15
В эту ночь собор министра юстиции сгорел опять - второй раз за последние четыре месяца.
Мы узнали новость за утренним чаем от самого погорельца.
- Они сожгли его снова! Они снова сожгли его! - горестно кричал он еще издали, словно нес весть об эпидемии чумы или о разразившейся войне. Когда он мешком свалился на предложенный ему стул, мы еще раз выслушали уже хорошо нам знакомые филиппики в адрес фанатиков, совершивших это богохульственное злодеяние. Выпив чашку чая, Хюго немного успокоился и смог наконец связно изложить те немногие факты, которыми располагал. Когда вчера вечером он нанес в туалет свой последний визит, собор стоял, как всегда, но, придя туда сегодня утром, он обнаружил на его месте обуглившиеся головешки и дымящуюся золу. Тут голос министра юстиции сорвался, его опять обуял гнев, и, не доев кекс до половины, он вскочил и побежал прочь, разнося свои проклятия далее.
- Эта маленькая проблема к нашему делу отношения не имеет, и мы вынесем ее за скобки, - сказал Министр, намазывая кусок хлеба неприлично толстым слоем мармелада. - Хотя вопрос о том, кому понадобилось сжигать туалет, выстроенный в виде романского собора, кажется мне интересным. Попробуйте, магистр, решите его!
- Хюго считает, что это - работа религиозных фанатиков. Фанатика-одиночки или нескольких фанатиков. Есть на острове религиозные фанатики?
Министр облизал пальцы.
- Не знаю. В религиозный пыл Стеллана Линдена или Барбру Бюлинд как-то не верится. Особенно Стеллана Линдена. Он у нас - сверхчеловек-вегетарианец. Сигне по воскресеньям слушает службу по радио и редко посещает местную часовню, у нее нет на это времени. Она, конечно, занимается кое-какой благотворительной церковной деятельностью у себя в губернии, участвует во всех этих базарах и лотереях. Поджог еретического туалета - хороший способ распространения слова божия (особенно в период летних отпусков), но это - не в ее стиле. А Магнус, насколько я знаю, вообще не проявляет интереса к религии. Так же как и Кристер. Еву Идберг к аскетам и пламенно верующим тоже не причислишь. Нет, искать нужно не здесь!
- Я и сам бы поджег это безобразие, если бы кто-нибудь мне помог. Шаг правильный во всех отношениях - и в этическом и в эстетическом.
- Я тоже. Все, что для этого требуется, - коробок спичек и крупица хорошего вкуса. Хотя нет, к сожалению, нет. Нам, людям интеллектуального труда, чтобы перейти от слов к делу, нужно нечто большее. Что скажешь?
Меня явно погоняли. Я начал понимать, каким образом функционирует министерство моего зятя.
- Возможно, кто-то ненавидит Хюго Маттсона и хочет наделать ему кучу неприятностей. Все знают, как дорог ему этот туалет. Кто ненавидит Хюго Маттсона?
- Упростим вопрос. Кто его не ненавидит?
Где-то в лесу одиноко прочирикала птичка.
- И потом, не проще ли было бы его просто прикончить? - продолжал Министр с явной ноткой осуждения в голосе, словно он порицал кого-то усомнившегося в моральной оправданности столь радикальной меры.
- Да, прикончить! - вдруг неожиданно громко и кровожадно воскликнул, он. - Прикончить! Какие мы крупные идиоты! Вся эта история с уборной возникла далеко неспроста! Тот, кто поджег туалет, и тот, кто убил старуху и стрелял сегодня, - это одно и то же лицо! Вчера вечером Стеллан Линден говорил о странных совпадениях. Вот вам еще одно! Не может быть, чтобы в таком маленьком обществе, как наше, тут на острове, кроме убийцы, нашелся бы еще и поджигатель-пироман? А если бы нашелся, разве стал бы он чиркать спичками как раз сейчас, когда остров кишмя кишит полицейскими и все островитяне следят друг за другом? Нет, нет, и еще раз нет! Теперь второе. Зачем понадобилось убийце так страшно рисковать, пробираясь к туалету ночью и поджигая его? Ведь именно в это время ему лучше бы затаиться?
- Может, он хотел спрятать в туалете что-то связанное с убийством и с покушением на убийство?
- Гм... очень может быть. Но он мог бы уничтожить эти вещи и более скрытно? Утопить их в заливе или уничтожить еще как-нибудь? И чем объясняется тогда поджог?
Я попросил Министра рассказать мне о первом пожаре, и он сообщил мне, что первый пожар случился на Пасху, когда дачники сюда еще не переехали.
Я глотнул холодного чая, и меня тут же осенила одна симпатичная идея.
- Убийца - Хюго Маттсон. А сейчас он хочет отвлечь от себя подозрения...
- Ты подозреваешь его? Но он - единственный, у кого есть алиби в отношении убийства Беаты. И потом, он от ее смерти ничего не выгадывает.
- Не знаю, не знаю. Но, пожертвовав собором - тем, что ему наиболее дорого, за исключением, конечно, жизни и свободы, - жену Эль-су я в расчет не принимаю - он полностью отводит от себя все подозрения. Он ведь понимает, мы неминуемо придем к выводу, что убийца и поджигатель - одно и то же лицо.
- Хм... - казалось, я мало убедил Министра. - Конечно, можно предположить. Можно предположить все что угодно. Наш неизвестный убийца может оказаться сумасшедшим. Он жаждет огня и крови. Огня - ночью, и крови - днем. Как Наполеон.
- Наполеон не был сумасшедшим.
- Не был? Тогда зачем он сжег Москву?
Я вздохнул, но от попытки внести в весьма путаные исторические познания Министра хотя бы элементарный порядок воздержался. По опыту я знал: игра здесь не стоит свеч.
Министр грузно зашагал к порогу, добравшись до которого обернулся.
- Я попрошу тебя обдумать два вопроса: первое - для чего могла понадобиться убийце салфетка, которую он украл у Беаты? Второе - зачем он сжег туалет министра юстиции? Если решишь эти два вопроса, считай, день прожит не напрасно!
Я мобилизовал все ресурсы своего самолюбия и тоже сделал выпад:
- Я тоже скажу тебе кое-что на прощанье. Ты утверждаешь, что туалет сегодня ночью сжег убийца. Тогда на Пасху это сделал тоже он. А это значит, что убийство Беаты подготавливалось целых четыре месяца.
16
Через пятнадцать минут Министр вылетел на вертолете в Харпсунд.
Рано утром из своей сермландской резиденции звонил премьер. Он требовал немедленной встречи и был серьезно обеспокоен донесениями о продолжающейся на Линдо стрельбе. "В самый ответственный перед выборами момент ты не находишь ничего лучшего, чем стрелять по бутылкам шампанского и профессорам медицины! Черт побери, я не знаю, что навредит нам больше - шампанское или профессора? Оппозиция уже шумела, что мы жмемся с деньгами на науку! И перед решающими, судьбоносными выборами следует пить самогон! Это, по выражению Стрэнга, "вино простого человека!" Сейчас опаснее шампанского только цианистый калий! Не вздумай понять это как намек! Ты ведь намерен и дальше продолжать свою чистку! Тоже мне Сталин! Человеку с таким огромным состоянием следует вести себя осторожнее! Кстати, вышли, пожалуйста, две сотни тысяч! Нужно оплатить типографские расходы на брошюру "Раздавим гидру крупного капитала, или Четырнадцать богатейших семейств Швеции". Она выходит в четырехцветной печати. И каждому семейству пришлось посвятить целую главу. Профсоюзы уже израсходовали все наличные на скупку акций, так что понимаешь? Деньги отправь прямо на адрес типографии Боньеров, он дается в конце главы "Гидра восьмая"... Ох, что я говорю, "Семейство восьмое: Боньеры". Да, да, конечно, я знаю, всего их пятнадцать, но о твоем мы расскажем в спецприложении. Будем распространять его только среди особо доверенных, закаленных партийцев. Ну, конечно, что еще, по-твоему, нам остается делать? Да, да, ты в этот список не включен, я пошлю тебе приложение неофициально..."
Министр открывал сельхозвыставку в Норрчепинге и по дороге туда решил заглянуть в Харпсунд к премьеру. Возможно, некоторые посчитают, что открывать подобные выставки - прерогатива министра земледелия. Дело, однако, сложилось так, что министр, о котором идет речь, страдал от аллергии к самым распространенным видам домашних животных и, почесав свинью за ухом или похлопав корову по боку, надолго выбывал из строя. Эту его досадную слабость хранили в тайне, чтобы, не дай бог, оппозиционные газеты не пронюхали о ней и не представили ее как еще один лишний симптом неминуемого краха, который ожидает шведское сельское хозяйство. "Сначала, - сказал Министр, - я думал, он просто чистоплюй, не желающий мараться о животных, которых не переносит. Но сейчас-то я знаю подноготную. Представь себе, ты - почетный посетитель какой-нибудь выставки, и к тебе подводят упитанное, сияющее боками животное. Что ты будешь делать? Ты же не заговоришь со свиньей, которую к тебе подвели? А если просто стоять и тупо смотреть перед собой - это могут воспринять как проявление безразличия к животным и невежливости к устроителям. Тут поневоле будешь чесать и гладить. А если не можешь?"
Прощались с отлетавшим Министром на футбольном поле, куда сошлись все домашние. Когда высокое отбывающее лицо залезло в кабину вертолета, сразу же разразилась настоящая оргия воплей. Кричали все. Кричала моя сестра Маргарета, чтобы ее муж не забыл приземлиться в Стокгольме и купил там сыра, кричал Министр с просьбой, чтобы я проверил алиби министра юстиции и поговорил со стариком Янссоном, пронзительными тонкими голосами пищали дети, упрашивая папу привезти с собой из командировки теленка, овцу, пони и ламу, а потом снова заорал Министр, спрашивая, как правильно произносится слово "социализм" -он хотел вставить его в свою речь на открытии выставки, и я крикнул ему, чтобы он поостерегся это делать. Потом моторы вертолета взревели, и все снова стало тихо.
Но едва я успел удобно расположиться в гамаке, как прибыл полицейский комиссар Петтерсон. Появление вертолета не на шутку встревожило его, и мне стоило немалых усилий убедить комиссара, что Министр отнюдь не собирается бежать за границу. Еще Петтерсон хотел получить кое-какие дополнительные сведения, касающиеся вчерашней драмы на берегу, и он их получил.
Бенни уже не был таким возбужденным, как вчера, когда, вернувшись после обеда из столицы, где он ознакомился с результатами криминалистической экспертизы, он вдруг попал из огня да в полымя. Он еще раз выразил свое резкое недовольство поведением Хюго Маттсона, раньше на допросах ни словом не обмолвившегося о своем переполненном ружьями гардеробе. "Это же настоящий тайный арсенал!" - восклицал комиссар неприятным фальцетом, а потом стал выговаривать всем дачникам за то, что сразу же после нового происшествия они не вызвали полицию. Вообще мы делали абсолютно все, чего делать в подобных обстоятельствах были не должны, и, по-видимому, не без злого умысла уничтожили все следы нового преступления. Особенно провинился в глазах полицейского министр юстиции, сразу же после стрельбы собравший и почистивший все ружья: теперь определить стрелявших стало невозможно. Правда практического значения это не имело: ведь пуля, пройдя навылет через руку профессора, ушла в воду. В чем опять-таки, по-видимому, виноват был профессор, имевший слишком тонкие руки. Будь он настоящей порядочной жертвой, пуля осталась бы в теле, и можно было бы точно определить, из чьего ружья она вылетела. Но поскольку этот министр-диверсант методически стер с оружия все отпечатки пальцев...
Перед уходом Бенни подтвердил, что Беата действительно болела раком желудка, и сообщил мне дополнительные подробности о завещании. Кроме губернатора и его жены, Беата завещала большие суммы двум старым девам, живущим в Стокгольме, а Барбру Бюлинд получала свои полмиллиона в неделимую собственность - иными словами, в случае расторжения ее возможного брака эти деньги отходили только ей и даже частично не могли перейти к бывшему мужу.
Под конец Бенни сообщил мне, что со вчерашнего вечера профессора Хаммарстрема и фру Идберг охраняет полиция.
После обеда я отправился допрашивать старика Янссона. Он сидел возле лодочных сараев и абсолютно точно соответствовал расхожим представлениям о том, как должен выглядеть старый деревенский рыбак. Это был худощавый, сгорбленный годами старик с характерным узким прищуром глаз и беззубым, хотя и неплохо функционирующим ртом. На голове у него была вязаная шапочка. Он чинил на причале сеть.
- Ты - школьный учитель? Спрашиваешь точно, как полицейские, которые приходили ко мне. Ну да, я видел судью. Он сидел на берегу, где всегда сидит. Сразу после шести я проплывал мимо, да, да, вон там, примерно в полсотне метров от него. И он сидел там же, когда я шел на веслах обратно домой без четверти девять.
- И он оставался все на том же месте, пока вы, господин Янссон, рыбачили?
- Да, да, да, да. Я время от времени посматривал туда, а он все сидел там неподвижно, как пенек.
- Вы видели его так поздно вечером?
- У воды светло, света хватает.
- Вы перекликались?
- Перекликались? Кто же будет кричать и шуметь, распугивая рыбу? Раньше, помню, я иной раз махал ему рукой, но он, видать, слишком большой господин, чтобы помахать обратно. Вот я и перестал. Нет, он все время сидит там, как мешком из-за угла ударенный, и смотрит на поплавок. Вот профессор, другое дело, этот не корчит из себя большую шишку и здоровается со всеми. И разговаривает, если ему приспичит, хотя особо словоохотливым я его не назову. Такие, как он, свое дело знают, - рыбак засмеялся. - Весной я наткнулся на него, когда он прибивал скворечники, работал он хорошо и делал все по-научному, по-настоящему, даже спилил все ветки вокруг, чтобы белки не добрались до птенцов. А вот губернатор - совсем другой человек. Сколько помню, он проводит здесь каждое лето, а словно только что приехал из Стокгольма, не знаю уж как сказать по-другому. Сад у него совсем зарос, и он до сих пор не знает, где водится рыба, хотя бегает здесь со спиннингом каждый божий день. Я видел, как он стоял среди лодок и хлама и закидывал свою удочку, да, да, это было как раз в тот день, когда скончалась старуха Юлленстедт. Художник - мужик получше, он стреляет чаек и других паразитов, хотя тоже чудак. Прошлую осень просидел здесь аж до сентября, все ждал, когда начнутся шторма, чтобы их написать. И как назло море было тихое и гладкое, как в раю, и только на следующей неделе, как он уехал, задули ветра...
"Языкастый старичок, - неблагодарно подумал я, когда наконец отвязался от него. - Он даст сто очков вперед и Сигне и Еве Идберг". Я торопился, спешил к деревенской лавке, куда меня гнал интерес к сообщениям сегодняшней прессы. Заголовки не обманули моих ожиданий. Они были набраны какой-то неописуемой краской, слабое представление о которой может дать только следующая за рвотными испражнениями желто-зеленая слизь. Крупные заголовки буквально вопили, вылезая из газет, как глаза - из орбит.
МИНИСТР СТРЕЛЯЕТ ПЕРВЫМ: КРОВАВАЯ ВАКХАНАЛИЯ НА ВЕЛИКОСВЕТСКОЙ ДАЧЕ - без стеснения визжала "Экспрессен".
ПОКУШЕНИЕМ НА УБИЙСТВО обеспокоен МИНИСТР, подозреваемый ЕЩЕ НЕ ЗАДЕРЖАН - вторил ей конкурирующий орган, прибегая к более изощренным типографическим методам очернительства.
Быстро просмотрев статьи, я убедился: единственное преимущество такой подачи материала - его можно читать даже без очков.
По дороге домой я остановился перед телеграфным столбом, с которого на меня благодушно взирал сам премьер. Под портретом стояла надпись: БЛАГОДЕНСТВИЕ В ИЗМЕНЯЮЩЕМСЯ МИРЕ.
"Для человека, успевшего на своем посту послужить даже королю, крещенному невестой Наполеона Бонапарта, совсем неплохо, - подумал я. - Его благоденствие повидало на своем веку столько разных лозунгов!"
Когда я свернул на лесную дорогу к вилле Бьеркеро, сверху послышался рев шедшего на посадку вертолета.
Дома меня известили: Министр уже внизу, плещется в купальне, и я спустился к причалу.
Министр плавал в купальне животом вверх, как дохлая рыба.
- Ну, как дела в Харпсунде? - спросил я. Меня всегда интересовал мир большой политики.
Рыба ожила и перевернулась.
- Привет! Прекрасно! Когда я вошел в кабинет, премьер крикнул присутствующим: "Всем на пол! Он заряжает!"
Министр нырнул, как утка, и всплыл, держа в руке зеленые водоросли.
- Потом он сказал, что, если это я стреляю на даче старушек, он будет вынужден через некоторое время просить меня об отставке. В любом случае он потребует ее, если высшая судебная инстанция решит не в мою пользу. Затем с явным интересом он спросил, правда ли, что я просидел целый час в темном туалете, а когда я подтвердил, что это правда, он пробормотал, что очень хорошо помнит это заведение в глухом лесу, дверь в котором заперта, когда оно свободно, и открыта, когда оно занято! "Почему бы тебе не завести что-нибудь посовременнее у себя дома?" Я, конечно, ответил ему, что привязан к старому туалету, которым пользовался еще в детстве, а он сказал на это, что радикальному преобразователю общества не подобает цепляться за старое, а когда я возразил, что вижу эту проблему несколько в ином, чем он, свете, премьер склонил голову набок и долго молча изучал меня взглядом. Наконец он нарушил молчание и сказал, что все эти годы всегда хотел задать мне только один вопрос: "В тот день, когда я вошел в твой кабинет, а ты стоял и рвал на части газету...", - тут он оборвал сам себя и заговорил совсем о другом - о чем, я тоже не понял: "Если мы проиграем выборы, ты - единственный из нас, кто войдет в новое правительство. Конечно, если до той поры не угодишь на Лонгхольмен".
Закончив свою историю, Министр приступил к порче окружающей среды. Он стал плавать, описывая на воде какие-то замысловатые извилистые круги, - как оказалось, это была привычка, которую он пронес через всю свою жизнь: бассейн на вилле Юрсхольм, где прошло его детство, имел очертания человеческой почки.
- Потом мы с премьером обсудили вопрос, стоит ли мне с целью опровержения выступить на ТВ. Один из секретарей предложил, чтобы я при помощи плакатов и диаграмм объяснил общественности особенности моего пищеварения, и премьер тут же заметил, чтобы о' передаче не забыли оповестить и его, ему тоже очень хочется посмотреть такую программу. Но потом он немного подумал и сказал, что дело лучше обсудить в риксдаге в порядке депутатского запроса. Тут второй секретарь премьера сообщил, что риксдаг соберется теперь только после выборов, и премьер ответил ему, что он совершенно прав и что он просто никак не может запомнить порядок созыва сессий, который меняется так часто, вот что значит служить премьер-министром так долго, и секретарь тут же вставил, что он восхищен способностью шефа всегда выделять только самое существенное. Третий секретарь тоже не упустил возможности вставить слово: он намекнул, что можно бы созвать риксдаг и на внеочередную сессию, правда он тут же признал, что это отвлекло бы силы от предвыборной кампании. Ну, как там дела с алиби у министра юстиции? Что сказал старик Янссон?
Я передал ему рассказ рыбака. Бултыхаясь в воде, Министр печально слушал.
- Да, опровергнуть его алиби нам, кажется, не удастся. Потому что, пока мы не...
Тут с громкими криками и воплями на причал высыпала вся его колония, Министр получил в голову громадным купальным мячом, и продолжать серьезный разговор стало невозможно.