют ему, что он псих. И Башана отправляют отсиживать в дурку…
– А там не зона, там режим лафовый, – азартно подхватил Южный. – И при первой возможности таких постояльцев выгоняют пинком под зад, потому как тамошним лепилам на фиг не нужны такие клиенты. Если ты не серийный и ведешь себя чики-чики, то обычно держат пару месяцев, не больше.
– А потом обратно в "Кресты", – буркнул Родик.
– Но Башану можно пообещать, что из дурки мы его выкупим уже через неделю, ну, на худой конец, через месяц, – воодушевленно продолжал Карновский, видя, что его идея воспринимается с одобрительным вниманием. – Штуку ставлю: Башан подпишется на таких условиях.
– А мы только пообещаем или… – Южный обвел взглядом собеседников.
– Надо помочь, – твердо сказал Родик. – Башан – пацан правильный, кидать его западло.
– Слушайте, – Карновский с улыбкой откинулся в кресле, – ну а кто нам мешает запросить у этого посредника… ну, скажем… полета тыщ зеленых? Вроде как на текущие расходы. И заявляем, что только на этих условиях мы соглашаемся. Если за всем этим действительно стоит папашка Гаркалов, он раскошелится, для него это не деньги. Ну и, разумеется, остается наш канал на таможне.
– Кажется, срастается, – потер ладони Южный, – но надо еще как следует обкашлять все нюансы…
Глава 15
Дела непонятные…
Прогулка по зимнему Питеру в неожиданно грянувшую оттепель – занятие, прямо скажем, мало увлекательное. Под ногами чавкает, в ботинках чавкает, нормальной зимой и не пахнет, а в лицо прицельно лупит мокрый снег, ветер непостижимым образом забирается под заправленный в джинсы свитер…
Прогулка в "Крестах" при такой погоде выглядит несколько лучше: тут снег хоть убирается, да и стены прикрывают от ветра, но, поскольку Алексей Карташ был выдернут из привычной жизни совершенно для него неожиданно, то и подготовиться к переезду на казенную квартиру он не успел. Вот и вышагивал теперь по дворику в том, в чем щеголял на презентации, а именно в лакированных туфлях, коротком стильном пальтишке поверх костюма и без шапки. Однако оставаться в опостылевшей хате было совсем уж невмоготу, поэтому Алексей старался наслаждаться стылым воздухом, пробирающей до костей сыростью и разминанием нижних конечностей в снежной кашице. Прочие же обитатели "Крестов" резвились как дети. В первый раз узрев шествующих на прогулку сограждан, Карташ малость прибалдел. И было отчего: соседи по СИЗО несли с собой тряпичные мячи, связки наполненных водой двухлитровых бутылей из-под минералки: типа гантели, даже боксерские перчатки мелькнули в толпе – ну чисто зэки из американских фильмов торопятся размяться на свежем воздухе… А с другой стороны, что удивительного: в тюрьме особо заняться нечем, так почему бы мышцу сидельцам не покачать?..
Как это не странно, но идиотская с какой стороны не посмотреть игра в расследование, затеянная им и увлекшая всех четверых, дала первые результаты. Эдик связался со своим приятелем-опером и наплел, что ему срочно требуется помощь: покрутиться в отеле "Арарат", побеседовать с персоналом, пошакалить вокруг – в общем, разнюхать, так ли уж верна версия следствия насчет убийства задержанным в состоянии аффекта. Может, вовсе и не задержанный укокошил голубков? В случае победы приятеля ждет новая звездочка… ну, а в случае неудачи – море халявной водки. Оперок и в самом деле оказался парнишкой толковым, все эти дутые Дукалисы-Фуялисы отдыхают и не встают, и периодически давал отчеты. Отчеты по телефону принимал Эдик и пересказывал услышанное остальным. (Причем сам процесс приемки каждой телефонограммы превратился для Алексея в какой-то унизительный и мерзкий ритуал… ладно, не будем сейчас не об этом.)
Короче, этот опер надыбал вот что.
Он побывал в той гостинице. Жизнь там, как выяснилось, идет своим чередом, из-за Карташа отелю не закрыли, другие постояльцы не съехали, глаза у персонала не красные от непросыхающих слез…
В общем, визит опера никого, понятное дело, не удивил. Более того, некоторые выражали легонькое удивление, что их не донимают подобными визитами по десять раз на дню. Словом, персонал выражал полную внутреннюю готовность к беседам. И никому, ясное дело, в голову не пришло поинтересоваться из какого отделения к ним пожаловали, уж не из того ли, которое не имеет к расследованию ровным счетом никакого отношения… Опер поговорил с управляющим, взял адреса тех, кто работал в ту ночную смену, но кого на месте не оказалось, съездил, переговорил и с ними. В целом ничего особливого. Ни тебе паспортов, оброненных убегающим преступником, ни отпечатков вымазанных креозотом ботинок, ведущих до самой хазы. Персонала в гостинице по ночам немного, и никто из них ничего не видел и не слышал до начала переполоха. Кстати, никто их до Эдикового опера толком-то и не расспрашивал. Да и коридорную, что дежурила на этаже в ту ночь, тоже спрашивали только об имеющем непосредственное отношение к бурным ночным событиям. А оперок поспрашивал и о другом.
Коридорные дежурят на каждом этаже, их стол находится в закутке, из этого закутка коридор не просматривается – тем более, извилистый, тем более, ночью им делать, по сути, нечего, и они мирно кемарят на диванчиках. Не положено, кончено, престиж, репутация и все такое, но кто ж ночью сунется проверять… Кемарила и коридорная на втором этаже. Сперва ее разбудил приезд хмельной троицы, она выглянула, пронаблюдала, как вносят Карташа и вновь задремала. Зато выстрелы ее разбудили окончательно и бесповоротно. То есть теоретически некто легко мог незамеченным проникнуть в номер – как до триумфального приезда, так и после. Особенно уверенно некто мог действовать, если был осведомлен о гостиничных порядках.
– Или если коридорная сама повязана, – мрачно добавил в этом месте рассказа Дюйм.
– Или если так, – согласился Эдик. – В результате, как я сказал, опер переговорил со всеми, кто дежурил в ту ночь.
И не понравились ему из всей обоймы двое. Один, сразу было видно, насквозь продажный тип, который за деньги готов бомбу подложить под собственную задницу. А второй… второй не понравился еще больше. Слишком уж был весел, непринужден и умеренно нагл – как развязный халдей в дорогом кабаке. Причем заметно, что ему хотелось обнаглеть по полной, но он удерживался. Немного права покачал – дескать, вызывайте повесткой, пишите протокол. Но видно было: права качает спектакля ради. Поэтому легко успокоился после обычных в таких случаях увещеваний, что это, дескать, просто ни к чему не обязывающий разговор, что вы же хотите оказать всемерную помощь в установлении справедливости и так далее. И все свои "не знаю, не слышал, не видел" дальше долдонил с игривым блеском в глазах… Короче, опер почувствовал в нем некое второе донце.
– Ни при чем человек, вот и все объяснение. Не все же должны дрожать при виде ментовских корок, – сказал Карташ.
– Да что ты говоришь! – хмыкнул Эдик. – А я и не знал! А я, можно подумать, деревянный по уши и думал, что всенепременно должны дрожать и обязательно, чтобы все… Сказал же: опер мой унюхал второе донце, и я ему доверяю. Что такое ментовское чутье, в курсе? Тем более, и панику в халдее он тоже почувствовал, когда вопросики задавал. Хотя задавал со всей мягкостью, можно сказать, вопросиками по шерстке гладил, но нет-нет, да и проскочит эдакая искорка. Как бы это словами-то объяснить, про чутье… Ну вот не станет человек ни с того ни с сего паниковать, понимаешь? Страх, неуверенность, зажатость перед ментом – это нормально, это в порядке вещей. Все ментов боятся. Но не паникуют же! Тем более какой-то сраный халдей…
– А по-моему, первый тип более подозрительный, – возразил гаишник Квадрат. – Тот, который всех готов продать за деньги.
Эдик скептически покачал головой:
– Этого уже убрали бы, будь он причастен. Таких гнилых людишек в живых не оставляют, опасно. Гнилой – значит, трухлявый, ткни посильнее – и рассыплется. Или придумает, кому можно выгодно продать информацию.
Еще приятель Эдика полюбопытствовал в гостинице, кто там проживал по соседству с номером, где остановились Алексей с Машей. Его послали к управляющему. Управляющий, естественно, удивился: "Дык ваши уже выясняли!" Но сами понимаете, сказал опер, дело громкое, параллельно расследуется несколькими подразделениями, чтоб никаких ошибок и неточностей. Управляющий ботву проглотил и позволил заглянуть в компьютер, куда заносятся данные постояльцев. Один из соседних номеров занимал и до сих пор занимает какой-то барыга из Канады, другой номер пустует. И в ту ночь тоже пустовал. Опер захотел переговорить с постояльцами. Идея управляющему не понравилась: постояльцев, дескать, уже опрашивали, и многие остались недовольны повышенным вниманием к своим персонам… Ну, опер не стал настаивать. Клиенты для гостиницы – это серьезно. Ясно дело, что кто-то из них что-то обязательно слышал. И в первую голову весьма неплохо было бы потрендеть с бизнесменом из Канады, но с ментовскими возможностями…
Такие дела.
Карташ месил снег среди прочих заключенных в прогулочном дворике и размышлял. Итак, параллельно официальному следствию эти сыскари затеяли следствие частное. И уже что-то начало вырисовываться: пустой номер, подозрительные типы из обслуги, плохой обзор коридора со стороны коридорного – все это было лучиком света в непроглядной тьме тоски и беспомощности. А ведь приятель Эдика еще только нащупывал подходы…
Кто-то тронул его за рукав, и Карташ обернулся.
– Эй, братан… – абсолютно незнакомый плюгавенький мужичок в ватнике, метр с кепкой росточком, смотрел исключительно мимо, – ты это, ты завтра с утреца на поверке скажи, что у тебя зуб болит…
– Чего? – не врубился Карташ.
– Чего, чего! – рассердился плюгавый визави, но смотрел все равно в сторону. – Не ори, бля, люди ж кругом… Зуб у тебя болит, понял? Так завтра и скажешь. Не забудь. Понял?
– Нет, не понял! – Алексей высвободил рукав из пальцев мужичка. – А ты…
– Ну и мудак, – констатировал мужик. – Я тебе дело говорю. Потом локти кусать будешь… – и растворился в толпе гуляющих и резвящихся. Как и не было.
Карташ пожал плечами и отвернулся.
Разбрелись по хатам. О странном предложении насчет больного зуба сокамерникам, на сей раз прогулку манкировавшим, он не рассказал – просто не дали. Едва за Алексеем закрылась дверь, Дюйм, ласково улыбаясь, указал ему на верхнюю пустующую шконку:
– Ну что, голуба, нагулялся? Полезай-ка.
– Опять? – возмутился Карташ. – Слышьте, мужики, достало. Вы че, издеваетесь?!
– Ты хотел, чтобы мы помогали? – напомнил Эдик. – Вот и давай.
– А пока меня не было, нельзя было?
– А вот нельзя было: абонент был вне зоны. Твои вопросы решал, между прочим.
Крыть было нечем. Унизительная церемония телефонного звонка началась. Ворча, Карташ забрался наверх и самолично накрыл голову одеялом. Квадрат положил сверху еще и подушку – для пущей надежности, и остался рядом, на стреме. Карташ скрежетнул зубами, но рыпаться не посмел. И в самом деле, чего протестовать, мужики помогают ему. То есть, наверное, помогают… Сыщики долбанные. Но вдруг… Чем черт не шутит… В последнее время, особенно после задушевного разговора со следаком, Алексей готов был хвататься за любую соломинку. Может, и стоило рассказать сокамерникам о веселых сибирских знакомцах, которые ради каких-то своих целей чуть ли не под пожизненное людей подводят? Нет. Рано. Пока Карташ не убедиться стопроцентно, что попал в переплет либо по прихоти, либо по недочету именно Глаголевской шарашки, нет смысла вскрываться. А дистанционно роющие землю сокамерники могут и в самом деле что-нибудь надыбать, даже если не будут знать подробностей… Особенно если не будут.