- Я постараюсь, - проговорил я.
- Хорошо, - с явным удовлетворением отозвался он. - Думаю, что вам удастся. Я дам вам список имен членов синдиката. - Он достал из внутреннего кармана сложенный лист бумаги. - Вот они, - он развернул его и указал. - Четыре лошади. Синдикат зарегистрирован в Жокейском Клубе совершенно открыто, с указанием счетов и прочего. На бумаге-то все в порядке, но скажу честно, Сид, мне это не нравится.
- Я проверю, - пообещал я.
Он от души поблагодарил меня, что показалось мне излишним, и отошел. Через минуту-другую он присоединился к Розмари и Джорджу и заговорил с ними.
Поодаль от них стоял Бобби Анвин. Он держал в руках блокнот и авторучку, и один из тренеров-середнячков не знал, куда деваться от его расспросов. Громкий голос Бобби словно плыл в воздухе и был повсюду - резкий, с характерной северной напористостью и инквизиторскими интонациями, заимствованными у тележурналистов.
- В таком случае можете ли вы сказать, что совершенно удовлетворены тем, как скачут ваши лошади?
Тренер озирался по сторонам, желая поскорее скрыться, и переминался с ноги на ногу. Удивительно, что он вообще согласился на интервью. Печатные колючки Бобби Анвина ранили весьма жестко. Но ему доставляло прямо-таки садистское наслаждение сталкиваться со своей жертвой лицом к лицу. Писал Боб крепко, и его охотно читали, но все связанные со скачками дружно проклинали и ненавидели его.
В течение многих лет между ним и мной сохранялось некое подобие перемирия. На практике это означало, что он свел употребление слов "Слепой" и "кретин" к двум в каждой статье, когда речь шла о проигранных мной скачках. С тех пор как я перестал выступать, я больше не был для него мишенью, и понемногу мы начали не без странного удовольствия болтать друг с другом, словно бередя раны.
Бобби увидел меня краем глаза и решил отпустить на свободу несчастного тренера. Он повернул свой большой клювообразный нос в мою сторону. Высокий, на вид лет сорока, неистребимо провинциальный, Бобби был борцом по натуре и достиг всего без чьей-либо помощи. Он прошел трудный путь и постоянно напоминал об этом другим. Должно быть, в наших судьбах было немало общего, потому что я тоже вырос на темных улочках городских окраин, но не темперамент и не отношение к жизни. Похоже, что удары судьбы приводили его в ярость, а я сносил их молча, а значит, он говорил, не закрывая рта, а мне приходилось его слушать.
- Я оставил иллюстрированный журнал с моей статейкой в комнате для прессы, - сообщил он. - Зачем он тебе понадобился?
- Меня просто кое-что заинтересовало.
- Да брось ты, - усомнился он. - Чем ты сейчас решил заняться?
- Не трудно ли тебе немного рассказать, о чем будет твоя следующая статья? - спросил я.
- Ладно. Предложение принято, - откликнулся он. - Я заказал бутылку отличного марочного шампанского в здешнем баре. Выпьем после первого заезда. О'кей?
- А если мы закажем сандвичи с копченой семгой, ты не поделишься со мной подробностями, о которых не написал в статье?
На губах у него заиграла мерзкая ухмылка, и он сказал:
- Почему бы и нет?
После первого заезда результаты нашей сделки оказались на столе.
- Да, Сид, дружище, ты можешь это себе позволить, - проговорил он, откусив сандвич. Потом Боб взял в руку бутылку в золотой фольге. - Итак, что ты хотел узнать?
- Ты ездил в Ньюмаркет в конюшню Джорджа Каспара, когда готовил статью?
Я указал на иллюстрированный журнал, лежавший рядом с бутылкой.
- Да. Ездил.
- Расскажи мне об этом.
Он застыл с полупрожеванным куском сандвича.
- Что тебя интересует?
- Какого ты мнения о Джордже Каспаре как о человеке?
Он заговорил, доедая кусок темного хлеба.
- Я уделил ему довольно много места. - Он бросил взгляд на журнал. - В общем-то я сказал все, что хотел. Он лучше всех тренеров на скачках знает, когда лошадь бывает готова, когда нет, в каком заезде у нее есть шанс победить и прочее. Но в людях он совершенно не разбирается и бесчувственен, словно камень. Он помнит имена и предков каждой из своих ста двадцати лошадей и способен отличить одну от другой, даже когда они бегут далеко под ливнем, а это практически невозможно. Но что касается сорока парней, работающих у него, то он просто зовет их Томми. Ему нет до них никакого дела. Они для него все на одно лицо.
- Эти парни приходят и уходят, - заметил я, стараясь не выдавать своего отношения.
- Но ведь и лошади тоже. Нет, ему так удобней. А на людей ему наплевать.
- А на женщин? - полюбопытствовал я.
- Он их использует, бедных дурочек. Могу поклясться, что, занимаясь любовью, он думает о завтрашних скачках.
- Ну, а Розмари… как она к этому относится?
Я налил ему в бокал шампанского и допил свое. Бобби расправился с сандвичем, отхлебнул большой глоток и слизал с пальцев оставшиеся крошки.
- Розмари? По-моему, у нее крыша поехала.
- Вчера на скачках она выглядела вполне нормально, - возразил я. - Она и сейчас здесь, и, кажется, с ней все в порядке.
- Да, знаешь, на людях она держится как дама из общества, тут я с тобой согласен, но я три дня прожил у них в доме и скажу тебе, приятель, нужно самому услышать, какой бред она несла, чтобы в это поверить.
- Ну, например?
- Она то и дело кричала, что их плохо охраняют, а Джордж требовал, чтобы она заткнулась. Розмари вбила себе в голову, что некоторых их лошадей в прошлом кто-то испортил. Рискну заметить, тут она права. Когда у людей такая огромная конюшня и они преуспевают, то враги и конкуренты всегда найдутся. Но, как бы то ни было, - он осушил бокал и снова наполнил его, - однажды она схватила меня за ворот у них в холле, а надо сказать, что он у них огромный, как амбар, и заявила:
"Вы должны написать о Глинере и Зингалу. О том, что их кто-то испортил".
Ты помнишь, это отличные жеребцы-двухлетки, из которых, увы, ничего не получилось. В этот момент из офиса вышел Джордж и сказал, что у Розмари неврастения и она страдает от перемены образа жизни. И тут они принялись ругаться прямо при мне. - Он тяжело вздохнул. - Но самое удивительное, что по-своему они очень любят друг друга. Насколько он может кого-то любить.
Я облизал языком зубы и без особого интереса взглянул на Бобби, как будто предполагая услышать совсем иное.
- А что говорит Джордж по поводу ее идей о Глинере и Зингалу? - спросил я.
- Он убеждал меня не принимать ее слова всерьез, однако потом добавил, что она совсем помешалась и уверена, будто кто-то непременно испортит Три-Нитро. Джордж считает, что она все преувеличивает. В этом возрасте у женщин часто появляются странности. Он сообщил мне, что охрану у Три-Нитро пришлось удвоить. По его мнению, это было необходимо. Он надеялся, что Розмари успокоится и перестанет изводить его всякими придирками. В начале сезона он организовал на конюшне ночной патруль с собаками. И этот порядок остался до сих пор. Он объяснил мне, что Розмари ошиблась насчет Глинера и Зингалу. Но ведь она одержимая, и ее не переспоришь. Вот он и решил над ней подшутить, чтобы она совсем не свихнулась. Похоже, что у обеих лошадей что-то типа сердечной аритмии. Джордж думает, что из-за этого они и стали проигрывать, когда повзрослели. Ну вот и все. Никаких сенсаций. - Он допил шампанское и в третий раз наполнил бокал. - Ладно, Сид, что ты действительно хотел узнать про Джорджа Каспара?
- Хм-м-м, - пробормотал я. - Как по-твоему, он чего-нибудь боится?
- Джордж? - недоуменно переспросил он. - А чего именно?
- Да чего угодно.
- Когда я жил у него, он ровным счетом ничего не боялся.
- Но, может быть, его что-то беспокоило.
- Ни капли.
- Или раздражало?
Он пожал плечами.
- Только общение с женой.
- Ты давно гостил у него, когда это было?
- А… - Он прикинул и задумался. - После Рождества. Да… На второй неделе января. Обычно мы начинаем готовить материалы для иллюстрированных номеров за несколько месяцев.
- Не кажется ли тебе, - медленно и с откровенным разочарованием произнес я, - что он хочет любой ценой защитить Три-Нитро?
- Так вот что тебя волнует? - ухмыльнулся он. - Да плюнь ты, Сид. Смотри на вещи проще и не перегибай палку. Джордж огородил весь свой двор с конюшнями и превратил его в какую-то крепость. Поставил двойные ворота высотой в десять футов и с шипами наверху.
- Да, я видел, - кивнул я.
- Ну, тогда ты в курсе. - Он пожал плечами, словно это могло что-то объяснить.
Во всех барах Кемптона стояли телевизоры, чтобы основательно нагрузившиеся зрители могли следить за скачками, не вылезая из-за столов. Мы с Бобби Анвином принялись смотреть второй заезд. Лошадь, обошедшую других на шесть корпусов, тренировал Джордж Каспар. Он собственной персоной появился в баре, пока Бобби задумчиво разглядывал два дюйма пены на дне бутылки. За ним следовал представительный мужчина в пальто верблюжьего цвета. По его виду нетрудно было догадаться, что это счастливый владелец победившей лошади. Он самодовольно улыбался, с важным видом размахивая руками, и поглядывал по сторонам.
- Допивай бутылку, Бобби, - сказал я.
- А ты не хочешь немного напоследок?
- Она твоя.
Он не возражал. Выпил, закусил и со вкусом рыгнул.
- А сейчас я пойду, - произнес он. - Попробую написать об этих жеребятках в третьем заезде. Надеюсь, ты не проговоришься моему редактору, что я смотрел второй заезд в баре, а не то он меня сразу выгонит.
На самом деле этого Боб совершенно не боялся. Он наблюдал из бара за многими скачками.
- До встречи, Сид. Спасибо за угощение.
Он повернулся, кивнул и решительным шагом двинулся к выходу. По нему никак нельзя было сказать, что за полчаса он осушил чуть ли не целую бутылку. Несомненно, он умел вести себя да к тому же отличался завидным здоровьем. В общем, у него были просто феноменальные способности.
Я сунул журнал в карман пиджака и медленно побрел к выходу, размышляя о том, что мне наговорил Боб. Проходя мимо Джорджа Каспара, я сказал: "Чисто сработано", то есть отделался привычным в подобных случаях вежливым замечанием.
Он небрежно кивнул мне. На этом наше общение закончилось, и я направился к двери.
- Сид, - окликнул он меня.
Я обернулся.
- Я хочу познакомить тебя с Тревором Динсгейтом, - произнес он.
Я пожал руку новому знакомому, обратив внимание на его снежно-белые манжеты, золотые запонки, бледную, гладкую кожу, аккуратные ногти и золотое кольцо-печатку с ониксом на мизинце.
- Это ваша лошадь победила? - поинтересовался я. - Примите мои поздравления.
- Вы знаете, кто я такой?
- Тревор Динсгейт?
- Кроме этого.
Я впервые столкнулся с ним лицом к лицу. Сильных мира сего часто можно определить по их уклончивому, потупленному взгляду, в котором сквозит явное превосходство. Так было и с ним. К тому же темно-серые глаза, тщательно причесанные волосы и жесткие линии рта свидетельствовали о железной воле, натренированности и решимости.
- Ну, давай, Сид, - подбодрил меня Джордж. - Не стесняйся. Я говорил Тревору, что тебе все известно.
Я посмотрел на Динсгейта, но по уверенному выражению его лица судить о чем-либо определенном было трудно. Я ощутил лишь дразнящее ожидание. Я понимал, что многие считали мою новую профессию своеобразной игрой. В подобных ситуациях иногда приходилось рисковать.
- Вы букмекер? - осведомился я, а затем добавил: - "Билли Бонс"?
- Слышал? - радостно откликнулся Джордж. - Я же тебя предупреждал.
Тревор Динсгейт воспринял мой вопрос философски. Мне больше не хотелось допытываться. Я сознавал, что вряд ли он дружелюбно отреагирует на мои расспросы. Насколько я знал, его настоящая фамилия была Шуммук. Тревор Шуммук из Манчестера. Он родился в трущобах, выбился в люди благодаря природному уму, поменял фамилию, избавился от акцента и обзавелся нужными знакомыми и покровителями. Как сказал бы по этому поводу Бобби Анвин: а разве мы поступили бы иначе?
Путь Тревора Динсгейта в высшую лигу был примечателен хотя бы тем, что ему удалось выкупить старую, но захиревшую фирму "Билли Бонс". Под этим псевдонимом раньше действовали некие братья Рубинштейн и их дядя Селли. В последние несколько лет "Билли Боне" начал процветать и приобщаться к большому бизнесу.
Стоило раскрыть любую спортивную газету или пойти на скачки, как вам бросалась в глаза сверкающая розовая реклама, а лозунги типа "Больше никаких костей, Билли - самый лучший" невольно привлекали внимание зрителей, собравшихся отдохнуть в воскресенье. Если дела фирмы шли так же успешно, как и кампания по сбыту, то Тревор Динсгейт был на верном пути, Мы спокойно обсуждали достоинства его победителя, пока не настало время третьего заезда и все заспешили к выходу, желая понаблюдать за молодняком.
- Как поживает Три-Нитро? - задал я вопрос, когда мы с Джорджем направились к двери.
- Отлично, - отозвался он. - Лошадь в прекрасной форме.
- Никаких проблем?
- Никаких.
Мы распрощались, и я по обыкновению беспорядочно провел остаток дня смотрел скачки, разговаривал с разными людьми и размышлял о всякой всячине Розмари я больше не видел и пришел к выводу, что она меня избегает. После пятого заезда я решил уйти Меня остановил служащий на ипподроме, дежуривший у выхода. Он явно испытал облегчение при встрече, словно ждал меня Бог весть сколько времени и наконец дождался.
- Вам записка, мистер Холли.
- Неужели? Спасибо.
Он дал мне простой коричневый конверт. Я положил его в карман и подошел к машине. Забрался в нее. Сел, открыл конверт и прочел записку.
"Сид,
Я занят весь день, но хочу с тобой увидеться. Не мог бы ты зайти в ресторан после окончания скачек?
Лукас Вейнрайт".
Я негромко выругался, вылез из машины и направился мимо стоянки машин и ворот к ресторану. Последний заезд только что завершился, и собравшиеся тут держались небольшими оживленными группками. Однако капитана Лукаса Вейнрайта я среди них не обнаружил. Он был главой службы безопасности Жокейского Клуба.
Несколько минут я бесцельно слонялся по залу, и наконец он появился, запыхавшийся от спешки, расстроенный, встревоженный, и принялся извиняться.
- Ты не хочешь чаю? - Он с трудом перевел дух.
- Не очень.
- Ничего. Давай выпьем. Мы можем здесь спокойно посидеть, нам никто не будет мешать, а в баре всегда полно народа. - Он провел меня к столику и указал, куда мне лучше сесть. - Вот что, Сид. Не согласишься ли ты поработать на нас? - Капитан Вейнрайт не любил тратить время зря.
- "На нас" - значит на службу безопасности?
- Да.
- Официально? - с удивлением спросил я. Служба безопасности скачек знала, чем я теперь занимаюсь, вплоть до мельчайших подробностей, и не возражала против этого, хотя я вовсе не думал, будто они одобряют мою деятельность. В определенном смысле я работал на их поле и наступал им на пятки.
Лукас забарабанил пальцами по столу.
- Неофициально, - проговорил он. - Это мое сугубо личное дело.
Поскольку Лукас Вейнрайт был главой службы безопасности, то есть разведывательного и полицейского подразделения Жокейского Клуба, даже его неофициальные просьбы можно было с полным основанием считать весьма лестными и ценными. По крайней мере, до тех пор, пока они не окажутся невыполнимыми или ненужными.
- А с чем это связано? - не удержался я.
Он что-то пробормотал и опять забарабанил пальцами, но в конце концов нашел приемлемую форму ответа.
- Понимаешь, Сид, все это строго секретно.
- Да.
- Я не имею права излагать тебе подробности.
- Ладно, - откликнулся я. - Это неважно. Продолжайте.
- А если я не имею права, то не могу обещать, что тебе заплатят.
Я вздохнул.
- Я могу предложить… только помощь, если ты, конечно, будешь в ней нуждаться. И, разумеется, если это будет в моих силах.
- Это может быть дороже всяких денег, - проговорил я.
Похоже, что гора упала у него с плеч.
- Хорошо. Это дело очень запутанное и деликатное.
Он по-прежнему колебался, но потом тяжело вздохнул и начал:
- Я прошу тебя тайком пронаблюдать и выяснить подоплеку одной темной истории. В ней замешан… наш человек.
Несколько минут мы оба молчали. Затем я уточнил:
- Вы имеете в виду вашего сотрудника? Кого-то из службы безопасности?
- Боюсь, что так.
- А что конкретно я должен выяснить? - не отставал я. - Что вас интересует?
Он с грустью поглядел на меня.
- Подкуп. Предательство. И все в таком роде.
- Ух, - произнес я. - Надеюсь, я правильно понял? Вы считаете, что один из ваших парней берет взятки от разных подлецов, и хотите, чтобы я разузнал подробности.
- Верно, - отозвался он. - Ты совершенно прав.
Я обдумал его предложение.
- А почему бы вам самому не заняться расследованием? Или поручить кому-нибудь из ваших ребят?
- А, да. - Он откашлялся. - Здесь есть свои трудности. Если я заблуждаюсь, то вскоре об этом узнают и будут считать, что я не доверяю своим сотрудникам и подозреваю невинных людей. А значит, у меня начнутся неприятности. Очень крупные неприятности. Ну, а если я прав (очевидно, так оно и есть), то мы… я хочу сказать Жокейский Клуб непременно пожелает вмешаться и спустит все на тормозах. Скандал с широкой оглаской, да еще с участием службы безопасности ничего, кроме убытков скачкам, не принесет.
Я подумал, что он, возможно, хватил через край, однако Лукас рассудил точно.
- Человек, вызвавший у меня сомнения, - это Эдди Кейт, - с горечью произнес он.
Последовало многозначительное молчание. В существующей иерархии службы безопасности Лукас Вейнрайт занимал высшее место, а два его заместителя стояли на ступень ниже. Оба они были отставными офицерами полиции. Одним из них и являлся суперинтендант Эддисон Кейт.
Я много общался с ним, и у меня сложилось о нем четкое представление.
Крупный, грубоватый, энергичный человек, он любил похлопывать собеседника по плечу своей сильной, тяжелой рукой.
Эдди говорил громко, с заметным суффолкским акцентом. Внешность у него была примечательная - густые соломенные усы, легкие светло-каштановые волосы, сквозь которые просвечивала розовая лысина. Его полуприкрытые тяжелыми веками глаза иногда искрились юмором, но такое случалось довольно редко.
Порой я видел в них холодный и безжалостный блеск, как от солнца на льду ярко, красиво, но обманчиво и совсем небезопасно. Такие люди, как Эдди Кейт, с веселой улыбкой защелкивают на вас наручники.
Но мошенничество?.. Подобная мысль не приходила мне в голову.
- А что, есть какие-то показания?
Лукас Вейнрайт прикусил нижнюю губу, немного пожевал ее и произнес:
- В прошлом году четыре его расследования пошли по ложному пути и не дали результатов.
- Это не слишком убедительно.
- Вот именно. Будь я уверен, то не пришел бы сюда и не стал бы с тобой разговаривать.
- Я догадываюсь. - Я подумал минуту-другую. - В каких расследованиях он участвовал?