- Почему? - Волин уставился в кружку. Так ему было легче разговаривать. Не видя "расстрельных" глаз жены. - Убийства расследуем. Как всегда.
- Это называется "нормальной работой", да? Ты поэтому такой радостный?
- Нет.
- Надо заметить, Волин, у тебя искривленная жизненная планка. Он глотнул еще кофе, отставил кружку и поинтересовался:
- Что-нибудь случилось? У тебя зубы болят? Или ты встала не с той ноги?
- Нет, ничего не случилось, - покачала головой жена, тоже отставила кружку и добавила: - Убийство стало для тебя рядовым событием. Грустно, Волин. - Она словно подвела черту под разговором. - Пойду еще посплю. Волин посмотрел вслед жене, прислушался к ее шагам. Вот закрылась дверь в их комнату. Скрипнули пружины дивана. Интересно, подумал он, стали бы наши семейные отношения прочнее и лучше, если бы я регулярно вываливал на обеденный стол подробности своей работы? Отрезанные головы, расчлененные, разложившиеся тела, выбитые пулями мозги на асфальте. Лужи крови, горы мяса. Понравилось бы это ей? Наверняка нет. Но должна же она понимать, что работа следователя и работа инженера - в корне разные вещи. Разное окружение, разное отношение к жизни и уж тем более к смерти. Как следствие разные жизненные ценности. О чем он должен рассказывать вечером, придя с работы? О внутренних прокуратурских интригах? Люся - не будем говорить о дочери - уснет же первой. Не интересно ей это. Ей вообще другое нужно. Вот ведь жизнь, а? Что ни женщина, то Жанна д'Арк. Или уж, на худой конец, Джордано Бруно. Каждая "приносит себя в жертву" на алтарь мученического брака. И страдает. И сама же упивается этим своим страданием. Им не важны отношения. Им важно страдание, как блаженный процесс самопожертвования. Нация "джорданов брунов", патологических мазохистов, истязающих самих себя и с любопытством поглядывающих вокруг: "Заметили ли? Оценили?" И шагают "страдательницы" чугунной поступью Железного Гостя, возвышаясь над жизнью и не глядя под ноги. Не остановишь. Так уж сложилось, что он работал и работает как проклятый. Иногда задерживается допоздна. Но ведь это работа. Что, надевая кольцо ему на палец, Люся не знала, что дело будет обстоять именно так? Знала, конечно. Так на что же она обижается? С рождением Катьки в ее жизни появился собственный смысл. Еще один повод для жалости. "Я одна все тащу на себе, стираю, готовлю, за ребенком смотрю". Детский сад под боком. В ведомственный можно было устроить, предлагал же. Нет! "Там скарлатина, дифтерия, корь, коклюш и так далее, читай медицинскую энциклопедию. Я сама!" С подтекстом: "Буду нести свой крест!" "А ты…" Хорошо, не добавила: "Сатрап и деспот". Как же она не хотела делиться этим новообретенным смыслом с кем-либо, включая Волина. Замкнула Катьку на себя и сама замкнулась на дочери. Они создали свой собственный маленький мирок, в котором Волин просто не умещался. Как медведь в теремке. Собственно, он и не пытался. Попробовал пару раз, но бдительные "часовые" не дремали, осадили еще на подступах арктической холодностью и вздернутыми в недоумевающей брезгливости бровями. "Во-олин, Во-олин". У женщин это получается виртуозно. Они не станут делиться "плахой" с кем бы то ни было, чтобы, чего доброго, не стали их страдания хоть чуточку меньше. Домохозяйственные эмансипе. Бросил Волин это дело. Так они и жили, по схеме "2+1". Их двое, он один. Спираль времени скручивалась, превращаясь в тугую пружину, отталкивающую их друг от друга. Катька взрослела, а отношения оставались прежними. С женой - искренними, с ним - формальными. "Привет, Волин". "Пока, Волин". С легкой Люськиной руки и дочь начала звать его по фамилии. Не "папа", а "Волин". То есть слово "папа" напрочь исчезло из Катькиного лексикона. Словно он в ее жизни - жилец случайный, залетный, незваный гость на один день. Зачем обращать на него внимание? А что с разговорами пытается лезть, так это он просто чудит сдуру. Успокоится. Перебесится. Пройдет. Мысли пошли невеселые. Мрачные пошли мысли. Волин поставил кружку в раковину и побрел - уже не побежал, а просто побрел - одеваться. По ходу дела он пытался составить наиболее рациональный план следственных мероприятий на сегодня. Но не клеилось. Засела в голове какая-то мыслишка, не дающая ему покоя. Крутилась веретеном где-то в ворохе других мыслей и вылавливаться не желала. Черт с ней, подумал Волин. Себе дороже. Потом само вспомнится. Он накинул пальто, замотал горло индийским мохеровым шарфом, подхватил "дипломат" и шагнул за порог. Словно вынырнул из чужого странного мира. Наверное, с подобным чувством астронавт возвращается после долгого полета на привычную Землю. Только у него эти "полеты" ежедневные. И действительно, расступилось, вытолкнуло, выкинуло. Родился он, Волин, заново. В другую жизнь, отличную от жизни близких и любимых им людей. И теперь уже строилось в голове, складывалось, кирпичик к кирпичику, привычное: "Сашку Смирнитского к первой жертве, Леву Зоненфельда к родителям вчерашней девчонки, самому пообщаться с медиками, просмотреть заключения, отослать запросы, подбить, подравнять, прикинуть…" Его мир был миром чужого страха, чужой боли и чужой смерти. В его мире жил и бродил в темноте убийца-маньяк. Психопат, "серийник", "мыльница". На автобусной остановке жиденькая толпа. Выстроились вдоль тротуара, вытянув по-петушиному головы, и в глазах нет зрачков, один только больной вопрос: "Когда же?" Метались в грязных предрассветных сумерках пустые глазницы фар, но не автобусных, циклопьих, а мелких, автолюбительских. Не стал Волин дожидаться наземного транспорта, рванул к метро по прямой, через дворы, куперовский Следопыт мегаполисного розлива, - дворами близко, дойти дешевле, чем доехать, - и уже через двенадцать минут вскочил в переполненный вагон отечественного "сабвея". Затрясся на стыках в такт вагону, блаженно сдавленный чужими телами, до "Маяковки", с одной пересадкой на "Пушкинской", через время, расстояние и мысли. Ворох мыслей. Кипу, громаду невесомой "макулатуры", порожденной "серым веществом". Этот психопат не мог возникнуть из ниоткуда. И криминалист вчера подтвердил: "Есть у парня опыт". Умеет он обращаться с ножом. Умеет. Где-то когда-то он уже выплывал из темноты времени, чтобы оставить след - ножевые росчерки на чужой плоти. Их нужно только найти, заметить и рассмотреть внимательно. На "Маяковке" Волина подхватило и понесло к дверям. Первая волна "центровой эмиграции". Толпа у эскалатора, как капкан. Попал - не выбраться. Налево и по крутой лестнице наверх, к свету, к утреннему смогу Садового кольца, к бесконечным, как змеи-анаконды, пробкам, к шакальему вою клаксонов. Вылетел Волин из метро, успел только глянуть на часы, вмурованные в самую высокую точку площади - сталинско-строгий шпиль "Пекина", а сзади уже толкали, заставляя двигаться дальше. Бежать, трусить, галопировать. Забег начался, ставок больше нет, господа. На крыльце прокуратуры стояли Саша с Левой, курили и раскланивались со знакомыми. Лева задирал воротник своей студенческой кожаной курточки на "рыбьем меху" и старательно втягивал голову в плечи, так что над воротником торчала только шапка курчавых волос. Саша, напротив, ловил широкой грудью ветер, раздувавший полы его фасонистого кашемирового пальто. Нос Сашкин маячил алой нашлепкой на веснушчатом лице, "тлели" пунцово уши. И вообще, мерз Сашка, но виду не показывал. Еще бы. Столько молоденьких, симпатичных секретарш мимо пробегает, а он парень холостой - не женатый, да и бабник знаменитый. Свет, конечно, видывал бабников и покруче, но мало. Стало быть, приходилось марку держать.
- Приветствую, коллеги, - кивнул Волин на ходу. - Пойдемте.
- Доброе утро, Аркадий Николаевич, - ответили оперативники, отправляя окурки в крохотную урну у крыльца. В кабинете Волин устроился за столом, Лева рядом, Саша привычно приземлился пятой точкой на подоконник.
- Значит, так, коллеги, - объявил Волин, закуривая, - вчера обнаружен еще один труп. Судя по почерку, оба убийства совершены одним и тем же лицом. Саша и Лева переглянулись. Смирнитский шмыгнул оттаивающим носом и громко заметил:
- Ну и чудно. Теперь дело передадут в горпрокуратуру. Организуют сводную группу. Я правильно понимаю?
- Правильно, - кивнул Волин.
- Отлично. Так, значит, теперь нет смысла задницу рвать, правильно?
- Как тебе сказать… Волин посмотрел на Леву. Тот молчал, рассматривая свои бледные тонкие пальцы. Умница Лева, всегда десять раз отмерял, прежде чем хвататься за ножницы.
- Нет, ну а чего? - гнул свою линию Саша. - "Сводники" ведь все одно с самого начала пойдут. Зачем зря время тратить? У нас и своей работы невпроворот. Верно, Левушка? Лева молчал. Он ждал, что скажет Волин. А Волин, подумав, сказал следующее:
- В общем, так, братцы-кролики. Что там решит начальство, нам не ведомо. Рапорт я, конечно, подам, но, пока бумажка эта проплывет по всем инстанциям, пройдет дней пять, а то и все семь. По сегодняшней схеме, наш "дружок" успеет за это время убить еще двух-трех девушек. Не знаю, как тебе, Саша, но мне подобный расклад не слишком нравится. И, поскольку до момента официальной передачи дела в горпрокуратуру вы оба находитесь в моем распоряжении, придется как следует поработать. Сашка сразу поскучнел, дернул кашемировым плечом, поправил гордо белоснежное свое кашне, произнес безразлично:
- Как скажете, Аркадий Николаевич. Вы - старший. С бугра вниз виднее.
- Ну и отлично, - Волин полез в несгораемый шкаф, выудил ежедневник, открыл на нужной странице. - Саша, задание тебе: поедешь вот по этому адресу, - записал на листке адрес.
- Банк "Кредитный"? - удивился тот. - А что в нем?
- В этом банке, возможно, работала первая убитая девушка. Алла Викентиевна Ладожская. Проработай как следует ее контакты. Поговори с подругами, съезди к родителям. Если она была знакома с убийцей, то кто-нибудь должен был его видеть.
- А если никто не видел?
- Тогда кто-нибудь слышал. - Волин уже записывал второй адрес, домашний. - Среди подруг всегда найдется одна, самая близкая, которой поверяются даже самые страшные тайны. Твоя задача: эту подругу отыскать. Понял?
- Чего же тут не понять. Не дурак, чай.
- Кто ж сомневается, Саша. Знаю, что не дурак. - Волин протянул второй листок Леве. - Лева, то же самое, но со второй убитой девушкой. Ориентировочно: убийца - мужчина среднего роста. - Насчет телосложения Волин все-таки промолчал. - Носит очки. В момент убийства был одет в джинсы, кожаную куртку, бейсболку и кроссовки "найк". Носит с собой темную сумку-баул. Размер обуви - тридцать восемь - сорок один.
- Откуда информация? - мгновенно сделал стойку Саша. Лева тоже перестал разглядывать пальцы и с интересом посмотрел на Волина.
- Его видели трое подростков, - объяснил тот. - Как раз в момент убийства. Жаль только, что отпечаток кроссовки оказался смазанным.
- Лицо, конечно, не рассмотрели? - констатировал Саша.
- Мало того, они его еще и не поймали. И в отделение не доставили, - усмехнулся Волин. - А то бы и вовсе лафа была. Сиди себе, благодарности от начальства пожинай.
- Да это я так, - вздохнул опер. - Возможно, от их показаний зависела чья-то жизнь.
- Ладно, парни, по коням, - пресек дальнейшие разговоры Волин. - Времени у нас в обрез. Работаем.
* * *
Мишка примчался через сорок минут после звонка, выскочил из своего "Форда". А Маринка сидела у подъезда, зажимая трясущиеся ладони между коленками, бледная, перепуганная, пребывающая в прострации. Смотрела прямо перед собой и покачивалась, с монотонностью часового маятника, вперед-назад. Рисованная бурая цифра почему-то напугала ее похлеще любых телефонных звонков. Руки ходили ходуном, словно поворочала она отбойный молоточек, пудовый асфальтовый "карандаш".
- Что случилось, Мариша? Мишка выглядел встревоженным. В плаще, без пиджака, без галстука. Сорвался, полетел, плюнув на все. Маринка подняла на него взгляд. В глазах растерянность:
- Миша, там… в квартире… кто-то был.
- Ну-ну-ну, - успокаивающе пробормотал он, опускаясь на корточки. - Все в порядке. Все нормально. Пойдем посмотрим. Пошли?
- Миша… - бледные губы Маринки дрогнули. - Я боюсь.
- Чего? Не бойся, я же с тобой. Пойдем. Он подхватил ее под руку, помог подняться с лавочки, повел к подъезду. Маринка механически-послушно шла за ним.
- Не волнуйся, - бормотал Мишка. - Тебе нечего бояться. Сейчас поедем ко мне, а сюда я пришлю пару человек из нашей службы безопасности. Ребята толковые, все из бывших, милиция, гэбэ. Они быстро разберутся, кто приходил, зачем приходил. Не волнуйся. Считай, что этот парень у нас в кармане. По узкой лестнице они поднялись наверх. Гудя и поскрипывая, ползла вниз лифтовая кабина. Надрывно и жалостливо мяукала где-то наверху кошка. Выла на весь подъезд музыка. Бухтел за соседской дверью телевизор. На площадку Маринка поднялась первой, шагнула к дверям квартиры и… тут же снова отступила, впилась Мишке в запястье.
- Что такое?
- Он там, - прошептала едва слышно.
- С чего ты взяла?
- Я… По-моему, я закрывала дверь, когда выходила.
- Да? - Мишка с сомнением посмотрел на чуть приоткрытую входную дверь. - Ты ничего не путаешь?
- Миша, - не в силах справиться с бушующим в груди страхом, закричала Маринка. - Я закрывала дверь! Он там!!!
- Так, - Мишка посмотрел вверх-вниз по лестнице, скомандовал, понизив голос: - Только спокойно. Если этот умник действительно в твоей квартире, я его заломаю. Ты стой здесь. В квартиру не входи, пока не позову. Поняла? Маринка закивала. Лицо ее стало белее мела. Мишка бесшумно приоткрыл дверь и нырнул в темноту прихожей. Четырьмя этажами ниже громыхнули створки лифта. И разом в подъезде стало тихо. Смолкла музыка. И кошка заткнулась. Лишь продолжал что-то вещать теледиктор, размеренно и четко. Но его голос не нарушал всеобщей тишины, а наоборот, только подчеркивал ее. Маринка отступила на шаг. Ей вдруг показалось, что сейчас тот, кого Мишка назвал умником, - жуткий уродливый горбун с черным лицом, - выскочит из квартиры и заорет, распахнув гнилую, окровавленную пасть. Громко и страшно. Настолько громко и страшно, что она, Маринка, потеряет сознание. Минуты отмеряли вечность. Секунды - года. Маринка совершенно потеряла счет времени. Стрелки часов наматывали на циферблат века. Небо за окном окаменело и посыпалось вниз гранитным крошевом дождя. Облака мелькали свинцовым серебром, сменяя день за днем, ночь за ночью. А Маринка все стояла на пустынной площадке, зная, что за дверями соседских квартир люди рождаются, мгновенно взрослеют, еще быстрее стареют и умирают. Тела пергаментно мумифицируются, оставаясь лежать там, где их хозяев обогнала смерть. Шаги за дверью. Она попятилась, зажимая рот ладонью, чтобы не заорать истошно на весь подъезд. Дверь распахнулась. На пороге стоял Мишка. Маринка прикрыла глаза. Сказать, что она испытала облегчение, значит не сказать ничего. Девушка перевела дух. Рука сползла от губ к груди, сдерживая предынфарктный бой сердца. Мишка несколько секунд внимательно смотрел на нее, затем сказал:
- Здесь никого нет.
- Миша, как ты меня напугал, - выдохнула она.
- Заходи, - он шагнул в сторону, пропуская Маринку в прихожую. - Покажи мне надпись. И по его тону, по голосу, по собачьей настороженности во взгляде Маринка поняла: что-то случилось. Но ответила, стараясь не выдать давящей растерянности:
- Она в комнате, в шкафу, на задней стенке.
- Покажи мне, пожалуйста, сама.
- Господи, пожалуйста, - Маринка прошла в комнату, остановилась у шкафа, решительно распахнула створки, рывком сдвинула платья, костюмы, плащи в сторону. - Смотри. И, подавившись последним слогом, застыла, охваченная внезапно подступившей паникой. Задняя стенка шкафа оказалась абсолютно чистой. Цифра исчезла.
- О боже! - прошептала Маринка, протянула руку и осторожно коснулась пальцем холодного отшлифованного дерева. - Она была здесь. Я видела ее.
- Может быть, тебе показалось? - мягко спросил Мишка тем самым ублюдочно-увещевающим тоном, которым врачи разговаривают с буйными сумасшедшими. - Просто упала тень от пиджака или платья. Вот и померещилось.
- Мне ничего не мерещилось! - истерично повысила голос Маринка. - Кто-то написал ее вот здесь, в середине. И это была не тень! Не тень, ясно тебе? Кто-то написал ее, а потом, пока я ждала тебя внизу, стер!
- Ты думаешь, что он все это время ждал тебя в подъезде? Караулил, пока ты выйдешь? Мишка не издевался. Он спрашивал вполне серьезно, но Маринка сейчас не принимала ничего, кроме безусловной веры. Вопросы означали либо издевку, либо подозрение.
- Я не знаю! Не знаю!!! Мишка еще несколько секунд разглядывал ее, затем кивнул:
- Хорошо, сейчас поедем домой. Там ты будешь в безопасности. А сюда я пришлю парочку наших ребят и приставлю к тебе телохранителя. - Он взял ее за руку, слегка сжал. - Не волнуйся, с этой минуты тебе ничего не грозит. В конце концов, он не профессиональный киллер, а просто какой-то сбрендивший дурак. Против хорошего телохранителя ему не потянуть. Только, чур, больше не паниковать. Договорились? Все в порядке?
- Договорились, - тихо ответила Маринка и повторила: - Все в порядке. Ей стало гораздо легче. Мишка всегда держал слово, и если он сказал, что с ней ничего не случится, значит, можно не сомневаться, так и будет.
- Точно? - Мишка взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза. - Все прошло? Ты успокоилась?
- Точно, Миш. Со мной все нормально.
- Хорошо. Тогда пойдем. Они вышли из квартиры, и Маринка под бдительным присмотром Миши заперла дверь на оба замка.
- На какой срок снята квартира? - поинтересовался Миша, пока они ждали лифта.
- Осталась оплаченная… неделя.
- Сегодня же позвони хозяйке и откажись от квартиры. Если потребует компенсацию - скажи, что деньги я ей завезу завтра. Оплату за следующий месяц. На большее она может не рассчитывать. И пусть начинает подыскивать нового квартиранта. Кстати, составь список вещей, я зайду - заберу.
- У нее уже есть новый квартирант, - Маринка встрепенулась. - Слушай, ведь хозяйка, Вера Алексеевна, сказала, что заходила, когда он был в квартире. Этот парень ей и сожителю выпивку поставил.
- Серьезно? - Мишка сдвинул брови домиком. - Ну, так это вообще отлично. Дело упрощается. Я скажу ребятам, чтобы заглянули к твоей хозяйке, выяснили, как выглядел этот псих, ну и всякое такое. Думаю, они найдут его быстрее, чем он успеет досчитать до трех. Найдут и навсегда отобьют охоту шутить подобным образом.
- Хорошо бы, - вздохнула Маринка.
- Так и будет, поверь мне. Наши ребята свое дело знают. Они вышли из подъезда. Мишкин "Форд" стоял посреди дорожки, перекрывая подъезд. Ему в хвост пристроились белые "Жигули", оглашая двор истошным воем клаксона.
- Уже идем, - махнул рукой Миша. - Не нервничай. На пожар, что ли, опаздываешь? Забрались в салон. "Форд" запыхтел, мягко взял с места и, провожаемый возмущенным механическим завыванием "жигуля", покатил по подъездной дорожке.