13
В ожидании телевизионных новостей мы подвели итоги расследования - печальные или обнадеживающие, судить было трудно. По данным судебно-медицинского эксперта, убийство произошло в промежутке от без четверти восемь до без четверти девять вечера, и на этот период алиби из всех допрошенных, кроме министра юстиции Маттсона, не имел никто, да и министр юстиции тоже оставался на плаву только благодаря показаниям презираемого им деревенщины Янссона (чем весьма уподобился атеисту, спасающемуся во время кораблекрушения на выкинутом за борт деревянном корабельном алтаре). Что касается мотивов убийства, то прямо от смерти Беаты выгадывали только Сигне с Магнусом и Барбру Бюлинд, косвенно, возможно, - Стеллан Линден, а Кристер Хаммарстрем получал по завещанию картину кисти Лильефорса. "Коллекционеры - страшные фанатики и могут убить из-за спичечной наклейки", - говорил мне Министр, уже в который раз удивляя меня широтой своих познаний. У Евы Идберг и министра юстиции никаких причин убивать Беату не было, или же, как предпочел уточнить Министр, "не было не никаких, а однозначных или очевидных причин".
Но вот стали передавать новости, и все наши предположения сразу показались дилетантскими и неуместными. Официальная информация о случившемся заняла почти всю программу. За недостатком лучшего названия происшедшие события уже успели перекрестить в "дело Министра", что звучит, конечно, более броско, чем "дело об убийстве вдовы Нобелевского лауреата по литературе". Впрочем, в конце концов, что такое мертвая вдова нобелевского лауреата против живой знаменитости в ранге министра, утверждающей к тому же, что весь вечер убийства она просидела в темном деревенском туалете?
В роли ведущего выступал известнейший на телевидении губитель репутаций, или, как его называли, "ангел смерти", сделавший все от него зависящее, чтобы посильнее разбередить еще не успевшую затянуться рану. В передачу вошло абсолютно все: и съемки дачи Беаты с высоты птичьего полета, и крупные планы ее, и отрывки из интервью Беаты и ее выступлений, и даже несколько кадров кинохроники, на которых Арвид Юлленстедт принимал из рук короля свою Нобелевскую премию. Когда визуальный материал истощился, экран заполнила большая фотография Министра - одна из тех новомодных и крупнозернистых, на которых незначительные детали портрета вроде волос, ушей и подбородка изображаемого начисто отсутствуют. Как бы в возмещение снимок вскрывал новые, ранее скрытые, неприятные, почти криминальные черты, которых я прежде не замечал. Любой человек с такой ущербно-примитивной физиономией был бы только рад от нее избавиться.
Последняя часть передачи состояла из ретроспективы жизненного и служебного пути Министра, в которой явно недоставало финала - отчета о взятии его под стражу, хотя и здесь всем заинтересованным лицам был выдан небольшой аванс: ведущий обещал "новую захватывающую информацию об убийстве в ночном выпуске новостей".
Войны, большая международная политика и прочие эфемерные материи были вынесены за скобки и спрессованы в конце в пакет времени как раз достаточный, чтобы накрыть на стол к вечернему чаю перед прогнозом погоды.
Я вздохнул и подумал, как воспримут эту передачу дети, но Министр в эти минуты, как оказывается, играл с ними во дворе в бадминтон.
На следующий день мы опять были званы на кофе.
Праздновали день рождения Хюго Маттсона, и элементарная логика подсказывала, что гостей должен был принимать он, однако, верно оценив неудобства, причиняемые хозяину щедрым гостеприимством, и сославшись на свой статус соломенного вдовца, Маттсон пожелал перенести угощение на лужайку перед домом Министра.
Маттсон явился на нее первым. За собой он волочил большой мешок с ружьями, который оставил в прихожей. Меня это немного смутило. Я, конечно, знал, что программа празднования дней рождения Маттсона неизменно включала в качестве последнего номера общую пальбу из ружей по бутылкам, но как само собой разумеющееся считал, что соревнования на этот раз будут отменены из уважения к памяти Беаты.
Едва появившись, министр юстиции тут же взялся руководить девушками, накрывавшими на стол, и очень скоро довел их до слез. К моменту, когда на помощь подоспела Маргарета, тут же без церемоний белоусого судью прогнавшая, вся осмысленная работа по сервировке стола прекратилась.
Министр с мальчиками отправился на пристань, где занялся приготовлениями к стрельбе. Очень скоро и оттуда послышался звонкий гул, как от самосвала, сгрузившего кузов пустых бутылок на голый бетон. Судя по всему, руководство тамошними работами тоже взял на себя Хюго Маттсон.
Точно в два явились Барбру Бюлинд и Стеллан Линден, демонстрируя собой пример союза более чем трогательного, хотя шли они, даже не взявшись за руки. Художник обнимал свою даму за талию, и рука его, пропутешествовав несколько далее, чем принято, прижимала ладонью правую грудь сопровождаемой. Возможно, обратившись к столь нетрадиционному приему, Линден хотел поэффектнее объявить всем о своей помолвке. В таком случае его ожидало разочарование. Весь комитет торжественной встречи состоял только из нянек и меня. Когда художник махнул мне своей свободной рукой со своим обычным "к вашим услугам", фрекен Бюлинд, которую такая форма объявления о помолвке, возможно, все же не устраивала, высвободившись из его объятий, присоединилась к накрывавшей на стол челяди.
За Барбру и Стелланом Линденом чинно и буржуазно, хотя и не менее от этого нежно, держась за руки, подошли Сигне и Магнус, а потом - Ева Идберг, накинувшая на себя, видимо, по случаю траура, одеяние, сильно напоминающее собой черную пижаму.
В момент, когда Хюго Маттсон распаковал принесенные ему подарки и мы собрались садиться за стол, не хватало одного профессора Хаммарстрема.
- Какого дьявола! Он должен быть тут! - заорал новорожденный, побежал в дом звонить и скоро вернулся к нам с известиями.
- Этот осел считает, что все отменено! Жуткий тип! Когда это отменяли дни рождения? Я немножко поработал над ним, и он обещал прийти сразу, как только примет душ. Конечно, этот боров, как всегда, рылся в своих клумбах!
Разговор за чашкой кофе получился несколько сбивчивый и бессвязный. Всем хотелось поговорить о Беате, но, как и на прошлом собрании два дня назад, никто из гостей не знал, прилично ли обсуждать эту тему в досадном присутствии Барбру Бюлинд. К счастью, крики из-за соседнего столика, где задавали корм детям, удачно заполняли неловкие паузы. Только с очень большим трудом, как несмазанная телега в гору, собравшееся общество постепенно вышло на уровень разговора, предполагающий некое соответствие мысли слову. Все единодушно решили, что никто из дачников - отметим, никто не сказал "из нас" - не способен на подобное и что даже сама мысль об этом могла зародиться только у сумасшедшего. Особым объектом излияния общих симпатий стал почему-то Министр.
После второй чашки кофе из-за столика поднялся Хюго Маттсон. С удивившей нас всех учтивостью он поблагодарил присутствующих за подарки и богатый стол, после чего предложил:
- Теперь пойдемте на берег, постреляем!
Неловкое молчание нарушил голос Сигне:
- Неужели ты считаешь, что мы будем заниматься этим сегодня, когда бедную тетю Беату не успели даже... Это бестактно и... мерзко!
- Бестактно? - удивился министр юстиции и обозленно взглянул на свою соседку по столу. - Это с моей-то стороны бестактно? Мы всегда стреляли в мой день рождения! И я не виноват, что какому-то полоумному пришла в голову идея застрелить Беату! Не хочешь же ты сказать, что я зря тащился сюда по жаре со всеми этими ружьями? Нет, я докажу вам, что делал это не напрасно!
- Если бы я знал, что мы не будем стрелять, я бы ни за что сюда не пришел, - сказал Стеллан Линден с таким видом, словно готов был потребовать деньги за потерянное для искусства драгоценное время.
- Подумайте хоть немного о Барбру! Неужели вы не понимаете, как она должна...
- И как вам в голову такое пришло? Я даже дотронуться до ружья не смогу! В такой день! - поддержала Сигне Ева Идберг.
- А я предлагаю, пусть решит сама Барбру! Ты, конечно, совсем не против, если мы, как обычно, немного постреляем сегодня? Правда?
Стеллан Линден наполовину опустил веки и зафиксировал свой взгляд на Барбру Бюлинд. Он медленно и четко цедил слова сквозь зубы.
А Барбру под его взглядом теребила пальцами салфетку, пока та не скрутилась в длинную влажную спираль. Пот, проступивший на ее лбу, скатываясь, смывал маскировавшую прыщи пудру.
- Я считаю... считаю, что мы должны делать то же, что обычно. Наверное, так бы решила сама тетя. Она очень любила эти соревнования и огорчалась, когда не могла больше участвовать в них.
Взглянув на Сигне, Барбру нервно улыбнулась.
- Поэтому, если ты не рассердишься?..
- Да нет, ради бога. Если ты считаешь это пристойным... - в голосе Сигне чувствовалось осуждение.
- Значит, спускайтесь все на берег и готовьте огневые точки! И скажите мальчикам, чтобы приготовились на лодках! - и подобно генералу, отдавшему последние перед битвой приказания, Хюго Маттсон скрылся в доме, как в боевом шатре.
Через несколько минут весь берег охватила суетливая лихорадка: мои сотрапезники перетаскивали стулья, устраиваясь поудобнее среди молодого подстриженного ольховника и разбросанных там и сям валунов. Сам я устроился на белом садовом стульчике немного повыше их на естественной террасе и стал обозревать открывавшийся отсюда безутешный вид.
Очень-очень далеко, там, где упиралась в горизонт сверкающая под солнцем, режущая глаза гладь залива, темно-зеленой зубчатой лентой вставал материк. Слева он подходил к острову ближе, и где-то там же, к сожалению, невидный с той точки, где я сидел, возвышался мост - единственная ниточка между островом и цивилизацией, между мной и аптекой на улице Эстербюкарл. Ветер к этому времени, слава богу, стих, но скоро обнаружилось, что биение волн о береговые скалы производило не менее неприятный глухой шум, очень напоминающий шушуканье на дальних партах класса - шушуканье тем более раздражающее, что его очень трудно локализовать и еще труднее устранить. Сидящие на соснах птицы кричали скрипуче, как несмазанные ржавые петли, и все вокруг раздражало меня, как может только раздражать ясный солнечный день на острове Линдо.
Но вот со стороны пристани, фыркая и разбрызгивая пену, показалась целая армада красных и синих моторок. В них сидела молодежь: подростки должны были опускать в море бутылки и отмечать попадания.
- Черт побери, как не хватает. Кристера! Без него пропадает весь интерес. Победа достанется мне слишком легко.
Встав на колени между двумя ольхами, Хюго Маттсон опустил на землю охапку ружей и коробочки с патронами, и скоро вокруг него столпилось и загалдело все наше общество. Колебания были отброшены, их заменило чувство приподнятого ожидания. Даже Сигне задорно и громко заговорила об углах ведения огня и об отдаче. Напряженной и нервной оставалась только Барбру Бюлинд. Министр юстиции авторитетным тоном объяснил собравшимся, что все ружья одинаково хороши и собственноручно им пристреляны, хотя тут же сказал, что оставляет за собой право первым выбрать ружье, чем вызвал многочисленные язвительные колкости в свой адрес, которые, немало тем поразив нас; он выдержал с хладнокровным смирением.
- Я всегда пользовался вот этим, оно для меня счастливое. И Беата поступала точно так же, она всегда приносила с собой свое собственное ружье и говорила, что оно единственное, из которого она попадает. Вам, адъюнкт, тоже ружье? Может, попробуете в первый раз, а? В такой прекрасный день? Нет? Ах да, я и забыл, что в нынешней школе запрещают пользоваться даже палкой!
Столь же стойко отказалась вооружаться и Ева Идберг.
- Ни за что на свете! Оно точно такое же, как то, что лежало на диване у фру Юлленстедт.
Министр юстиции быстро прекратил ее неуместную болтовню, Магнус выдал нам с Евой по маленькому биноклю, выловив их из своих мешковатых брюк, и, снабженные этим знаком отличия отказников, мы отправились со стульчиками на естественную террасу, откуда открывался прекрасный обзор на сектор стрельбы.
Стрелки залегли примерно метрах в пяти друг от друга, образуя собой ломаную, бегущую параллельно берегу линию. Крайним справа полулежал, положив ложе ружья на стул, Магнус. Слева от него за ольхой виднелся министр юстиции, а потом шли Стеллан Линден, Барбру Бюлинд, Сигне и, наконец, прямо подо мной на крайнем левом фланге, как и положено социал-демократу, стоял на одном колене Министр.
Обслуживающий персонал на лодках уже опустил в море наполовину заполненные водой бутылки в связках по три штуки. На каждого стрелка на берегу приходилась одна лодка с находящимся в ней экипажем. Цель появлялась на воде в виде прыгающих горлышек, и я понял, что попасть в них с расстояния примерно двадцати метров дело непростое.
- Вы помните правила? - Хюго Маттсон поднялся со своего места. - Каждый стрелок должен утопить свои три бутылки как можно быстрее. Сколько вы сделаете выстрелов, не имеет значения. Мальчики в лодках следят за временем. Если кто-нибудь из них взмахнет красным флажком, вся стрельба немедленно прекращается: к сожалению, до сих пор за отстрел аборигенов нам ничего не платят! Соревнование, как обычно, проходит в три круга: сначала стреляем по бутылкам из-под пива, потом - по винным бутылкам, и наконец - по бутылкам из-под шампанского. Напоминаю, что, как и всегда, занявший первое место получает двенадцать больших бутылок шампанского, которое отдает в наше распоряжение (наверное, конфисковав его у таможенников) Министр.
Сияя кричащими красками, моторные лодки, пока он говорил, удалились из сектора обстрела и собрались стайкой слева неподалеку от берега. Вдали у пристани дрейфовал только один синий пластиковый катер с работающим вхолостую мотором. Он был готов сорваться с места и удалить из опасной зоны любого, кто проплывал мимо.
- Приготовиться! Внимание! Огонь! - выкрикнул министр юстиции, и тут началось.
Более-менее согласованно прозвучал первый залп. Когда я сфокусировал бинокль, дымка в окулярах рассеялась и контуры предметов приобрели резкость, поверхность моря стремительно рванулась ко мне. Даже самый первый поверхностный взгляд обнаруживал: никто из стрелявших пока еще не попал в цель, и бутылки по-прежнему стайками по трое, словно непуганые выводки водоплавающей птицы, подпрыгивали на волнах. Потом пошла более рассеянная стрельба, и, кроме лязгания затворов, до нас стали доноситься выразительные ругательства, разгоряченные крики и, мало-помалу, удовлетворенные возгласы. Пробудился охотничий инстинкт, и старуху Беату забыли. Хотя, думал я, если ее убийца и в самом деле находится среди тех, кто стреляет там, впереди, он, перезаряжая свое ружье, конечно, прекрасно помнит ту полутемную гостиную и тот свой точный выстрел...
Через пять минут экипаж лодки, обслуживавший министра юстиции, просигналил: все три его бутылки потоплены! Короткое время спустя довольно крепкие и смачные выражения со стороны Стеллана Линдена вкупе со взмахами рук с его лодки обозначили - он добился того же. Хюго Маттсон выскочил из-за своей ольхи и побежал мелкими шажками за линией огневого рубежа, раздавая стрелкам едкие замечания и, по-видимому, малодоброжелательные советы.
Через десять минут был дан отбой. Стрелки, не умудрившиеся утопить свои бутылки, поднесенные волнами совсем близко к берегу, были признаны руководителем стрельбы (министром юстиции) абсолютно безнадежными. Насколько я мог судить по результатам первого круга, хуже всех стреляли Барбру Бюлинд и Министр, и не намного лучше стреляла Сигне. Обслуживающий персонал в лодках, выловивший непотопленную дичь, на все лады хулил неудачников. Особенно досталось Министру: комментарии, отпускаемые в его адрес, смутили даже такого закаленного в политической купели моржа, как он. Хюго Маттсон слушал все это с открытым ртом и молча наслаждался, как наслаждаются обычно игрой знаменитого маэстро.
Потом в воду опустили винные бутылки, на этот раз немного подальше, стрелки снова установили свои ружья на сиденья стульев, и министр юстиции отдал приказ открыть огонь.
В этот миг справа из-за мыса вынырнула моторная лодка. Ее светлый корпус блестел на солнце и разбрызгивал валы белой пены. Водитель стоял за рулём в треплющейся на ветру белой рубахе с длинным рукавом. Я поднял бинокль к глазам, хотя и так уже знал, что в лодке стоит профессор Хаммарстрем. Когда он выключил мотор, нос моторки, погасив белую пену, осел в воде, и маленький синий сторожевой катер, поспешно рванувшийся к ней от пристани, повернул обратно. Предоставленная волнам, открытая лодка профессора медленно дрейфовала в нашу сторону носом вперед. Впрочем, никакой опасности она не создавала, потому что неизбежно уткнулась бы в берег задолго до того, как достигла сектора стрельбы. Кристер Хаммарстрем, ладошкой защищая глаза от солнца, выискивал взглядом маленькие горлышки бутылок, левая его рука опиралась о ветрозащитный козырек. Я видел его в бинокль так же ясно, как видишь сидящего напротив тебя за столом человека, и до сих пор помню, как бросилась мне в глаза белизна его рубашки.
Я перевел бинокль на воду прямо передо мной. У министра юстиции оставалось на поверхности только одно бутылочное горлышко, у других стрелков - по два и по три. Неожиданно выстрелы участились, почти слившись в один короткий отливающий жестким блеском звук.
Бинокль заскользил вдоль ряда пляшущих, омываемых водой бутылочных горлышек, и вновь остановился на лодке.
Она по-прежнему спокойно и солидно качалась на залитой солнцем поверхности моря.
С той только разницей, что теперь в ней не стоял никто.