Спартак оглянулся, ретиво вскочил и снова завизжал.
- Корвет! Деньги добыл? Где мои деньги? Я же страдал!
Если на низкую табуретку поставить трехсотлитровую бочку, а на бочку установить ведро - то в самый раз получился бы абрис фигуры Корвета. Он был на редкость некрасив - что фигурой, что лицом. Предки его растеряли в России все испанское, все южно-элегантное настолько, что даже в диком пьяном сне нельзя было представить себе Корвета, скажем, в роли тореадора. Волосы у него, правда, были иссиня-черные, а глаза - неизвестного цвета, потому как сквозь узенькие щелочки окраса их разглядеть не удавалось. И эта корявая бочка на коротких табуреточных ногах обладала ловкостью обезьяны и силой взбесившегося слона.
- Мне обе ноги прострелили. Но, кажется, удачно.
- Удачно или неудачно, скажет сначала врач, а потом могильщик.
- Илья! - вдруг заблажил Спартак. - Да это же он, он подменил нам деньги! Потому и убежал! Он забрал приз, а нам подсунул газеты! Бей его, Илюша, пока мои деньги не отдаст!
Илья видел, как очень медленно и спокойно Корвет повернулся к Спартаку. Он знал, что оставалась доля секунды до того, как остроносая, лопоухая, с выступающими, словно у кобылы, зубами физиономия Спартака превратится в плоский блин. В кровавый плоский блин, будто в лицо Спартака на полной скорости врезалась морда пригородной электрички, а не кулак Корвета. Словами потомка испанцев останавливать было уже поздно.
Илья с усилием шагнул к Спартаку, перебросил вес своего тела на левую ногу, а носком правой, болезненно морщась, ударил коллегу под подбородок, так что тощий Спартак Дубин легко выполнил обратное сальто в воздухе, приземлившись на коленки, а потом ткнувшись лицом в землю.
Бить раздавленного комара было ниже испанской гордости. Так же медленно Корвет отвернулся от Спартака и сказал без эмоций:
- Эти гады втихаря привезли с собой девятимиллиметровый бельгийский штуцер.
- Да, - кивнул Илья. - Я слышал по выстрелу и удару пули, что оружие сменили на крупный калибр.
Корвет вытащил из кармана портсигар, достал тонкую сигаретку, которые обычно обожают дамы, закурил, заметил безразлично:
- Бронежилет от выстрела штуцера вряд ли тебя бы уберег.
Илья пожал плечами:
- Мы предложили одни правила игры, а они их сменили во втором тайме.
- Я отнял у них этот штуцер.
- Конечно, раз я живой, то ты его отнял.
- Нам надо добраться хотя бы до Сычевска. Если не к врачу, то хотя бы к какому-нибудь фельдшеру. На худой случай найдем ветеринара. Заражение крови от огнестрельного ранения бывает опасным.
- А Римма?
Корвет небрежно махнул толстой рукой.
- Вывернется. У нее машина, всего один пассажир и мой газовый револьвер в трусах.
Спартак упруго вскочил на ноги.
- Я понял, я наконец все понял! Эта шлюха сговорилась с моими клиентами! Она захватила мои деньги, наши доли! Она! Я ей сиськи узлом скручу!
- А она тебе хер откусит, - безразлично ответил Корвет и повернулся к Илье. - До городишка километра два… На кой черт мы так далеко забрались? Безопасность, дураки, обеспечивали. Дойдешь сам или понести тебя?
- Дойду.
Но Илья переоценил свои силы и последний километр до окраины небольшого города Сычевска проделал на широкой и жаркой спине Корвета, который даже ритма и дыхания не сбил от такой нагрузки.
Они остановились около разрушенной баньки на берегу небольшого озера. Здесь Корвет опустил Илью на землю.
- Пойду поищу лекаря.
Спартак рухнул в густую траву, окружавшую баньку, и проныл с душевной убежденностью:
- Вы вдвоем вместе с этой курвой и клиентами сговорились нагреть меня! Вот в чем момент истины. Но я не в силах с вами бороться, я слабый и невезучий.
- Правильно, - кивнул Илья. - А точнее сказать, ты занялся не своим делом.
- Но мне позарез нужно двадцать пять штук баксов! Это вопрос жизни и смерти.
- Не умрешь, - отмахнулся Илья и закрыл глаза, прислушиваясь к ноющей боли в ногах, которая волной поднималась к животу и захватывала грудь.
Корвет ушел - бесшумно, словно растаял в воздухе. Спартак стонал, хныкал, а потом серьезно спросил:
- Илья, ты ведь знаешь о таких вещах. Говорят, где-то можно продать свою почку за большие доллары? Мне действительно башли нужны.
- Твою почку не возьмут, - не открывая глаз, откликнулся Илья.
- Это еще почему?
- В другом организме ткани неудачников не приживаются. И заткнись, я, кажется, теряю сознание.
Голос Спартака дрогнул.
- Илюша, а можно я сейчас в Москву уеду? Зачем я вам здесь нужен, только обуза.
- Валяй. В институте сообщишь, что я пал смертью храбрых на поле брани.
- А меня про тебя… спросят?
- Да уж обязательно! - попытался улыбнуться Илья. - С ходу начнут пытать: "А где, Дубин, ваш лепший друг Пересветов?"
- А правда, что мне ответить?
- Как что? Скажешь, что закопал в братскую могилу у стен древнего города Сычевска.
Спартак от такой перспективы совсем сник, потом снял туфли и носки, подставил под лучи солнца костистые ступни и через минуту обиженно заснул.
Вот ведь сволочь, мутно подумал Илья, ведь именно из-за его слезного нытья влипли в это ничтожное и глупое, к тому же, по большому счету, - копеечное дело, обещали ему, Спартаку, неправомерно большую долю в пятьдесят процентов, а он поплакался, погоревал да спит! Спит, а кто-то сейчас насилует Римму, и хотя, быть может, она и получает от этого удовольствие, но все же нехорошо, что пошла на такое деяние без разрешения его, Ильи, или Корвета.
Спартак, ничтожество, спит, а я умираю. Корвет тоже наверняка чудом остался жив, когда отнимал у бандитов тот самый девятимиллиметровый штуцер.
Он забылся и очнулся, только когда услышал голос Корвета, а открыв глаза, увидел, что рядом с ним стоит мужчина лет пятидесяти, с самым обычным портфелем из кожзаменителя в руках.
- Ваши имена меня не интересуют, а вы меня зовите фельдшером, - торопливо сказал он. - Так будет лучше, на всякий случай. Меньше знаний, меньше неприятностей.
По ухваткам своим он, понятное дело, был не фельдшер, а коновал - бесцеремонно сдернул с Ильи спортивные штаны, вытащил из портфеля ножницы, бинты, промыл раны какой-то жгучей жидкостью и сказал самодовольно:
- Многого сделать не смогу, хотя в целом вам повезло. Влеплю противостолбнячную сыворотку и сделаю инъекцию антибиотиков. И побыстрей добирайтесь до специалистов, в полевых условиях дело может кончиться плохо. Огнестрельное ранение, надо понимать?
- Бык рогами прободал, - буркнул Илья. - Я в красной рубашке ходил.
Местный врачеватель смекнул, что о лишнем расспрашивать не следует, хотя бы из соображений собственной безопасности, а потому в ускоренном темпе сделал уколы, ловко наложил повязку и вопросительно взглянул на Корвета.
Тот протянул ему смятый комок денег, и фельдшер сунул их в карман, тоже не считая. Однако по окончании оговоренных дел, получив гонорар, он словно засомневался. Скорее всего, в законности своего участия в непонятных ему событиях.
- Мой вам совет, парни, хоть на пузе, но уползайте отсюда поскорей. Как-нибудь на трассу выходите и до Москвы доберетесь без проблем.
- А почему ты решил, что мы из Москвы? - недовольно буркнул Корвет.
- Породу сразу видно, - криво улыбнулся фельдшер. - Деньги не считаете, и каинова печать столичных жителей на лбу. Короче - я вас не видел, вы со мной не знакомы.
С этими словами он повернулся и, ускоряя шаги, заторопился прочь.
Спартак поднялся и прохныкал:
- Вы, мужики, обижайтесь как хотите, но я тоже в Москву двину. Мне…
- Вали, - грубо оборвал его Корвет. - Да понезаметней будь.
- Денег на дорогу хоть дайте! - настырно потребовал Спартак. - Я совсем без копейки!
- Доберешься, - равнодушно ответил Корвет и повернулся к Илье. - Ты, старина, немного потерпи. Я тоже отскочу на часик. Надо нам все концы обрубить, чтоб это дело боком не вышло.
- А что так? - нахмурился Илья. - Остались следы?
- Черт его знает…
- Я так и знал, что влипну с вами в историю! - немедленно включился Спартак. - Так и знал! Не верю я вашей фирме! Не верю!
- А не веришь, так зачем связался? - пожал плечами Корвет и уже отвернулся от обоих, собираясь уйти, но приостановился, привлеченный гулом автомобильного мотора.
К озеру катился синий "форд", и водитель его резко принял с дороги на грунт, машина заплясала на кочках, резко остановилась возле баньки, и Римма с громким хохотом вывалилась из-за руля.
Тонкая, высокая и гибкая, как молодая сосна, с короткой прической мужского типа, почти безгрудая и одновременно наделенная вызывающей, вульгарной сексапильностью, она действительно казалась совершенно необычным существом. Иные глуповатенькие мужички почти верили, будто бы она инопланетянка, триста лет тому назад заброшенная сюда с планеты Сириус, и вот теперь ждет, когда в середине двадцать первого века ее заберут обратно. Силы небесные! - сколько в конце двадцатого века проживает неисчислимых дураков на Руси, которых с фантастической легкостью облапошивает неисчислимая же и неистребимая армия мошенников, шарлатанов, астрологов, колдунов, шаманов, хиромантов и прочей новомодной сволочи с космически-мистическим уклоном! Со времен египетских пирамид, а еще сколько веков до этого вешают олухам лапшу на уши, а число их все не уменьшается! И ни высшее образование лопухам не помогает, ни начало эры освоения космоса.
Продолжая хохотать, Римма на ходу сдернула с себя узкое платье, под которым ничего не оказалось, кроме маленьких трусиков.
- Мальчики, мне надо разрядиться! - громко крикнула она. - Я недонасилованная! Кто из вас сейчас в рабочей форме, а то с ума сойду! Ну-ка, быстренько, хоть разик!
- Потерпи, - добродушно улыбнулся ей Корвет. - Я делами занят, хорошо, что машину пригнала. У Илюхи две раны в ляжках, а Спартак в штаны со страху наложил и бежит домой, к маме. Где моя хлопушка, кстати?
Неуловимым движением Римма выдернула из-за спины, из трусиков, маленький газовый револьвер и кинула его Корвету.
- Он мне почти и не понадобился! Представляете, этот идиот Куприянов отправил своих друзей на их машине в Москву, а сам затащил меня в наш "форд" и принялся по дороге кустики подходящие высматривать для акта Большой Любви! Аж вибрировал от нетерпения! Тут же решил насладиться неземными страстями с инопланетянкой! Так я ж и не против! Но где подход к прекрасной даме, я спрашиваю? Это же случка в канаве получается! Так что я пальнула ему из твоего пистолета в рожу да и вытолкнула родимого из машины! Развернулась и полетела вас искать! - Она даже заикала от приступов смеха. - Так что ни денег у нас, ребятишки, ни Большой Любви!
Корвет провернул экстрактор револьвера и качнул головой.
- Действительно, стреляла один раз.
- Ага! Да что толку от этой хлопушки?! Был бы у меня лазерный синтезатор, с каким я на Сириусе охотилась, я б этих скотов за миг в пыль превратила! - она подскочила к Илье. - В тебя действительно попали? Самый важный орган землянина не задет?
- Не задет, - улыбнулся Илья. - Не волнуйся.
Он, как и Корвет, уже настолько привык к игре в "инопланетянку Римму", что находил в ней своеобразную прелесть и подыгрывал девушке на совершенном серьезе. А она, быть может, уже и сама верила в придуманную сказку. Эдак ей было легче жить.
- Так я пойду, - уныло промямлил Спартак.
Ему никто не ответил, никто его не удерживал, и он побрел по той же тропинке, по которой полчаса назад ушел местный коновал.
Корвет залез в машину и запустил мотор, крикнув уже из-за руля:
- Забирайтесь в баньку и сидите там тихо, пока я не вернусь. Нам здесь засвечиваться нельзя, и так наследили.
- А ты скоро вернешься? - спросила Римма.
- Если через час не буду - значит, я помер. Выкручивайтесь сами. Но я вернусь.
- Тогда ты зря отпустил этого предводителя греческих рабов! - засмеялась Римма. - Мой дедушка говорил, что во времена того восстания этот Спартак был совсем неплох!
- Выродился, - кивнул Корвет убежденно. - Выродился в трусливую крысу и мелкого предателя.
Он захлопнул дверцу машины и уехал.
Корвет ошибался. Они все сильно ошибались в правильной оценке индивидуальности Спартака Дубина. Он не удрал и не испугался. Он вообще не знал чувства страха. Он был человеком высочайшего мужества и патологической ненависти ко всему этому миру, ко всей этой жизни и судьбе, которые все двадцать девять лет его немыслимой жизни калечили, били, издевались и унижали - как самого Спартака, так и его семью. Он не был женат. Свою вечно больную мать с ранних детских лет и до сего дня он видел всегда лежащей в кровати. Старший брат был клиническим дебилом с диагнозом "олигофрения" - с рождения. Братишка мог сутками, не кушавши, тупо смотреть в окно, пускать липкие слюни и идиотски радоваться проезжавшим мимо трамваям. При этом и писал, и какал он под себя - как и мама. У младшей сестры Спартака, восемнадцатилетней красавицы Валерии, проблем в жизни было еще больше, чем у матери и старшего брата, и она окончательно озлобилась на все и вся, с детских лет выгребая из-под обоих дерьмо. Их отец давно сгинул в лагерях за убийство, и все эти сумрачно-страшные годы Спартак тянул на своих тощих плечах семью, которую любил беззаветно и истово. У него не было ни друзей, ни подруг, не было лишних денег на кружку пива, и он не курил. Жизнь беспощадно била его, но он не сдавался. Он верил, что победит. Но его железная воля и кристально ясный ум были заключены в тщедушную и жалкую телесную оболочку. У него были очень хрупкие кости, и, дважды сломав ноги в московский гололед, он даже по сухому асфальту ходил теперь по-стариковски осторожно, шаркая подошвами. Как человек тонкого и глубокого мышления, он понимал, что над их семьей нависло проклятие, рок, а отбрасывая в сторону мистику, знал, что это просто скверная генетическая наследственность - скорее всего от отца. Ведь только вывихнутый человек мог назвать своих детей - Геракл, Спартак, Валерия. Иногда Спартак с ужасом осознавал, что никакого счастья им вообще не суждено, сколько ни бейся, но не позволял себе задумываться об этом, не сдавал ни мать, ни брата в инвалидные учреждения и упорно боролся с неумолимым роком, год от года все более ожесточаясь.
Утонченный мозг Спартака подсказал ему единственный вид оружия, пригодного для него в битве за существование, - маска жалкого, хныкающего неудачника, роль слабовольного, ничтожного хлюпика, жидкого телом и духом, как вода в унитазе. Эта выдуманная фальшивая роль прилипла к нему намертво, вросла в его существо и частенько помогала добиваться незначительных промежуточных побед и успехов. Это изощренное оружие внушало ему веру, что он - сильный, умный, хитрый, беспощадный боец на дорогах жизни, в самом ближайшем будущем его ожидают подлинный успех и счастье. Его - и всю их семью.
Кроме того, у него был очень высокий порог восприятия физической боли. Когда месяц назад два озверевших грузина били его ногами в голову, живот и грудь - он почти ничего не чувствовал. Они входили в раж и били на поражение, а он лишь тоненько визжал и зажимал между ног украденные у этих ларешников золотые часы "Лонжин". Выл, как раненый зверь, плакал, но утверждал, что часов не крал. Грузины устали, поверили, что такой слизняк на рискованное дело не пойдет. Они отвалили к своим ларькам, а Спартак полежал с минуту, отполз в кусты, встал, содрогаясь всем телом, помочился, надел на руку сверкающий "Лонжин" и пошел домой, понимая, что вышел победителем из смертельной схватки. Через неделю он продал часы: половина суммы ушла на лекарства для матери, а вторую половину Валерия взяла для своих нужд. Скорее всего, именно эта безмерная любовь Спартака к своим близким и выковала столь уродливый и страшный характер.
Спартак совершенно не собирался сразу же уезжать в Москву, якобы из трусости покидая друзей. Он отошел шагов на полста и залег в густой траве, удерживая баньку и подходы к ней под пристальным наблюдением. Он еще не отдавал себе ясного отчета, зачем это делает, но знал, что не верит своим партнерам, как не верит никому на всем белом свете. По сути дела - это он был здесь, в страшной земной юдоли, инопланетянином, а не врушка и очаровательная шлюшка Римма с планеты Сириус.
Он терпеливо лежал в траве около часа и видел, как Римма минут на двадцать покинула баню и вернулась с пакетом, откуда торчали бутылки минеральной воды, пепси-колы, а в руках ее таяли брикеты мороженого.
"Так! - ехидно сообразил Спартак. - Раненому нужны вода и мороженое". Получается - у него начался жар, горячка, от которых недалеко до агонии и смерти. Получалось наконец-то, что крупно не повезло и вечному счастливчику Илье Пересветову.
Спартак ни в коем случае не желал Илье смерти на сегодняшний час, но искренне призывал на голову коллеги страдания, боль, мучения - он желал, чтоб Илья хотя бы час просуществовал в его шкуре, почувствовал бы вкус его каждодневной жизни.
С приятных мыслей о страданиях Ильи он незаметно перешел к их нынешней неудаче. Денег не было, не было двадцати пяти тысяч долларов, которые еще утром он считал лежавшими в своем кармане. Что-то во всей этой мошеннической истории было не так. И с какой целью вдруг уехал Корвет, когда ясно, что Илью надо срочно везти в Москву? И куда он уехал?
Некоторые частные вопросы прояснились минут через сорок, когда синий "форд-эскорт" подкатился к бане и Корвет выскочил из кабины. Он оглянулся, прислушался, вытащил из-под сиденья длинный бельгийский штуцер с оптическим прицелом и нырнул в низкую дверь баньки.
Спартак расстроился - оружие его совершенно не интересовало. Оружие - для слабаков, для дохленьких, безвольных людей. А денег Корвет не привез, это было видно - ни в спортивных брюках, ни в тенниске такую сумму не упрячешь.
Через пятнадцать минут Корвет вышел из баньки. Штуцер уже был плотно замотан в тряпки и закручен в полиэтиленовые пакеты. Корвет огляделся, нашел какую-то длинную железяку и принялся копать под порогом баньки яму. На эту работу у него ушло полчаса. Потом он уложил оружие на дно ямы, закопал его, притоптал и присыпал мусором.
Еще минут через пять вся троица забралась в синий "форд", причем Илью вели к машине под руки, голова у него свисала на грудь, а ноги волочились по земле. Никакого багажа Спартак у них не приметил - даже у Риммы не было сумочки. Но не может же такого быть, чтобы таких крутых, везучих прохиндеев нагрели на пятьдесят тысяч баксов примитивные торговцы, шаромыги, любители пострелять по живой движущейся мишени! Никак этого не может быть…
Они уселись в машину, Корвет дал газ, и они помчались, как смекнул Спартак, к Смоленской дороге, срезая углы, - до Москвы они должны были покрыть чуть менее четырехсот километров.
Спартак поднялся и только теперь прикинул пути собственного возвращения домой. Вывернув все карманы и обшарив их дважды, он убедился, что денег у него наберется разве что на жетон для поездки в метро, но вот как добраться до этого метро - было неясно. Однако привычное безденежное состояние его не пугало. Он знал наверняка, что наступит вечер, он окажется дома и со смехом будет вспоминать минувшие трудности.