- Это наше советское все. Как Пушкин, только в юбке, - пояснил Живой. - Любит Жозефина Аллу Борисовну, мечтает как-нибудь допиться до того, чтобы войти в ее пресветлый образ, но пока что без мазы. Харизмой не вышла. Приходится на атаманшах да маньках-облигациях разгоняться. Сам-то Сеня - вы видели его без грима - парень хлипкий. Поэтому он любит представлять властных и сильных женщин. Вроде как компенсация.
- И где же ты познакомился с этой компенсацией? - поинтересовался Петр Алексеевич, аккуратно присаживаясь на один из резных стульев и жестом приглашая Веру присоединиться к нему. Но вместо очаровательной четырежды сестры рядом с ним уселся Живой.
- Сеня - мой первый друг, мой друг бесценный, - с поэтическими интонациями начал рассказывать он. - Ну, хорошо, не первый. Мы с ним в пятом классе подружились. Когда нас на педсовет вызвали. Его - за то, что курил, меня - за то, что хамил. Я - хамил, вы можете себе такое представить?
- Ни за что, - покачал головой Савицкий.
- Ладно, тогда оставим эту тему. Мы с Сеней, между прочим, первый раз в нашей жизни пивка попили. Возле живодерни рядом с Петропавловкой, ну, вы не знаете это место. И именно я стал первым свидетелем удивительного феномена, который мой друг кокетливо называет тягой к перевоплощению. Так что я Сеньку подпаивать стал. Интересно же: изучить женскую психологию на своем кореше.
- Изучил? - поинтересовался Савицкий. - Во всех подробностях?
- Не успел. Увезли меня предки за тридевять земель. Но то, что я успел понять о женщинах, мне там очень помогло. И до сих пор помогает. А все Сеня!
- Простите, что я перебиваю вас, господа, но какое отношение этот фрик имеет к изобретению князя Собакина? - ввернула Вера.
Петр Алексеевич тут же посерьезнел: он так и не решил, следует ли рассказать компаньонам все, что он узнал от бабушки, и стоит ли вообще посвящать их в некоторые семейные тайны? Но держать в неведении людей, которые вызвались рисковать наравне с тобой, - тоже не дело. Поэтому Петр Алексеевич вкратце рассказал про "аппарат д.и.", из которого следовало добыть "восемь чарок отрезвит.".
- Первым делом мы отправимся в музей Менделеева. Завтра с утра, прямо к открытию. Там хранятся все приборы Дмитрия Ивановича, значит, там должен быть и наш аппарат! А ты, Паша, чем по сторонам глазеть, продемонстрировал бы свое хваленое умение извлекать из Интернета любую информацию. Поискал бы там что-нибудь полезное для нас.
Живой козырнул, браво притопнул босыми чумазыми пятками и достал свой верный смартфон.
Вскоре вернулась Жозефина. В одной руке у нее была початая бутылка портвейна, в другой - сумка с продуктами.
- Так, мальчики, девочки, всем выйти из матрицы! Я снова с вами! Посторонние предметы со стола убрать, стол накрыть, я скоро вернусь, - объявила она и скрылась в своей комнате.
Минут через десять - к этому моменту стол преобразился и выглядел более чем соблазнительно - Жозефина Павловна вернулась. На этот раз на ней было обтягивающее черное платье до пят с латексными вставками, волосы были гладко зачесаны, глаза скрыты темными очками, а следов макияжа не наблюдалось вовсе.
- Тринити, домашний вариант, - представила свой новый облик Жозефина. - Ну-ка, Поль, нацеди тете двадцать капель.
- А тетя рюмочки-то принесла? - поинтересовался Живой.
- Ну и хамло ты все же, Пашка! Как в школе был, так и остался. Ну вон же в шкафчике возьми! О, как подорвался! Совсем люди покорные стали. На рынок вот тоже сегодня пришла - и все меня слушаются. Я уж к ним и так, и этак - и честь оскорбляю, и достоинство, а они только кивают и соглашаются. А я же не могу с утра не поругавшись! У меня же эмоции через край. Иду домой, вся такая неудовлетворенная. И тут такие эти, соседи снизу, рыла свои квадратные из двери высунули и чему-то пытаются меня научить. Ну, на сэкономленные нервы я им и закатила истерику. А чего они швабрами в потолок стучат, когда я индийские танцы танцую? С ритма сбивают. Эх, а ведь раньше-то ругаться можно было, не выходя из собственной кухни. Соседей было!.. И каких! Старой закалки! Настоящие ленинградцы! С такими поскандалить - все равно что на курсы повышения квалификации сходить. А теперь кто помер, кто разъехался, кто сбежал, не выдержав моей красоты и обаяния. Все комнаты приезжим сдают. А приезжие боятся, что их депортируют. Ага, щас, вот прямо мне делать нечего, как депортировать их. Я ему говорю - ты, тварь узкоглазая, чего ты ко мне на рюмочку портвейна не заходишь? А он, мерзавец, молчит и кивает. Тут у меня за стенкой, - Жозефина постучала согнутым указательным пальцем в стену, - целый год колония китайцев жила. Человек пятьдесят на сорока квадратных метрах, вот не вру. По три часа на кухне свою лапшу жарили. Вонь стояла - на весь район. Я им такая: сейчас пожарную вызову, с вас штраф возьмут, а они все кивали и улыбались. "Халасо, халасо!" Тьфу! А потом и вправду кухню подожгли, выдворяли их отсюда с милицией. А после китайцев мусульманская семья жила. Он ее урюком кормит, она его - изюмом, а на остальное у них денег нет. Ну, тихие такие ребята. А в Рамадан живого барана притащили. С рогами, вы представляете! Как они его по ступенькам вели - я уж не знаю.
И, главное, непьющие были, нехристи, чего их так вставило с бараном этим? Ну теперь уж и они съехали. Зато Вован как жил с самого начала, так тут и помрет, крокодил страшный. Вот он-то как раз пьет. Ну, вы его еще увидите, быдлятина козлиная, скоро притащится - опять рогами ко мне стучать будет.
- А с ним нельзя разве поругаться? - деликатно поинтересовался Петр Алексеевич. - Чтоб на рынок зря не ходить?
- Какое там! Он чуть что - сразу в рыло. Это мне-то, представляете? И ничего ему не будет: он же здешний, тутошний. Коренной, пять раз его через колено, ленинградец. И участковый на его стороне - так, говорит, этого пидора. Вот ведь тундра, да? Кроссдрессера от гомосексуалиста отличить не могут! И вот так я живу! Как в гребаной матрице. Эх, налей мне, мальчик, лекарства от тоски!
- Кроссдрессер... - задумчиво повторила Вера. - Это англицизм. Дедушка говорит, что русский язык ужасно испортился из-за таких заимствований. Вот у нас это звучит гораздо красивей - травести.
- Только иностранцы нас, таких красивых, и понимают, - вздохнула Жозефина. - Наши-то ругательными словами все больше называют. Ну, кто пообразованнее - трансвеститом. Выучили. А я не трансвестит, я кроссдрессер... Как только юбочку надену, так сразу и того... удовлетворюсь. У меня такая гендерная эйфория начинается, что чувствую - щас полечу!
- Так вам в театр надо! - воскликнула Вера. - Я слышала, сейчас даже в России есть мужские театры.
- А что я там забыла, в театре этом? С режиссером я сразу поругаюсь, они же все скрытые извращенцы, самодуры закомплексованные, текст забуду, да и вообще - я люблю импровизацию. Сымпровизируй мне, Павлуша, стопочку. Ну, за искусство! И вы тоже пейте. Пейте, чего я одна за всех отдуваться должна?
- Скажите, ммм... Как вас лучше называть? - спросил Савицкий.
- Называйте Жозефина Павловна, не ошибетесь. Я же не психанутая какая-нибудь. Образы меняются, а суть моя женская остается.
- Скажите, Жозефина Павловна, а у вас тут кто-то живет, или вы кровати сдаете приезжим?
- Сдаю? Что я, тварь какая-нибудь, чтобы своим друзьям еще что-то сдавать? Приезжайте - живите даром. А вообще-то я здесь в разных образах отдыхаю. Смотрели фильм "Девчата"? У каждой девочки должно быть свое спальное место. Чтоб там ее журнальчики, конфетки, книжечки, цацки рядом лежали. Я же не знаю, в каком образе меня срубит. А спать в чужой постели мои красавицы не могут. Ну, в чужой мужской - еще ладно, но чтобы в женской - такого не будет.
- А, в мужской, значит, могут? Так пусть спят в Сениной койке, - предложил Живой.
- Что? С этим мужланом? Который встречает гостей в семейных труселях и майке-алкоголичке? Ты мне еще к Вовану предложи сунуться. А еще друг! Знать тебя не желаю, гомофоб, скотина, тварь!
- А вы сами шьете свои... оболочки? - попыталась разрядить обстановку Вера.
- Ну, как сказать. И я, и не я. Вот тут у меня, - Жозефина сделала широкий жест в сторону швейной машинки, - Коко Шанель шьет. Этот образ меня редко посещает, здоровье не позволяет уже столько выпить. Но уж если посетит - то я всем девочкам сразу новые платья придумываю. Вот, кстати, вы на мне сейчас видите последнюю разработку модного дома Коко Шанель. Бедняжка, она совсем не спит, все время трудится, потому койку я ей застилать не стала.
- А не обидно, что большая часть кроватей вечно пустует? - спросил практичный Петр Алексеевич.
- Они пустуют не вечно. У меня же компании собираются - со мной весело. Раньше еще друзья приезжали, но теперь все за границу норовят. Вот и этот тоже, небось, в Эквадор к своему Каманчу намылился.
- Котик, не злись, ничем я не мылился, - приторным голоском проговорил Живой. - Ты же знаешь, как я тебя люблю. Я вообще на Гоа хотел рвануть, там мне бесплатную вписку на три месяца обещали, вайфай, скутер, массаж - все включено.
- Ну, а я про что говорю! Но я не обижаюсь. Я вообще девушка покладистая! За это и выпьем.
- За здоровье! - храбро произнесла Вера.
- Нет такого тоста - "за здоровье", - обернулась к ней Жозефина. - Это все в Голливуде придумали, чтобы опорочить нашу российскую действительность. Можно сказать - выпьем, тяпнем, будем здоровы, за присутствующих здесь прекрасных дам, вздрогнем, накатим...
Разгорячившись, Жозефина опорожнила сначала свою рюмку, а потом и Муркину После этого с хозяйкой случилась очередная метаморфоза.
Новый выход вся компания встретила аплодисментами: Жозефина предстала настоящей красоткой. Старомодное крепдешиновое платье с алыми маками, светлые кудряшки, к которым была приколота очаровательная маленькая красная шляпка, босоножки на шпильке, макияжа - ровно столько, сколько нужно.
- Знакомьтесь, волки позорные! Манька-Облигация пришла. Вызывающе немножко, да? Я так на медкомиссию в военкомат ходила. Мне этот коновал в погонах говорит: ты, говорит, физический мужчина и должен в штанах ходить. А что из того, что я физический мужчина? Женщины вон все в брюках, и ничего, менты не вяжут. А он мне говорит: это, говорит, подрыв генофонда. А я ему говорю - если таких, как вы, всех подорвать, то нация спасется и мы всех врагов победим.
- Эти наряды, наверное, недешево стоят, - покачал головой Савицкий. - Кризис вас не коснулся?
- Меня? Еще как коснулся! У меня кризис среднего возраста уже третий год продолжается, я от этого еще больше пить начала.
- Я имею в виду - на вашей работе, - уточнил Петр Алексеевич.
- О, у меня теперь такая работа - никакой кризис не потопит. Я теперь на свадьбах Сердючкой пою. Только вот от друзей жениха приходится отбиваться - у меня для этого специальная звезда на голове. Ею так шандарахнуть можно, что сразу всякое желание порочить честную девушку пропадет. Они же, быдлы эти колхозные, нувориши, гопники, считают: если одеваешься женщиной, значит, ты - пассивный, и тебя спьяну можно всякими словами называть и даже бесчестить! А я совсем не пассивная! У меня активная жизненная позиция! Я на все марши с геями хожу, хотя сама я не пидор.
- У вас, может быть, даже дама сердца имеется? - невинно поинтересовалась Вера.
- Сейчас нет, сейчас я в поиске. Активном - прошу заметить. Но я дважды был... женат. То есть жената... Нет, женат.
- А развелись зачем? Когда они прознали о ваших склонностях? - уточнил Савицкий.
- Прознали! Да они меня за эти муки, можно сказать, и полюбили. Первая, конечно, засранка, не любила меня. Она на мой богатый гардероб позарилась. И потом, при разводе, половину платьев оттяпала - больше-то у меня ничего не было, мы тогда еще у ее родителей жили. Родители думали, что у дочери мужик работает по ночам, а по вечерам к ним в гости подружка приходит. Ну, я на прощание глаза-то им раскрыла. Когда змеища эта, дочура ихняя, прошмандовка, мои вот этими самыми руками платья пошитые в свой гардероб запихивала, я им все сказала! Они меня в дверь выталкивают - а я блажу на всю лестницу! Соседи понабежали, такой красивый скандал был, пальчики оближешь! А вот со второй женой мы на свадьбе познакомились. Обе были подружками невесты и в четыре руки букет поймали. Невеста была дородная, букетище у нее был такой, что мне одной не удержать, а вдвоем мы кое-как справились. Ну и решили, что это - судьба.
- Зачем же развелись, если судьба? - удивилась Вера.
- Так ведь эта кикимора меня закодировать пыталась! От пьянства, понимаешь? Чтобы я, значит, не пил и не кроссдрессничал. Решила, что пора нам ребеночка завести, а ребенку, говорит, нужны папа и мама, а если у него, говорит, такая папа, как ты, будет, то у него образуется травма детства. А о моей травме кто подумает? У меня знаете, какая душа нежная? Короче, повязала меня эта гнида бесстыжая, с санитарами, со скорой помощью - караул, у мужа любимого запой!
- Приезжают, а муж-то - в платьице. Все, белая горячка налицо! - живо представил ситуацию Петр Алексеевич.
- А вот хрен вам по всей морде! Я как раз была в элегантном таком брючном костюме, Лайму Вайкуле представляла, они и не поняли ничего. Схватили и волокут, а я вся на измене такая, ору, уже всякую элегантность растеряла - лишь бы спастись от этих инквизиторов от медицины. Спасибо вот Пашка, друг настоящий, на тот момент в Питере проездом случился, выкрал меня, практически из-под иглы вытащил. Тут и сказке конец. Вернулась я домой грустная, но решительная, и мы развелись.
- А дальше? Дальше?!- воскликнула Вера.
- А дальше я уже решила не сочетаться законным браком. Я же влюбчивая. Вот, например, ты, Верочка, мне уже очень симпатичная стала.
- Давайте вздрогнем, тяпнем и будем здоровы! - быстро наполнила рюмки Мурка.
Вздрогнув и тяпнув, хозяйка вновь удалилась в свою гримуборную.
- Концерт окончен? Можно поговорить о делах? - спросил у Живого Савицкий.
- Не думаю, - покачал головой Паша.
В следующем образе Жозефина Павловна стала как будто выше ростом - вероятно, благодаря босоножкам на высокой платформе. На ней был то ли длинный свитер, то ли короткое платье, перетянутое по талии черным поясом. Ноги, оказавшиеся довольно-таки стройными, обтягивали блестящие черные брюки. Длинные пальцы чуть выступали за кромку обуви, но это смотрелось трогательно, беззащитно и вместе с тем - продуманно.
- Рената Литвинова, что ли? - опознал Савицкий.
Жозефина поглядела на него огромными сумасшедшими глазами и несколько раз едва заметно кивнула.
- Ну, вот, - присаживаясь на краешек стула, произнесла она. - Просто если чувствуешь так, как чувствую я, то слова не нужны. Вы, наверное, подумали тут себе: клоунесса, чудик. И да, и нет. А я живая, понимаете? Люди сейчас такие, что не поймешь - из пластика они или из мяса, а у меня еще и душа. Я могу повеселить людей, нет, мне не сложно, но хочется другого. Вы меня понимаете, Петр?
- Стараюсь, - пробормотал Савицкий. - Но вы так стремительно меняетесь...
- Это потому, что у меня совсем нет духовного общения. Люди приходят и уходят, и мы не успеваем узнать друг друга, не успеваем понять, как сразу надо прощаться. От этого я замыкаюсь в себе, в своей скорлупе. И от скуки раскрашиваю эту скорлупу в разные цвета. Вера, вы меня понимаете?
- Да, конечно, есть такая русская традиция - красить яйца, - блеснула знаниями княжна. - Мы дома тоже красим. Но ведь православная Пасха уже прошла.
- Верно, - вздохнула Жозефина.
Из какого-то едва заметного кармана она достала тонкую сигарету и замерла, ожидая, что к ней потянутся с зажигалками. Но никто не потянулся: Савицкий и Вера не курили, а Паша Живой забыл, где лежат реквизированные у Савицкого спички. Эта драматическая пауза могла продолжаться бесконечно, но тут раздался громкий стук в дверь. Стучали, по-видимому, ногой.
- Жопа, ты сегодня в каком образе? - спросил из коридора мужской голос. - Выпить дашь?
- Вован вернулся, - уронила сигарету Жозефина. - Это он меня таким словом зовет, потому что я Жозефина Павловна. Сволочь грубиянская! Он как на меня наедет - так я сразу и развоплощаюсь. Реакция организма такая.
- Может быть, поговорить с ним по-мужски? - поднялся с места Петр Алексеевич.
- Не стоит. Вы уедете, а я тут с ним останусь. Я должна сама, сама! Но я такая слабая... Он каждый день дарит мне во-от такой букет неприятностей, - тихо пожаловалась Жозефина.
Она выпила залпом сто грамм и исчезла в своей комнате.
Сообразив, что сегодня ему не нальют, Вован пнул дверь еще раз и ушел. Казалось, что на этом все и закончится. Но тут хозяйка вышла к гостям в последний раз. На ней была шелковая темно-коричневая блузка с бантиком, шерстяная юбка до колена, волосы были скромно заколоты, макияж почти отсутствовал.
- Дорогие ребята, я забыла сказать, чтобы вы располагались как дома. Выбирайте себе спальные места. Очень мило с вашей стороны, что вы меня посетили. Запасные ключи я оставляю на подоконнике. Завтрак приготовите себе сами. А я пойду к себе, проверять тетради. Может быть, сегодня ночью он явится.
- Кто явится? - испуганно спросила Вера.
- Сашенька... Пушкин... - вздохнула Жозефина Павловна и исчезла в гримуборной. Повернулся ключ в замке. Представление было окончено.
- Какой Пушкин? - встревожено спросил Савицкий. - Белая горячка, что ли?
- До горячки еще далеко, - успокоил его Живой. - Она сейчас в образе нашей училки русского и литературы. В таком состоянии она проверяет тетради и хочет, чтобы к ней явился Пушкин.
- Зачем?
- Чтобы полюбить ее страстно.
- Она проверяет тетради? - удивилась Вера. - Она в самом деле учительница?
- Тетради у Сени свои, старые, школьные. Живого места там не осталось уже, а он их проверяет и проверяет. А Пушкин все не идет... - как-то вдруг очень по-человечески пожалел друга Паша, раздвинул тарелки и аккуратно положил голову на стол.
Глава 9
Бабст
- Широко жил Дмитрий Иваныч! Домик элитный, построен явно по голландскому проекту. Квартирка, правда, на первом этаже, да и капремонт, наверно, делали еще при Бойле-Мариотте. Но локейшен знатный!
Искатели эликсира князя Собакина стояли перед главным зданием Петербургского университета - знаменитыми "Двенадцатью коллегиями". Как выяснил Паша, именно здесь, в квартире, расположенной слева от входа, Дмитрий Иванович Менделеев прожил почти сорок лет и увидел во сне свою таблицу. Теперь здесь был музей-архив, и в нем мог отыскаться заветный прибор. Троица прибыла на место в одиннадцать утра, точно к открытию.
Дав оценку уровню жизни профессора химии, Живой подошел к высокой чугунной ограде, окружавшей здание, пощелкал по ней пальцем и заглянул сквозь прутья в окна музея.
- Рамы двойные, решетки тоже двойные, при входе наверняка круглосуточный пост охраны. Господ грабителей просят не беспокоиться.
- А мы что, собирались воровать музей? - изумилась княжна. - Пьер, что говорит этот бандит?
- Сестренка, ну что ты, что ты... - поспешил успокоить ее Савицкий. - Конечно, мы не будем грабить Менделеева. Паша шутит.
- Шутки шутками, - откликнулся тот, - а добыть агрегат нам как-то надо. А как его добыть - фиг знает. Ну что, пойдем внутрь, сориентируемся на местности?
За массивными дверями обнаружился пост охраны с вертушкой.